Твоя реальность

Зашли в музыкальный кружок торопливо, чуть ли не вбежали, чему шедшая под руку с Вожатым Моника немало удивилась, но промолчала, лишь одарив парня растерянным взглядом, который тот либо не заметил, увлечённый дорогой, или проигнорировал. Хозяйки кружка на месте не наблюдалось, и японка обратилась к улыбающемуся Семёну. – Но где Мику? Мы не опоздали? – спросила она, положив Вожатому ладонь на плечо. – Вот! – он торжественно указал под рояль, где пионерка увлечённо работала тряпкой, абсолютно не заботясь о том, что юбка не прикрывает ровным счётом ничего. Моника вздохнула и покачала головой. – Тебе панцушотов в жизни не хватает, что ты решил здесь полюбоваться? – уточнила девушка с укором. Наклонив голову, Семён хитро улыбнулся. – Плохой вопрос: если я отвечу «да», неудобно станет нам обоим, – и придал лицу невинное выражение. Моника подмигнула и ухмыльнулась, показав зубки, а затем облизнулась, отчего парня аж в жар бросило. – А если я отвечу, что приняла это к сведению, то неловко будет только тебе, – стрельнув глазками, японка игриво провела пальцем по своей шее, а затем ниже – вдоль галстука, и Семён под смех девушки напряжённо сглотнул. Наконец он покачал головой и кратко заключил: – Потрясающе! – Не думай, что я была такая же искушённая в жизни. Это я с тобой такая и сейчас. Находясь вместе в том, что вместо жизни и что мне начало нравиться, – Моника беззаботно тряхнула головой. Семён как бы распробовал слово на языке. – Вместо жизни. Если хочешь, могу сыграть одну песню с этим словосочетанием, раз уж мы в… Девушка выставила перед собой ладонь. – Вот этой – не надо: чувствую, она грустная. А вот про «следует жить» я бы послушала, – в ярких зелёных глазах снова была теплота. – Я ведь верно поняла, что это цитата из песни? – Хочешь, с Микуськой тебе организуем концерт? – предложил Вожатый. – Знаешь… хочу! – Сейчас аккуратно её извлеку оттуда, – деловым тоном ответил Семён и начал опускаться на пол. – Это же скрипт? Она не обратит на нас внимания, если непосредственно к ней не обратиться? – Кивок. – И ударится, если мы… – Кивок. – Заботишься. А ведь забавно: ты относишься с особой нежностью к Мику, Жене и мне. Одна добрая, наивная и болтает без умолку. Вторая злая, саркастичная и чаще молчит. И я – где-то посередине. Ой! Семён обнял её за ноги. – И все три – бесконечно одиноки. И каждой из трёх можем помочь только мы с тобой. Он медленно начал поднимать голову, чтобы посмотреть явно смущённой девушке в глаза, но та взвизгнула и прижала юбку к ногам. – И ведь я почти уверена: ты не нарочно! – Вожатый смущённо кивнул. Со вздохом он отпустил Монику и полез под рояль, где положил ладонь на макушку пионерки. – Привет! – с нежностью поздоровался парень. Голова автоматически подалась вверх, но сильная рука не дала обоим стукнуться. – А-а-а! Кто тут? Ой! Прости… Выбравшись и отряхнувшись, двое наконец встали перед ясны очи Моники. – Привет! – ласково обратилась та. – Ой! Привет-привет! А меня Мику зовут. Никто не верит, а меня правда… Японка улыбнулась. – А я – верю. Как и в то, что ты самая добрая и звонкая девочка лагеря. Наклонив голову, улыбающаяся Мику прикрыла порозовевшие от смущения щёчки руками. – Это так… – пионерка даже потеряла дар речи. – Это так мило. Но я хочу узнать и о тебе, а то неправильно: вы пришли, а всё обо мне. – Я Моника, и я хочу записаться в музыкальный кружок, чтобы научиться как следует играть на рояле и радоваться жизни. В глазах девочки на миг показалась тоска, а потом как-то резко растаяла, растворилась под напором счастья и энергии. Мику даже подпрыгнула на месте, подняв в воздух сжатый кулачок. – Конечно! Конечно! У тебя всё-всё получится! Во всём! Точно-точно! – она улыбалась, искря задором. – Я помогу! Я играть на всём-всём могу, а ещё петь… – начала она, но осеклась, когда в поле зрения снова попал Вожатый. – А я… Семён. Вместе мы «Фруктовый сад». Моника непонимающе посмотрела, а Мику на секунду задумалась. – Вообще, в рифму будет скорее «Большой паслён», «Наткали лён», «Морозный трон» или «Синхрофазотрон», но группу, в принципе, можно всё равно назвать так, как больше нравится. – Вообще, это было почти как слоган из рекламы, но… какая разница? – Вожатый беззаботно отмахнулся. – Как не любить такого аквамаринового ангела?* – обратился он к Монике. Та обняла пионерку за плечи и, кивнув, подтвердила: – Любить-любить. По щеке Мику скатилась слеза счастья: неужели хотя бы в эту смену она не будет одна? Подпись в обходном – простая формальность, а вот запись в клуб, зафиксированная на бумаге… пионерка даже прижала к груди подписанный листок, улыбаясь, и замерла, а Моника счастливо и почти по-матерински смотрела на неё. Тишину нарушил Семён. – А ты не против устроить небольшой концерт, так сказать, по просьбам трудящихся? – Ой! Могу, а когда? А что нужно? Подобрать песни, принести и подключить… – начала прикидывать Мику. – Стой. – Пионерка перевела дыхание и перестала суетиться. – Сейчас одну песню сможем сыграть и спеть для Моники? Мику тревожно поджала губы. – Я могу петь или играть… – Он кивнул. – Но не одновременно. И если знаю песню. Вожатый пожал печами. – Знаешь же «Диалог у новогодней ёлки»? Левитанский, Никитины… Девушка радостно закивала. – Конечно! Моника улыбнулась: как же они волнуются и стараются – для неё. – Я могу играть на гитаре и петь, а ты виртуозно играешь на флейте… – Переведя взгляд с Мику на Вожатого, японка, подмигнула последнему, после чего тот смущённо поправил галстук, но от комментариев воздержался. – Сможешь между своим репликами сыграть… – Я не уверена, что это тот инструмент, который нужен. Я думаю, больше подошла бы скрипка, но я могу и... – Хм, – Семён пожал плечами. Моника подняла палец. – Думаю, руководитель музыкального кружка и мультиинструменталист лучше определит, на чём играть. На этот раз пожала плечами Мику: в общем-то, она могла исполнить свою партию на чём угодно, хоть на варгане,* правда, такового в клубе не наблюдалось. – Два против одного за скрипку. Почему, собственно, нет? Чукча гитарист, чукча не композитор! – усмехнувшись, Семён развёл руками. Пионерка удивлённо вытянула губы. – О-о-о! А ты чукча? Вожатый улыбнулся. – Ну, дедушка, когда пьяный был, говорил, что он чукча, но кто б знал. Так, кое-что обсудить, Мику. Он подошёл, и после непродолжительного шёпота двое пошли за инструментами и, вернувшись, начали неуверенно переминаться с ноги на ногу перед Моникой, стараясь успокоиться. – Ладно, что ли? – усмехнувшись, вожатый начал играть мелодию. Лицо парня тут же приняло довольный и сосредоточенный вид, примерно та же метаморфоза произошла и с Мику – следы тревоги испарились, уступив место делу, головы, сердца и воздух в клубе заняла музыка. — Что происходит на свете? — А просто зима. — Просто зима, полагаете вы? — Полагаю. Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю В ваши уснувшие ранней порою дома. — Что же за всем этим будет? — А будет январь. — Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю. Я ведь давно эту белую книгу читаю, Этот, с картинками вьюги, старинный букварь. — Чем же всё это окончится? — Будет апрель. — Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен. Я уже слышал, и слух этот мною проверен, Будто бы в роще сегодня звенела свирель. — Что же из этого следует? — Следует жить, Шить сарафаны и легкие платья из ситца. — Вы полагаете, все это будет носиться? — Я полагаю, что все это следует шить. — Следует шить, ибо сколько зиме ни кружить, Недолговечны её кабала и опала. — Так разрешите же в честь новогоднего бала Руку на танец, сударыня, вам предложить! — Месяц — серебряный шар со свечою внутри, И карнавальные маски — по кругу, по кругу! — Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку, И — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!.. Слёзы счастья текли по щекам, а Моника аплодировала. Её переполняли мысли и чувства, но в целом они складывались в простенькую и гениальную, как U=IR,* формулу: «Я буду жить». После кратких аплодисментов от двери послышался голос. – Ну, вы и придумали: летом петь про зиму, хотя… – девушка отмахнулась. – Не про зиму же, а про жизнь, про душу песня. – Наклонив голову, Двачевская улыбнулась. – Я, собственно, за гитарой, – объяснила она. Мику кивнула. – Конечно, бери, Алиса. Я её даже поднастроила. Та благодарно кивнула, а когда поравнялась с Вожатым, тот заговорил. – А хочешь, забабахаем совместный концерт к концу смены? Прямо с номерами. И Ольге не дам тобой рулить – облезет. Алиса потёрла подбородок. – Звучит… интересно, – протянула она. Моника сложила ладони в сердечко перед грудью. – Соглашайся. Давай наполним эту смену музыкой. Давай разожжём сердца. Давай. Семён усмехнулся. – …сожжём диван на сцене! – добавил он. Алиса выпучила глаза и даже открыла рот от удивления, сначала улыбнулась, а затем покачала головой. – Кто ж нам разрешит?! Вожатый с наклоном головы ухмыльнулся. – Я. И когда диван уже горит, запрещать его приносить и сжигать – уже поздно. Двачевская кивнула с задорным блеском в глазах. – Я в деле. – А вы уверены… – начала Мику. Моника вздохнула и покачала головой. – Вы странные вандалы, но я в деле: это лучше, чем грустить. – Ты практически прямым тексом сказала, что ты лучше, чем готы, вандалы и гунны,* – подмигнув, Вожатый пальцами-пистолетами указал на японку. После секундного замешательства она рассмеялась и показала рокерскую «козу».*