MGPD Preferences

Когда Леше становится лучше, ты выдыхаешь с облегчением. Видеть его в полубессознательном состоянии, мучающегося от высокой температуры, было невыносимо. Ты проводила у него целые дни, даже несмотря на строгий запрет воспитательниц. Вообще-то его должны были поместить в карантин, но больничное крыло вечно находится на ремонте, поэтому временно от него просто отселили соседей. Посещать его до полного выздоровления запретили, но ты показала непривычное для самой себя упрямство и пробиралась к нему каждый день, когда никто не видел. В конце концов, воспитательницы просто махнули рукой, но все-таки заставили тебя пропить курс каких-то таблеток. Для профилактики. Впрочем, Леша оказался не из тех, кто болеет долго. Всего неделю спустя он, бодрый и здоровый, уже участвовал в подготовке торжественного мероприятия для каких-то очередных серьезных дядечек-проверяющих. Еще и тебя участвовать заставил. Впрочем, ваша работа оказалась не такой уж сложной — вам всего лишь нужно было нарисовать какой-то там плакат и помочь с декорациями… По крайней мере, так тебе показалось изначально. Кто же знал, что изготовление декораций настолько затянется? И вот вы сидите в актовом зале и мастерите какие-то странные огромные цветы из гофрированной бумаги, пока несколько девчонок лет шести-семи репетируют на сцене «танец феечек». Выглядит это странно, неуклюже, но они выглядят такими довольными, что ты невольно улыбаешься, стоит твоему взгляду упасть на них. Очень напоминают Василису, твою сестру. При мысли о ней в груди щемит. — Ты чего зависла? — слышишь ты голос Леши, который, кажется, доделал очередной цветок. У него выходит куда быстрее, чем у тебя — рядом с ним лежит уже с десяток симпатичных цветов разных оттенков розового. Твои же почему-то никак не выходят ровными, тебе уже пришлось три или четыре раза начать заново, потому что что-то постоянно шло не так. — Девочки танцуют мило, — улыбаешься ты в ответ. — Да, — задумчиво кивает Макаров, словно бы только сейчас заметив девочек на сцене. — Лиза когда помладше была, в таких танцах первой бежала участвовать. Сильно ей нравилось, когда ей хлопали после танца. Он поджимает губы, и ты, вздохнув, кладешь руку ему на предплечье, немного радуясь, если честно, что на нем кофта с длинным рукавом. Так по-прежнему как-то проще. — Я в порядке, — отвечает на твой немой вопрос Леша. — Просто… грустно. — Я тебя понимаю, — киваешь ты. Вы никогда не говорили о Василисе, ты даже не уверена, что Леша помнит о самом факте, что у тебя когда-то была сестра, но Лиза для тебя тоже была не последним человеком. И ты все еще порой тоскуешь, когда вспоминаешь о ней… Хотя бы поэтому ты можешь понять, что может чувствовать Леша. О Василисе же ты, напротив, стараешься не вспоминать. Слишком страшной была ваша разлука… — Т/И, ты тут очень кстати! — слышишь ты веселый голос Евы. — Выручай, кроме тебя, мне никто не поможет! Она подскакивает к тебе и плюхается рядом, впроброс здороваясь с Лешей, который отвлекается от очередного цветка и с интересом смотрит на Еву. Та выглядит взбудораженной и немного раздраженной, и даже тебе становится интересно, что могло так ее распалить. — Я ж говорила, что нас с ребятами припахали с песней выступать? — спрашивает Ева и, дождавшись твоего кивка, продолжает. — Ну, мы изначально должны были своим обычным составом выступать, но тут репетируем уже которую неделю, а чего-то не хватает. — А я тут при чем? — растерянно спрашиваешь ты, и Ева тяжело вздыхает, как будто этот вопрос — самый глупый вопрос на планете. — Ну как же! Я же слышала, как ты Аленке пела, когда ей засыпать страшно было! У тебя отлично получается! А нам еще один женский голос очень не помешает! — Ев, ну скажешь тоже, — качаешь головой ты. — Я как-то не привыкла перед людьми петь. Обычно только так, колыбельные. — Нет, ну голос есть? Есть. Проблемы не вижу. Леш, хотя бы ты ей скажи! — беспомощно смотрит на него Ева, и ты поворачиваешься к Макарову в надежде, что он встанет на твою сторону. Но он, кажется, решил примкнуть к вражеской стороне. — А я был бы не против послушать, как ты поешь, — улыбается он, и ты вздыхаешь. Как будто у тебя был шанс отказаться. Ты уже почти готова согласиться, когда догадываешься задать вопрос. — А поете-то что? Ева поджимает губы, как будто этот вопрос ей очень не нравится, а затем отвечает: — То, что дали, то и приходится петь. Я вообще хотела Нирвану хотя бы спеть, но нет! Будет петь «Самый лучший день» Лепса… Название песни отзывается в груди болью. Ты широко раскрываешь глаза и сглатываешь, пытаясь подавить поднимающуюся к горлу тошноту, но ничего не получается. Воспоминания той ночи встают перед глазами, ты словно наяву видишь все, что происходило тогда, чувствуешь запахи, ощущаешь каждое прикосновение, слышишь каждый вскрик, каждый вопрос, как будто это проходит с тобой прямо сейчас. — Нет, — выдыхаешь ты, и Ева, кажется, не сразу разглядев твое состояние, живо отзывается: — Ну вот и я им говорила, ну какой Лепс? Но с ними разве поспоришь? — она вдруг замолкает, кажется, разглядев твое замешательство, и хмурится: — Т/И? Ты в порядке? — Нет, — снова мотаешь головой ты, а затем срываешься с места и несешься к ближайшему туалету. Ты едва успеваешь упасть на колени и поднять крышку унитаза, когда тебя рвет. Ты сглатываешь неприятный кислый привкус и чувствуешь, как на глаза выступают слезы, когда желудок снова сковывает спазмом и остатки обеда отправляются в унитаз. Перед глазами стоит хрупкое детское тельце, такое холодное, такое бледное, такое… мертвое. Тебя рвет теперь желчью, желудок пустой, и в перерывах, когда организм дает тебе немного вздохнуть, ты всхлипываешь, пытаясь отогнать непрошенные воспоминания. Ты вздрагиваешь, когда чьи-то руки, как тогда, ласково ложатся тебе на плечи, и оборачиваешься. Леша смотрит на тебя со смесью страха и сожаления. Тебя рвет снова, а затем ты расслабляешься, позволяя Леше тебя обнимать. Тебя трясет, на языке остался мерзкий кислый привкус, ты плачешь, утыкаясь Леше в плечо. А после ты позволяешь ему помочь тебе подняться и отвести тебя в твою комнату, в которой, к счастью, сейчас нет твоих соседок. — Т/И, пожалуйста, поговори со мной, — со страхом в глазах умоляет Леша, и тебе стыдно за то, что ты так его напугала. — Что с тобой случилось? Все же хорошо было? Ты мотаешь головой, мол, «не спрашивай», но Леша не сдается. Обычно готовый ждать, готовый дать тебе время, сейчас он, кажется, слишком напуган, чтобы терпеть. И ты сдаешься. — Эта песня, — всхлипываешь ты. — Лепс этот. Они мне о кое-чем напомнили. — Что-то про отчима? — напряженно спрашивает Леша. — Про сестру. Макаров поджимает губы, а ты продолжаешь говорить не в силах сдерживаться. Тебе удается взять себя в руки, поэтому голос звучит почти спокойно, только дрожит немного. — Я в тот день боялась домой возвращаться, потому что двойку получила. Знала, что будут проблемы. Поэтому до самого вечера по улицам шаталась. Холодно еще было, градусов тридцать точно. Может, больше даже. — Т/И, — пытается остановить тебя Леша, но ты его уже не слушаешь, просто продолжаешь рассказывать то, что тяжелым грузом лежало у тебя на душе все это время. То, что заставляло тебя испытывать вину с того самого вечера. — А Василиса… с ними была, — добавляешь ты почти загробным голосом, а затем горячо оправдываешься: — Но я не знала, что они пить собираются! Они, конечно, часто пили, но тогда они несколько дней ни-ни! И я подумала!.. — Т/И, — снова пытается привлечь твое внимание Леша, а ты мотаешь головой. — Когда домой пришла, уже темно совсем было. И я сразу поняла, еще когда только зашла, что все плохо, потому что… громкой было. Они бутылками звенели, еще Лепс этот… играл. Песня за песней. Отчим вообще Лепса любил. И запах такой стоял… как будто что-то стухло. Может, и правда что-то стухло, потому что душно ужасно было, не вздохнуть… Ты прикрываешь глаза, а затем продолжаешь. — Я тогда еще порадовалась, что незаметно в комнату пробралась, потому что Саша, мой отчим, точно бы побил за двойку. Или приставать по пьяни стал бы. А потом поняла, что Василисы нигде нет. Она обычно сразу меня встречала, а тут ничего… Ты все-таки не сдерживаешь очередного всхлипа. — Я только потом ее нашла, минут тридцать спустя, когда весь дом обшарила. Они… Мама ее… на балконе заперла. Открытом. Потом объясняла, что Василиса спать не хотела, вот мама и отправила ее… погулять. В майке и шортах. Подбородок дрожит, и ты изо всех сил пытаешься не расплакаться снова. — Я тогда сама в полицию и позвонила, а они ехать не хотели. Думали, что балуюсь. Я к соседке пошла… пока Василиса на кровати лежала… Уже мертвая. Она на этой «прогулке», оказывается, часа четыре провела. Так и уснула там. И не проснулась больше. — О господи, — выдыхает Леша, а ты киваешь и закрываешь лицо ладонями. — Я же, дура, потом полиции говорила, что это Саша все. Что это не мама. И про изнасилования рассказала. Про все рассказала. А маму выгораживала, потому что мне ее жалко было. Она же мама моя… Недавно только всю правду рассказала. Не знаю, что с ней теперь будет. Ты вздрагиваешь, когда на твое предплечье ложится рука и смотришь на Лешу, чьи глаза полны чистейшего ужаса. — Т/И, господи, мне так жаль, — тихо говорит он, и ты неопределенно ведешь плечом. — Чего уж там. Это дело уже минувшее, Василису уже все равно не вернуть. Просто… песня эта… вот и вспомнила… Леша понимающе кивает, и ты прикрываешь глаза. От того, что ты все рассказала, на душе становится немного легче. Но этого все еще недостаточно. — Лучше бы это я была на ее месте. Из Василисы бы больше толка получилось. — Не смей так говорить, — хмурится Леша. — Как бы я без тебя был? — Ты бы меня даже не знал, — усмехаешься ты. — И кто знает… Может быть, если бы я не появилась в твоей жизни, то многое плохое не случилось бы. Эффект бабочки и все такое. — Но и много хорошего не случилось бы, — возражает Леша. — Я никогда не жалел и не буду жалеть, что встретил тебя. Я люблю тебя, Т/И. Тебе очень хочется возразить, что он бы встретил другую девушку, которая подходила бы ему куда лучше, которую можно было бы хотя бы взять за руку, которую можно было бы поцеловать… Но сил на споры нет, и ты просто киваешь и погружаешься в свои мысли, немного жалея, что вот так вот рассказала обо всем… И все же, кажется, становится немного легче. Да, определенно становится легче.