MGPD Preferences

Любой, кто взглянет на твою жизнь со стороны, скажет, что у тебя есть всё для счастья: здоровье не подводит, есть жильё, еда и даже любимый человек рядом, а вместе с ним — больше поводов для радости и безудержного смеха. Старушки-соседки даже иногда по-доброму посмеиваются, мол, такого красавца-балагура отхватила. И ты, конечно, возразить не можешь. Ведь не зная, какую трагедию ты пережила, едва знакомые люди такой жизнью могут только восхищаться. Или даже этому завидовать. И хоть прошло не так много времени, тебе действительно будто становится всё легче. Не всегда, урывками, но ты ощущаешь себя достойной жить — жить счастливо, — и эти моменты особенно сильно ценит Вадим. Он ухмыляется, глядя на твою искреннюю улыбку, слыша взрывной заразительный смех, и со временем даже почти расслабляется, не следя пристально за местоположением ножниц в квартире. Но всё не так радужно, как хотелось бы. Депрессия не желает отпускать тебя из своих цепких лап, как бы сильно ты ни сопротивлялась, хоть и кажется гораздо легче. Реже. Окружающие, даже всегда внимательный по долгу службы Вадим, могут даже не замечать этого. И это ведь хорошо? Тебя все еще штормит, но ты, кажется, справляешься? Да, определённо, ты чувствуешь себя лучше. Ты наконец приходишь в норму. *** Тем утром ты просыпаешься невероятно воодушевлённой, готовой чуть ли не Эверест покорять. Энтузиазм бьёт ключом: ты порхаешь по кухне, пританцовываешь, мурлыча под нос мотив какой-то навязчивой песенки из социальных сетей, и готовишь блинчики к завтраку. Хочется начать утро с чего-то непривычного, хорошего — порадовать себя и Вадима, всё ещё похрапывающего в кровати. Вспомнив его лицо, текущую на подушку струйку слюны, ты тихо хихикаешь. И тут же удивлённо охаешь, одним лишь чудом удержав половник с тестом и не уронив его на пол. — Я что, умер? — хмыкает Вадим с привычной ухмылкой, сжимая тебя в объятиях со спины и небрежно целуя в висок. — Или ты уже что-то натворила? — Просто настроение хорошее, — ты пожимаешь плечами и с улыбкой хлопаешь его по руке, тянущейся к стопке румяных блинов. Вадим бурчит, но садится за стол, пока ты быстрым движением ставишь перед ним тарелку с завтраком. — Золотко, я отлучусь ненадолго, — оповещает Вадим, исподлобья глядя на светящуюся тебя. Ты чуть хмуришься, откладывая наконец миску из-под теста и половник в раковину, и присаживаешься напротив него. — У тебя ведь выходной. — Пара часов, и я весь твой, — Вадим подмигивает, а ты лишь киваешь. Вечер вы ведь всё равно проведёте вместе. Пока он одевается, ты обводишь квартиру скептическим взглядом. Когда ты в последний раз убиралась?.. Ты морщишься, не можешь вспомнить, но даже радуешься: будет чем занять себя до прихода Вадима. Энергии с утра становится только больше, и ты уже тащишь в гостиную тряпки, ведро с водой, моющее средство и прочие вещи, необходимые для уборки квартиры. Время за уборкой летит незаметно: под энергичную музыку ты протираешь пыль, особое внимание уделяя труднодоступным поверхностям, пылесосишь и моешь пол, отмываешь всю ванную, даже разбираешь и раскладываешь вещи в своём шкафу. Стороной ты обходишь лишь родительскую спальню. Рано. Ещё не время. Но вот старый шкаф в гостиной обойти не получается. Сначала ты лишь на секунду задумалась о том, чтобы разобрать и его, когда тянулась протереть пыль сверху, но сразу отмела эту мысль. А почему — не понимаешь и сама. Видимо, то, что мама на твоей памяти перебирала его от силы пару-тройку раз, засело на подкорке. Ты решительно киваешь самой себе: неизвестно, когда у тебя снова будет настолько хорошее настроение, чтобы расхламить шкаф. А мысль о том, что это может принести облегчение, только вселяет ещё больше уверенности. И вот ты уже стоишь перед распахнутыми дверцами с широкой уверенной улыбкой. Ровно до тех пор, пока не замечаешь на второй полке сбоку коробку, на которой аккуратным маминым почерком выведено «На память». Улыбка медленно гаснет, когда ты понимаешь, что этой находкой только что практически подписала себе приговор. Твои пальцы начинают дрожать и ты едва держишься на подкосившихся ногах, но решаешься вытащить коробку. Всего одним глазком взглянуть. И сопротивляться этому желанию сил не остаётся совсем. Ты оседаешь на пол перед шкафом, поддеваешь крышку и открываешь коробку, прикусывая губу. Тебя накрывает жуткая тоска, стоит лишь увидеть содержимое: сверху лежит открытка, чуть потрёпанная, нарисованная тобой в начальной школе в подарок маме на 8 марта. Ты бережно берешь ее в руки и кладёшь рядом с собой, открывая своему взору остальные вещички. Два подписанных пакетика с короткими прядками волос — твоими и сестры; свадебная фотография родителей, неудачная, но очень милая — оттого, видимо, и оказалась в этом тайничке, а не в альбоме; несколько неуклюжих детских поделок из бумаги, рисунки, и много других связанных с вами вещей, а на самом дне — с десяток написанных на стареньких тетрадных листах стихов. Ты прикладываешь пальцы к поджавшимся губам, читая посвященные маме строки. Трогательно. Ты и не знала, что папа так ухаживал за мамой. Тебе кажется, что ты должна сейчас расплакаться. Перебирая милые маленькие записочки с корявыми «Мамочка, я тебя люблю», списки с подарками Деду Морозу, неумелые оригами, ты не можешь понять, что чувствуешь. Это очень странно. Но слёз нет. Грусти нет. Ничего нет. Внутри тебя будто бы снова образуется дыра, которую ты так старательно зашивала в последнее время. Все эмоции будто бы высосали, ты тупо смотришь в одну точку, сжимая тонкую бумагу в пальцах. Так быть не должно. Но ты не пугаешься этого. Единственное ощущение, которое остается внутри — усталость. Ты, кажется, так устала плакать и чувствовать боль, что просто отключаешься от собственных эмоций. Будто бы на автомате, ты поднимаешься с пола и на ватных ногах идёшь на кухню. Ножницы. Это слово пульсирует в твоей голове, а ты даже не задумываешься о том, что делаешь. Не слышишь ничего вокруг, и, конечно, пропускаешь мимо ушей хлопок входной двери. — Золотце, я… — Вадим бодро вваливается в квартиру, но обрывает себя на полуслове, глядя, как ты целенаправленно идёшь к ванной, до побеления костяшек сжимая пальцами ножницы. Улыбка тут же сменяется сжатыми в тонкую линию губами, и Вадим молча, даже не снимая обуви, в два шага преодолевает разделяющее вас расстояние. Он ловит тебя прямо у двери, грубо вырывая ножницы, и поднимает твою голову за подбородок. Ты смотришь на него пустыми, стеклянными глазами, лишенными каких-либо эмоций, и он, кажется, в тот же миг всё понимает без слов. — Вадик, отдай, я… — ты пытаешься протестовать, но договорить не успеваешь: Вадим разворачивает тебя, хватает за плечи, с трудом контролируя силу сжатия, и ведёт в гостиную. Ты почти неосознанно упираешься, но так слабо, что он этого даже не замечает. Зато замечает разложенные на полу у шкафа детские рисунки, и окончательно складывает два и два. Ты разворотила рану, что так и не успела зажить. Но он знает, что читать тебе нотации на этот счёт — высшая форма бреда, уж тем более сейчас, и откидывает ножницы на пол. Те приземляются с глухим стуком, а сам Вадим берёт тебя на руки и садится на диван, усаживая тебя на свои колени. Ты напряжена, каждая мышца буквально натянута, и Вадиму приходится приложить небольшое усилие, чтобы прижать тебя к своей груди. Ты, однако, в родных объятиях сразу же расслабляешься и жмёшься к тёплому телу ещё ближе, будто бы выходишь из оцепенения. Вадим молчит. Он ждёт, когда ты наконец отпустишь себя и позволишь эмоциям взять верх. Шутки и крики сейчас не помощники — он ведь не хочет, чтобы ты утопила глубоко запрятанные эмоции еще глубже и замкнулась от внешнего мира? Именно поэтому он просто ждёт. Ждёт, пока ты крепко сжимаешь пальцами его футболку, так, что ткань трещит. Ждёт, ощущая, как ты тычешься носом в его шею и вдыхаешь родной аромат табака и травяного одеколона, которым пропахла вся квартира — настолько запах Вадика стал тебе важен и нужен. Ждёт, когда ты вдруг начинаешь мелко дрожать в его руках и будто бы пытаешься раствориться в нём — так сильно вжимаешься. Вадим нежно гладит тебя по спине своей большой мозолистой ладонью, прижимается губами к виску и едва заметно покачивается из стороны в сторону. И ты ломаешься. Всхлипываешь еле слышно, а в следующую секунду тебя прорывает: ты рыдаешь навзрыд, воя, словно брошенный волчонок, руками крепко обвиваешь шею Вадима и утыкаешься лицом ему в шею. Дышать тяжело, слёзы душат, а ты так упрямо прячешься в объятиях своего любимого, отчаянно ищешь в нём защиты. Он всё так же молчит. Но слова здесь лишние, ведь он просто хочет, чтобы ты выплакалась, и он готов дать тебе столько времени, сколько будет нужно. Вадим будет рядом. Будет так же гладить тебя по спине и по волосам, прижимаясь щекой к макушке, осторожно укачивать и стоически терпеть липнущую к телу от твоих слёз футболку. Лишь бы стало легче. Никто из вас не знает, сколько времени проходит, прежде чем ты наконец успокаиваешься. Ты все еще редко всхлипываешь, но все слёзы выплаканы, и ты уже просто сидишь на Вадике, свернувшись калачиком. Он аккуратно гладит тебя по щеке, призывая посмотреть на него, и, удовлетворившись увиденным, ведёт тебя в ванную. Ты непонимающе смотришь на него, вставшего позади тебя, через зеркало. Вадим указывает подбородком на раковину и, удостоверившись, что ты поняла его, опирается на стиральную машину, сложив руки на груди. Он пристально наблюдает за тем, как ты умываешься, предварительно проверив температуру воды и подкрутив в сторону холодной. Тебя это почти пугает, а вкупе с молчанием — так особенно, но заботливые прикосновения и поглаживания дают понять, что можно расслабиться — просто он сильно беспокоится. Вадим подаёт тебе полотенце, ждёт, пока ты вытрешь опухшее от слёз и слегка остуженное холодной водой лицо, и ведёт тебя на кухню. Ты чувствушь себя маленькой девочкой, когда он спустя небольшое количество времени ставит перед тобой чашку ароматного зелёного чая, а после кладёт рядом твой любимый шоколадный батончик. Всё это такие мелочи, но ты благодарно еле заметно улыбаешься ему и переплетаешь ваши пальцы, когда он ставит стул и садится вплотную к тебе. — Спасибо, — шепчешь ты ему охрипшим голосом, а Вадим треплет тебя по макушке своей большой ладонью, всё так же молча наблюдая, как ты медленно опустошаешь чашку и поглощаешь шоколад. «Нужно будет убрать все эти вещи на место», — мысленно отмечает для себя Вадим, стирая с твоей щеки остатки шоколада.