Твоя реальность

Продолжение разговора пришлось отложить: над парой нависали библиотека и скромный объём работы. Зашли без церемоний, сомнений — как к себе домой. — Женя, привет, — с улыбкой поздоровался Вожатый. Наклонив голову, та подмигнула и отсалютовала. Ничего удивительного: он ведь не какой-то страшный жестокий Пионер, не никакой Семён — он свой парень, старший товарищ, даже с должностью вожатого. Репутация — это важно. Заполняй шкалу смолоду. — Привет, — Моника поприветствовала следом и удостоилась благосклонного кивка. Наконец девушка хитро прищурилась. — Вы же не просто поболтать зашли со скромной пионеркой? Семён усмехнулся. Уборка могла и подождать: в конце концов, не будут же они проводить лето в библиотеке* за работой. — Не просто поболтать, а содержательно. Культурно посидеть. — Он подтащил к столу два стула и занял один. — Забавно: «культурно посидеть» — это обсудить поэзию, а «культурно отдохнуть» — это бухать. Женя поморщилась, как от зубной боли. Только эта была хуже: от неё не избавиться — хоть все зубы повыдёргивай. Мать — библиотекарь, отец — токарь на заводе, и оба пьют…* Да так, что на глаза им не показывайся, и ничем дочке не сыскать расположения, не изменить родителей. Вот такая трагедия за спиной у героини второго плана, мрачный задник для бэкграунда. Японка лишь участливо положила ладонь на плечо Жене. — Прости, милая… — прошептал Семён. — Лучше нуди, кричи, но не плачь. Девушка устало улыбнулась. — О поэзии хотите? — вернулась к теме Женя, чтобы отвлечься и порадовать хоть кого-то, если уж она, даже она, может кого-то порадовать. — Желаем. В человеке всё должно быть прекрасно: и душа, и мысли,* и лицо, и вены,* — Вожатый улыбнулся. — Я хочу стать врачом, — отозвалась Моника, — но литературу более чем люблю. — А ты кем хочешь быть — библиотекарем? Женя тут же затрясла головой. — Нет уж! Если я стану библиотекарем, лучше пристрелите меня! — добродушно сказала она. — А если топором? — ухмыльнулся, кое-что припоминая, парень. — Не надо мне этой достоевщины! — строго подняв палец, отозвалась Женя. Моника развела руками и сложила пальцы пистолетом. — Застрелить так застрелить, проблем-то. А почему не хочешь в библиотеку? Девушка поджала губы и прикрыла глаза, и так защищённые очками. — Не хочу стать старой, толстой, постепенно теряющей связь с реальностью и обществом… Я хочу стать юристом. — Чего смеёшься? — тут же обернулась Моника к Семёну. Он щёлкнул пальцами. — Женя, а как называется университет в твоём городе? Пока бот сверялась с информационной базой, можно ли на такой вопрос отвечать вообще, а если да, то как, Вожатый коротко бросил: — Пионер настоящей Жени — юрист,* так что нечто юридическое в ней точно будет. И тут же схлопотал ладошкой по спине, но это того стоило. — Это ведь те, которые поженились здесь, в лагере? — Кивок и удивлённый взгляд. — Ты мне сам рассказывал, — пояснила Моника и добавила, видя непрошедшее удивление: — В конце первой недели. Вожатый вздрогнул, припомнив одну фразу Мододела: «Память — странная штука. Некоторые вещи запоминаешь без малейших на то усилий, и воспоминание выглядит чётким и через год, и через десять. Кристаллизуется где-то в затылке, под сводом черепа. Чтобы вернуться к ним, нужно пройти по освещённым широким коридорам, где у каждого из них своё место и номер. Я знаком с этим. Другие вещи нужно долго и упорно завоёвывать, чтобы запомнить. Кажется, одна из составляющих учёбы. Ты помнишь их только после многократного повторения, будто бы ввинчивая шурупы в свою голову — ещё виток резьбы, и ещё, и ещё один. Путь к подобным воспоминаниям можно сравнить с лестницей, идущей вверх, с многочисленными поворотами и пролётами. Это я тоже знаю. Но разум человека, если сравнивать его с огромным замком, имеет свои закоулки, подземелья и кладовые. Разум человека может вместить лишь ограниченное число прожитых дней, лет и событий. Ненужные воспоминания прячутся, ожидая своего часа, в чуланах, забытые — сваливаются в кучу в тёмных и далёких переходах, а схожие, одинаковые, повторяющиеся воспоминания штабелями складываются в пыльных аудиториях с лишь едва приоткрытыми ставнями. И когда разум оказывается перегружен событиями, замок начинает разрушаться. Это проходит незабываемо. Ты теряешь возможность мыслить связно. Те яркие анфилады и высокие лестницы искажаются, отдаляются и покрываются хлопьями тьмы. Твой мозг внезапно становится врагом. Твоя крепость превращается в тюрьму, наполненную жуткими видениями, которые ты давным-давно похоронил. Ты сходишь с ума».* Благо, от воспоминаний отвлекла Женя: — Идеальная гармония сахара в здешнем чае — между «замаскировать несовершенство» и «задница слиплась». Пионерка начала чинно извлекать из ящиков всё необходимое. — Думаю, кому-то придётся сходить за водой, — заметила Моника. Семён поднялся со своего места, прежде чем библиотекарша успела показать на банку с отстоянной водой, и вылетел за дверь. — Он ведь тебе нравится, — Женя подмигнула. — Кажется, это уже ни для кого не секрет, — пожала плечами японка. — Береги его. И от мира, и от него самого. Такие мужчины или не хотят ничего, или пытаются прошибить стены, а и то, и другое вредно. — Моника закивала. — И ещё, — библиотекарша подняла палец, — видишь, как развалился на стуле, а ради нас вскочил, понёсся! — сначала улыбнулась, а потом покачала головой. — Для себя ему вряд ли много нужно, но для других — да. И ради одобрения, ощущения значимости, похвалы он готов на многое: это зависимость. Аккуратнее. — Японка согласно кивнула уже невесело. — И последнее! — Женя подмигнула, а собеседница удивлённо посмотрела: откуда столько мудростей за раз? — Не забывайте предохраняться. Моника покраснела и прикрыла рот ладошкой, а пионерка ухмыльнулась, торжествующе посмотрев поверх очков и увидев лишь размытые очертания японки (тут бы чертыхнуться и спешно поправить оправу, съехавшую по носу, но требовалось держать марку). «Это не что иное, как сообщение от Виолы, переданное с ботом. Весточка, совет». Спустя примерно минуту, проведённую на улице с наглой улыбкой, привалившись к двери, вошёл с металлическим чайником, наполовину наполненным из умывальника, Семён. — Мне, конечно, всё равно, но люди не могут перемещаться с такой скоростью, — с усмешкой заметила Женя. Вожатый пожал плечами. — Я не волшебник, я наглый колдун. — И на приличия кладун, — нагло сощурившись, поправила Женя. Моника погрозила пальцем, а для себя ещё сильнее утвердилась в решении поболтать с куратором. — Ай-ай-ай, и это цвет интеллигенции лагеря — вожатый и библиотекарь! Заварив чай, пионерка отмахнулась. — Ты ещё не воспитатель — не нуди, — самодовольно и беспечно заявила она. — Да и кому какое дело, что мы между собой не стесняемся. — Дети не матерятся при взрослых, взрослые не матерятся при детях, игра в общество приличных людей продолжается, — с улыбкой отметил Семён. — Впрочем, чаю попьём — и книжки разбирать, протирать, а то после ужина у нас намечена ещё одна встреча с приличным неприличным обществом. Женя чуть наклонила голову. — Это как? И отпила, давая время собраться с мыслями для ответа и просто не желая лишать себя возможности полакомиться ещё горячим и не слишком горьким чаем. Удовлетворившись вкусом, девушка кивнула. — Это музыканты и бунтари. — Попробовав содержимое стакана, Вожатый пожал плечами и добавил и заварки, и сахара. — Чудовище, однозначно, чудовище. И вкусы такие же, — с улыбкой прокомментировала библиотекарша. Моника только пожала плечами. Закончив с чаем, Женя бесцеремонно указала на стоявшее в уголке ведёрко и также бесцеремонно положила голову на руки, после чего устало зевнула: чай не мог тонизировать её. Тут не справились бы даже лагерные запасы кофе. Впрочем, сон — не то, от чего так уж стоит бежать. — Только помните, не уроните стул и стеллажи, а то могут сломаться… — с зевком добавила библиотекарша. — Стул и стеллажи? — уточнила Моника. — Ваши спины, — спокойно ответила Женя. — И шеи. Совершенно без злобы. Просто предупредила, что к социалистической собственности нужно относиться бережно. Не пять колосков,* конечно, но тоже ценность. Некоторое время просто молча доставали книги с полок, протирали и ставили обратно, пока сзади не послышался особо красноречивый, но не очень разборчивый храп — что-то на тему «можете обсуждать любые темы, я сплю, да меня и бодрствующую не смутить». Однако если не осторожность, то элементарная культура не давала болтать о чём угодно, просто игнорируя ботов. — Я бы хотела знать, как совершаются телепортации. — Ну, ты пропадаешь в одной точке и появляешься в другой… Опустив глаза¸ отрицательно покачала головой. — Я не говорю о понятии: это — для простаков. Я хочу понять механику. — Улыбнувшись, Моника соединила указательные пальцы и стала похожа на карикатурную злодейку. — Начнём вот с чего: мир лагеря существует линейно, а ты переходишь между точками? Или лагерь существует только тогда, когда ты там есть? — Девушка задумалась. — То есть… если ты перенесёшься из второго дня сразу в четвёртый… Семён кивнул. — Не продолжай. Вопрос я понял. Лагерь генерирует все локации и происшествия в любом случае, потому можно запустить даже автономные циклы, где будут только боты. — Он поднял указательный палец. — Вручную, но можно. То есть события в лагере — это плавный график, а не нанизанные на некую нить бусы из моментов, в которых присутствуют люди. Это сделано и для стабильности работы, и чтобы не было конфликтов системы, если в одном лагере будет два человека, которые могут разделиться. Моника усмехнулась. — Как наличие той же Виолы должно быть предусмотрено. — Именно. — А что будет, если перенестись в более раннюю точку и начать всё ломать, пока в «будущем» останется человек? Вожатый кивнул. — Экстренное разделение лагерей произойдёт, то есть, закрыв глаза, попадёшь на новую ветку, учитывающую разрушения.* — Неплохо… — Думаю, ты ещё не придумала этот вопрос, но: что будет, если попробовать попасть в момент до того, как появился в автобусе? У Семёнов всего неделя в лагере, а у местных девчонок — две. Моника вздрогнула. — Думаю, это похоже на вопрос о том, что будет, если переменная принимает недопустимые значения. Графика всё равно не будет, потому что ответом будет комплексное число.* Парень скривился. — Вы с Виолой говорите буквально одними и теми же словами. Может, другими не выразить. Как бы то ни было, нельзя переместиться раньше собственного приезда. И нельзя восстановить того, кто попробовал это сделать. — Он принял и вовсе мрачный вид. — Так что, что бы ни случилось, не пробуй. Это не сказка, где есть некое правило, которое как бы нельзя нарушать и которое обязательно будет нарушено, а из-за этого случится… нечто.* Просто ни в коем случае это нельзя совершать, иначе — всё. И ничего. А знаешь… Я бы предпочёл сейчас что-нибудь полегче и гуманитарнее. — Стихи? — Именно. — Ладно. Я задала вопрос, с меня и развлечение. — Семён благодарно кивнул. — Но потом я хочу потренироваться. — Вздох. — Или товарищ вожатый хочет и дальше оставаться единственным сверхчеловеком? Я не принцесса из детских историй, Я — обитающий в сказках дракон. Ты не был создан для неба, раздолья, Ты ведь не ангел, не принц — скромный гном. Тёмные силы сковали нас крепко — Поодиночке представить нельзя. Дар и проклятье — в одной мы пещере, Вместе в витках чёртова колеса. Семён усмехнулся. — Ты талантлива. А теперь подставь невысокому и жадному гному стульчик, чтобы я достал до верхней полки! Управились весело и достаточно быстро, даже умудрившись ничего не разгромить и не заслужить нагоняй. Да что там — даже библиотекарша не проснулась, так что у двери пришлось задуматься, как быть. — Я бы просто оставил дверь открытой: не украдут же её, а украдут — так им же хуже. — А можно закрыть: у неё свой ключ имеется, — заметила Моника. — Ну, если тебе так будет спокойнее… — начал Семён. — Ну, тогда будем считать, что держа её там, мы защищаем не её, а лагерь, ха-ха, — усмехнувшись, девушка подалась вперёд, и Вожатый обнял её. Ключ провернулся в замке, отрезая библиотеку от внешнего мира ещё и физически.