На языке канцеляритов

      Ксюша вытирает руками лицо и рассматривает Зоину рубашку, по просохшим участкам определить пытаясь, сколько времени прошло, но рубашка белая, просвечивает, а солнце палит нещадно, поэтому Ксюша перестаёт предполагать.       — Ты спишь, милая?       Зоя глубоко вздыхает и мычит, даже не пытаясь свою речь связной сделать. Ксюша улыбается.       — Тебе точно норм?       Ответом ей снова мычание служит и нахмуренная складка между бровей. Ксюша очень надеется, что это значит «уйди-не-мешай». Ведь Зоя и десяти минут не спорила, фыркнула только и согласилась на том условии, что ни в какие активности она втянута не будет.       Невыносимо её поцеловать хочется, но Ксюша мокрая вся и не дай бог она хрупкое равновесие нарушит и Зою в воду свалит.       Зоя один глаз приоткрывает, ещё сильнее морщась, и вздыхает.       — Что? — Ксюша на всякий случай отплывает, противясь волнам.       — Ну и куда ты теперь? — ворчит Зоя, косится на воду, сейчас неимоверно холодной ей кажущуюся — и на Ксюшу, чтоб вернулась, видимо. Ксюша подгребает, едва лицом в матрас не врезаясь, а Зоя придвигается к краю, скрипя, и в лоб целует смазано.       Улыбается:       — Хорошо.       Конечно — досыпать среди океанских волн под тёплыми-тёплыми солнечными лучами — хорошо. Ксюша ещё большее наслаждение находит, в этих самых волнах плескаясь без всяких преград и приспособлений, с головой ныряя и в глубину всматриваясь — или, нос заткнув, под водой на спину переворачиваясь и вверх смотря, как свет на поверхности преломляется, узоры на волны кладя, сверкая…       У них, вообще, всё ещё акклиматизация, и по-хорошему они ни то, что в воде быть не должны — на солнце палящем, и Зою всё в сон клонит, особенно после последних авралов на работе, а Ксюше вожжа под хвост попала, и в отеле усидеть не реально было. Какая к чёрту акклиматизация, когда она наконец до моря добралась???       О том, сколько ей лет, и о должности было забыто нахрен в тот же момент, когда она чернильный берег увидела. И, честно, Зое трудно было рядом спокойной оставаться, видя, как Ксюша от восторга в ладоши хлопала, подпрыгивала и слёзы сдержать не пыталась. Поэтому останавливать её от купания в первый же день Зоя и не думала: так, поприпиралась для вида, пытаясь голос разума изобразить, вдруг всё же прислушаются.       — Надо тебя к берегу оттарабанить, а то в открытый океан унесёт, — говорит Ксюша, вцепляясь в матрас у изголовья и ногами активнее работая.       Зоя едва-едва приподнимается, оглядываясь. За неопределённое время они и правда весьма отдалились…       — Тебе помочь?       — Лежи уже, — усмехается Ксюша. — Я потом к тебе отдохнуть заберусь.       Ксюша гребёт до тех пор, пока шум прочих отдыхающих не становится разборчивым и похожим на человеческую речь, а не просто на отдалённый гул, хоть людей и не много. Теперь можно ещё на какое-то время расслабиться и потихоньку отплывать от этой суеты, следуя течению.       Зоя мокнуть не хочет, поэтому неуклюжие её попытки потесниться и Ксюшины на матрас забраться заканчиваются тем, что он из-под них выпрыгивает, оставляя обеих в воде барахтаться. Зоя хнычет, что солнцезащитные очки теперь заляпаны, подрагивает от внезапно накатившего холода и отплёвывается, нечаянно Ксюшу пяткой пиная и в ответ так же нечаянно получая локтем. Ксюша, уже не переживающая о том, что вода в глаза попадёт — то ж и то ж солёное — приходит в себя быстрее и матрас цепляет обратно.       — Надо поперек, — говорит, — так надёжнее будет. А тебе уже всё равно, — посмеивается.       Зоя упрямо забирается на матрас с ногами — всё-таки поперек правда, потому что на нём уже Ксюша виснет, и задница в воде оказывается от прогнувшейся под ними надутой резины. Не то.       В итоге, конечно, устроиться обеим получается спустя, кажется, целую вечность борьбы с несчастной физикой. Только Ксюша ровно-ровно на Зое лежит, даже пальцем пошевелить не решаясь.       — И вот так тебя устраивает? — фыркает ей в плечо. Зоя, обнимая крепче, улыбается широко:       — Более чем, — и губами по щеке мажет. Кожа у Ксюши прохладная и солёная, как, впрочем, и у Зои, только между ними ткань Зоиной рубашки и тепло быстро-быстро концентрируется. — Ты так не сгоришь?       — Крем вроде водостойкий. Да я и не долго.       — А мне нравится.       Зоя ладонь Ксюше на затылок кладёт, пальцами нежа, и Ксюша тоже понимает: пару минут такой ласки и нежного солнца и она разомлеет до состояния нестояния, и Зое придётся её в воду скидывать. Как минимум, чтобы тепловой удар не получила.       Ксюша притирается теснее, подставляясь под Зоины руки и губы. Матрас опасливо проседает, и сама она только ладони на плечи положить решается, большими пальцами поглаживая. Мычит довольно, разнежено.       — Как же я люблю тебя, Зой… — шепчет.       — И я тебя, дорогая, — Зоя вздыхает глубоко, но Ксюшин вес на грудную клетку давит, дыхание спирая, и от этого за рёбрами щемить начинает от нежности. — Люблю.

***

      У них две недели в райском местечке под названием Сент Люсия. От золотистого песка и лазурной воды более популярных курортов подташнивало обеих, а вариант провести отпуск не на острове даже не рассматривался, поэтому Зоя порыскала в списке вулканических островов с чёрным песком. Можно было бы, конечно, и на Камчатку, но хотелось отдохнуть и от родной страны, с каждым годом заёбывавшей всё больше и больше, как малое дитя.       Ксюша ещё в двадцать втором хотела летом слетать на море, но проекты, за которые министерство взялось, начали набирать обороты, и то какую-нибудь новую инициативу спустят — то для всех, то прицельно по старой памяти, то народ проблему подкинет, то «соседи», то госдеп решит, что его козни — не миф. А ведь нужно было не только с новым бороться — но и со старым, закостенелым, решать проблемы вековой давности — от этого плана Ксюша отступать не собиралась, раз уж у неё наконец-то чёртовы возможности появились!       После отката закона о запрете пропаганды ЛГБТ, затянувшемся почти на год, она на Площадь ушла — как Зоя и пророчила, оставив МПП на Скворцову. Скандал тогда был жуткий, только у Ксюши кандидатов всего двое было и Плотников эту должность под страхом смертной казни отказался занимать. А с Илюшей, хоть и почти адекватно удавалось взаимодействовать — он даже стабильно пользу приносить начал, доверия полноценного не было всё равно.       И Зое было бы логично дальше пойти, в зампреды, Токмакова, например, заменить — он даже намекал, только налаженную с МПП связь она терять не хотела, не хотела урезать сферы влияния, отдав должности кому-то другому, а в зампредах у них, в конце концов, Тихомиров сидел… Не так долго правда, как все надеялись. Видимо Премьер серьёзно настроен был, лично предложение Тихомирову делая в то холодное сентябрьское утро, которое чуть катастрофой для всей страны не обернулось.       Выкроить три недели посреди предвыборной гонки сложно оказалось невероятно. Она хоть и была для вида чисто, чтоб народ не волновался, но Тихомиров работал в полную силу — ибо никакого права у него нет оказанное ему доверие не оправдать! А потому приходилось и всем остальным подчищать его репутацию клинического идиота в медиа и превращать в народного любимца, защитника обычных человеческих надежд, чаяний и поборника справедливости. Женька мечтал о лучшей версии коммунизма, как его наставил Александр Бальтазарович, но легко соглашался на поправки на реальность.       За последние три года настоящий отпуск стал подарком. До того не больше недели удавалось взять вдвоём, а не по отдельности, и на столько короткое время куда-то лететь и что-то организовывать смысла никто не видел: забаррикадироваться дома только, в крепости из одеяла и объятий и в тишине почти от рабочей суеты отходить.       И всё же из дома они успевали выбираться в периоды затишья. На каток ВДНХ на главной аллее: Ксюша неуклюже ногами перебирала, пытаясь удержаться на льду, а Зоя обнимала её со спины, поддерживая, и ворчала, что народу много — то ли дело речка замёрзшая… В ботанический сад — и когда там поля тюльпанов пестрели, и почти на каждый месяц весны и лета, заставая расцвет самых разных цветов, правда, не всё в один год. Почти сутки ехали на поезде в Калининград, познавая романтику чая в фирменных подстаканниках, железного аромата рельс и перрона, бесконечного мелькания лесов и лугов за окном и убаюкивающего перестука колёс. Они устроили пикник в лесопарке недалеко от дома и это действительно было похоже на маленький поход в чащу, хоть заросли были не густы, но даже в отдалении не был слышен гул цивилизации.       Зоя всерьёз занялась садоводством, не ограничившись пышным малинником в углу их дворика. Вокруг выкопанного прудика она рассадила цветы и папоротники, а в пустующей комнате между кабинетом и спальней выращивала зелень и салаты. Ксюша шутила, что следующей стадией будут кабачки с помидорами, а там и до двух соток картофельного поля не далеко. Впрочем, Ксюша была первой в том, чтобы притащить в дом горшок с новым причудливым растением и прочитать о нём всё, что можно и нельзя найти.       И хамелеона притащила тоже она, целый год мытьём и катанием добиваясь от Зои, кого бы именно она всё-таки хотела завести, для начала выбирая между рыбами, амфибиями и рептилиями. Зелёную морду, как прозвала его Ксюша, Зоя назвала Нептуном и на Ксюшин вопрос «Почему?» только плечами пожала, усмехаясь: «Серьёзно, Ксюш? Ты сама сказала, что она девочка». Спустя ещё какое-то время Ксюша завела ей подружку по имени Уран.       А рыб они поселили в пруду, и прочая живность завелась там самостоятельно.       Ксюша как-то о Зоиной мечте о пуделе напомнила, но та отмахнулась, назвав это болезненным пережитком детства, да и кто с ним гулять будет, когда они в иной раз в работе могли с головой зарыться в офисах чуть ли не на ПМЖ прописаться — утрируя конечно, но всё же… Ксюша шутила, что будет повод от такого окончательно избавиться, но собаку они решили не заводить. А вот Тихомиров, сука, словно разговор этот подслушал невесть как, и подарил — только не пуделя — а енота. Живого. Вручил, счастливый, прямо ошалевшей Ксюше в руки под смешки Плотникова и Зои. Той, впрочем, смешно быстро быть перестало, потому что пока Ксюша Тихомирову популярно объясняла, что такие подарки согласовывать надо, енота пришлось кому-то держать.       Отдать малыша уже не смогли — в буквальном смысле — он вцепился в Зоин пиджак и начинал орать при попытке его снять, пока спустя час не решил слезть сам и не поисследовать новое место, в которое его притащили, и начал чирикать. Позже пришлось пользоваться услугами няньки, местами — в лице Плотникова, который, как оказалось, подкинул Жене идею с подарком. В шутку, конечно — ну вот пусть и поржёт, во время отпуска таская с собой малыша, который чужих людей не любил и не воспринимал. Енота назвали Педро.

***

      Зоя голову поворачивает, утыкаясь носом Ксюше в висок и глубоко вдыхая. Ксюша улыбается, поглаживая её по руке.       — Ну как ощущения?       — Восхитительно, — Зоя своего довольства даже не скрывает. — Оно определённо того стоило.       Ксюша фыркает — не на эту фразу, а на Зоино «потом объясню», когда она покупала двухметровое покрывало на местном рынке. Ксюшу просто любопытство раздирало: зачем такое огромное, тем более, когда есть лежаки? Но у Зои ведь всегда и всё заранее спланировано — и теперь Ксюша думает, сколько на самом деле подтекстов таится во всех Зоиных предложениях и идеях.       Впрочем, она совсем-совсем не против.       Ночи на острове совершенно другие. Они и в городе ощущались всегда иначе, чем день, пахли тонко и свежо, словно свободой от суеты и шума, а здесь и вовсе: безграничным простором воды, солью и зеленью, ещё не остывшим до конца песком и остатками жаркого дня. Конкретно сейчас ночь пахнет ещё и ими, нежностью и щемящей трогательностью.       Ксюша всматривается в расплывающиеся огоньки звёзд, думая о том, что зрение надо бы проверить уже… и о том, что это всё действительно восхитительно. Помимо секса с до одури долгими ласками в воде и крышесносного оргазма, помимо того, как остаточная нега по телу разливается теплом, приятно контрастируя с прохладным ночным бризом с океана. Какая-то невыносимо важная мысль на краю сознания поселяется — давно, на самом деле, поселилась, просто Ксюша к ней время от времени возвращается в такие моменты тишины и близости.       И вслух проговаривает, но сейчас Зоя, словно почувствовав, как шестерёнки у Ксюши в голове закрутились, прижимается крепче и шепчет первая:       — Я люблю тебя, Ксень, — вместо тысячи слов и рассуждений. — И я счастлива.       Ксюша на бок поворачивается, с Зоиным глазами встречаясь. Хоть к темноте и привыкла, но её голубой взгляд, полный нежности, по памяти видит. Касается её губ губами.       — И я тебя, Зой. И я тоже счастлива.       Она вздыхает прерывисто, ёжится, глаза прикрывая — эмоции до сих пор с силой изнутри рвутся. Как три года назад не понимала, как между ними эти искры погаснуть могут, так и сейчас не понимает. У Зои смешок с губ срывается тонким перезвоном. И она повторяет в поцелуй бесконечное: люблюлюблюлюблюлюблюлюблюлюблюлюблю… Раззадоривает снова, небрежной лаской смеяться от переполняющих чувств заставляет.       — Давай только в номер вернёмся, — говорит, приподнимаясь, пока Зоя к более активным действиям перейти не успела. — А то потом сил возвращаться не будет и если здесь уснём…       От затёкшей спины двухметровое покрывало их точно не спасёт — и случайных туристов, решивших на дикий пляж заглянуть, мало ли… Ксюша чувствует себя подростком — а ведь даже тогда она ничего подобного не вытворяла. Говорят, если какой-то из обязательных этапов развития человек пропускает, он его потом всё равно проживает, только уже не по возрасту, не по времени. Ксюша думает, что это — чудесная возможность. Не свыше данная, конечно, свою собственную они с Зоей у стереотипов выгрызали, у диагнозов, у всемирных заговоров против человеческого, у самих себя из прошлого…       После всего пережитого поддерживать друг друга и то настоящее, что создать получилось, самой простой работой кажется. И самой любимой.       — Надо одежду найти, — бормочет Зоя, потягиваясь, и тут же собственные шорты и футболка на грудь падают. Зоя позволяет себе ещё минуту полежать, наблюдая, как Ксюша встаёт, как слабый свет звёзд и неполной луны на её обнажённое тело, мурашками покрытое, падает, как она одевается — нарочито медленно для Зои.       Шорты Ксюша не любит, как и юбки. И платьев у неё не было — а вот сарафаны, специально для отпуска купленные ещё невесть когда, были.