На языке канцеляритов

      — Чем займёмся?       Ксюше откровенно лень думать, поэтому она возвращает вопрос отправителю:       — Есть идеи?       — Фильмы?       — Ты даже не задумалась, — фыркает Ксюша, закрывая холодильник. Зоя выгибает брови:       — А нужно было?       Ксюша улыбается и чмокает её в губы. В голове всплывает список претензий из прошлых отношений, которые ей предъявляли, и мысленно она вычёркивает очередную. Плевать чем и как, главное, что вместе.       Распланировав готовку и уборку, они выясняют, что за эти два дня могут посмотреть фильмов шесть среднего хронометража.       Они лежат на кровати на животах, задрав пятки, перед ними ноут и миска с дольками яблок, моркови и мандаринов — в основном, для Ксюши, и блокнот со списком фильмов, даже на половину не выполненным.       — Что насчёт комедий?       Ксюша проходится взглядом по нетронутым пунктам списка.       — У нас есть «Восемь подруг Оушен»… Это ведь спин-офф, основные смотреть необязательно?       — Я внесла это в список только из-за актёрского состава, — напоминает Зоя и поворачивает голову в Ксюшину сторону; голос еë становится ниже и тише: — Тебе когда-нибудь говорили, что ты на Сандру Баллок похожа? Особенно, если шарфик повязать…       — В молодости, в тот короткий период, когда я отпустила волосы до лопаток, — усмехается Ксюша, наблюдая за тем, сколько восхищения появляется в Зоиных глазах.       — А фотки есть?       Ксюша задумывается, прикусив губу. Роется в памяти, но прошлое ускользает. И даже если она и фотографировалась тогда, то чёрт знает, где это всё теперь…       — Не помню. Возможно, я всё сожгла или выкинула, — отмахивается и возвращается к списку, возвращая в тон бодрость и энтузиазм: — Так, ещё есть «Mamma Mia!».       — Это мюзикл, не комедия, — фыркает Зоя.       — Это единственный мюзикл, поэтому идёт как комедия.       — Давай тогда и «Мрачные тени».       — А это как вяжется?       — Никак, просто охота, — Зоя дëргает плечами. — Я бы вообще по всему Бёртону прошлась, кроме «Суинни Тодда».       — И «Шоколадной фабрики», — добавляет Ксюша. Даже еë подташнивало от того количества сладостей, которое было в этом фильме — и чего-то колкого, что пробиралось в грудь каждый раз, когда Вилли Вонка не мог выговорить слово «родители».       Зоя подтягивает список к себе, но, судя по нахмуренным бровям, не находит там ничего интересного, и задумывается. Ксюша вытягивается на кровати, наблюдая.       У Зои за месяц отросли корни; у неë родной цвет — тëмно-русый, а красилась она не в чистый блонд, а с мелированием. У неë прямой острый нос и огромные глаза; и скулы она скульптуром не выделяет — они от природы точëные. Или от недоедания. У Зои пухлые губы, и Ксюша обожает наблюдать за еë яркой мимикой.       — Что?       Ксюша не отвечает: тянется рукой и заводит спадающие на щëки пряди за ухо — и Зоина улыбка растягивается за этим движением. На часах полдень, в окно солнце светит слишком ярко для конца ноября, а они лежат, не обременённые ничем.       — Поцелуй меня.       Зоя выгибает бровь, смотря на Ксюшу сверху вниз; та заваливается на спину.       — Мы же фильмы хотели посмотреть.       — Целоваться в перерывах — это святое.       Зоя склоняется, легко накрывая Ксюшины губы своими. Щекочущая волна нежности проходится по всему телу.       — Мы ещё даже не начали.       Целует снова, коротко, но успевая зажмуриться и крепче сжать губы на Ксюшиных губах.       — Это ты тянешь.       — Ты отвлекаешь, — беззлобно ворчит Зоя ей в губы и оглядывает лицо; Ксюша следит за движением зрачков и даже собственное отражение рассматривает. От осознания близости внутренности снова щекоткой стягивает, и она улыбается.       — Давай «Дьявол носит Prada»? — предлагает, подумав, и Зоя воодушевляется:       — О, вспомнила: «Круэлла»!       Ксюша не сдерживает смешка:       — Серьёзно?       — Более чем, — Зоя снова нахмуривается — напоказ — и тянется к ноутбуку. Другой рукой лезет в миску, достаëт что-то и подносит к Ксюшиному рту. Кусочек моркови.       — Это ты меня так заткнуть пытаешься? Я же не… — договорить не успевает, потому что Зоя вкладывает морковь ей в рот. Приходится жевать, сдерживая смешки. Зоя снова в миску лезет, и Ксюша бубнит предупреждающе: — Я мофчу!       Но яблоко Зоя ест сама и бросает на Ксюшу непонимающий взгляд.       — Переворачивайся, давай, я уже всё включила.       Ксюша послушно ложится обратно на живот — и тесно-тесно прижимается к Зое.       Они начинают с «Мрачных теней», но это оказывается не так весело, как они думали, особенно в конце. Они почти синхронно фыркают на слепые чувства героини Евы Грин, перешедшие грань разумного, и вечный покер-фейс синюшнего Джонни Деппа. Правда, сыграл он это отлично.       Ксюша не может не думать о том, что вот, во-от почему любовь до гроба — это плохо, это больно и несправедливо. Зоя вычëркивает из списка и раннее внесëнную туда «Сонную лощину».       Атмосферу разбавляют Эмма Стоун и Эмма Томпсон, а у Ксюши всë вертится вопрос, что именно в этом фильме заинтересовало Зою — но та его раньше не смотрела.       — Всегда было интересно, почему она свихнулась и зациклилась на собачках, — бормочет, словно подслушав чужие мысли, когда банда стервозной девчонки похищают далматинцев.       Ксюша оригинальный мультик помнит плохо. Только «пятна-пятна-пятна»…       — Она типичный клишированный злодей.       — Больше нет.       Ближе к концу Ксюша, заворожённая надрывным монологом Эстеллы-Круэллы, понимает, что Зоя нуждается в репрезентации — или же Ксюша снова находит смысл там, где его нет. Она целует Зою в плечо.       Дизайнерская одежда создана, чтобы на неë смотрели.       — Видишь, Ксюш, юбка! — смеëтся Зоя, когда раскрывают секрет спасения главной героини. И на «паузу» зачем-то нажимает.       — Ни-за-что!       — Тебе бы не пошла строгая… Плиссированная или вообще… с запахом, клеш, платок… — продолжает рассуждать Зоя, и Ксюша к ней всем корпусом поворачивается, выгибая брови.       — Что у тебя за идея фикс?       Зоя пытается задуматься, но в итоге прыскает:       — Ты забавно отпираешься. Словно я предлагаю тебе клоунский костюм одеть, — она тоже на бок ложится, голову рукой подпирая. — Но я вообще не представляю, как ты будешь выглядеть в юбке, мне просто любопытно. О, — она садится, — у меня есть подходящая для тебя юбка!       — Если я сейчас разденусь, мы потом не досмотрим фильм, — Ксюша тянет её за руку, уже чувствуя, к чему это любопытство приведёт. Но Зоя, похоже, уже настроилась, склоняется, забавно морща нос:       — Тут осталось-то…       — А это только второй! — Ксюша отодвинуться пытается, но Зоя её в губы целует с жаром, обнимает, ладонью между лопатками удерживая, и выгибается, бёдрами к бёдрам прижимаясь. Ксюша её легко в плечо бьёт, пока Зоя уже губами по шее машет, и восклицает, нарочно возмущёно: — Уйми своë либидо, женщина!       Заливается смехом — а Зоя напрягается, дёргается и отстраняется, смотря в глаза почти строго:       — Ты сейчас серьёзно?       — Что? — Ксюша такой резкой перемены не ожидала, у неё ещё смешинки под рёбрами зудят, а Зоя губы пересохшие облизывает.       — Про либидо. Я давлю на тебя?       И по еë глазам Ксюша понимает: было. Когда-то кто-то сделал этим очень больно.       — Не-ет, Зой, — тянет, беря её лицо в ладони, и судорожно придумывает, как из такой ситуации выйти — что природа их отношений вообще подразумевает?.. — Мы же… дурачились? Без всяких но, дорогая, давай только фильм досмотрим, а то потом правда уже не интересно будет.       Зоя смотрит недоверчиво, и теперь Ксюша, садясь, сгребает еë в охапку, обнимая и руками, и ногами, и стопой шлëпает по клавиатуре, включая фильм. Целует Зою за ухом, прикусывает хрящик.       — Для меня самой это сюрприз, но я хочу тебя сильно и часто; возможно меньше, чем тебе требуется, но я всегда открыта к диалогу и ты это знаешь.       Зоя знает.       — Это самое сексуальное, что мне когда-либо говорили, — выдыхает тяжело и ближе к Ксюше жмётся.       Оставшаяся пара минут уже мало кого, на самом деле, интересует. Но концовка впечатляет.       После перерыва на страсть, нежность, душ и ужин, ближе к шести вечера, ощущающемся как час ночи, они включают «Mamma Mia!». Ксюша достаëт мороженое под вопросительный Зоин взгляд:       — Там что, плакать надо?       — В первой нет, а во второй можно обрыдаться.       — Какая вторая часть?..

***

      You are the Dancing Queen,       young and sweet, only seventeen       Dancing Queen,       feel the beat from the tambourine       You can dance, you can jive,       having the time of your life       See that girl, watch that scene,       dig in the Dancing Queen

***

      Ксюша снова поёт «Honey, Honey», но теперь смотрит Зое в глаза и чмокает её то в губы, то в щёки — но затихает на последнем припеве, уходящим в лирическую атмосферу.       Зоя фыркает и поголовно называет всех идиотами под смешливые Ксюшины тычки в плечо.       Ксюша улыбается так много на каждой песне — допустимое количество которых значительно превышено, на Зоин вкус, — что Зое не верится. Неужели эта та же женщина, что нервно сжимала губы вокруг электронной сигареты, что покачивала ногой так, будто у неё судорога, у которой от волнения и попыток не материться заплетался язык и спазмом сводило горло, которая не могла расслабиться ни на секунду, потому что тогда всё, что лежало на её плечах, скрытых под пиджаком-оверсайз, рухнуло бы в одночасье и её под собой погребло, которая смотрела с тревогой всего мира и боялась даже подумать о том, что кто-то может ей помочь.       Зоя не смотрит на то, что это фильм для шестнадцатилетних девчонок — она подпевает со второго припева, не думая, что выглядит, как идиотка — её видит только Ксюша; она ловит Ксюшины поцелуи, она смеётся вместе с ней и чувствует, что самая большая её мечта — о которой она и не знала — сбылась.

***

      — Все говорят, что второй фильм сделали абы как и только ради хайпа, но я его люблю, наверное, даже больше, чем первый, — признаётся Ксюша в начале, и с каждым последующем предложением дрожь и охриплость просачиваются в её голос всё больше. — Когда я училась в Вышке, я… мечтала свалить куда-угодно. Не знала, правда, куда, да и мать с отцом… — она рвано вздыхает, мнёт подтаявшее мороженое ложкой. — В общем, проще было оставаться паинькой и вписываться в контекст. Но… к-когда я увидела этот фильм… Ничего собственно не произошло, кроме осознания, что вся жизнь похерена.       Зоя целует её в лоб, крепче прижимая к себе.       — Никогда не поздно начать сначала.       Ксюша усмехается горько, запрокидывает голову, улыбаясь Зое. Во втором фильме она не поёт. Ест ложками мороженое, и Зоя присоединяется к ней на одиннадцатой минуте под «One Of Us» заедая все те сложные чувства, которые свалились на неё после сообщения Мордора.       Она не может не сказать ещё раз:       — Прости, что меня не было рядом.       Ксюша выворачивается в её руках, смотрит — а Зоя буравит взглядом экран, боясь столкнуться с растерянностью и чем угодно ещё в Ксюшиных глазах.       — Зой… Я… — бормочет та и утыкается Зое в грудь, нежно сжимая плечо. — Тебе не за что просить прощения, потому что я и не ждала, — она слабо улыбается. — Я не обманывалась на твой счёт.       У Зои в горле ком встаёт от горечи, обиды и разочарования — то ли на то, что в Ксюше ни грамма сентиментальности не было, то ли на то, что она сама настолько сукой была, что это предугадали.       — Даже не знаю, что чувствовать по этому поводу, — давит из себя, а Ксюша мажет губами по ключицам и шепчет еле слышно:       — Чувствуй то, что всё, что произошло в дальнейшем — большой подарок. Нам от Вселенной или друг другу, — вздыхает шумно, но не отстраняется; Зоя пальцами в её волосы зарывается, отпускать не желая. Ксюшин голос совсем беззвучным становится: — Что скажешь?       Зоя тоже одними губами произносит:       — Мне нравится.       И она понимает, что Ксюша на самом деле права. Зоя тоже на её счёт не обманывалась — держалась на расстоянии, экспериментировала, язвила и обижалась, до последнего не доверяла; и подумать не могла, что такая, как Ксюша, станет самым важным человеком в жизни.       Ксюша, не глядя, протягивает Зое ложку с мороженым.       У молодой Донны начинаются любовные приключения — и Зоя ничего не говорит о том, что та встречает парней не в том порядке, в каком писала в своём дневнике в первой части.       — Ты из этого фильма идею с островом почерпнула? — усмехается, когда девушка добирается до Калакаири.       — Мгм. Поняла, куда именно могу сбежать из этого дурдома, — Ксюша посмеивается. Молчит какое-то время, а потом продолжает, но уже совсем о другом с каким-то истеричным воодушевлением — словно нападка или упрёк. — Знаешь, я раньше часто думала о том, что было бы классно изменить в моей жизни — очень многое, на самом деле. Чтобы никогда не оказаться в тех точках, в которых я ненавидела оказываться. Я была уверена, что, будь у меня шанс, я бы ни на секундочку не задумывалась, а теперь… — она затихает, усмехается; Зоя тепло в её голосе чувствует, — сомневаюсь. И хорошо, что такого шанса никогда не представиться.       Зоя не может ничего ей ответить, только кивает смазанно и обнимает крепче, гладит ладонями по спине.       Ей бы тоже, очень и очень не хотелось проверять.       — Andante, andante, just let the feeling grow… — поёт тихо Ксюша, возвращаясь к сюжету фильма.

***

      Камео Мерил Стрип неизменно заставляет Ксюшу расчувствоваться сильнее обычного. При прошлом просмотре она рыдала в три ручья, словив очередной приступ панической атаки; сейчас, чувствует, ещё и разнежится в Зоиных объятиях и просто в лужу превратится; поэтому только носом шмыгает, держится, заедая разрозненные эмоции мороженым.       Когда последние ноты песни стихают, Зоя делает тише, чтобы актёры могли продолжить титровую дискотеку, а сама спрашивает таким серьёзным тоном, что Ксюша мороженым давится:       — Ты когда-нибудь думала о детях? — Ксюша зажимает рот рукой, вылупившись на Зою и не понимая, как ей этот вопрос вообще в голову пришёл. — Что ты так на меня смотришь, я же не предлагаю их тебе завести.       Мозг у Ксюши работает быстрее, чем ей того хотелось и уже подкидывает картинки, и Ксюша чувствует, как ей хочется одновременно смеяться и плакать, а потом в обратном порядке, и горло сводит спазмом, не давая проглотить мороженое.       — Ты была беременна? — продолжает гадать Зоя — очевидно — уже просто издеваясь.       Ксюша жалобно скулит, пытаясь удержать растаявшую холодную массу во рту и не выплюнуть её Зое на колени. Она отрывисто качает головой, чтобы хоть как-то притормозить Зоину фантазию, но та не унимается:       — Ты же трахалась с мужиками, даже год замужем была… — тянет, кривя губы в подобие улыбки и щурится лукаво.       Ксюша наконец находит в себе силы проглотить мороженое.       — А ты нет? — хрипит, прокашливаясь. На глазах выступают рефлекторные слёзы. А эмоции на лице Зои разобрать невозможно: взгляд прямой, словно не она Ксюшу до весьма комичного положения доводила, и на губах уже ни намёка на улыбку или усмешку.       — Никогда.       — О-па.       Зоя только поводит плечами.       Кажется, они эту тему затронули впервые, и, с секунду поразмыслив, Ксюша не понимает, почему Зоино заявление её так удивляет.       Почему её вообще должно что-то удивлять, если, впиваясь в её губы поцелуем в далёком теперь апреле, Ксюша ни на секунду не задумалась о том, приемлемо ли для Зои целоваться с женщинами. Малознакомыми женщинами. В туалете на работе.       Ксюша растирает лицо, пытаясь собрать мысли в кучу, но Зоя отмахивается:       — Ладно, со мной всё понятно, а вот почему ты на баб перешла? Хотя меня больше волнует, откуда в твоей жизни мужики взялись.       Ксюша не хочет эту часть жизни пересказывать. Как на одноклассниц заглядывалась, на старшеклассниц, и не понимала, почему все девчонки обсуждали каких-то вонючих волосатых дядек в кожанках и с гитарами. Музыка нравилась, а фантазировать приятнее было о женских объятиях.       — Нормальной пыталась быть. Не вышло, — пожимает плечами и встаёт, чтобы заварить себе чай. Горячий и сладкий.       И всё равно не понимает, зачем Зое такие вопросы задавать. От них тяжестью ответственности веет — но разве они уже не в ответе друг за друга больше, чем когда-либо за кого-то были — и это на плечи не давит и не пугает… уже… почти.       — Так ты ответишь? — напоминает Зоя с кровати, перекрикивая шум закипающего чая. Ксюша шумно вздыхает.       — Господи, вот что ты за женщина, Зой? — восклицает. — Мы же просто фильмы смотрели…       Зоя как-то быстро рядом оказывается, подставляет свою чашку к Ксюшиной, и та разливает кипяток.       — Поэтому я не предлагала тебе смотреть «О теле и душе» или «Любовь и другие лекарства».       — Твою мать, Зой… Какие дети…       Зоя усмехается, кидая в чашку пакетик. Ксюша не сомневается, что она всё знала. Почему-то внутри сидела незыблемая уверенность в том, что Зоя всё-всё про неё знала с первого взгляда.       — Вообще никогда?       Ксюша снова вздыхает:       — Ну, были мысли типа: вот рожу своих и никогда не буду поступать так, как моя мать, — губы кривит, а Зоя кивает: так же думала. — Это тоже чем-то… обязательным казалось. Но если с мужиками хоть какое-то веселье было, то дети — нет, работы хватало. А ты?       Зоя мгновенно тушуется, и Ксюша испытывает сложную смесь отмщения и сочувствия.       Сложно жить, когда из каждого утюга о долге материнства кричат, а ты феминистические идеи двигаешь.       Ксюша на мгновение задумывается о том, все ли лесбиянки — феминистки. Она вот себя ни той, ни той не считала.       — Иногда хотела искренне, — признаётся Зоя тихо и взгляд в кружку прячет, беря её в руки. Бёдрами о столешницу опирается, пар сдувает. — Потом доходило, что ничего хорошего из этого не выйдет. Можно было бы всё на судьбу спихнуть, но случайно залететь я бы не смогла, — она усмехается, сбрасывая напряжение, которое сама же вопросом и повесила.       А Ксюша всё равно те картинки, которые ей мозг подкинул, вспоминает и развивает. Много времени не нужно, у неё воображение богатое: на секунду представить, что они с Зоей — на всю жизнь — и не только друг для друга. Внутри, конечно, отвращение поднимается, она к такому не успеет подготовиться, не успеет своё мировоззрение заново собрать; губу закусывает, гадая, как сильно она готова постараться, если Зое это нужно.       — А сейчас? — спрашивает так серьёзно, что теперь уже Зоя откровенно недоумевает.       Она-то, конечно, из любопытства спрашивала, но у Ксюши механизм уже запустился, и за рёбрами противно ноет и тянет от осознания того, что она готова меняться-меняться-меняться, кем-то совершенно другим стать, а не Зою бросить.       — Боже, нет, — тянет та; кружку отставляет и обнимает Ксюшу за плечи, в лоб целует, прикосновениями стирая хмурость и приближение катастрофы с её лица. — Это же всё про «нормальность» было. Хотя я бы завела рыбок. Или ящерицу.       Ксюшу передёргивает — но она смеётся, представляя, как Зоя будет с этим возиться. Возвращает ей поцелуй — в губы.       — Ну так что? «О теле и душе» или «Любовь и другие лекарства»?       Зоя шлёпает её по плечу, цокая.       — «Восемь подруг Оушен»! Я не хочу больше ни о чём думать!       Ксюша тянет её на себя, снова целуя.