Из праздности любовь

Идите ж с милым к моему покою. Луна как будто плачет в высоте. Она в слезах; цветы полны тоскою О чьей-нибудь погибшей чистоте. Связав ему уста, ведите молча. Титания, «Сон в летнюю ночь»       Небо было потрясающего оттенка — нежно-голубого, как лунные камни в серьгах Нарциссы в день ее свадьбы.       Без единого облачка.       И эту бескрайнюю синь бесшумно пересекла большая полярная сова.       Затем филин.       Затем сыч.       Сириус моргнул и поморщился от пронзившей затылок боли.       — … в порядке? — звон в ушах стих и наконец-то оформился в чей-то взволнованный голос.       Он моргнул еще раз.       Над ним склонилась четверокурсница из Рейвенкло — вроде он видел ее пару раз рядом с Регулусом на переменах. Хорошенькая. Блондинка, с трогательными ямочками на щеках и огромными дымчатыми глазами. Как ее… Медея?       — Нет, — честно признался Сириус.       Ответ вышел из горла сдавленным хрипом.       Наверное, он никогда не забудет то выражение, с которым Северус взглянул на него за секунду до посланного заклятья. Сириус прежде никогда не видел такой ненависти. Ни у кого. Он даже не поверил бы, наверное, если бы ему сказали, что кто-то может так ненавидеть.       Четверокурсница — Эвридика? — протянула ему узкую ладошку, помогая подняться, и встревоженно нахмурила светлые брови.       — Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится? У тебя может быть сотрясение — тебя хорошенько приложило.       — Да уж, — блекло протянул Сириус, и принялся выискивать среди школьников Снейпа.       Ушел.       Лили тоже нигде не было видно. Может, она сумеет вправить мозги своему чересчур доверчивому другу?       Верилось с трудом. Зная всю их историю, вспоминая все, что Сириус когда-то делал и говорил Северусу… удивляться его слепой вере в мерзотную статейку не приходилось.       — Скажи-ка мне, Кассандра, закончится ли все хорошо? — вздохнул Сириус, обратив умоляющий взор к девушке, все еще державшей его за руку.       Дымчатые глаза подернулись холодом.       — Меня зовут Пандора. А ты сам кузнец своей судьбы, Сириус Блэк, — девушка разжала пальцы, позволив ладони Сириуса безвольно упасть, и ушла.       А он запрокинул голову и расхохотался.       Ничего смешного в случившемся, разумеется, не было, но он просто не знал, как еще выплеснуть из себя бушевавшие внутри чувства.       Во всем была виновата Джоркинс, решившая словить сенсацию на обрывках коридорных сплетен, во всем была виновата Эванс, возомнившая себя эринией карающей…       Больше всего во всем был виноват он сам, потому что, веди он себя иначе последние пять лет, Северус ни за что бы не поверил, что он мог так поступить.       Ни за что.       — Сириус… ты как?       Он обернулся.       Лунатик в смятении переминался с ноги на ногу, засунув руки в карманы мантии, и смотрел исподлобья, в очередной раз, наверное, заподозрив, что его друг все-таки отъехал головой по семейной традиции.       — Я должен бежать за ним, да? — с надеждой спросил Сириус, продолжая улыбаться, как идиот. — Объяснить все, и…       — Нет, — дрогнувшим голосом произнес не слишком уверенный в себе голос совести, — не надо. Оставь ты его, в конце концов, в покое. Боюсь, в этот раз ты переступил черту…       — Я люблю его, — сказал Сириус серьезно. — Все, что написано в статье Джоркинс, дерьма лунтелиного не стоит.       Лунатик рассеянно моргнул, как будто Сириус внезапно заговорил на русалочьем языке, но не успел ничего ответить — его прервал голос МакГонагалл, наэлектризованный едва сдерживаемой злостью:       — В мой кабинет, мистер Блэк! Живо! — и после короткой паузы твердое: — И вы, мистер Люпин, тоже.       За деканом уже провинившимися утятами плелись Эванс, Сохатый, и почему-то Питер, у которого от страха подрагивала нижняя губа — строгую МакГонагалл он боялся даже больше живущих в Запретном Лесу акромантулов.       Перед тем, как занять место в этом позорном шествии, Сириус еще раз осмотрел Большой Зал. Вокруг творился невообразимый хаос, который едва ли имел какое-то отношение к драме, происходящей в его жизни, однако прекрасно ее олицетворял: потолка не было видно за летающими в панике совами всех расцветок, перепуганные первокурсники ревели, пока учителя и старосты безуспешно пытались их успокоить, и все, совершенно все вокруг было покрыто розовыми листовками школьной газеты и бесконечными сверкающими валентинками. А сверху, как взбитыми сливками на клубничном мороженом у мадам Паддифут, украшено совиным пометом.       Если бы сердце Сириуса не окаменело в тот момент, когда Северус посмотрел на него как на предателя, оно бы наверняка наполнилось поистине мародерским восхищением.       Стоило им покинуть двери Большого Зала, и тишина сомкнулась над их головами. Коридоры школы были пустыми, прохладными, идеально-безликими. Наверное, что-то похожее ощущают актеры, покидая сцену в конце кульминации.       Были слышны только их шаги и резкое, прерывистое, полное крайнего негодования дыхание МакГонагалл.       Джеймс обернулся, как будто хотел что-то ему сказать, но через мгновение мотнул головой и отвернулся.       Может, удастся улизнуть? Они вот-вот подойдут к коридору с драчливыми рыцарскими латами. Если их пихнуть, начнется потасовка, МакГонагалл придется отвлечься, и можно будет под шумок свернуть на незаметную лестницу к кухням…       — Даже не думайте.       Вряд ли профессор умела читать мысли — скорее просто знала, чего от них можно было ожидать.       Тем не менее, Сириус послушался.       Они свернули на лестницу в северную башню, и поднялись на второй этаж — знакомая дорога, слишком хорошо знакомая для каждого ученика Гриффиндора, который любит нарушать правила. Прямиком в обитель строгого декана за справедливым наказанием.       — Заходите.       О, как сух был голос бесценной Минни! А ведь Сириус опрометчиво думал, что нравится ей.       Впрочем, сегодня видимо, был такой день.       Когда Сириус ошибался.       Они вошли — внутри пахло сливочным печеньем и чаем с бергамотом — и профессор закрыла дверь.       — Садитесь.       Все пятеро послушно, Как будто в устах МакГонагалл даже обычное слово превращалось в заклинание, опустились на стулья, которых точно было меньше еще мгновение назад.       Профессор, напряженная как натянутая до предела струна, обошла свой рабочий стол, хотела было сесть, но передумала, замерла, набрав в грудь побольше воздуха…       Молчание стало таким невыносимым, что просто дребезжало в воздухе.       — Мерлиновы подштанники, профессор, да не молчите уже! — не выдержал Джеймс, заставив остальных вздрогнуть.       — Тишина! — неожиданно тонким голосом вскрикнула МакГонагалл.       Но, кажется, реплика Джеймса разрушила неведомые чары.       — Поверить не могу… — дрожащим голосом продолжила профессор. Кулаки на изумрудной ткани мантии сжались до болезненной белизны. — За столько лет моей работы… никогда, ни разу…       Она так сильно напомнила Сириусу Снейпа, который не мог связать двух слов, когда был рассержен, что он не смог сдержать улыбки.       Профессор это заметила.       — Перестаньте ухмыляться, мистер Блэк! То, что вы устроили, просто чудовищно!       — Но профессор, мы не… — начала было Эванс, но ее тут же грубо прервали:       — Помолчите, мисс Эванс! Вы… от вас я ожидала подобного меньше всего!       — Да чего подобного-то? В статье Джоркинс сплошная лажа! — неожиданно ворчливо возразила Лили.       Сириус взглянул на нее с уважением. Не каждый решился бы перечить в лицо рассерженному декану. Эванс не просто так носила алый галстук.       — Перестаньте выражаться, как портовый рабочий…       — Почему нет? Мой дядя работает в порту!       Не удержавшись, Сириус присвистнул и покосился на Джеймса. Тот наблюдал за Эванс так, словно оставалась буквально секунда до того, как он предложит ей руку, сердце, кошелек и собственные причиндалы в сумочку.       — Я сыта вами по горло! — вот теперь профессор МакГонагалл действительно кричала.       Впервые на памяти Сириуса. Как бы сильно они не бедокурили, какие бы проблемы не устраивали другим ученикам, эльфам и даже сотрудникам школы — декан никогда не повышала на них голоса. Да, отчитывала, да, снимала баллы и оставляла после занятий драить котлы под присмотром Филча, но кричать… нет, это было не в духе Минервы МакГонагалл.       И вот тут-то до Сириуса наконец дошло, насколько плохо дело.       — С самого первого дня появления в этой школе вы вдвоем только и делаете, что безобразничаете, — длинный сухопарый палец указал поочередно на Джеймса и Сириуса. — Я спускала все вам с рук, потому что… ну да, потому что вы мне нравитесь! А почему бы нет? Талантливые, одаренные… блестящие ученики. Но эти… ваши… шуточки! — на каждое слово она делала выпад пальцем вперед, как будто протыкала шпагой невидимого врага. — На первом курсе еще куда ни шло — от порции лягушачьей икры в кармане никто не умер. Но со временем… вы в это еще и мистера Люпина с мистером Петтигрю втянули! А я по привычке вас оправдывала, говорила другим учителям, что все это ерунда… даже когда стала замечать, что ваши розыгрыши в сторону мистера Снейпа стали намного… менее безобидными.       Она стушевалась на мгновение, поочередно заглядывая им в лица — раскрасневшемуся от стыда Хвосту, Лунатику, скорбно поджимающему губы, нахмурившейся Эванс, отводящему взгляд Джеймсу…       Когда очередь дошла до Сириуса, и он встретил пылающий праведным гневом взгляд декана, он, видимо, сделал что-то не так.       Потому что тонкие губы МакГонагалл, и без того сердито сжатые, вовсе превратились в полоску.       — Довольно. Устроенное вами безобразие переходит все границы. Мне все равно, — осекла она явно вновь собравшуюся возразить Эванс, — насколько мисс Джоркинс исказила реальную историю. Вы же не будете утверждать, что все написанное ею — ложь? У меня есть крайне любопытный рассказ от Мэри МакДональд о событиях последних недель, который на удивление гладко ложится в описанный в статье сюжет.       Сириус скосил глаза на Эванс. Та вдруг побелела так, что рыжие волосы на этом фоне показались кроваво-красными.       — Профессор МакГонагалл… — начала она, и в голосе ее явно слышались подступающие слезы.       — Я была слишком, несправедливо благосклонна к вам, когда дело касалось вашей вражды с мистером Снейпом, — продолжила МакГонагалл, вновь не обратив на попытки Эванс внимания. — Право, я постоянно говорила себе: “в конце концов, мисс Эванс его друг, она не позволит шалостям сокурсников зайти слишком далеко». Но очевидно я фатально ошибалась! Вы не только не остановили, мисс Эванс, вы еще и примкнули к ним! Так же как и мистер Люпин, — она внезапно повернулась к Римусу, и тот явно тут же возжелал провалиться сквозь землю. — Я лично настаивала на вашем назначении старостой в надежде, что вам удастся держать друзей в границах разумного, но очевидно, вам это не по зубам. Ваши нападки на мистера Снейпа, — всех вас, — давно перешли черту безобидных школьных шуток, и сегодня окончательно уверили меня в том, что это — травля.       Джеймс, Питер — даже Римус! — несогласно вскрикнули, но Сириус промолчал.       — Да, травля, — профессор МакГонагалл выпрямилась и отряхнула невидимые пылинки с бархатной ткани своей мантии. — И мне следовало давным-давно все это прекратить и наказать вас как следует. Что ж, я была слепа любовью к собственному факультету, но сегодня… я наконец-то сделаю то, что должна.       Стекла строгих прямоугольных очков опасно блеснули от солнца.       — За отвратительные, жестокие и неподобающие студентам Гриффиндора розыгрыши я лишаю каждого из вас двухсот очков.       В комнате поднялся невообразимый гвалт, как будто тут находилось не пятеро учеников, а целый рой рассерженных корнуэльских пикси.       — Не может быть!       — Но профессор!       — В наших часах даже нет столько! — послышался приглушенный писк Питера.       Сириус молчал.       — И это не все. Вы же не думали, что обойдетесь только потерей баллов?       Все разом умолкли. Замерли в ожидании наказания, что будет страшнее потери факультета всех накопленных баллов без возможности выбраться в ноль даже до конца учебного года.       Минерва МакГонагалл возвышалась над ними богиней справедливости, готовой нанести последний удар.       — Мистер Люпин и мисс Эванс. За полное пренебрежение обязанностями старост, превышение полномочий и ненадлежащее выполнение возложенных на вас задач, я лишаю вас этого титула и попрошу вернуть ваши значки, дабы я передала их более достойным. Мистер Поттер…       Джеймс одними губами прошептал сдавленное «нет», уже понимая, к чему ведет декан.       — … за многократное нарушение школьных правил и жестокое обращение с учениками других факультетов, я лишаю вас звания капитана квиддичной команды и запрещаю до конца учебы посещать квиддичное поле, — даже идиот бы заметил, насколько тяжело было МакГонагалл выносить этот приговор: она обожала квиддич, а Джеймс был лучшим игроком гриффиндорской сборной.       — Нет! — едва не рыдая, вскрикнул Джеймс.       — Мистер Блэк…       Сириус вздрогнул, поднимая взгляд от чернильницы, которую, как оказалось, все это время сверлил глазами.       Происходящее вокруг казалось настолько нереальным, что он удивился, что является непосредственным участником, а не просто зрителем.       На лицо декана вернулась плохо сдерживаемая ярость.       — … не уверена, есть ли в моем арсенале наказание, способное хотя бы на миг стереть это безучастное, равнодушное выражение с вашего лица.       Безучастное? Равнодушное? Сириус недоуменно моргнул.       Бездушное.       Да, пожалуй, он и впрямь чувствовал себя как после поцелуя с дементором. Словно лишился чего-то очень важного. Жизненно необходимого.       Профессор МакГонагалл вздохнула.       — До конца года вы каждый день будете оставаться после занятий и помогать мистеру Филчу с уборкой замка. Может, если вы будете заняты полезным делом, у вас останется меньше времени на вредительства. Мисс Эванс, мистер Люпин, не забудьте сдать свои значки. Вы все свободны.       — А… я?       Все внимание разом обратилось к Питеру.       — А с вас, мистер Петтигрю, — снова вздохнула МакГонагалл, — довольно и баллов.       Когда они, мрачно толпясь в дверном проеме, покидали кабинет, Джеймс, не сдержавшись, пробурчал:       — Это попросту…       — Что, мистер Поттер? Несправедливо? — звонко ответила ему профессор МакГонагалл. — Что ж, вы правы. Пожалуй, я могу отменить ваши наказания…       Пораженные, они медленно обернулись, только чтобы увидеть, как декан невозмутимо подтянула к себе стопку пергаментов и взяла перо для проверки, прежде, чем закончить:       — … если мистер Снейп меня об этом попросит.       Всю длинную, бесконечную дорогу в гостиную они молчали. Так и шли друг за другом, цепочкой — Сириус решил, что для того, чтобы не было необходимости смотреть кому-то в глаза и разговаривать. По крайней мере его решение было обусловлено именно этим.       В гостиной Гриффиндора царила суматоха: утренние события все еще были главной темой, но и пропажу совершенно всех рубинов из часов факультета тоже уже заметили. Казалось, впервые сразу все ученики находились в гостиной. Было так людно, что им бы ничего не стоило проскочить мимо незамеченными…       — Пожалуйста, успокойтесь, я уверена, что это какая-то ошибка! — Алиса забралась на шаткий столик и громко обращалась к студентам, заставляя застывшего позади нее Фрэнка нервно вскидывать руки каждый раз, как она теряла баланс. — Сейчас придут Римус или Лили и все… а, вот и они!       Упс.       Теперь их небольшая компания самых кислых лиц волшебного мира стала всеобщим достоянием.       Сириус всегда любил внимание. Упивался им. Но прямо сейчас больше всего ему хотелось укутаться в мантию-невидимку и желательно не вылазить из-под нее до конца учебного года.       Кто-то почти незаметно пихнул его в бок.       — Иди, — раздался около уха шепот Джеймса. — Я прикрою.       Что он имел в виду? Уходи из гостиной в спальню, чтобы укрыться от негодования однокурсников? Уходи из гостиной в подземелья, чтобы поговорить с Северусом?       Сириус не хотел, чтобы сердце болезненно сжалось от этой перспективы, но оно все-таки сделало это. Мысль о том, чтобы увидеть Снейпа прямо сейчас, и вновь встретиться с ним взглядом, заставила мурашки пробежать по спине.       Нет, у Сириуса не хватит храбрости.       Он направился к лестнице в спальни, не обращая внимания на окликавшие его голоса, на требовательный голос Марлин, устроившей допрос Эванс и Лунатику, на едва слышные вопросы Питера…       Спальня встретила его блаженной тишиной и знакомым мягким уютом. Запахом пихтового масла, хлопка и морозного воздуха из открытого окна, приглушенным сумраком бархатных пологов, спокойствием беспечно оставленного с утра бардака. Он посмотрел на свою кровать — там лежало несколько его рубашек, впопыхах брошенных во время сборов на завтрак. В той, что была на нем сейчас, он утром показался себе наиболее неотразимым.       Идиот.       На тумбочке рядом с его кроватью возвышалась целая гора конфет в красочных коробках. Какие-то с приложенными записками и валентинками, какие-то без — ежегодное подношение от девчонок, очарованных его улыбкой, глазами и безупречно лежащими волосами.       Обычно Сириус без стыда выкидывал подарки или отдавал Хвосту — сам он не слишком любил сладкое.       Сейчас он сгреб все коробки махом, прямо в обуви залез на постель — поверх покрывала и разбросанных рубашек, — и, вскрыв первую попавшуюся коробку, принялся запихивать в рот конфеты — одну за одной, толком не разбирая вкуса, пока они не превратились во рту в мешанину, похожую на пластилин. А потом он проглотил их и продолжил запихивать следующие.       Первая коробка опустела, и Сириус открыл вторую.       Потом третью.       Когда снизу вернулись друзья, он приканчивал четвертую — это были ликерные бочонки, и ликер был в них самым вкусным ингредиентом.       — Сириус… — с упавшим лицом пробормотал Римус, осматривая устроенную им конфетную резню на день святого Валентина.       — Твою мать, Бродяга, ты сдурел? — из-за плеча Лунатика показался Джеймс, от ужаса запустивший в волосы обе ладони. — Ты что, их все сожрал? Совсем больной? Они же все насквозь пропитаны любовными зельями! У нас вся комната пропахла духами Лили — знаешь, что это значит?       Сириус недоуменно повел носом. Нет, цветочных духов Эванс он не чувствовал, но зато…       Низ живота свело холодом.       Зато в комнате тонко, едва уловимо пахло чернилами, солоноватым запахом болотной воды и теплой горечью полыни.       Как будто где-то у дверей, скрытый под мантией-невидимкой, притаился…       Северус.       Сириус с трудом сглотнул.       Римус, Джеймс и Питер подлетели к нему, выхватили очередную коробку конфет, как будто это был не шоколад, а набухшая Мимбулус мимблетония, и отшвырнули в сторону. И пока Римус торопливо убирал с кровати еще не открытые коробки, Джеймс принялся пристально, деловито разглядывать на свет зрачки Сириуса — ему бы в целители с таким арсеналом знаний, честное слово.       — Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится? Какую девчонку хочешь поцеловать?       — Никакую! — возмутился Сириус, отшатываясь.       Да что они, в самом деле? С ним все отлично! Он чувствует себя прекрасно — насколько это, конечно, можно сказать про человека, которого прошлой ночью страстно поцеловали, а утром уже зашвырнули в другой угол комнаты заклинанием.       Но в воздухе явно пахло Амортенцией.       Как же так?       Сириус задумчиво посмотрел на свои руки, и тут же вспомнил, как кончики пальцев покалывало после выпитого зелья с привкусом выдохшегося цветочного вина.       Он пораженно хмыкнул.       — Снейп действительно чертов гений, — пробормотал он.       И разумеется, он больше не мог думать ни о чем другом.       Джеймс что-то говорил ему, пытался объяснить, что происходило в гостиной после того, как Сириус оттуда ушел. Римус то и дело интересовался, точно ли все в порядке и не надо ли ему в Больничное Крыло.       Сириус просто накрылся одеялом с головой, чтобы не чувствовать запаха полыни, который все еще мстительным призраком витал в воздухе, пусть даже они и раскрыли все окна нараспашку.       К полуночи он не выдержал.       — Если тебя поймают — наверняка исключат, — сказал Лунатик, увидев, как он сворачивает мантию-невидимку.       Но останавливать не стал.       Сириус прокрался мимо засидевшихся на диване Фрэнка и Алисы, выскользнул через проем портрета и припустил по тихим пустым коридорам вниз, на второй этаж, к знакомой двери с табличкой «не работает».       Он не ожидал, конечно, что Северус будет там.       Но тем более он не ожидал, что его там не окажется. Ни единого напоминания о нем. Ни забытого котла, ни рассыпанных в спешке цветков колокольчика, ни осколка от разбившейся колбы…       Заброшенный туалет на втором этаже вновь был заброшенным, как будто Северус Снейп никогда и не приходил сюда.       В густо-синей ночной темноте, влажно поблескивая под скудным светом Люмоса, парила в воздухе Плакса Миртл.       Впервые на памяти Сириуса она не хныкала, не капризничала и не хихикала тоненьким голосом. Она посмотрела на него сквозь толстые стекла очков — серьезно и немного печально, и спросила:       — Что ты натворил?