Трещащие нити нервов

Заун к ночи расцветал неоном и горел всеми огнями, коптил открытыми котлами и гремел от рева, музыки и воплей до самого рассвета. В Пилтовере все было иначе. Чистый голубоватый свет от хекстековых машин доносился откуда-то сверху, приглушая мерцание звезд, но ниже, особенно в жилых кварталах, все было тихо и бледно: не помогали даже ряды фонарей. «А сколько вообще времени?..» — пошатываясь от усталости, Вай поднялась на крыльцо особняка Кирамманнов. Окна выглядели темными и неживыми. Неужели Тобиас лег, не дождавшись Кейтлин? Не может быть. А если Кейтлин уже пришла — разве она не могла дождаться возвращения Вай? «Я же всегда ее жду...» Не сразу отыскав ключи, Вай толкнула тяжелую дверь и вошла в темную прихожую. Задела железную подставку для зонтов, чертыхнулась на грохот. Вжала голову в плечи, прислушалась к тишине в доме. Никто не проснулся — ну, или не подал виду. Вай прокралась в ванную. Отмывшись и переодевшись, она наскоро запахнулась в халат, пригладила волосы и поспешила в их с Кейтлин спальню. — Кексик, ты тут? — позвала Вай шепотом, приоткрывая дверь. В ответ — ни звука. Однажды какую-то тепловую трубу, спускавшуюся из Пилтовера в Заун, прорвало. Дело было зимой, и пока где-то фонтанировал исходивший паром кипяток, в Последней Капле и на ближайших улочках стоял зверский холод. Оказывается, их район приникал как раз к этой трубе. Вай с тех дней запомнила немного. Плохие вещи вытирались из памяти, не оставляя следов, — такая вот у нее особенность. Странные были деньки. Паудер — тощая, нет ни жира, ни мышц, чтобы греть, сворачивалась в калачик лицом к стене и все время спала — так, говорила, холода не замечаешь. А Вандер пугал — если уснуть от мороза, можно и не проснуться. Вай постоянно тормошила Паудер. Тогда-то она и обратила внимание на странное, маленькое чудо. Ей-то самой было на него плевать. Но малявке, подумала тогда Вай, должно понравиться: — Эй, Пау-Пау, гляди! Морозный паук наплевал паутину нам на окно… Не спи, а то растает! Изморозь — так она называлась. Прихотливый узор из завитков ледяных иголок, ощетинившихся морозных колючек, которые стремительно — в какие-то мгновения — затягивают все окно… Примерно так себя почувствовала Вай. Она только на секунду подумала — что, если Кейтлин просто нет в спальне? Что, если она ночует где-то еще? С кем-то еще? И от этой мимолетной — не дольше мгновения — мысли изнутри все покрылось этими колючими ледяными иглами. «У меня был кое–кто…» «Это неважно!» Неважно было тогда. Когда от любви крышу рвало обеим, и Вай так и не узнала даже, как этого кое-кого зовут. А теперь… Она открыла дверь чуть шире, позволяя тусклому свету из коридора плеснуть в спальню, через ковер до самой кровати, на смятое одеяло… и на Кейтлин: лежит на спине, откинув руку на подушку, запутавшись пальцами в собственных волосах. Изморозь растаяла так же быстро, как появлялась — под первым потоками тепла ледяное и острое разлилось талой водой и звонкой капелью. Вай метнулась через всю комнату, валясь на кровать и хватая спавшую Кейтлин, обнимая за плечи и засыпа́я поцелуями ее лицо — судорожно, не разбирая, куда целует. — Кексик, я так по тебе соскучилась!.. — Вай! Кейтлин села на кровати и толкнула Вай в плечо. Болезненно щурясь на свет из коридора, она прикрыла глаза ладонью. — Обязательно было меня будить?! Вверх — вниз. Как маятники в паровых машинах. Горячо — холодно. Была такая забава у надзирателей в тюрьме — менять температуру воды, пока заключенный моется в душе. — Извини, — пробормотала Вай. Отчего-то стало неприятно от того, как неплотно запахнут халат на груди. Торопливо стянув его края, она снова попыталась придвинуться к Кейтлин. — Извини, я что-то не подумала. Просто так соскучилась по тебе за эти три дня… Там такое было дело, я тебе завтра утром обязательно расскажу… — Ну конечно! — Кейтлин закатила глаза, потом снова взглянула — искоса, будто не хотела видеть. Губы поджаты и брегливо перекошены. Брови нахмурены. Вся напряженная, острая, угловатая — был бы мех, как у кошки, уже шаром бы распушилась. — Я не подумала, — предприняла отчаянную попытку Вай. — Ну извини меня… Она снова попыталась приобнять Кейтлин. Вечер — ай, да что там, ночь! — ведь еще можно спасти. Осторожно уложить на подушки. Накрыть одеялом. Закрыть дверь и уснуть в обнимку, как часто бывало, когда от дел шла кругом голова… — Прекрати! — голос Кейтлин неприятно резанул по ушам. — Ты можешь прекратить меня все время хватать?! Вай уронила руки на колени и коротко вздохнула. — Кейт, — слова застряли в горле. Ей не нравился взгляд Кейтлин. Она очень давно так не смотрела. — Слушай, я больше не могу. Ты от меня уже неделю шарахаешься. Черт, да я ведь бешу тебя! Так тоже бывает. Как едва тлеющие угли вдруг разгораются под дыханием мехов в кузне молотобойца. — Кейт, думаешь, я не понимаю? Не видела никогда, как это бывает? — слова толкались во рту, им не хватало места — слишком многое надо было сказать, да запала могло не хватить. — Да таких историй в Зауне пруд пруди, и в Пилтовере точно так же! У всех одно, от девочек мадам Баббеты до ваших холеных академиков! Сначала наглядеться друг на друга не могут, а потом начинается — «не слюнявь, на ухо не дыши, руки убери, бесишь, видеть тебя не могу»! Не успела. Не договорила. Ком встал в горле, глаза защипало. Это с кем другим гнева хватало, чтобы высушить слезы. А с Паудер и Кейтлин — с ними это слезы тушили огонь. — Если ты меня разлюбила, — Вай сглотнула и злобно провела кулаком по щеке, смахивая слезы — чтобы не текли позорно, не чертили эти влажные, как улиточный след, дорожки. — Скажи уже прямо! Я уйду обратно на Линии, мне ваш вонючий Пилтовер даром не сдался без тебя! — Ох, Вай… «А может, она еще сама не поняла? Уже давно разлюбила, но осознать не могла, а я ей глаза открыла?» — подумала Вай, глядя в растерянное, будто вытянувшееся лицо Кейтлин. А потом произошло что-то странное. Не то, чего она ожидала — хотя сама бы сделала точно так же. Кейтлин подалась вперед и обняла ее за плечи, стиснув так сильно, что стало трудно дышать. — Вай, нет, — сквозь халат хорошо чувствовалось, как пальцы Кейтлин сжимаются на лопатках. — Вообще нет, ни капли, совершенно. — А что это тогда? — Вай попыталась отстраниться, и Кейтлин с запозданием, но все же разжала объятие. — Я понимаю, ну не всегда хочется чего-то большего, но обняться? Поговорить? С каких пор тебе вообще мои объятия противны?! — Они не противны, — Кейтлин нахмурилась. — Вай, я просто ужасно устала. — Я тоже устала как собака! Но я всю дорогу до дома думала, как приду и уткнусь в тебя! Зароюсь носом в грудь, и мне сразу же станет легче. Я тебя любая люблю: живая, усталая, полудохлая. А ты на меня смотреть последние дни не можешь. Вай прикусила язык, но поздно — она жаловалась и обвиняла, почти причитала. Ну и позорище… Будто можно вернуть любовь жалобами! — Я не знаю! — Кейтлин обхватила себя за плечи. — Я не знаю, у меня тоже обычно так. Но сейчас… — Но сейчас тебе от меня противно, верно? — Неправда! Но сейчас я не просто устала — ну, не как устаешь после тренировки или трехчасовой игры в шахматы. Мне целый день надо терпеть людей, от которых меня тошнит. Я целыми днями узнаю́, что все, с кем я работала, кого уважала — просто продажные мерзавцы. Я прихожу домой, и мне хочется смыть с себя день, как мазут. А он не смывается! Кейтлин вздохнула и приложила пальцы к вискам, массируя. — Я правда не знаю, как это назвать — про такое чувство не пишут в книгах, во всяком случае в тех, которые лежат у нас в библиотеке. Но я чувствую, будто у меня под кожей — колючки чертополоха, каждая клеточка тела напряженная и ощетинившаяся. Мне хочется побыть одной, пока они не свернутся и не спрячут колючки. А когда ты меня касаешься, будишь, когда защемляешь мне волосы — в прошлый раз, когда я на тебя накричала, это было из-за волос! — эти шипы становятся как рыба-шар. Распухают и колются. — Ты слишком много читаешь, — пробормотала Вай. Речь Кейтлин оглушила ее, как удар в висок. — Я знаю, это звучит бредово! — Кейтлин вытянулась всем телом и наклонилась к Вай. — Но так и есть. Я клянусь тебе. Я… Я… Она закусила губу и опустила глаза, шумно вздохнула. Ее длинные, тонкие пальцы — пальцы леди, которые всегда безумно нравились Вай, — нервно перебирали складки ночной рубахи. Она искала слов, но, кажется, не находила. — Значит, ты меня все еще любишь? — помогла ей Вай. — О боже, ну конечно! — Так любишь, что за три дня, пока меня не было, ни разу не почесалась узнать — что я, где я? — Вайолет! — Кейтлин на миг задохнулась от возмущения. — Во-первых, я знала, что ты на задании. Во-вторых, я посылала миротворца узнать, где ты и как ты, но он тебя не нашел. А когда от тебя пришел запрос через пневмопочту, я как раз была в Храме Справедливости и сразу же отправила тебе сообщение. Я волновалась, но ты не ответила! Кейтлин закусила губу и опустила глаза. Перевела дух. И продолжила: — Я ужасно тебя люблю, и буду любить, даже если меня доведут до белого каления. Даже если всех остальных захочется поставить к стенке, и… Кейтлин оборвалась на полуслове — метнулась к Вай, обняла ее, покачиваясь вперед и назад, уткнулась лицом в шею и шумно выдохнула. — Если из всего мира мне нужно оставить кого-то одного, я бы хотела, чтобы это была ты. Даже когда я злая и мерзкая… Пусть ты будешь рядом. Пожалуйста, Вай… Я не хотела тебя обидеть, я почему-то не подумала, что тебе будет так от этого неприятно… Вай, все хорошо? Ты меня простишь? «И что мне ей ответить?» Вай подняла руку, задержала ее на мгновение в воздухе. А потом слегка похлопала Кейтлин по лопаткам — и обняла изо всех сил в ответ. — С чего ты решила, что я на тебя обижаюсь, кексик? Я просто перепугалась до жути, что ты надумала от меня избавиться. — Я буду себя сдерживать, — торопливо пообещала Кейтлин. — И если колючки опять начнут раздуваться в рыбу-шар, спокойно тебя предупрежу, хорошо? Мол, мне надо побыть одной, иначе я сейчас взорвусь. Тебя это не обидит? — Нет конечно. Но знаешь, то что ты описала — так ведь поехать недолго, — Вай начала медленно заваливаться на бок, увлекая за собой и Кейтлин. — Тебе нужно в отпуск. Срочно. — Невозможно, — голос Кейтлин — мягкий, родной, виноватый, — будто лязгнул металлом. — Дело еще не закончено. — Да к черту дело! Мне твоя здоровая голова важнее. Тем более, я знаю кое-кого, кто давно без работы мается. *** — Посади его, — Кейтлин сложила руки на груди и посмотрела Севике прямо в глаза. — Чего? — Главу отдела снабжения, — Вай грохнула кипу документов на рабочий стол. — Как его там?.. Матто Девнсти. Облачко пыли поднялось с давно не мытого стола, пепельница подскочила и комочки пепла разлетелись во все стороны. По ощущениям Вай, в кипе было килограммов двадцать. — Это за которым ты последний месяц бегаешь? — Севика мрачно смахнула пепел под стол и недоверчиво оглядела кипу. — А почему не сами? — Мы в отпуск, — не дрогнув ни единым мускулом, откликнулась Кейтлин. — С моего заступления на службу к Миротворцам я не воспользовалась ни одним днем накопленных отпускных. Всего набралось семьдесят восемь дней. Согласно пункту номер пять, параграфа седьмого Трудовой Доктрины… — Понятно! — Севика злобно взмахнула плащом, прерывая от зубов отскакивающую речь Кейтлин. Прошлась большим пальцем по ребру бумажной башни. Вздохнула. — Все должно быть сделано законно? — Разумеется, — отрезала Кейтлин. — Но если вдруг что-то пойдет не так… Никто не будет обвинять советницу Севику. Первый раз же с таким делом работает, — добавила Вай. — А Кейт как вернется сделает щедрое пожертвование Зауну… Севика помолчала с десяток секунд, разглядывая то кипу документов, то вытянувшуюся по струнке Кейтлин, то прислонившуюся к столу Вай. Потом коротко ругнулась, затушила сигару и буркнула: — Валите уже. Все равно ему контрабанду толкать невыгодно — жмот. Получив согласие, они спокойно вышли из ее кабинета, чинно прошествовали до улицы. Там Вай осторожно сняла белую фуражку с головы Кейтлин, убрала заколку, стягивающую волосы той так, что вытягивало уголки глаз — сильнее, чем обычно. Кейтлин расстегнула верхнюю пуговицу тесного костюма. Они переглянулись. — Не переживай ты так, — Вай провела костяшкой указательного пальца по скуле Кейтлин — по горячей, заметно покрасневшей коже. — Все должны отдыхать. — Ты права, — вздохнула Кейтлин. Она подняла руку, собрала гладившую ладонь Вай и поднесла ее к губам, запечатлевая короткий крепкий поцелуй на костяшках. Стрелка маленьких часов на ее запястье вздрогнула и передвинулась на деление — пять вечера. — Мы уже опаздываем! — Да? Проклятье! Они взялись за руки и побежали во всю прыть до дома, где уже ждали собранные чемоданы. Их дирижабль покидал воздушную гавань через час.