Я не гей

      Иногда на обед в контору приходили женщины с рынка. Денис тогда уходил обедать в кафе, чтобы им не мешать. Саша никогда не уговаривала его остаться пообедать с ними. А Лине, в отличие от Саши, было не всё равно, где он будет обедать. Она всегда давала ему с собой какую-нибудь вкусняшку. Саша не только его не останавливала, а говорила, что сейчас придут Викторовна, Петровна и Игоревна, и что Денису надо бы свалить. Она, конечно, не говорила прямым текстом «вали отсюда», но намекала, что он здесь будет лишним. Бывало, что Денис просто сидел у себя в кабинете и ждал, когда женщины отобедают и уйдут. Долго они не засиживались. Они все ведь были на работе, и обеденный перерыв не входил в их график. Пока они обедали, их заменяли другие работники.       Сегодня на обед пришли Надежда Викторовна и Марина Игоревна — жена того самого Гриши. Денис не был голодным (он незадолго до обеда перекусил пироженкой вместе с Линой) и поэтому в кафе не пошёл, а остался у себя в кабинете. До этого он, конечно, слетал в кафе по просьбе Саши и Лины и купил им обед. Лине — пюре с котлетой и оливье, Саше — ..? У неё можно было уже не спрашивать, что ей купить. Денис знал её пищевые предпочтения наизусть. Или рис с курицей, или макароны с курицей. Другого она не ест. Если вчера был рис, то сегодня ей надо взять макароны; если вчера был крабовый, то сегодня он купит ей «Цезарь». Неважно какой будет салат, главное, чтобы в нём отсутствовала картошка и присутствовал свежий огурец. Курицу, если она её сегодня не захочет, то отдаст Викторовне или Игоревне, или оставит Денису на завтра. Ну, или отдаст бродячим собакам на рынке, если и завтра её никто не съест.       — Ну как, ты ходила вчера на тренинг? — спрашивает Сашу Марина Игоревна, открывая свой контейнер с разогретым гороховым супом.       — Ходила. Вы бы видели в каком виде заявилась эта мадама-психологиня.       — В каком? Неужто пьяная была? — ахнули женщины.       Саша рассказывает:       — Она пришла в прозрачной блузке, без бюстгальтера! Прикинули? Ты — клинический психолог с десятилетним стажем, у тебя группа из двенадцати человек, и ты приходишь на тренинг без лифчика! — Саша глубоко возмущена. — У неё настолько прозрачная блузка была, что не только соски, но и вокруг сосков всё чётко было видно. А я как раз сидела впереди прямо перед ней. Сижу такая, не моргая смотрю на её сиськи, намекаю «ну ты хоть прикройся, не прилично же». Это хорошо ещё, что мужчин вчера не было.       — А может, она специально решила вас потриггерить? Я слышала, что психологи иногда специально провоцируют клиентов, чтобы узнать ещё до начала беседы, кто на чём зациклен, — говорит Надежда Викторовна.       — Ну да щас! — повысив голос, Саша хлопнула себя по бедру. — То есть ты хочешь сказать, что все двенадцать женщин, которые пришли на тренинг, вот они все зацикленны на сиськах, да?       — Ну не все, а только некоторые, — смеётся Надежда Викторовна, пристально смотря на свою начальницу.       Лина и Марина Игоревна подхватывают смех, увидев выражение Сашиного лица.       — Блядь, — Саша скрестила руки на груди, — ну всё, ты меня раскусила. Блядь, что же делать? Что же мне, блядь, делать? — чешет макушку и оглядывается по сторонам, как бы подыскивая себе укромное местечко, чтобы спрятаться. Потом заражается смехом от женщин и уже со смешком продолжает: — У меня свои есть, — выпячивает вперёд грудь, поддерживая её двумя руками снизу. — Зачем мне чужие?       — Чужие интереснее же, — смеются женщины.       — А, да? Серьёзно? Вот и кто из нас зациклен на сиськах?       Громкий смех. Денис даже у себя в кабинете слышит, как женщины смеются. Саша редко смеялась. Её редкий, приглушённый смех Денис слышал только на тренировках в микрофон.       — В общем, эта психологиня начала уже там что-то рассказывать, вступительную речь толкать, а я сижу и в упор смотрю на её сиськи, — продолжает Саша. — Потом, в какой-то момент мы с ней взглядами сталкиваемся, она на меня смотрит, видит по моим глазам, куда я смотрю, — Саша смотрит на грудь Надежды Викторовны, которая сидит за столом напротив, чтобы образно воссоздать вчерашнюю ситуацию на тренинге, — и такая начинает потихонечку верхние пуговички на блузочке застёгивать. — Саша с застенчивым видом застёгивает свой свитер в районе груди, хотя на нём нет пуговиц. Делает она это образно, показывая действия той женщины, которую она описывает. — Потом ручки аккуратненько на сисечках скрестила: прикрылась короче.       — Тебя это прям сильно покоробило, что она в прозрачной блузке пришла? — спрашивает Марина Игоревна.       — Конечно покоробило! Если ты — клинический психолог с большой клиентской базой, если ты — узнаваемый и уважаемый, судя по тому, как о тебе отзываются твои клиенты, человек, то какого хера ты одеваешься как проститутка? Ты когда в зеркало смотришься, перед тем, как выйти из дома, ты разве не видишь, что у тебя соски из-под блузки торчат?       — Может, ей так нравится? Может, у неё стиль такой, без нижнего белья ходить? Сейчас, кстати, много кто ходит без нижнего белья, тело чтобы дышало.       — Я всё понимаю, — говорит Саша. — Ходи как тебе нравится, но у себя дома. Хоть голышом у себя дома ходи, никто тебе ничего не скажет. Но ты же в общественное место пришла, тем более в школу! Будь добра, оденься прилично. Девочки, она — клинический психолог. Клинический! Человек с высшим образованием, а не абы какой с двухмесячным курсом обучения!       — Не поняла, а тренинг в школе, что ли был? Почему в школе-то?       — Сейчас объясню: директор той школы, в которой наша Света работает… — увидев озадаченные лица женщин, Саша поясняет: — Света, которая с нами на фитнес ходит. Так вот, директор приглашал когда-то эту психологиню в школу, чтобы она прочитала какую-то там лекцию родителям. Очень многим родителям понравилось, и они попросили ещё раз организовать с ней встречу. Она помимо индивидуальных консультаций проводит ещё и групповые тренинги. Если ты в группу записываешься, то платишь пятьсот рублей всего за беседу. А индивидуальные консультации у неё около трёх тысяч стоят, по-моему. А меня что-то жаба задавила три тыщи за час отдавать, вот я и решила сходить за пятьсот рублей на первую групповую беседу, посмотреть, понравится мне этот психолог или нет. Я так-то давно к ней собиралась сходить, но наши графики работы не совпадали: когда у меня есть свободное время, у неё всё забито. Или наоборот, у неё окошко появляется, но я в это время не могу приехать. А так хорошо, что мне Света сказала, что она к ним в школу придёт. Как раз время для меня удобное, я и пошла.       — А зачем ты к ней пошла вообще? У тебя, что какие-то проблемы психологические? — спрашивает Надежда Викторовна.       — Ну я матерюсь же постоянно. Я хотела послушать, что она мне скажет, почему у меня такая привычка материться.       — Ой, блядь! — всплеснула руками Надежда Викторовна. — Вот оно тебе надо? Что ты проблемы себе на ровном месте создаёшь? Все люди матерятся. Абсолютно все!       — Не правда, не все! Я не матерюсь! — подала голос Лина.       — Линочка, да ты у нас единственный уникальный на всём рынке экземпляр! — со смешком сказала Саша и потянулась к ней, чтобы приобнять, как одного из своих самых ценных сотрудников. — Да ты ж моя лапатушечка, — сказала ей ласково, поглаживая рукой по спине. А потом как взяла, как её хлопнула, да как заорала: — Ну-ка не сутулься, блядь!       — Ай!!!       Денис, сидя в кабинете, вздохнул. Бедная Лина. Опять Саша её ударила.       — Я чуть сейчас не описялась! — схватилась за сердце Марина Игоревна и откинулась на спинку стула.       — Ну не описялась же, — спокойно говорит Саша и приступает к еде. Ведёт себя так, как будто ничего не было.       Женщины смеются. Лина тоже смеётся, занеся руку за спину и потирая ушибленное место настолько, насколько может до него дотянуться.       — Короче, девочки, тема такая: мне надо как можно быстрее перестать материться. — Саша мигом засасывает свои спагетти и вытирает рот салфеткой.       — Вот тебе это зачем? — всё допытывается Викторовна. — Это что, такая большая для тебя проблема?       — Для меня — да. Я себя давно поймала на мысли, что я не могу без матов связывать слова и выражать свои эмоции без матов тоже не могу. Считаю, что как руководителю организации, мне недопустимо так разговаривать.       Женщины переглянулись. Пять лет материлась, управляя рынком, как вдруг с какого-то перепугу ей резко приспичило поработать над своей речью.       — Рынок же развивается, — объясняет Саша, почему ей это нужно. — Это при Николаевиче мы сидели в жопе. А сейчас с нами много кто хочет сотрудничать, много крупных компаний к нам на территорию просятся. Например, «Тачки» хотят у нас прокат автомобилей запустить, ближе к весне. Марина, ты же в курсе? — Та кивает, доедая свой гороховый супчик.       — А «Максим» — служба такси? Тоже же к нам хотели?       — Нахуй мне эти таксисты здесь нужны?! Они все ушлые такие, — Саша загибает пальцы: — Шиномонтаж им бесплатно сделай, запчасти в долг дай, в тёплый гараж зимой запусти, аренду толком не платят… Нахуй! — махнула рукой. — Я с таксистами связываться не хочу. А с «Тачками» нам очень выгодно будет сотрудничать, потому что они нам увеличат продажи запчастей по-любому.       — И не только запчастей, — добавляет Марина Игоревна.       — Конечно. От того, что они здесь появятся, всем на рынке будет плюс. От них на прошлой неделе приезжал управляющий, посмотреть место под прокат. Я его по рынку веду, показываю на объекты и говорю: «Вот эту хуйню мы, если надо, снесём! Вот ту хуйню, если надо, пристроим!» — Саша усмехается. — Не слышу от него ответной реакции, поворачиваюсь, а он на меня смотрит взглядом таким… слегка прихуевшим. Он, девочки, охуел от моей речи. Сам в пиджачке, в галстучке, весь солидный такой, не матерится. Я чё-т рядом с ним впервые себя как-то неловко почувствовала. Мне впервые самой неприятно стало от своих слов. Не-не, у меня маты сильно прям въелись в мою речь. Мне надо срочно что-то с этим делать. Я уже и по телефону с организациями разговаривать без матов не могу. В прошлый раз, Лина, ты помнишь, как я звонила на телефонку? — Лина смеётся, вспомнив этот случай. — Звоню, спрашиваю: «Почему у нас по основным номерам отключение?» Они: «У вас долг». Я говорю: «Мы в прошлом месяце все долги закрыли». Они: «У нас с этого месяца повышение тарифов на стационарных номерах». Я говорю: «Вы заебали». Она — девушка эта оператор: «Что Вы сказали?» Я: «Всё понятно, до свидания».       Женщины смеются, Саша — нет. Улыбка и смех редкие гости на её лице. Даже если она рассказывает что-то смешное или ей самой смешно от чего-то, она не всегда это показывает.       — А что психолог? — Женщины возвращают Сашу к первоначальной теме разговора. — О чём вы вчера с ней говорили?       — Да там мамаши же одни были. О проблемах воспитания детей говорили. Одна тучная мамаша по ходу туда только пожрать пришла. Перед ней вот такая тарелка большущая с печеньем стояла, — Саша образно показывает размер тарелки, — для создания уютной дружественной атмосферы. И вот эта мамаша все полтора часа к этой тарелке тянулась. — Тут Саша меняет голос, делая его более тонким, слабым и протяжным, имитируя женщину, о которой она рассказывает: «Мой сын не хочет делать уроки. Он всё время сидит, играет в телефоне. Я не знаю, что делать. Как его от телефона отучить». А сама всё печенье сожрала. Одна! — Женщины смеются. Саша всегда интересно рассказывает, эмоционально, вживаясь в роль того, о ком она рассказывает. — Нет, ну если ты сама кушаешь и остановиться не можешь, пока всё печенье не сожрёшь, то ты каким образом сына своего собираешься останавливать? Как ты хочешь, чтобы сын перестал сидеть в телефоне, если сама не можешь отказать себе в чём-то? Банально, хотя бы в том, чтобы печенье оставить для других. Это же не для тебя одной тарелку поставили!       — И что психолог ей сказала?       — Да, она говорит, сейчас дети пошли очень слабовольные. Нужно найти вашему сыну какое-то хобби, чтобы ему было интереснее, чем играть в телефоне. Запишите его на спортивную секцию или на кружок, какой ему нравится. — Потом Саша говорит уже от себя: — С кружками и секциями они уже давным давно опоздали. Ребёнку зачем ходить на какой-то кружок, когда у него телефон есть? Записывать на кружок нужно до того, как у ребёнка сформировалась привычка залипать в телефоне. Теперь уже никакая секция, никакой кружок не заинтересует его сильнее, чем телефон. Остаётся вариант использовать этот телефон как мотиватор: вот сделаешь уроки, получишь за них хорошую оценку — тогда получишь телефон, не сделаешь, или сделаешь плохо — не получишь. Телефон для нынешнего поколения детей — это очень сильный мотиватор. Я думаю, что только так можно замотивировать своего ребёнка, чтобы он учился. Потом другая мамаша пожаловалась, что её восьмилетний сынок, вдруг, стал материться.       — О, это уже вопрос поближе к твоей теме.       — Да-да. Психолог её спрашивает: «У вас в семье кто-нибудь ещё матерится, кроме сына? Может, в семье ему кто-то подаёт дурной пример?» Мамаша такая руки в боки (Саша меняет голос, делая его напористым и громким, как у колхозницы): «Нет, это в школе он материться научился! Это в школе ему дурной пример подают! Вот не зря говорят: с кем поведёшься, от того и наберёшься! В школе все его одноклассники матерятся, а дома у меня только один муж матерится, но он же взрослый человек! Он же только дома матерится, а в общественных местах он себя контролирует!» — Женщины смеются над глупостью той родительницы. — Я сижу, молчу и думаю: «Блядь, зачем я сюда пришла?» Потом, почти уже в самом конце и до меня очередь дошла. Я-то молчу, и она сама — психологиня эта, стала меня допрашивать: «Как Вас зовут?» Я говорю: «Александра». «Александра, а у Вас какая проблема?» А я сижу и понимаю, что меня уже нет никаких проблем, что у меня всё просто зашибись. — Женщины смеются. — Я ей говорю как есть, что я много матерюсь, а по занимаемой мною должности мне не позволительно так разговаривать; что я несколько раз пыталась работать над своей речью, но у меня никакого продвижения вперёд не получилось. Она такая говорит: «Вы знаете, Александра, если Вы несколько раз пытались, но ничего не получилось, то скорее всего, это идёт у Вас из детства»…       — А они все так говорят, — перебила Надежда Викторовна.       — Да-да. Мой папа психолог же тоже. И он тоже так говорит.       — И что он говорит?       — Говорит, что я с детства обижена на мать, и эта обида у меня выливается в матерщину. Мать и матерщина — это однокоренные слова, если вы не знали. Когда ты говоришь матом, то говоришь прямиком на свою мать. То есть, когда я матерюсь, я этим самым оскорбляю свою мать. А вообще, если копнуть поглубже в историю, первоначально матерщина задумывалась, чтобы хулить Бога и Деву Марию — Его Мать. То есть матерщина — это язык богохульников и сатанистов. Церковь прямо говорит, что мат — это молитва дьяволу.       — Церковь? Ты что, в Бога веришь? — У женщин такие глаза, как будто Саша сказала что-то из ряда вон выходящее, сморозила какую-то дичь.       — Ну а куда я денусь, когда у меня папа священник? Верю конечно. В церковь не хожу, но в душе в Бога верю.       — Ого! У тебя отец и священник ещё оказывается? А я не знала! — говорит Надежда Викторовна. — Я знала, что он у тебя психиатр и всё.       — По профессии он психиатр-нарколог. Священный сан он намного позже принял.       — Получается, что отец у тебя священник, а мама кто?       — Да алкашка она конченная. — Саша махнула рукой и посмотрела куда-то в сторону. Было видно, что ей неприятно вспоминать о матери.       — Подожди-ка, я чё-т не догоняю, — говорит Марина Игоревна. — Как алкашка, если её муж — священник? Или они развелись?       — Да они вообще друг друга не знают. Ни разу друг друга даже не видели. — Неожиданно выдаёт Саша. — Отец же мне не родной, не кровный. Он меня удочерил же. Марин, ты что не знала?       — Неа, я не знала.       Саша кладёт руки за голову, смотрит немного в потолок и начинает посвящать Марину Игоревну в подробности своего детства. Делала она это уже не раз, судя по реакции Лины и Надежды Викторовны, которые спокойно сидели и ели, а значит всё знали.       — Эта женщина, которая моя мать называется, она всю жизнь бухала. Папашу своего я вообще не знаю. Мамаша большую часть жизни провела в пьяном угаре. То есть она не помнит, с кем и когда она трахалась. Я всё своё детство росла на улице с такими же, как я — детьми алкашей и наркоманов. С детьми из неблагополучных семей, в общем. А потом развал СССР, преступность, безработица, разруха, тотальный похуизм, когда всем на тебя насрать. Дети совсем маленькие бродят по улицам, грязные, рваные; лазают по мусорным бакам, как бродячие собаки, и всем, в том числе и государству, было наплевать. Естественный отбор, блядь, был. Выживал наиболее приспособленный. Меня несколько раз менты отлавливали и отправляли в детдом, но я оттуда сбегала постоянно. — Саша коротко смеётся. Ей смешно вспоминать, как её ловили и как она сбегала из детдома. — Когда мне лет 12-13 уже было, меня поставили на учёт в ПДН, а там мой, тогда ещё будущий отец работал с трудными подростками: наркоманами, алкашами, хулиганьём и прочими. Меня раз к нему привезли, второй привезли, а на третий он мне говорит: «Тебе не надоело так жить? Когда надоест, приходи ко мне, я тебя заберу к себе». Ну у меня губа не дура, я сразу такая: «Хорошо. Забирай меня, дяденька, я буду у тебя жить». Ну он и забрал, взял надо мной опеку и всё — я стала его ребёнком.       Марина Игоревна сидела, раскрыв рот, и слушала Сашин рассказ как сказку. А это и правда было похоже на сказку. Разве в жизни так бывает, как она рассказывает?       — А он был женат уже на тот момент?       — Да. У них уже своих двое детей было. Мама рано умерла от онкологии. Моя мама. А не та, которая тётка-алкашка.       — То есть ты приёмных родителей сразу полюбила? Мама, папа их называть сразу стала, да?       — Да, — отвечает Саша, будто это само собой разумеющееся и ничего в этом сложного нет — называть мамой и папой чужих людей, когда тебе самой уже 13 лет. — Марин, если б тебя вытащили из того дерьмища, в котором я росла, ты б тоже стала первого встречного мамой-папой называть.       — Мда… Интересная история… — Тишина. — Ну так, а что тебе посоветовал психолог? Как тебе с матом-то бороться?       — Да ничего она мне не сказала. Время на мне закончилось, как всегда. Сказала, что на следующей встрече это со мной обсудит.       — Пойдёшь? На следующую встречу.       — Нет, конечно. Я ж просто из любопытства ходила. Она ж мне то же самое сказала, что и все психологи говорят. Ничего нового. — Саша берёт зубочистку.       — Знаешь, что нужно сделать? — Вдруг рождается идея у Надежды Викторовны. — Тебе нужно окружить себя людьми, которые не матерятся. Вот я, например, когда бросала курить, я старалась не общаться с теми, которые курят, чтобы меня не тянуло курить. Это, кстати, очень помогло: я уже два месяца как не курю. Может, и тебе так же сделать: больше общаться с теми, кто не матерится.       — Да-а? — оживает Саша. — А где я таких найду, которые не матерятся? Я тебе со всего рынка могу десяток людей найти, кто не курит и ни одного не найду, который не матерится. Весь рынок же матерится и ты в том числе. Ты такая, Надя, странная. А давай сперва ты перестанешь материться, а потом я? Давай?       — Так я вообще же не матерюсь, — уверенно заявляет Викторовна, а Саша вытаскивает зубочистку изо рта и широкими глазами смотрит на неё не моргая. — Я только в вагончике матерюсь с мужиками, но ты же там не сидишь, не слушаешь. — Саша ещё сильнее выпучивает на неё глаза, мол «женщина, ты ничего не перепутала? Тебе может напомнить?»       — Зато ты на фитнесе постоянно материшься, — махнула Саша на неё рукой и снова сунула зубочистку в рот. — Самая заядлая среди нас материшинница. Сиди, помалкивай так-что.       — На фитнесе не считается, — оправдывается Викторовна. — Эти твои тренировки без матюков невозможно выдержать.       — Ха-ха-хах, — Саша воспринимает это как комплимент.       — Лина вот у нас совсем не матерится, — напоминает Саше Марина Игоревна.       — И Денис не матерится! — вдруг вспоминает Лина и поворачивается к Саше лицом.       — Денис? — Саша задумчиво погрызает зубочистку и прищуривается. — Да Денис быстрее от меня научится матерится, чем я от него научусь не материться.       — Денис разве не матерится? — удивляется Надежда Викторовна, спрашивая Лину.       — Не-ет, — ещё раз подтверждает Лина, гордясь своим другом.       — Да, я кстати тоже не слышала, чтобы Денис матерился, — говорит Марина Игоревна. — Он всегда такой спокойный, такой приветливый, вежливый. — Она сжимает кулачки и делает ими жест, как будто хочет его потискать. — Такой лапочка прям. Ангелочек!       — Денис хороший мальчик, да, — Надежде Викторовне тоже он нравится. — Хороший, симпатичный мальчик, правда? — улыбается и смотрит на Сашу. Ждёт, чтобы она тоже это подтвердила.       Саша делает серьёзное лицо (а оно у неё и так всегда серьёзное), вытаскивает зубочистку изо рта, чтобы сказать:       — Да, хороший! И что? Я должна за него замуж теперь выйти? Ты меня сватаешь, что ли? Я что-то не поняла, — сверлит её грозным пристальным взглядом.       — Ах-ха-ха! Почему сразу сватаю? — Женщины смеются.       — Правильно, не надо мне никого сватать! Не нужен мне никакой мужик! Я сама себе мужик, — добавляет чуть потише и встаёт из-за стола. — Поели? Всё, пиздуйте давайте отсюда! У меня там Денис сидит не кормленный, — присвистывая, помахивает рукой в сторону выхода с кухни, прогоняя женщин.       Те хохочут и расходятся. Саша заходит в кабинет и говорит Денису:       — Иди поешь. Они ушли.       Надо же, всё-таки заботится о нём. Денис, хоть был не особо голодным, не стал с ней спорить. Если она говорит идти поесть, значит нужно идти.       — Шоколадку хочешь? — неожиданно предлагает ему, когда он уже собирается выйти.       Когда борец со сладостями тайно подкармливает тебя тортиками и шоколадками — это выглядит забавно.       — На, держи шоколадку — чай попьёшь. — Она достаёт из своей вполне дамской сумочки плитку шоколада и суёт ему в руку.       Денис, смущённо улыбаясь, благодарит её и уходит. Он никогда не отвечает «хочу», когда она его спрашивает, хочет ли он шоколадку. Он вообще ничего не отвечает, а только кивает, и она по глазам его видит, что «хочет». А иногда её раздражало, когда он молчал или слишком тянул с ответом. Она в таком случае говорила: «Не хочешь — не надо!» — и возвращала шоколадку обратно в сумочку. Её шоколад, тот, который она достаёт из сумочки, он почему-то намного вкуснее, чем точно такой же, который Денис покупает в магазине. Почему?       Денис разворачивает обёртку и видит, что плитка надкусана. Съедена примерно на треть. Да, иногда Саша отдавала ему свои уже початые плитки, что ни её, ни Дениса абсолютно не смущало. Что интересного было в этой плитке — так это то, что она была не отломлена, а откусана. Отчётливо видны отпечатки зубов. Саша её в прямом смысле грызла зубами. Если бы вам дали погрызенную шоколадку, вы бы стали её есть? Денис закрыл глаза и несколько раз провёл кончиком языка по линии следов от ЕЁ зубов. Ближе к откусанному краю, рисунок на плитке размыт и смазан. Это значит, что на него попадала ЕЁ слюна, и он таял. Денис берёт в рот самый удобный початый краюшек плитки и начинает посасывать. Для чего он это делает — не понимает. Просто очень захотелось это сделать. Главное, чтобы никто не увидел, как он это делает.