Твоя реальность

Иногда ты понимаешь, что находишься в кошмаре и что не можешь проснуться. Иногда этот кошмар называется «жизнь». Умей люди контролировать сны, многие ли отказались от податливых и растянутых во времени иллюзий в пользу жестокого мира? Сны были обрывочными, беспорядочными – словно блики в глаза, словно от струи в рот попадают только брызги, оставляя фейерверк вкусов. Но Монике кое-что всё же удалось вычленить из калейдоскопа видений. Наклонившись и проведя ладонью по щеке Нацуки, Моника впилась горячим поцелуем ей в губы, пахнущие клубникой. Сайори лежала на спине, раздвинув ноги, дрожала и выгибалась, плакала, тонким голосом просила остановиться, кричала, просила не останавливаться, стонала, пищала, благодарила. И всё это от её, Моники, умелых и упорных движений языком. Юри. С видом надменной хозяйки, с горделивой ухмылкой она связывала верёвкой согнутые руки и ноги, не давая пошевелиться, оставляя ноющие натёртости. Будто ей мало власти, беспомощности и так покорной жертвы – отстёгивала протез. Клала на живот и шлёпала – горячо, до боли и в своей руке, и на попе. А затем переворачивала, причиняя боль от ссадины и наконец вводила страпон – резкими толчками, дьявольски хохоча. Играя с сосками, оттягивая их и подкручивая, упивалась стонами. Добрая или злая, но обязательно госпожа. Сил встать не было. – Потрясающе, мать вашу, проснулась после ночи любви. Всем, блин, рекомендую! Вздохнув, девушка зарылась пальцами в волосы ещё спавшего рядом Семёна. Хоть что-то точно могло радовать. Даже если в их общий мир кто-то упорно ломился. Сначала Моника нашла в себе силы улыбнуться, а затем – будто в награду – провалилась в блаженный сон. Семён открыл глаза и обнаружил спящую Монику рядом. Рядом, но без объятий. – Что ж… У всего есть свои плюсы. Аккуратно, чтобы не разбудить, он переместился на пол, натянул форму и, опять же не тратя времени, сразу оказался у умывальников. Вода, вместо того чтобы охладить и привести мысли в порядок, обожгла. Семён попытался стряхнуть побольше капель с лица, но сквозь полузакрытые веки заметил, как вместе с огнём голову покинула и часть волос. Справа раздался гадкий смешок. Наглый. Свой. Обернулся. Конечно же, такой же парень в форме. У которого абсолютно невозможно разглядеть глаза. – Ты, конечно же, в курсе, что всё это… – Пионер раскинул руки, – бред, игра разума. – Я много о чём в курсе, – Семён ухмыльнулся. – Потому что ты, – на лице появилось деланное благоговение, – великий Вожатый? – тот хмыкнул. – Самому-то не надоела эта игра? Семён снова ухмыльнулся. – Игры мне действительно надоели, потому я и… – …выбрал жизнь. Да-да-да, – Пионер отмахнулся. – Повторяю: не надоело? – Мне надоел уже ты. Вожатый прикрыл глаза. – Это судьба, парень. Надоесть самому себе. Единственному человеку. Хоть мы и накапливаем опыт, изменения, память, со временем мы начинаем реагировать шаблонно. Словно те же боты. И сами того не замечаем, как правило. Поэтому есть мы сами с других витков, тоже надоедливые до ужаса, но лучше кривое зеркало, чем никакого… Пионер сел на краешек умывальника. – Знаешь, что? – Вожатый печально вздохнул. – Пора заканчивать с витками. Пора заканчивать с играми. Пора выходить. И тут же вздрогнул от хохота. – Так ведь я об этом, Сёма. Я ж себе о чём и говорю. За исключением одной детали – что выхода-то нет. Он развёл руками, и Вожатый посмотрел уже с неприязнью. «Зациклился же. Даже если не брать в расчёт игру слов». – Я выходил и вернулся, потому что… И снова хохот. – Ты отлично знаешь: все события параллельны, нет причин и следствий. Нельзя изъять одну копию и оставить другие. – Семён провёл пальцами по вискам. – Логично предположить, что ты никуда и не уходил. Вожатый тряхнул головой. – Хватит. Меня ждут дела, меня ждёт любовь. Я не собираюсь тратить время на ненастоящие образы! Пионер сложил ладони в сердечко. – Любовь? Настоящая, небось? С девочкой из компьютерной игры. – Он хмыкнул. – Был он изящен, к тому ж поэт, хоть с небольшой, но ухватистой силою, и какую-то женщину, тридцати с лишним лет, называл скверной девочкой и своею милою.* – Чёрный человек, чёрный, чёрный… – прошептал Семён. Тот невозмутимо продолжил. – И дела, поди, самые настоящие? Которые тебе позволили придумать себе самому, поломав распорядок недели? Или ты никого не спросил? Потому что объявил себя вожатым.* Семён зарычал. – Заткнись! Не хватало потерять собственную веру хотя бы в частичную реальность виртуальности. – Конечно, не сам. Тебя назвала вожатым наша Вио-о-ола… – Пионер сладострастно протянул имя медсестры. – Впрочем, и это ненадёжный источник. Помнишь, как Ольга, если её немного придушить в процессе секса и попросить, назовёт нас даже генсексом? Ухмыляясь и жмурясь от удовольствия, он запрокинул голову. И тут же получил кулаком в скулу. – Заткнись! – гнев мешался со страхом. – Хватит. Второй раз ударить не получилось: Пионер поймал кулак и сжал до хруста, хотя боли Вожатый и не почувствовал. – Хватит? Возможно. – Он пожал плечами. – Просто ты ведёшь себя с одной стороны необычно и по-хозяйски нагло, а с другой – шаблонно и трусливо. И даже без учёта того, что всё – результат стараний больного разума. Вожатый вздохнул, опустив голову, и Пионер отпустил его кулак. – Я полагаю, нескольких больных разумов. Включая наши, – ответил Семён. – Тем хуже для нас. – Или лучше. Они молча смотрели друг на друга, даже не видя усталых глаз визави. – Я не верю, что выхода нет. Больше не верю. Мы выберемся и будем счастливы. – И ты уже не против, если это будет частью вымысла, не так ли? – Всякая реальность – это вымысел. Пионер кивнул. – В том числе наша. – Я люблю её. – Вожатый улыбнулся, образ Моники стоял перед глазами. – Она любит меня. Я постараюсь сделать нас счастливыми. Остальное, в конечном счёте, неважно. – Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно.* Любимая песня моего дедушки. Или нашего. – Или нашего, – невесело повторил Семён. Пионер хлопнул его по плечу. – Эй! Не кисни! Может, я дурак. Даже не так – я знаю, что я дурак! – И щёлкнул пальцами. – Может, я дурак из твоего прошлого. Который ещё не узнал или не осознал. Или я – бред нашего нестабильного «я». Или сон. Как пожар на твоей голове. – Он стукнул себя по лбу. – Что там сонники говорят о потере волос? Кажется, страх потерь или обман.* В общем, живи. Это ведь главное. А я, может, зря пришёл. А может, меня и не было. – Ни в чём нельзя быть уверенными в этом лагере. – Да и за пределами «Совёнка». Особенно если тот Мододел, за которым привык наблюдать и с которым общаться, – это ты. Или нет. Двое пожали руки и исчезли. Вожатый скинул форму, лёг в кровать и обнял Монику, прижался к ней, исправляя утреннее недоразумение. – Я люблю тебя, – прошептал он уже с закрытыми глазами и провалился в блаженную темноту. Слёзы на глазах – высохнут скоро. Сознание вернулось резко. – Просыпайся, пионер. Нам нужно подготовиться и зажечь на концерте.* – Голос был ласковый, но действительно – немного визжащий, как сказала, кажется, целую вечность назад Маша, самую чуточку. Поцеловавшись, пара наконец покинула постель и приступила к одеванию. – Хм… Семён в кои-то веки решил открыть шкаф в своём домике и обнаружил, что внутри не всё в порядке. Разбитое зеркало.* Что лучше: кривое зеркало или разбитое? А может быть, глаза – зеркала души? Её глаза как зеркала его души? Впрочем, без разницы: свой выбор он сделал – тот же, что и озвучил Монике. Ему плевать, действительно ли они в научно-фантастическом проекте, в загробном мире, предсмертном видении, рассказе или игре, потому что важен не фон, а суть, а суть его жизни одна. Только любовь. Только Моника. Вожатый безразлично захлопнул дверцу. Моника, сообразив, утро какого дня наступило (Шурик вот-вот смоется в Старый лагерь!), предложила совершить нечто очень важное. Всего пара минут для двух противоестественных сущностей – сделать хорошее дело перед прогулкой. «Небольшой моток верёвки и немного насилия – и план на день изменится в лучшую сторону!» – прокомментировала свою затею японка. С чувством выполненного долга вернулись в свой домик и уже по-человечески вышли. По дороге к умывальникам Семёну и Монике встретилась Женя, пребывавшая скорее в хорошем настроении и что-то напевавшая. Вожатый с улыбкой отсалютовал библиотекарше. – Привет ранним совам! Пионерка тряхнула головой и зажмурилась. – Привет. Ну, что сразу сова? Просто ложусь поздно, чтобы подольше пожить, а не просто переключать день! – смущённо пробурчала она. – Я даже голову на сто восемьдесят градусов поворачивать не умею и мышей ещё не ела ни разу в жизни! – и рассмеялась. Скрипуче, но приятно. «Интересно, у меня правда фетиш на противные голоса?» – Привет! – добродушно поздоровалась Моника. – Не обижайся на него. Можно сказать, что чёрный юмор существует для тех, кому не досталось обычного. – Будем считать, что все мы с вами – голодающие юмористические негры из Юморафрики. Согнувшись, смеющийся Семён показал только два больших пальца. На том и разошлись. Холодная вода – ещё одного огня из трубы Семён просто не выдержал бы – приятно бодрила, делала мир ещё более резким, цветным, словно экран протёрли от пыли. Уже почистив зубы, пара услышала шуршание со стороны зарослей. – Юля, Мику, выходите! – сложив ладони рупором, крикнул Вожатый. – Неть! – раздалось из кустов. – Ладно, – нараспев отозвалась полуяпонка. Семён вздохнул. – Товарищ ЮВАО… Я уже в курсе ваших фокусов, – Мику смущённо хихикнула, – и готов отдать порошок. Кыс-кыс-кыс… Но девочка-кошка не спешила покидать убежище. – Не кыскай, – прозвучал её обиженный голос по-прежнему из кустов. – Я не выйду… к тебе… Вожатый пожал плечами. – Нет так нет. Если пойти с тобой, оставить ключи и съесть яблоко я ещё согласен, то остальные ваши условия, – он улыбнулся и покачал головой, – неприемлемы.* – Он с обожанием посмотрел на свою девушку. – Только Моника. Мику сложила руки в сердечко. – Не знаю, как она, но я считаю, что это хороший выбор. После усмешки Юля промурчала ответ. – Хороший. Особенно с учётом того, я не фанат изменений. Моника погрозила пальцем. – Движение и изменение – это жизнь. Снова усмешка. – И смерть. Семён развёл руками. – Мы – часть круговорота. И вообще, Акуна Матата.* Мику подошла и с улыбкой кивнула. – Думаю, мы пришли к соглашению. И спасибо, что не нужно на этой неделе разыгрывать это представление со сбором зубного порошка из травы. Ты же не обманешь и… Её речь прервал Семён, протянув баночку. Пионерка церемонно поклонилась и приняла дар. Пока она умывалась и чистила зубы, Вожатый напомнил, что неплохо бы с Алисой после завтрака собраться в клубе, обсудить репертуар на концерт и начать репетировать наконец. – Можете приходить ко мне в клуб в любое время, в любой день! Всегда буду рада! – согласилась Мику. – Начнём, пожалуй, с первого дня смены, – ухмыльнулся Семён. Мику улыбнулась, сложив ладошки перед собой. – Я так и сказала. Вы ведь всё можете, а, товарищ Вожатый? И подмигнула, все рассмеялись. Моника хотела уже уходить, но её взял за руку и удержал Семён. – Секундочку. Сейчас сделаем лагерь лучше ещё чуточку. Японка пожала плечами, улыбнулась и обняла парня. Потому что… почему нет? И тут у умывальников Вожатый заметил Сыроежкина. – Чуть свет уж на ногах, и сбился точно с ног!* Тревожный пионер шутки не оценил и кинулся объяснять. – Шурик пропал! Семён устало вздохнул, а Моника завыла: опять, несмотря ни на что! – Но мы же его… – простонала девушка. – Привязали, да, – меланхолично согласился Вожатый и приложил палец к губам, чтобы открывший было рот Сергей помолчал. – Но это же… – не унималась Моника. – Антинаучно? Ага, – Семён кивнул уже с улыбкой. Девушка покачала головой, мол, ладно, твоя взяла, предупреждал. – А теперь ты! – он обратился к Электронику. – Сейчас же беги к Жене. Скажешь: Шурик пропал, нужно его найти, а не найдём, хоть по лесу прогуляемся. Удивлённый пионер выпучил глаза. – А она согласится? – затем тряхнул головой. – Но это же серьёзное дело, а не увеселительная прогулка! – заявил он строго. Семён покачал пальцем. – То, что ты занят делом, не означает, что это время нельзя провести хорошо! Считай это деловым советом дня от Семёна! Моника прыснула, а Сыроежкин настороженно прищурил глаз. – Даже если так. А если она спросит, что с библиотекой? – А ты сразу твёрдо так ответь: а хрен с ней, с библиотекой! Хоть бы одна морда спасибо за работу сказала. Не пропадут книжки, а если денутся куда – не её горе. И так одолжение сделала, следила. Семён ударил себе кулаком в ладонь. Электроник неуверенно кивнул и побежал, даже не попрощавшись. – И как это работает? – наконец спросила Моника. – Его просто вырезают в одном месте, а потом спавнят в другом – в тоннелях? – утвердительный кивок. – А если его убить до этого? На лице Вожатого появилась хищная ухмылка. – О, ты мыслишь как мы – по-пионерски: видишь даже не муравейник, рассматривая лагерь в лупу, а причудливую машину, в которой можно подёргать рычажки, придумываешь опыты. – Японка хмыкнула, чуть нахмурившись. – Труп исчезнет в одном месте и появится в другом, причём в том же состоянии. Моника прикинула, что значит этот оборот, и молча кивнула. Что ж, у каждого есть криминальное прошлое – кто-то таскал кошку за хвост, кто-то смотрел «My little pony», а кто-то расчленял ботов. Через некоторое время по пути в столовую японка остановилась и выпучила глаза. – Знаешь, я поняла одну вещь! Женя ведь является средним арифметическим наших героинь, ну, может, кроме Ульяны: тут не уверена. – В ответ на удивлённый взгляд девушка пояснила: – Вспыльчивая и плюющая на общество с его требованиями – как Алиса. Печальная затворница – как Мику. Вечно недовольная всем – как Маша. Начитанная и сосредоточенная – как Лена. Упорная помощница – как Славя. Семён замер с разинутым ртом. – Челюсть подбери, – подмигнула Моника и пальцем закрыла парню рот.