MGPD Preferences

Т/И просто… исчезает. По крайней мере, для всех это выглядит именно так. Люди заказчика работают чисто, не остается ничего, что свидетельствовало бы о совершенном преступлении. А даже если бы что-то и нашлось, то все улики наверняка привели бы к Шуре. И парню радоваться бы вообще-то. За него сделали практически всю работу, следы замели, а ему снова удалось выйти сухим из воды. Удивительное везение. Только вот почему-то никакого облегчения Шура совсем не испытывает. Напротив, еще никогда он не чувствовал себя так… тяжело. Мерзко. Противно. Шура вообще-то уже давно был человеком сломанным, совсем не пригодным для жизни в приличном обществе. Хотя, может быть, он и не был никогда пригодным. Принял же он как-то решение уехать в Сирию. Сам ведь принял, никто его туда не гнал. В большом городе было душно, одиноко, тяжело, а там, в местах, где вы с боевыми товарищами в одной лодке и у вас одни интересы — не умереть… Там стало проще. Собственной матери Шура никогда и нужен-то не был, поэтому, когда он вырос и съехал, она, вероятно, вздохнула с облегчением. Да и сам Шура — тоже. Они не общались уже много лет, и парень даже предположить не может, как сложилась ее жизнь. Может быть, ее и вовсе уже нет. Знакомства заводить до Сирии ему тоже было сложно. В подростковые годы Шура был соткан из комплексов, поэтому часто замыкался в себе, не шел на контакт. Может быть, поэтому ему так легко было уехать? Ведь дома его совсем ничего не держало. Человек без друзей, без семьи, ни на что не годный, там он нашел свое место. Там он понял, что на что-то все же может сгодиться. Только на это, впрочем. Шура больше никогда и ничего не умел, поэтому после возвращения дальнейший путь был определен сразу же. И он никогда не жаловался, его вообще-то все устраивало. Кто же знал, что все сложится… так? Шура сглатывает и принимает вызов с незнакомого номера, почему-то сразу же понимая, кто может звонить. И его опасения оправдываются, когда в трубке раздается взволнованный мужской голос: — Александр? Я папа Т/И. Простите, что отвлекаю, но она давно не появлялась дома, и я… я волнуюсь. Может быть, вы знаете, где она может быть? Шура врет. Шура безбожно врет, как делал всегда, потому что признаться смелости не хватает. Он убеждает отца Т/И, что она наверняка вернется и что все обязательно будет хорошо. Впрочем, что еще он может сказать? Отец Т/И звонит еще несколько раз на той неделе, когда Т/И пропадает. В последний раз он просит Шуру подключиться к ее пропаже. «Вы же полицейский, у вас же должны быть какие-то… я не знаю, может быть, у вас возможностей больше», — торопливо объясняется он, а Шура снова врет, отвечая, что лично займется ее поисками. А потом перестает брать трубку. Наверно, неизвестность — это худшее, что может произойти в такой ситуации. Когда ты не знаешь, жив ли твой близкий или его уже давно нет. И возможно, по-человечески правильно было бы хотя бы дать понять отцу Т/И, что его дочь никогда больше не вернется, но Шура просто не мог. Он просто не может разбить надежды этого человека. Семья Т/И для Шуры стала примером того, о чем он только мог мечтать. И они слишком любят друг друга. Новость о смерти Т/И просто уничтожит ее отца. «Когда это тебе стало не плевать?» — издевательски интересуется какой-то противный внутренний голосок, и Шура встряхивает головой, пытаясь его отогнать. «Т/И просила позаботиться о ее семье», — мысленно возражает он. Уберечь их от информации, которая их разобьет — тоже ведь своего рода забота, верно? Дело ведь совсем не в том, что Шуре страшно так, как даже в Сирии под пулями страшно не было, правильно? И ведь все оказывается напрасно, потому что в месте, указанном в телефоне Т/И искомой информации не оказывается. Должно быть, какие-то бродяги уже давно их обнаружили или и вовсе не было ничего и никогда. В любом случае, задание остается не выполненным, а Т/И умирает напрасно. Ему удается скрываться от отца Т/И дольше года, но в конце концов жизнь все равно их сводит, и Шура совсем не узнает некогда веселого мужчину. Он постарел, осунулся, волосы его припорошило сединой, глаза впали, а плечи опустились под весом серьезных переживаний. Он ужасно похудел — парень невольно задумывается, а ест ли вообще отец Т/И. Заметив Шуру, он оживляется на мгновение, но затем его взгляд снова тухнет, словно он что-то понимает. — Александр, — он сдержанно кивает в знак приветствия и подходит ближе, а Шуре жутко хочется как можно скорее сбежать куда-нибудь подальше. Становится стыдно перед этим печальным стариком, который всего год назад был полным жизни мужчиной средних лет. И как он успел так поменяться? Он невольно вспоминает мать. Мать, которая точно не стала бы переживать, если бы его убили еще в Сирии. Которая, впрочем, даже не узнала бы об этом. — Как вы? — вырывается у Шуры глупый вопрос, и мужчина качает головой. — Недавно похоронил жену, — тихо отвечает он, и Шура чувствует новый укол вины от осознания, что отец Т/И остался совсем один. «Зачем ты пообещал позаботиться о них, если даже не потрудился этого сделать?» — издевается голосок внутри, и Шура поджимает губы, пытаясь сдержать эмоции. Почему-то только теперь Шура думает, что слишком молод для всего этого. Он вспоминает своих боевых товарищей, почти все из которых были гораздо старше, и вдруг испытывает по отношению к себе жуткую жалость. В его возрасте люди обычно заботятся только о том, как удачно закрыть сессию или как окончательно сепарироваться от родителей, а он, Шура, сам взвалил на себя совсем не детскую ношу. Еще и столько хороших людей подвел. Ему всего двадцать, и у него могла бы вся жизнь быть впереди, если бы он сам ее себе не испортил. Шура с детства не плакал. Он вообще не помнит, когда в последний раз чувствовал этот противный подступающий к горлу комок, когда его голос начинал позорно дрожать. Кажется, он и родился-то, крепко сжимая зубы и убеждая себя не давать слабину… Но сейчас, стоя перед этим несчастным стариком, Шура чувствует себя маленьким ребенком. Он шмыгает носом и пытается сдержать слезы, но они сами стекают по щекам. — Мне так жаль, — дрожащим голосом говорит он и по-детски всхлипывает. Стыдно за самого себя, но больше он сделать ничего уже не может. Кажется, сейчас наружу выплескивается все, что он копил в себе долгие годы. Обида, страх, вина — все это вырывается рваными всхлипами, и он даже не понимает, как оказывается заключенным в объятия этого худенького старика. Тот ласково, по-отечески поглаживает его по спине, пока Шура не сдерживает всхлипов, уткнувшись ему в плечо. Ему всегда так чертовски не хватало подобных моментов. Он, в конце концов, всегда был всего лишь ребенком, который отчаянно нуждался во внимании заботливого взрослого. Но лучше бы он не испытал подобной поддержки никогда, чем в таких обстоятельствах. — Ну-ну, тише, Александр, — успокаивающе шепчет отец Т/И, а Шуре ужасно хочется рассказать обо всем. Ему противно, больно, что отец Т/И так с ним добр. Ведь это Шура убил его дочь, это из-за Шуры вся его жизнь полетела к чертям, это из-за него даже похоронить нечего. — Простите меня, простите, простите, — отчаянно повторяет Шура, надеясь, что отец Т/И сам все поймет. Но он, кажется, слова Шуры трактует по-своему. — Я все понимаю. Не все дела оказываются решенными. Ты не виноват. «Вы не понимаете! — хочет закричать Шура. — Вы ничего не понимаете! Это все я! Это я виноват! Это моя вина!» Но он ничего не говорит и только всхлипывает, пока отец Т/И мягко поглаживает его по спине. Когда Шура немного приходит в себя и берет в себя руки, отец Т/И чуть отстраняется и смотрит ему в глаза, крепко сжимая его ладони. От искренности, с которой он произносит каждое слово, в груди у Шуры щемит. — Александр, Т/И любила тебя. И я знаю, что она не хотела бы, чтобы ты мучился. Чтобы любой из нас мучился. И я продолжаю жить только с этой мыслью. Шура мотает головой и силится что-то сказать, но отец Т/И не дает ему этого сделать, продолжая: — И я понимаю, что тебе тяжело, поэтому… Если тебе нужна будет поддержка, если ты захочешь с кем-то поговорить, то двери моего дома будут всегда для тебя открыты. Отец Т/И улыбается, а Шура чувствует, как что-то внутри него ломается. Он никогда не придет к отцу Т/И, потому что показаться ему на глаза будет стыдно. Но каждый раз, когда у него будет появляться возможность, он будет незримо помогать этому одинокому старику, потерявшему всех по вине Шуры. И когда этого старика не станет, Шура будет тем человеком, который позаботится о его похоронах, ведь больше будет некому. Если доживет, конечно…