Вдвоём.

Дома пахнет свежесваренным кофе, аромат которого в большей степени витает на кухни, лишь слегка распространяясь по квартире дальше. Он горячий, но в меру - не кислит, как если бы остыл, и не обжигает неприятно горло -, Нечаева потягивает его с удовольствием, которое с головой захлестывает. А еще на периферии она улавливает аромат свечей с корицей и яблоком и чего-то цветочного. Долго думать, чему принадлежат эти лёгкие, приятные обонянию нотки и не надо - новый парфюм Марты. Думать о квартире, как о доме - странно, но уже привычно так, что внутри все прогревается, как от горячего чая после долгих прогулок по улицам от одного только упоминания этого слова. И, пожалуй, в том есть - если не полностью, то наибольшая - часть заслуги одного человека - Марты. Ксюша за кофе в ожидании звонка Матвеевой вспоминает о том, как они жить вместе - вдвоём то есть - начали, и в воспоминаниях своих теряется. В тот день ярко светило мартовское солнце, а его лучи пробивались сквозь жалюзи на кухни, отчего Нечаева смешно щурила глаза и чихала. Выходило это так легко, до безумия забавно и почти по-детски, что Марта только после того, как вдоволь навеселилась подобной картине, насмеявшись до боли в животе, наконец, сжалилась над Ксюшей - привстала со стула и дернула за ползунок жалюзи. Ксюша кивнула в знак благодарности и отпила немного своего кофе. Хорошо. И не только от напитка, но и от общества Марты, с которой так встречаться пару раз в неделю безумно нравилось. Это было спокойно - никто ни к чему не принуждал, никто не ставил рамок. Не оговаривалось совершенно ничего, ни одна деталь их взаимодействия, но этого не требовалось, потому что, во-первых, обе знали о том, что это друг другу необходимо - проводить время вместе, во-вторых, выходило все само и как-то правильно. Они встречались в квартире Нечаевой, и Ксюша, спустя уже пять встреч, без слов в ладонь Марты вложила ключи. Посмотрела волчком - не тем, который напасть хочет, а тем, который боится. На грани, получается. Матвеева тогда угукнула, поняв, что объяснений ей давать не собираются, сразу убрала связку с ключами в карман своего пальто и на прощание поцеловала Ксюшу куда-то в скулу. Удивительно, конечно, но именно с Матвеевой Ксюше все-таки хотелось эти границы иметь, рамки так или иначе обусловить, чтобы на полных правах наслаждаться подобным спокойствием, и не два, не три раза в неделю. Круглосуточно желательно. От чая в кружке Марты исходил приятный аромат бергамота, который смешивался с Ксюшиным кофейным, и на кухне пахло как-то совсем вкусно. "Как будто дома" - пронеслось в мыслях Ксюши. Нечаева сомневалась и к шагу этому шла долго, думала, принималась анализировать, только вот сводилось все к одному: ей Марту от себя отпускать надолго - просто не хотелось. Она не знала, выйдет ли у них с Матвеевой адекватно делить одну жилплощадь на двоих, сможет ли она, Ксюша, мириться с таким - одно дело ведь сутки вместе провести, другое - неделя за неделей жить вместе, делить быт. Она раньше таких предложений не делала никому и никогда, и думала, что уже точно не станет - все ещё до прихода в её жизнь Матвеевой. С Мартой как-то иначе было, чем с другими, до неё. Внутри все переворачивалось от того, как с Матвеевой было по-человечески просто и хорошо. Нравилось все: от заумных обсуждений серьёзных вопросов до смеха со слезами на глазах от тупейших комедий, которые Нечаева раньше на дух не переносила. Марта, к слову, тоже, но, как оказалось, это было хорошим способом после тяжёлого дня отдохнуть - сесть и погрузиться в лёгкий, ничего особенного в себе не несущий, фильм, а потом оказаться под властью Ксюшиных губ. И целовалась Нечаева по-разному. Вначале как-то оствервенело, жутко по-собственнически, прикусывая губы практически до боли, мажуще, влажно и очень торопливо, а потом она темп сбавила, перестала зубы показывать - во всех смыслах этого слова - и показала то, что она и по-другому умела: ее губы были по ощущениям мягкими - Марта только тогда она поняла -, они изучающе, без чрезмерной напористости и грубости умели целовать так, что дыхание спирало похлеще, чем тогда, когда действительно кислорода катастрофически не хватало. Она проходилась языком по губам, пробовала, игралась. Нечаевой такого хотелось жуть, как, и с Матвеевой она себе это позволяла, спускала с поводка собственную нежность: - Мартиш, бедра, - У уха Марты раздавался глубокий низкий голос, его приятная хрипотца и тембр обволакивали Матвееву с головой, казалось, что он - везде. Что нотки его эхом отдаются от стен комнаты, приятно наполняя ту своими отзвуками. Губы спускались от уха, трепетали над шеей, окропляя каждый квадратный сантиметр кожи поцелуями-перышками, и будоражали в ней все, заставляли приятно переворачиваться, кружиться каждую полумертвую, оставшуюся после всех расприй среди руин пресловутую бабочку. Руки, которые исследовали каждый раз тело по-новой долго, неторопливо, сейчас проходились по талии, гладили. Марта после всех этих её касаний и слов сразу делала все так, как было сказано. Слушалась безукоснительно. Ксюша тоже потом покорной становилась, почти послушной. Она конечно, все ещё пыталась прикусывать собственные губы, чтобы через сиплые выдохи и редкие стоны степень зашкаливающих в ней чувств от крышесносных ощущений не показать, но Марта на это не ругалась, только ложилась сверху, тело к телу, и шептала ей в поцелуй: - Я знаю, что тебе хорошо и хочу это слышать. Устоять было невозможно, потому что даже голос Матвеевой заводил моментально, чего уж говорить про ощущение близости абсолютной, когда Ксюша чувствовала над собой горячее, слегка мокрое тело Марты. Нечаева сдавленно хнычила ей в ответ. С Мартой Ксюше, которую кошмары ночные мучили, гораздо легче спалось - и не от того, что растягивали её пару часов назад, доводили до просьб и до хрипов, что было и со многими партнёршами до. Все оттого, что Марта обнимала во сне и всегда холодным носом утыкалась ей в шею. В этом жесте Ксюша выцепляла свое собственное ощущение безопасности, комфорта и полной защищённости, обнимала её в ответ крепко, зарывалась лицом в кудри женщины, засыпая в окружении её аромата так. Спалось крепко и спокойно. Нечаевой было сложно объяснить, почему, но успокаивать Матвееву после внеочередной стычки с бывшим мужем было не неприятно. Она ведь раньше женских слез боялась, не выносила, всегда старалась при виде их смято сунуть пачку салфеток в руки и сразу поспешно ретироваться, пробубнив, не оборачиваясь, пару рядовых фраз, по типу "все будет хорошо". Но видеть, как тихо, стараясь не издавать лишних звуков, плачет Марта, и оставаться при этом в стороне было невозможно. Ксюша была рядом, стирала большими пальцами с ее щёк слезы, и все это было не так страшно. Она, на деле, больше боялась ранить неосторожностью жестов, боялась сказать что-то не так, чем стеснялась искренности и умения Марты плакать при ком-то. Сам факт того, что Ксюша в руках Марту держала и разговаривала с ней, пока Матвеевой легче не станет, не пугал и не отталкивал. Видеть всегда сильную Марту такой уязвимой в те моменты было сродни едва ли не самому большому откровению, и Ксюша ценила такую привилегию, дорожила тем, что Марта видеть позволяла ей.  Марте тоже хорошо было рядом с ней. Не так, как некогда с Димой или с Максимом - совсем-совсем иначе. Она, и без того нежная, становилась ещё более мягкой, практически шелковой рядом с Ксюшей. Марта с женщинами до Нечаевой не была ни разу. Ей все это не совсем понятным было, неблизким, но при этом и чем-то плохим никогда не казалось. Как-то не приходилось попросту, поэтому Матвеева и не знала, какого это, когда не мужские руки - крепкие от природы, набитые мускулами, массивные - к себе притягивают и обнимают бесцеремонно, а женские, в хватке которых, пусть они и слабее были - просто от того, что природа так распорядилась - не менее надёжно и спокойно становилось. С Нечаевой тепло было, спокойно, несмотря на всю ее угловатость, на всю её бескрайнюю тревожность и импульсивность. Потому что видно было в каждом Ксюшином жесте - она старается. Быть мягче. Быть осторожнее. Училась быть такой, чтобы Марте с ней было хорошо. И у неё получалось. Ксюша в её жизни появилась и показала, какого это, когда можно пить зеленый чай с молоком и разговаривать о чем-то личном, тайном, скрытом от всех окружающих; она научила не бояться осуждения, потому что в глазах у Ксюши всегда читалось бесприкословное принятие. Нечаева показала, как медленно, почти трогательно, можно пробежаться пальцами по изгибам тела, в каждом прикосновении отдавая всю нежность наряду с желанием; она показала, какого это, когда нависают над ней, балансируя на одной руке, и мурчат низко в ухо: "Мартиша, хорошая моя, ещё?"; Ксюша показала, как дают ролям закономерно сменяться, и Марта лицезрела уже от первого лица, как в пояснице перед ней выгибаются, сжимают в кулаке простынь и пальцам на встречу толкают бедра. И все это было так правильно, воспринималось так верно. Ксюша учила её всему быстро, показывая, как может быть по-другому, и душа Марты к ней сама тянулась, отвечала как-то инстинктивно, а тело - молнеиносно за ней следовало. Марта свою любовь проявляла осторожно, чтобы не спугнуть, но Нечаева - кажется, впервые за всю свою жизнь - и не пыталась испугаться. А если уж понимала, что что-то не по плану идёт, старалась просто поговорить. Для начала, с самой собой все остудить. Чаще всего, на этом этапе страх уступал самоконтролю, и становилось легче. Если нет, если не помогало, то она шепотом Марте признавалась: - Страшно мне, Март. Просто страшно. Матвеева знала, что посмотреть в глаза ей Ксюша сейчас не смогла бы, это слишком - достаточно факта того, что она вслух говорить начала, и на том прогресс, Марта знает. Нечаева спиной сидела - очень беззащитно, но она доверяла хотя бы в этом, показывала: смотри, при желании, если знать, куда бить, ты можешь нож всадить, или пакет на голову накинуть, или веревку на шею, или... Руки Марты обнимали бережно. Она просто садилась сзади, обхватывала и руками, и ногами - так должно быть легче. - Расскажешь, Ксенечка? И Ксюша, поняв здравой, не успевшей схватиться страхом, частью сознания, что ни нож, ни пакет, ни верёвка ей не светят, рассказывала. Говорила о том, что потерять Марту - страшно; даже потерять себя не кажется таким же ужасающим в перспективе, как Матвееву из вида своего упустить. Она говорила о том, что страх у неё впринципе по жизни всегда шел, как не борись - накатывает иногда, собака; как не убегай - настигает, валит на землю ударом тупым предметом по затылку, и забивает нещадно ногами. Марта обнимала крепче, старалась разговаривать с ней - хоть как-то, хоть какие-то признаки здравомыслия в виде простых "угу" по Нечаевой получая, потому что знала, что Ксюше сейчас говорить уже стало труднее - пусть ком в горле проглотит, проплачется. В то же время Нечаева с самой собой бороться принималась, в голове на повторе себе цедила: возьми себя в руки. Она дышала размеренно, старалась приступ переждать, пока Марта продолжала с ней говорить. Ксюшу отпускало. Матвеева же сама не настаивала на чем-то большем, всегда довольствовалась тем, что Ксюша могла ей дать, и это Нечаеву не то чтобы привлекало - её это водоворотом затянуло сразу за первые пару встреч. И вся простота Марты, вся её мягкость и нежность заставляла Ксюшу робеть с каждым разом сильнее и сильнее. Марта. Пять букв имени, которое стало не только первым месяцев весны, но и Ксюшиной собственной радостью, гарантом её спокойствия и психического равновесия. Практически весной, когда теплее на душе становится, когда приходит какая-то наивная вера в лучшее и светлое - с первыми лучами солнца. И она Марту все-таки хотела как можно ближе, Нечаева к ней всей душой, которая в ней была всю жизнь, оказывается, тянулась. - Ксень, ты тут? Нечаева услышала голос Марты, которая легко провела рукой возле её глаз. Ксюша сначала потупила  стеклянным взглядом, а после нервно усмехнулась: - Нет. Я - там. Марта понимающе кивнула. Она иногда тоже "не тут" пребывала, когда в мыслях собственных терялась. Ксюша вздохнула тогда пару раз, посжимала ручку своей кружки в руке, покрутила её и решилась окончательно. Она откашлялась и в своей манере скомканно сказала Матвеевой, когда та уже такси себе пыталась заказать: - Как-то неудобно, на два дома-то жить... Неудобно, - Ксюша выдохнула. Она слишком хорошо отдавала себе отчёт в том, что для неё, если быть уж совсем честной, вопрос стоял далеко не в неудобстве расположения их с Мартой квартир. Нечаева потянулась за мобильником и набрала своего водителя, чтобы Марта не мучилась с приложениями для такси и постоянным сбросом машины. Вдох. Снова выдох, - А переезжай-ка ты ко мне на квартиру, Мартиш. Марта сразу замялась, что-то неловко и бессвязано сказала в ответ - Ксюша даже не поняла, что именно. Сжала плечи. Страшно не было - было непривычно менять уже выверенный распорядок, то, что давно прижилось у них. С Ксюшей она вообще почему-то особенно не боялась - разве что, позволяла себе быть слабее и страхи свои показывать, но Ксюшу саму - нет, ни разу. Доверяла безоговорочно. Но сейчас предложение Нечаевой звучало, как рубеж. Как пересечь границы, после которой уже не получится ничего отменить, а просто играться с таким и пробовать на авось - не хотелось, поздно уже в такое вдаваться. У неё в жизни из той стабильности, о которой она мечтала до безумия, помимо работы и того, чтобы к Саше приезжать или, если совсем повезёт, к себе на выходные её забирать, была Ксюша. Постоянные с ней встречи, кофе, чаи, фильмы. Секс, но его можно было найти где угодно. У неё была Ксюша. Чёткое взаимодействие с ней. И терять его не было желания, даже если формат их взаимоотношений был не совсем идеален - на деле же, практически подходил. Матвеевой тоже нужно было время на то, чтоб решиться. Она прикусила тогда губу до железного привкуса во рту, нахмурила брови и все бегала глазами по Ксюше, которая статична была от и до, только моргала изредка. Нечаева напоминала волчицу, которая не смела дернуться с места и ожидала. Просто ожидала. - Ксень..., - Она, наконец, взяла себя в руки усилием воли, отложила телефон на стол, сделала глоток сладкого чёрного чая, помолчала с пару секунд - теперь все для того, чтобы дать себе чуть-чуть время на то, чтобы понять, не шутит ли Ксюша. В глазах нечаевских никакого намека на юмор не было, но не спросить все же Марта не могла, - А насколько твоё предложение серьёзно сейчас? Нечаева вздохнула. Знала ведь предельно, что это для Матвеевой действительно важно. Понимала, что после этого вопроса назад свернуть не получится. Но наравне с этим она четко для себя осознавала: ей и не хочется никуда сворачивать. Она сама предложила, и была в своём предложении уверена. Ксюша хмыкнула. - Готова вызвать фуру и таскать вместе с тобой все коробки, - Ксюша интонационно выделила последующие два слова, - со всеми твоими вещами. Если нужно, можно что-нибудь присмотреть в Леруа на квартиру. - Вместо признания, как ей это тоже важно - быть с ней ближе. Вдвоём. По-настоящему вдвоём. - Хорошо. - Сказала Марта, будто осознавая все до конца. И паузу выдерживала, во время которой думала: Ксюша правда решилась? - В Леруа? - Тихо спросила, только сейчас доходя до этой части фразы, - Да, нет, вроде. Меня и так все устраивает. - Ладно, - Нечаева пожала плечами, - Но заметки ради - оставь идейку. Может, что придумаешь - у тебя вкус-то получше моего будет. - Она криво усмехнулась и вмиг стала вновь серьёзнее, сжав между зубами мундуштук джула, - Так что ты думаешь насчёт... этого? - Ксюш, а ты хочешь прям жить вдвоём? Или просто съехаться? Марта говорила тихо, давая Ксюше последний шанс, чтобы отказаться от своей же идеи. Нечаева не захотела бы им воспользоваться, даже если бы Марта ещё один дала. Нет. Совсем другого Ксюша хотела. - Жить вдвоём. И Матвеева согласилась. Она действительно взяла, и перевезла к ней все свои вещи через пару дней. Они вместе разбирали те самые коробки, которые Ксюша и правда таскать ей помогала. Нечаева сказала: - Осваивайся, Мартиш, - Марта кивнула, - Как хочешь тут все обставляй. Хочешь, перестановку? Хочешь, даже ремонт сделаем? - Можно все расставить? - Робко спросила Матвеева, потупила взгляд смущенно, а Ксюша улыбнулась: - Нужно. Ты как тут жить-то будешь? Не в чемодане же. Марта кивнула еще раз. Логично, не в чемодане. Ремонта не требовалось, перестановки - тоже, поэтому Матвеева просто распределила по шкафам одежду, расставила ванные принадлежности, поставила пару новых кружек на кухне, застелила диван в гостиной привезенным пледом. Потом они вместе выставляли свечки по полочкам в каждой комнате. Вышло даже забавно, даже как-то по-семейному, что ли. - Очень.. мило. - Ксюша с еле заметным в карих глазах скепсисом осмотрела пару небольших коробочек с ароматическими свечами в разных баночках, - А ты их зажигаешь разом все, Мартиш? - Она правда не знала, она ведь свечи не покупала, не жгла, но чисто по логике решила, что для того, чтобы вся эта феерия запаха была ярче, надо все вместе зажигать. - Нет, - Марта улыбнулась, подала одну свечку Ксюше, чтобы та её на полочку поставила, - Зачем же ароматы смешивать, Ксень... - А они ещё и разные у тебя? - Ксюша даже удивилась, покрутила в руках баночку, принюхалась, - Лаванда? - Угу. - Марта бросила взгляд на Ксюшу, которая уже пыталась примерить ориентировочное местоположение свечки на полочке, даже отходила, смотрела издалека, стараясь чтобы было как-то красиво. Выходило, если честно, немного криво, но ничего, она еще научится. Её Марта научит, - Конечно, разные... Вот, карамельная, с ароматом апельсина и корицы, с кокосом, - перечисляла Марта и показывала, каждую открывала, протягивала Ксюше, давала время на то, чтобы та понюхать успела и дожидалась, пока Нечаева оценит аромат легким кивком, улыбкой или чихом, - вот ещё, с печеньем. - С печеньем..., - Повторила за Мартой Ксюша, и долго держала баночку в руках, не переходя к следующей, - Вкусно, Мартиш. Даже испечь захотелось. Марта тепло-тепло улыбнулась её попыткам в нежность, завела прядь нечаевских волос за ухо и легко поцеловала в уголок губ. Кивнула ей: - Испечем. Свечку поставили. И все остальные тоже нашли свои места на полках. Ксюша потом долго ходила и осматривалась, не узнавая собственного жилища - преобразилось все за часы, стало каким-то более обжитым, уютным. Когда Ксюша увидела, как Марта в вязаном кардигане на одну футболку заваривала им на кухне чай, она поняла, что теперь это не просто её квартира. Это их дом. И она каждый раз этому тихо-тихо, почти до слез, радовалась этому простому факту: у неё есть дом. У них есть дом. Их общий. Ксюша и сейчас пребывает в робкой радости, едва ли не хлопает в ладоши и не визжит, когда Матвеева - нет, Марта - говорит ей по телефону: - Оставайся дома. Я сама приеду, ну зачем ты, Ксень? Нечаева не слушает попыток женщины оставить её дома, а лишь прикрывает глаза, немного улыбается самой себе и морщит нос. - Оставаться где? - И Ксюша по-детски задерживает дыхание в ожидании ответа. - Дома. "Дома". Раньше такового не имелось - только апартаменты в центре Москвы, а теперь вот, есть. Она после долгого времени, в течение которого собственные четыре стены воспринимались лишь, как ночлег какой-то, нашла этот дом. Она не купила его за баснословные деньги, а, видимо, наконец, выстрадала и обрела, потому что бесценно такое, и ни под какие цифры это ощущение безопасности и комфорта загнать невозможно было. Быть "Дома"  - это про кофе с утра, про зажженные по вечерам свечи с потрескивающими фитилями, про Марту, тихо устроившуюся, на коленях, про абсолютное спокойствие и безмерный уют. И то утро, когда её квартира стала, наконец, их домом, Ксюша благодарит и по сей день. Через пару секунд мечтаний, Нечаеву окликает Марта: - Ксеньч? - И Ксюша все-таки от оцепенения отходит, возвращается в реальность и обнаруживает себя в прихожей, уже одетой в пальто. Она взмахивает головой и ворчливо бубнит в трубку: - Затем, чтоб ты по морозу не шлялась, Мартиш. Все. Люблю. - Нечаева зажимает телефон между ухом и плечом, пока ищет ключи, - Связь. *** Марта. Нечаева самой себе улыбается робко: у неё ведь даже имя весеннее, почти по-тёплому ощущаемое там, где на уровне физиологии зарождается звук. Марта. Имя её, как синоним к слову "счастье". Нечаева раньше с таким не была знакома так, как хотелось бы ей. Она не думала, что когда-нибудь будет о ком-то действительно заботиться. Пусть местами грубовато, неумело, шероховато, но именно, что заботиться. Не судорожно думать, метаться нервно и, сгорая от ярости, прикрывать чей-то зад, исправлять чужие ошибки, как она привыкла на работе делать, а проявлять внимание, нежность, чуткость. Больше - Ксюша не предполагала, что по-настоящему захочет этого - заботы. И к себе, и к другому. Но с Мартой это все кажется необходимостью, чем-то естественным и нужным им обеим. Сначала, правда, казалось, что только Марте такое надо было, и Ксюша была просто не против подыграть, но когда попробовала - тут же поняла, что и ей, оказывается, всегда такое было, как минимум, дорого и ценно. Приятно. Близко. Ей понравилось. Марта. Она, вероятно, и есть её персональное весеннее солнце - то самое, о котором она читала. То самое, с участием которого смотрела когда-то фильмы и считала их абсолютно-безбожным замечательным вымыслом. Ксюшу Марту видит тем самым счастьем, о котором ей когда-то говорили ядовитые языки: - Счастья у тебя в жизни нет, Нечаева. Вот и злая такая. Ну, как же нет, если вот оно, счастье это. Рядом совсем. Оказывается, счастье на вкус нежное, как молочная, чуть сладковатая, пена в кофе, которую ей взбивала Марта; по ощущениям счастье выходит мягким-мягким, как её собственные поцелуи и касания рук, как раскиданные по подушке вьющиеся от природы волосы Марты, которые Ксюше безмерно полюбилось пропускать сквозь пальцы. И она рядом - это тоже счастье. Совсем-совсем близко Марта. И даже если они обе в работе своей закапываются, выстраивая каждая в своей небольшой обители - Нечаева - в кабинете, Марта - на кухне - всегда можно подойти и дотронуться, куснуть слегка в загривок и получить в ответ смешок; можно обнять неумело, положив подбородок на плечо, можно сердце свое - ранее небрежное и непутевое - открыть без мысли, что ей чуждо это все и страшно. Страшно - может быть, с этим работать ещё предстоит, но прогресс уже на лицо. Но почему же чуждо? Совсем нет, ей в большую радость оказывается часами сидеть и ждать Матвееву у неё в конторе, подначивать к скорому уходу домой смешными, деланно-большими печальными глазками и бровками, сложенными домиком; ей совсем не кажется чуждым слушать откровения Марты, отвечая на них тем же. Сердце ведь тоже оказывается не холодным, как она раньше сама про себя думала и подозревала, и оно бьётся, оно горячее в ней совсем. И сама Ксюша, в которой мышца эта заигрывается, ритм свой отбивает и кровь качает, этой любви не чурается. Может быть, оттого, что она и есть - любовь, а Марта умело ей об этом напомнила, донести смогла? Вероятно, так и есть. М а р т а  Ксюша эксперементирует с чужим именем. Повторяет вслух, шепотом, про себя, пробует его с разными интонациями, с разным положением гортани, с вопросом или без. Она играется с его вариациями: Марта. Мартеша. Мартиша. И смеётся про себя: глупо, как же это все глупо. Но так хорошо, так нравится в эту беззаботность впадать, что она себя не ступорит, по рукам не бьёт, и продолжает. - Марти-иш, - лениво тянет Нечаева и бесстыдно закидывает ноги на стол, - Тебя сегодня откуда и ко скольким забирать? Матвеева жарит пельмени. На завтрак. Все пошло исключительно от того, что Ксюше нравятся пельмени на завтрак, обед и ужин, а Марте - нравится, когда Ксюша счастливо улыбается, уплетая любимое блюдо. Нечаева, правда, сначала рукой ей махала, цокала, говорила: да не парься, Мартиш, давай просто закажем. ну, или сварим - быстрее будет. А Матвеевой не хотелось так - просто. Ей не хотелось быстрее. Она не желала просто отделаться. Ей хотелось подольше, хотелось "запариться" и приложить усилия к тому, чтобы позаботиться о Ксюше: найти другие рецепты и всевозможные варианты приготовления её излюбленных пельменей, лепить их вручную, экспериментировать с соусами, и потому все нечаевские попытки противиться, увы, не выходили - Нечаевой приходилось - это было не то чтобы сложно - смиряться. Смиряться с тем, что Марта умела любить так, как пока что не умела она. На деле, Ксюша на себя наговаривала и, скорее, только ошибочно думала, что не умела она так же, как Марта. Может, не точь-в-точь, конечно, но она умела. Ксюша ведь каждый день доказывала, как минимум, себе самой, что она учится со скоростью света и навыки свои в этом непростом деле совершенствует в каждой новой фразе и в каждой новом жесте. - Я сегодня к Саше поеду. Нечаева напрягается сразу. Встаёт из-за стола и медленно, словно зверёк дикий, подходит вплотную. Стоит позади Матвеевой, которая забывает вмиг о том, что надо помешивать лопаточкой несчастные - оттого, что сгорят, если она не вмешается - пельмени. - К нему? Марта слегка вздрагивает, сжимает зубы. Вопросом, как ледяной водой окатывают. Матвеева понимает, к чему все ведётся, и мгновенно напрягается. Ксюша вздыхает, смотря за реакцией тела женщины. Конечно, вопрос не в ревности, это и без объяснений обеим понятно. Это дело того, что после каждого визита в дом к бывшему супругу Марту приходится долго держать в руках, откачивать во всех возможныж смыслах этого слова. Ксюше несложно, она рядом всегда, но видеть то, как любимому человеку больно - совсем невыносимо. Особенно, когда помочь никак не можешь. Марта ведь не давала никогда поговорить с Димой, решить все за неё, нанять, может быть, адвокатов - она сама в атаку шла. Одна. А Нечаева хотела взять ее за руку и пойти вдвоём, потому что если бой неизбежен, то бить они будут в четыре руки, и никак иначе. - Ксюша, - Марте сейчас объяснять, что поездка - будет, и это вопрос не для обсуждений, не хочется, - Все нормально, я... Ксюша понимает. Она все предельно понимает и отговаривать не хочет, даже не собирается, зная, что бессмысленно. Марта к дочери хочет хоть как ближе быть, потому, зная, что Саше там, дома с отцом, комфортнее, ездит каждые выходные сама. Редко получается девочку в город вывезти, и Марта теряет надежду. Нечаева же знает, как это по Матвеевой бьёт каждый раз. И не длинной дорогой, не обязательными - почти, как ритуал - стычками с Димой, а пониманием: Саша живет с папой, а мама - на выходных. Это все простое, это Ксюша выучила. И Марта выучила. Только каждый раз мириться с этим - непомерно больно было. И знание это застревало слезами в горле, выходило в извечной ноющей тоске. А Ксюше за тем наблюдать, видеть, как ломается что-то в Марте - по-новой, наверное - не менее больно выходит. - Марта, - говорит серьёзно, - Я просто хочу помочь. - Уже переходит на шепот. - Ты не понимаешь. Это моя семья..., - Голос срывается, дрожит. Хочется сказать, что это лишь её проблема, и ей с ней быть, ей её решать. Выходят на ринг ведь один на один? Но Ксюша знает обо всех тараканах Матвеевой, обо всех её неуверенностях, и не даёт ей договорить, обрывает: - А ты - моя семья. - Твердо, - И я хочу помочь, - Ещё более упрямо, чем было, но все же старается тише, без лишнего нажима и давления. Делит слова, - Своей семье. - Хорошо. - Говорит на выдохе и прикрывает глаза, когда Нечаева обыденно кладет голову на её плечо, щекочет дыханием шею и обвивает руками за талию. Марта все-таки сдаётся. Марта сдаётся, потому что Ксюша говорит о семье. А семья - это вообще самое важное, важнее всего, что только может быть. Нечаева чуть медлит, а после начинает аккуратно: - У меня есть пара хороших адвокатов, - Пауза. Даёт время осознать сказанное, - Можем подключить. Ну, кого понравится. Остальных отключим. - Шутит неловко, чтобы хоть как-то градус ситуации свинтить. Марта ей отвечает кривой улыбкой, которую Ксюша даже и не видит. - Макс когда-то уже пытался. У него тоже люди были. Марте об этом вспоминать - ужасно. Потому что теплить в груди надежду - это всегда очень хрупко и уязвимо. А ещё, это очень больно, так как вся эта надежда на решение ситуации где-то между слов каждого из адвокатов и терялась моментально. Она ведь и сама все понимала, но до последнего, с упертостью мазохиста верила. И каждый раз эта вера ломалась, попутно и в ней самой что-то надламывая. - Ну, а теперь я попытаюсь. - Хмыкает, - А если не получится в том ключе, о котором мы думаем, - Ксюша целует в шею - под подтекста, просто прижимается губами, оставляя робкий поцелуй, - Мартиш, ну я же все равно помогу. - Шепчет, - Я же все равно буду рядом. В глазах у Марты начинает щипать - и далеко не из-за вблизи от её лица готовящихся и шипящих в соусе пельменей. Она понимает сразу, о чем Ксюша говорит: ни раз делилась переживаниями о том, что она, вероятно, мать не из лучших, раз собственная дочь каждый раз не её выбирала. Марта кладет свободную руку по сцепленные на своей талии нечаевские, проводит подушечками пальцев по костяшкам, по шероховатостям ладоней, и, наконец, сжимает. На глаза наворачиваются предательские слезы - уже не только от отчаяния, но и от счастья, от знания, что Ксюша - поможет всем, чем только сумеет, Ксюша рядом будет, и всегда со спины вот так обнимать станет, держать в своих руках, пока не отпустит и болеть хоть немного не перестанет. И она у Ксюши, вне всяких сомнений, тоже будет. - Спасибо. Марта молчит, не зная, что ещё она может сказать, кроме этого слова, из 7 букв состоящего. Вся благодарность к Ксюше в словах попросту не вместится, не получится сказать так, чтобы было ясно, насколько Марте ценно все это, поэтому она и не пробует - пусть так, пусть будет коротко, но вполне ясно. Она объяснится уже в другом: в объятиях, в том, как сунет Ксюше в карман тайком новые картриджи для её курилки, в том, как на завтрак ежедневно эти пельмени готовить будет, и с собой по контейнерам давать. Не в словах объяснится. Ксюша какое-то время ничего не говорит - просто, как и обещала, рядом находится, но через пару минут молчание становится практически осязаемым, неудобным и устрашающим - слишком уж в тишине думать легко, и чревато это тем, что Марте могут новые ветра задуть в голову внеочередную кипу сомнений. Потому, недолго думая, Ксюша смеётся снова. - Вообще, дешевле нанять головорезов из 90-х. Диму ж можно просто прибить. Марта сгоняет слезы, отмаргивается, одновременно пытается сдержать смех и фыркает. - Несмешно. - А сама еле удерживает губы, которые так и норовят дрогнуть в несмелой улыбке. - Ты мне алиби приготовишь, - Нечаева продолжает веселье, но сразу вспоминает давнюю историю с Аллой, которая по Марте в свое время хорошо так ударила, и тут же осекается, - Прости, не подумала. Матвеева вздыхает и отмахивается. Дело с ТЦ не переболела она, конечно, но сейчас все-таки совсем другое интересует. - Ксюш? - Нечаева кивает на её плече, мычит, - Я долго думала. А можно, - Начинает неуверенно. Наверное, действительно стоит уже становиться всем как-то ближе? Голос у Матвеевой ровный, но внутреннее волнение Ксюша улавливает совсем в другом: в том, как Марта задерживает дыхание, в том, как рука её сжимает кухонную лопаточку, в том, как напрягаются её плечи. Нечаева ожидает покорно, понимая, что её сейчас трогать не следует - надо дать набраться сил. А Матвеева, видя, что Ксюша даёт ей время, не пытается её вывести на чистую воду, не торопит, а просто ждёт, выдыхает. Успокаивается, и, наконец, продолжает, - Если получится сегодня, можно я привезу Сашу... к нам. На выходные. Буквально на два дня. Ксюша улыбается. Безмерно глупый вопрос от безмерно умной женщины. - И ты спрашиваешь? - Конечно. Нечаева улыбается шире, почти смеётся, руки сжимает крепче. - Нужно. - Счастливо вздыхает, - Но... Она не будет против моего... присутствия? - Она сама попросила о нем, - Легко-легко, будто говорит об очевидном. Ксюше это было далеко неочевидно. - Правда? Марта отвечает лёгким кивком, и снова ненадолго утренняя идиллия погружается в тишину. На деле, сейчас внутри у каждой - громко. Нечаева думает, как бы ей не облопошиться и не ударить в грязь лицом перед Сашей. Размышляет, как сделать так, чтобы всем было весело и интересно. Думает о зоопарке, о 3D конструкторе и о пазлах втроем. О книгах с красочными картинками про динозавров и космос. Или она уже взрослая, чтобы иллюстрации разглядывать, и такое читать не станет? Ксюша отмахивается, идёт дальше, размышляя о мороженом в сладких вафельных стаканчиках и молочных коктейлях с длинными разноцветными трубочками в парке. Потом думает, где обустроить Саше спальное место. Стоит ли экстренно убирать и освобождать от лишнего свой кабинет? Или, может быть, выделить пустую комнату Саше? Она в любом случае пустеет, лишней всегда была, так, может, пригодится, наконец? Не на диване в зале же ребёнка укладывать. Или пойдет? Нет, однозначно не пойдёт - нужно, чтобы с комфортом и уютом все было. Хочется купить гирлянд, развесить их, купить новое постельное белье, чтобы не просто белое стелить, а со звёздочками какими-нибудь, цветочками, может быть, и обустроить хочется все так, чтобы Саша себя чувствовала, как дома. Потому что её квартира - это их дом с Мартой, а значит - и Сашин тоже. Марта же думает, что все делает правильно пока что - не понимает разве что, как все это обернуть для Димы. Едва ли он против будет, конечно, но лишний повод для ссоры давать не хочется. - А что она любит? - Тихо нарушает молчание Ксюша. Не выдерживает, - Что ей нравится? Мультики там, или что дети вообще... - Ты заранее волнуешься. - Говорит с лёгкой, едва видной, улыбкой. И это не вопрос, а простая констатация факта. И Марте тепло оттого становится - Нечаева криво, косо, смято, но пытается сделать так, чтобы было все хорошо, чтобы по-людски у них все было. - Я..., - Ксюша набирает воздуха, и понимает, что оправдания не нужны. Потому что это все чистая правда - она волнуется. Действительно до лёгкого тремора, до мандража внутреннего переживает и хочет дочери любимой женщины понравиться, хочет, чтобы ей уютно у них с Мартой дома было, хочет все сделать по-человечески, - Да. Марта по дороге на работу, куда её по традиции подвозит Ксюша, рассказывает о том, что Саша любит. О том, что она обожает читать, смотреть. О том, что не терпит овсянку. - Мартиш, её все не терпят. - Нечаева морщится. Матвеева ухмыляется легко: - Я вообще-то люблю. Ксюша ещё долго потом театрально вздыхает, мол, живёт она не с человеком, потом ещё минуты три бубнит себе под нос, что овсянка - зло человечества, но когда Марта опасно сужает глаза, сразу сдаёт позиции, отнимает одну руку от руля вверх и поднимает вверх в знак капитуляции. Но простых извинений оказывается недостаточно, поэтому ей приходится пообещать, что она даст овсянке ещё один шанс. Напоследок Матвееву Ксюша задерживает за руку, тянет поцеловать - просто, на прощание. - Вас забрать? От Димы. - Я на машине буду. - Марта кивает на парковку возле конторы, где стоит с невесть каких пор её автомобиль - не нужен был попросту, у неё теперь свой персональный водитель был. - Ладно, - Ксюша нехотя кивает, - Тогда уже встретимся... Дома? Матвеева тепло улыбается, снова касается своими губами губ Ксюши и от наслаждения ненадолно прикрывает глаза. Она мурчит сначала, а потом отвечает: - Да, Дома.