MGPD Preferences

В день тех ужасно-волшебных съемок с Юлей, ты возвращаешься обратно в гостиницу поздно. На губах все еще горит поцелуй, ты долго не можешь заснуть, раз за разом прокручивая тот самый момент, когда она сама подалась к тебе. Она ведь была не против. Действительно не против. Тебе ведь… Тебе ведь не показалось, да? Вслед за мыслями о действительно приятных ощущениях во время поцелуя приходят другие, куда менее радужные… во всех смыслах. Если родители узнают о произошедшем, они ведь точно тебя убьют. Убьют и даже не спросят, ошибка ли это, помутнение или ты действительно этого захотела. Ты даже не помнишь, как засыпаешь, но, проснувшись от назойливого будильника, тянешься к телефону и вздрагиваешь, увидев несколько сообщений. От Юли. «Привет! Ты же завтра уезжаешь?» — написала она в шесть утра. «Если вдруг хочешь, я могу отвезти тебя», — добавила она несколькими минутами позже. «Тебе куда — в аэропорт или на вокзал?» — спросила она еще чуть позднее. Ты быстро печатаешь ответ, убеждая Юлю, что сможешь добраться сама, поспешно подскакиваешь с кровати и начинаешь собираться. Уже совсем скоро тебе необходимо быть в аэропорту — впервые ты все-таки решилась немного раскошелиться и добраться до дома быстро, а не ехать несколько дней, как бывало раньше. На сборы у тебя уходит не так много времени, тебе и собирать почти ничего не нужно, ты не взяла с собой слишком много вещей. Быстро вернув ключ от номера, ты с улыбкой прощаешься с приятной девушкой на ресепшене и выскакиваешь на улицу, на ходу открывая приложение такси. А затем глубоко вдыхаешь и не можешь выдохнуть, когда слышишь приятный женский голос: — Т/И! Юля стоит у своей машины и приветливо улыбается тебе, а ты поудобнее перехватываешь рюкзак и медленно подходишь к ней. — Ты что здесь делаешь? — выдыхаешь ты и оглядываешься, чувствуя, как щеки начинают гореть. Тебе кажется, что все вокруг точно знают, что случилось с вами днем раньше, все смотрят на вас и осуждают. — Приехала тебя подбросить, — просто отвечает она, обходя машину и открывая дверь со стороны пассажира. — Не нужно было… Я бы и сама могла, — тихо отвечаешь ты, но послушно садишься. Юля резко закрывает за тобой дверь, снова обегает машину и садится за руль. — Я просто решила проследить, чтобы все было нормально. Ну, знаешь, город большой, мало ли что, — она отводит глаза, и ты вдруг точно понимаешь: врет. Сердце бьется о грудную клетку, когда на мгновение ты думаешь, что она приехала, потому что хотела встретиться с тобой, увидеть тебя, но ты тут же одергиваешь себя. Это-то точно не может быть правдой. — Спасибо, — тихо отвечаешь ты, отворачиваясь к окну. Вы едете в полном молчании, Юля даже не пытается с тобой заговорить, а ты думаешь только о том, как же сильно тебе хочется снова почувствовать ее мягкие губы на своих, ее нежные руки, сжимающие твои… Как же хочется остаться с ней рядом. Теперь, когда ты познакомилась с ней достаточно… близко, хочется остаться здесь, в Питере, даже если придется долго скитаться в поисках квартиры и нормальной работы. Когда Юля наконец останавливает машину на большой стоянке аэропорта, ты снова кидаешь быструю благодарность и хватаешься за дверную ручку, но Юля вдруг напрягается и быстро выпаливает: — Мы можем поговорить? Ты сдержанно киваешь и поворачиваешься к ней, наконец разглядывая ее лицо. Она выглядит действительно серьезной, смотрит прямо, без насмешки, и ты смущаешься, поджимая губы. — Слушай, вчерашний поцелуй, — начинает было она, но ты ее прерываешь. — Мы ошиблись, не знаю, о чем ты хочешь поговорить. — Я не считаю это ошибкой. Ты не сдерживаешь изумленного выдоха, быстро оглядываешься, словно кто-то может вас сейчас подслушивать, и мотаешь головой. — Нет. Нет, это… Я не лесбиянка, ты не понимаешь, — быстро говоришь ты. — Я правда не лесбиянка, мне никогда не нравились девушки, понимаешь? И ты… Я думаю, я просто спутала свое желание стать твоей подругой с любовью. Напряжение между вами можно ножом резать, ты сжимаешь кулаки, хочешь сказать что-то еще, даже рот открываешь, но ничего не говоришь. Потому что просто не знаешь, что можно сказать, нечего говорить. Все и так понятно. Ты просто… Ты просто не лесбиянка, вот и все. — Ты можешь врать себе сколько угодно, но мы обе знаем, что это не так. Я не стану настаивать, мы можем стать хорошими подругами, — она натянуто улыбается, а ты тупо киваешь. — Только вот… Если вдруг перестанешь себя обманывать… знай, что я была бы не против, если бы ты стала моей девушкой. По-настоящему. — Юль, это ненормально, — испуганно выдыхаешь ты, снова оборачиваясь. Только бы никто и никогда не узнал об этом разговоре. — Что именно? — без эмоций отзывается девушка. — Все это. Любить людей своего пола — это ненормально. Это болезнь. А я не больная. Когда ты поднимаешь взгляд на Юлю, тебе тошно становится: она выглядит так, как будто ты ее ударила. Она поджимает губы, сглатывает, смотрит на тебя хмуро, неожиданно холодно, приоткрывает рот, вздыхает и пугающе тихо отвечает: — Я тебя поняла. — Юль, я… — Нет, ты права, Т/И. Это правда болезнь, — Юля отворачивается, четко давая понять, что разговор окончен, а ты едва сдерживаешь желание закричать, завопить о том, как громко стучит твое сердце, когда ты рядом с ней, как все мысли из головы вылетают, как ты мечтаешь о том, чтобы ваши мгновения наедине продлились чуть подольше. Но это стало бы очередной ошибкой, поэтому ты просто молча выходишь, слыша напоследок тихий голос Пчелкиной: — Себя не обманешь, Т/И. Ты несешься к зданию аэропорта, а в груди так больно, мерзко, противно, потому что ты только что назвала Юлю ненормальной. Теперь все точно испорчено, тебе и на дружбу-то ее рассчитывать не придется, потому что после сказанного она точно не станет с тобой иметь никаких дел, и все, что у тебя останется — только воспоминания и куски так и не снятого видео. И ведь ничего бы не было, если бы ты удержалась от того глупого поцелуя, который поставил точку в ваших с Юлей странных взаимоотношениях. Вы могли бы просто быть хорошими подругами, переписываться, может быть, иногда даже снимать совместные видео. А теперь все, ничего не будет, и ты сама все разрушила. А ведь Юля, кажется, действительно права. Ты одна из таких вот «ненормальных». Потому что ну не может это быть дружескими чувствами, с друзьями сердце так не стучит, с друзьями не целуются в губы и не вспоминают потом, какие же невероятные ощущения при этом появились в груди. А ведь уезжала в Питер ты убежденной гетеросексуалкой, как эти несколько дней смогли все поменять? Как Юля могла перевернуть все с ног на голову? Страшно только, что родители могут узнать об этом. Ты сидишь в зале ожидания, вертишься на своем месте, а в сердце неспокойно. Чертовски хочется выскочить из аэропорта, найти Юлю и извиниться. Потому что с каждой минутой все тоскливее и все очевиднее, что Пчелкина-то вообще-то была права. Поднимаясь в самолет, ты думаешь о том, что еще можно выскочить и вернуться. Конечно, может быть, у тебя даже будут проблемы, но черт, тебе просто жизненно необходима Юля рядом, и плевать, что будет. Когда самолет выруливает на взлетную полосу, а стюардессы просят включить авиарежим, ты успеваешь отправить сообщение: «Прости. Ты мне правда невероятно нравишься, Юль. Я просто боюсь, что это принесет нам обеим проблемы». Ты даже успеваешь увидеть, что она прочитала сообщение и начала отвечать, и малодушно включаешь авиарежим. Потом разберешься.