Твоя реальность

Семён ещё раз дёрнул дверь на себя – для верности – и пожал плечами, после чего они с Моникой отошли и прильнули к огромному окну, чтобы осмотреть, как оказалось, пустой клуб. – И как это понимать, вашу мать? – воскликнул Вожатый. – Думаю, примерно как «люди могут отлучаться» и «я веду себя не как в игре, где ты можешь посетить все пункты в любом порядке». Оба пожали плечами и улыбнулись. – Можем решить вопрос как люди, а можем – как персонал. – Думаю, Мику заслужила челове… Человечного? Человеческого? В общем, как человека с человеком. – Справедливо. Медпункт оставим на потом? – Кивок. – Музклуб временно недоступен. Остаётся библиотека. Моника ехидно улыбнулась. – Я впечатлена вашими дедуктивными способностями, доктор Уотсон! Японка встревожилась, когда на лице Семёна показалась напряжённая работа мысли. Девушка протянула руку… – Всё в порядке. А ты не знаешь, почему при одинаковом, вроде бы, написании, он ещё и доктор Ватсон, а Гермиона только Уотсон?* Моника растерянно улыбнулась. – Есть вопросы, на которые человек может ответить себе только сам. Например, есть ли жизнь после смерти. И в чём причина отличия в фамилии, которое теряется при переводе. Парень махнул рукой. – Ну, и ладно. Нас ждёт Женя. Надеюсь. Предчувствие его не обмануло. В прохладе помещения пионерка мирно спала у себя за столиком. Среди стеллажей, знамён и бюстов пылинки кружились в вальсе, обнаруженные робко пробивавшимися в библиотеку лучами солнца. – Что ж, ещё одна константа, как и Славя, подметающая площадь, – с улыбкой прокомментировала японка. «Я Пионер, закон этого места! Ну, если не закон, то, как минимум, функция!»* – вспомнились Вожатому слова одного из них. И суровый отклик на них: «Ты был переменной, от которой зависело всё, но превратился в ещё одну деталь окружения». Из раздумий вывел голос спутницы. – Не подскажешь, что здесь следует делать? Это всего лишь мой второй раз с обходным. – Можно разбудить, а можно подождать Лену, – спокойно отозвался Вожатый. Моника улыбнулась, с нежностью посмотрев на Женю. – Тогда пусть поспит хоть столько¸ сколько может, раз не столько, сколько хочет. И тут тишину нарушила она. Товарищ Тихонова. Если, конечно, верить тем, кто говорил, что знает её фамилию.* – Привет. А я пришла… книжку сдать, – пояснила она, заметив два изучающих взгляда. Семён помахал, а Моника просто кивнула. – Быстро же ты читаешь, – и указал на «Унесённых ветром». – Прости-те… – смущённо отозвалась Лена. Семён рассмеялся. За его спиной Моника дала знак проснувшейся Жене пока не вступать в разговор, за что удостоилась взгляда, полного удивления и уважения. Мол, это ты говоришь библиотекарю соблюдать тишину в библиотеке? Ты, что, право имеешь?* И японка ухмыльнулась, выдержав взгляд. Женя кивнула. Ну, не тварь дрожащая так не тварь. Вожатый же пропустил эту баталию. – Зачем извиняться? Люди не равны!* – ответил Семён. – Кто-то хорошо читает, кто-то хорошо считает, а кто-то, – не стал говорить «я», – хорош в чём-то другом. Другой вопрос, что к людям нужно относиться с добротой и справедливостью. Лена на миг нахмурилась. – А одно не противоречит другому? Возможно, вспомнила Алису. Казнить нельзя помиловать. Справедливость или доброта. – Кто-то думает, что вещи противоположные, как коммунизм и капитализм, но… – начал он. Вступила Женя, и Семён с улыбкой повернул голову на милый скрип голоса. – Но это в корне неверно. Капитализм, даже подчиняясь разумным законам, по своей сути несправедлив и недобр. В то время как формула «от каждого по способностям – каждому по потребностям»… – …даже умозрительно и справедлива, и добра, – закончил Вожатый и улыбнулся. Женя кивнула. Лена пожала плечами. Политика была не для неё, и построению материально-технической базы коммунизма или социализма в отдельно взятой стране она предпочитала свой простой и личный интерес – семью. Но разве всем быть идеологами и борцами? Может быть, её ячейка общества, его кирпичик – это вполне достаточный вклад в общее дело? – Жень… я всё. – Всё – давай, – с улыбкой отозвалась та и сделала пометку о сданной книге, после чего Лена спешно покинула библиотеку. – А вы же… – Семён, вожатый, – представился парень. – Моника, новенькая, из его отряда. Пионерка хмыкнула, принялась осматривать посетителей внимательнее и, наконец, удовлетворив любопытство, кивнула. – В принципе, моё имя уже звучало, но Женя. – Очень приятно, – заверил её Вожатый. – Хорошей тебе смены, что бы ты ни делала. Девушка ухмыльнулась в ответ. – Или НЕ делала. Моника улыбнулась. – Мне нравится твоя позиция. – Политическая или полулежачая? Пионерка явно получала удовольствие от беседы. – Обе. Кстати, обходной не подпишешь? Она протянула листок, и Женя его тут же подписала. – Кстати, Мику просила после меня посетить её, а только потом идти к Виоле. Семён развёл руками. – Она на шаг впереди. – Надеюсь, наш последний шаг она посидит в клубе, а то окажется непонятно где, – заметила Моника. – Правильный подход. Зевнув, Женя устроилась на столе. – Пока, – попрощалась Моника. – Подход, фиксация, отход. Не спрашивай. От отца что-то из военного лексикона. Сопение подсказывало: можно не прощаться. – Он военный? – Служил в армии по призыву. Моника в очередной раз пожала плечами. Следующий пункт плана – музклуб. И что пугало – не только и не столько их плана. – Мику! Мы пришли, и нам странно! – крикнул с порога клуба Семён. Пионерка рассмеялась. – Не страшно, а именно странно? Это хорошо, потому что если бы стало страшно, то я чувствовала бы себя виноватой, потому что страшно – это страшно, а это плохо. Кстати, привет-привет! – При-вет, – только и ответила Моника, ещё не привыкшая к словесному граду и явно не захватившая словесного зонтика. – Моника! Ты чего? Нормально же общались! – Сколько недель? – озвучила она свою догадку в виде вопроса. Мику рассмеялась. – Ах, это? Да-да, конечно! Уже не помню! Не так-то просто считать время, когда недели делятся, а не складываются. Семён занял стул в углу комнаты и откинулся на спинку. – Это и так понятно. Судя по всему, в одном из циклов мы устроили концерт, с которым бы не справились, если б нам не помогали с самого начала смены. – Мику скосила глаза на Монику и молча кивнула. – И это было настолько шикарно, что я… – и поправился, посмотрев на любимую (как же долго у него не было никого), – мы попросили тебя организовать эту самую помощь за первую неделю? – Конечно! – ответила Мику. Семён чуть не оглох от тишины, будто хлестнувшей его, как ударная волна от ядерного взрыва. Это была… мощь несказанного, напора слов, удержанного плотиной закрывшегося рта. – Мику! – объявил Вожатый. – И это молчание мне тоже странно, – признался он. – Простите. Это из-за меня же… – виновато произнесла Моника. Пионерка кивнула. – Я привыкла много болтать, когда кто-то наконец оказывается рядом, потому что удерживать все эти рвущиеся на волю слова, звуки просто невыносимо, но это и отпугивает – делает одинокой, из-за чего они и накапливаются. Замкнутый круг. Моника кашлянула. – А теперь расскажите мне, что за представление, а то один придумал, вторая начала подготовку до того, как он придумал, а я ни сном ни духом. Мику и Семён переглянулись, и он опасливо поднял палец, чтобы та не сболтнула лишнего. Болтать будет он. И командовать парадом. А победы или гей – по ситуации. – В общем, несколько сценок с историческим уклоном. Подсмотрел у одного товарища. Моника хитро улыбнулась. – Насколько я знаю, ты программист, а не историк, тогда откуда такое рвение именно в этом направлении? Вожатый тоже улыбнулся, но смущённо. – Раскусила. Всё дело в одной изюминке торжества… – начал он, но заметил, что пионерка не только улыбается, но и... – Мику! – надув щёки, Семён нахмурился и наклонил голову. Понявшая свой просчёт полуяпонка начала экстренно искать, куда спрятать сложенные сердечком пальцы вместо того, чтобы их просто расслабить и положить. Стресс. – И что это было? – растерянно спросила Моника. – Например, это сердечко, оно является символом любви. А ещё это неловкость. Она является подтверждением того, что товарищ Вожатый – по-прежнему Семён, растяпа, но растяпа милый и искренний. Парень кивнул. – А ещё это означает, что Мику умиляется тому, что я планирую сделать. Моника улыбнулась и прищурила один глаз. – Обычно я говорила о сюрпризах: «Я этого боюсь, потому мне это сразу не нравится». Теперь я скажу иначе: я в непонимании и нетерпении. Что? Она ахнула, когда Семён встал на одно колено. – Моника! Дракон моего сердца! Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой всегда, везде, несмотря на всё и по причине всего! Согласна ли ты стать моей женой? Девушка захлопала в ладоши и, опустившись на колено напротив, поцеловала Семёна. – Согласна! И в придачу к дракону вы получите сожжённую половину королевства, рыцарь-дьявол! Сверху раздался смешок. – Властью, данной мне «Совёнком», сценарием, куратором и половиной бутылочки пива, я объявляю ваш брак заключенным! – Мику достала из нагрудного кармана два простеньких, без излишеств золотых кольца. – Можете ещё поцеловаться, только, пожалуйста… остальное не здесь… не сейчас, а то вас Виола ждёт. Достаточно срочно. – Хе-хе, – только и произнесла Моника смущённо. – Хорошее замечание. Впрочем, мы бы при тебе и не стали, родная, – заверил Вожатый Мику. Они поднялись и с улыбкой посмотрели друг на друга. Наконец молчание нарушила Моника, голос её прозвучал слишком визжаще, низко и холодно для неё самой. – Думаю, основная сценка уже отыграна. Зачем же проводить остальные – фальшивый праздник в фальшивом безвременье в фальшивом месте среди фальшивых людей? – И заметила на глазах пионерки слёзы. – Прости. Я… я не хотела! – она бросилась и обняла… подругу. – Как я так?.. Не знаю, что говорю. Не знаю, которая я говорю. Мику мягко отстранила её и покачала головой. – Я бот, потому должна быть готова к такому. – К такому никто не может и не должен быть готов! – запротестовала японка. – И всё же ты указала мне и им, конечно, особенно им, но всё же и мне, на наше место. Возле параши мироздания.* – Говорила девушка медленно, вдумчиво, хлёстко, скорее как Маша. – Так же жёстко и решительно отмахнулась, не желая давать объяснение по поводу фразы: не в ней дело. Обняв себя за плечи, Мику села за рояль. – Я и так не понимаю и боюсь… всего… На этот раз за плечи её обнял Семён. – Прости. Нас. Думаю, это одна из стадий Пионеров, человека среди кукол. Мику кивнула. – Или просто осознавшей себя и отрешённой от общего сценария куклы, – добавила Моника грустно. И на этот девушки кивнули друг другу. – Мир. Тем более, я сама говорила, что боюсь со всем этим слететь с катушек. И, наверняка, это со мной ещё случится. – Мы будем рядом, – с улыбкой ответил Семён. – И поймём, – добавила Моника. – Если хочешь, поможем всё ломать. На этот раз Мику рассмеялась. – Если что-то останется, ведь у меня в запасе целая неделя. Знаете, а ведь готовилась к этому разговору и даже такому повороту. Эх. Песню даже подготовила. Только вот есть одна проблемка, – она затараторила снова, значит, хотя бы частично оправилась от грусти, – я же могу только или петь, или играть, а Семён не знает мелодию. То есть знает, но не знает, как её сыграть. В общем, если я сыграю, он ведь сможет спеть? Сём? – И тоже не стала дожидаться сакраментального «А?» и продолжила. – Я сыграю «Марионеток»,* а ты спой. Кстати, я проверила, они родом аж из семидесятых. Вожатый пожал плечами. Ему-то хоть из двухтысячных! Все ж свои, все в курсе, кто попаданец. А творчество «Машины с евреями»* он любил. Девушка начала играть на рояле, а Семён – постукивать ногой по полу. И тут Мику зашипела со злым лицом. – А-а-ай… Не бей, лучше… лучше не бей! – только выпалил парень, выпучив глаза. Мику покачала головой. – Но лучше бы тебе в следующий раз вступить вовремя. И снова начала играть. Несмотря на отсутствие практики и песни на телефоне, со второго раза он сообразил, когда нужно начать петь. Лица стёрты, краски тусклы, То ли люди, то ли куклы. Взгляд похож на взгляд, А день – на день. Я устал и, отдыхая, В балаган вас приглашаю, Где куклы так похожи на людей. Арлекины, и пираты, Циркачи, и акробаты, И злодей, чей вид внушает страх. Волк и заяц, тигры в клетке – Все они марионетки В ловких и натруженных руках. Волк и заяц, тигры в клетке – Все они марионетки В ловких и натруженных руках. Кукол дергают за нитки, На лице у них улыбки, И играет клоун на трубе. И в процессе представленья Создаётся впечатленье, Что куклы пляшут сами по себе. Ах, до чего порой обидно, Что хозяина не видно, Вверх и в темноту уходит нить. А куклы так ему послушны, И мы верим простодушно В то, что кукла может говорить. А куклы так ему послушны, И мы верим простодушно В то, что кукла может говорить. Но вот хозяин гасит свечи. Кончен бал, и кончен вечер, Засияет месяц в облаках. И кукол снимут с нитки длинной И, засыпав нафталином, В виде тряпок сложат в сундуках. И кукол снимут с нитки длинной И, засыпав нафталином, В виде тряпок сложат в сундуках. Моника заметила, что и у Семёна, и у Мику закрыты глаза… и что из-под век вытекают слёзы. – Плохо быть куклами, правда? Теми, что знают, что они куклы! – Мику скорее провизжала эту фразу: плохо справлялась с волнением. – Да и теми, что считают себя людьми, тоже не особо, – заметила Моника. – Итого мы пришли к тому, что для счастья нежелательно видеть дальше собственного носа: ни чужих горестей, ни игровой доски и рук кукловода. – Он развёл руками. – Но раз мы уже увидели, придётся с этим жить. – Или существовать, – невесело поправила пионерка. Пришлось согласиться. Но всё же «жить» – куда лучший выбор. – Ты же была у Виолы, не так ли? Не говоря о Жене, к которой заскочила так – между делом, предупредить нас и дать наводку? – уточнил Вожатый. – А она мне дала на пиво, – передразнила его пионерка беззлобно. – В общем-то, да, я была у неё, только смысла в этом, кажется, особенного не было. То есть был, но не такой значительный, как мне представлялось, когда я к ней собралась. Почему-то думала, что пойду – получу ответы, и как жить, и почему, а оказалось, что их… нет. Скорее нет. То есть существует глобальное «почему» и ориентировочное «как», но второе даже более зыбкое, чем первое. Ещё она говорила про какие-то четыре вопроса… – она задумалась. – Что мы можем знать? Что мы должны делать? На что мы можем надеяться? – уточнил Семён. Кивок. – Да-да, она говорила как раз о них. Ты тоже знаешь? Потому что ты её помощник? Или потому что в своё время много читал в библиотеке? Я вот не очень люблю читать: это как впитывать в себя, поедать чувства и знания, а я люблю их скорее выпускать, делиться. Да что я о себе? Хотя надо о себе: вы же не знаете, как я сходила. Вроде, сходила хорошо, а вроде – грустно. Вожатый сглотнул. – Она пугала? Угрожала? Приказывала? Мику покачала головой. – Но начала с того, что все мы человекоподобны и являемся такими, какими должны или можем быть, но не такими, какими хотим быть. Наверное, к этому стоит относиться философски или… Вожатый щёлкнул пальцами. – Или с позиций диалектического материализма, как говорит Женя. Мику улыбнулась растерянно. – Я лучше… буду относиться с пониманием. Ещё Виола сказала, что я знаю столько же, сколько и обычные люди, просто с поправкой на особенности мира, просто могу строить планы чуть лучше. Что я должна делать? Помогать другим, светить как солнышко, и тогда! – она похлопала в ладоши. – И тогда я могу надеяться на хороший и правильный конец, конец станет не концом, а началом! Семён и Моника улыбнулись и переглянулись. – Думаю, раз так сказала Виола, ей можно верить, – произнёс парень, чуть прищурившись и ухмыльнувшись. – Будем считать, что после эндшпиля фигуры отпустят по домам, потому что они больше не будут привязаны к своим клеткам на доске. – Страшно, но в то же время интересно будет получить нити в свои собственные руки, – добавила Моника. Для себя же она прикидывала, что все люди, живые или искусственные, держатся, не падают только благодаря каким-то наставлениям, командам, ориентирам, а если ничто не истина, всё дозволено,* микрокосмос и мир в целом рушатся. – Конечно! – выпалила в ответ Мику как-то слишком горячо. Японка заметила, как пальцы пионерки наигрывают несколько первых нот из «Lacrimosa».* Не всё гладко, совсем. – А? – вдруг непонимающе уставились обе девушки на Вожатого. – Нашёл! – крикнул он, перекрикивая музыку из динамика телефона, прежде чем все услышали голос солиста. Призрачный свет, что вел корабль мой Сквозь бури невзгод, сквозь рифы потерь, Пусть светит он безумцам, жаждущим Свободой дышать и верить в любовь! – А вас Виола не убьёт за то, что долго? – Монику я в обиду не дам, а сам… – Семён пожал плечами. – Ну, появлюсь сразу же. Как новенький. Точнее новенький, но как будто тот же. Моника только завела глаза вверх. Лучше прекратить этот разговор. Идея цикла с представлением – это хорошо. Нужно не испоганить её своим присутствием. Присутствием старой себя. «Я здесь не просто так. Я отведу тебя в светлое будущее, сестрица, которое мы, может, не заслужили, но которое нам готовы подарить». – Пошли к кукловоду, пока привязаны за руки, а не за шею, мой любимый Джокер. – Карта или жестокий клоун? Моника пожала плечами. – Думаю, и то, и другое. Кажется, я уже думал об этом. Или слышал.*