Лед внутри тебя

Аня и Костя выступали последними – организаторам соревнований хотелось сохранить главную интригу до конца, а потому они поставили фигуристов катать заключительный номер, пока их соперники томительно ждали оглашения оценок оставшихся пар. Однако теперь все внимание зрителей и комментаторов было приковано только к реакции спортсменов на результат произвольной программы, которая была выполнена хорошо – им не дали четвертый уровень за последнюю дорожку, но в остальном и фигуристы, и тренеры остались довольны прокатом. Преображенская сидела между Павлом Александровичем и Костей, пока Виктория Андреевна стояла чуть поодаль, сопровождая Вику и Вадима – как бы то ни было, но они тоже были частью группы Загорского и нуждались в поддержке, которую хореограф всегда была готова оказать. Партнер крепко сжимал холодную ладонь Ани, обнимая ее за чуть дрожавшие в предвкушении плечи, а Павел Александрович нервно постукивал ногой: они ждали оценок чуть дольше, чем остальные, а потому в его сознание закралась мысль о том, что судьи, вероятно, пересматривали прокат спортсменов, чтобы изменить баллы – а в лучшую сторону или наоборот, оставалось только догадываться. Воронцов в очередной раз оставил нежный поцелуй на чуть растрепавшейся после проката макушке Ани, продолжая прижимать партнершу к себе, а затем повернулся к экрану, на котором все еще показывали повтор их выступления с нарезкой лучших моментов. Его взгляд зацепился за замедленный кадр, на котором он, подняв партнершу, быстро коснулся ее губ, после чего она вдруг распахнула ярко-голубые глаза, казавшиеся еще более выразительными на фоне его черной атласной рубашки. Костя заметил, как рядом в этот момент улыбнулась Преображенская, сильнее прижавшись к партнеру, и опустила голову ему на плечо. Павел Александрович продолжал хмуро смотреть на повтор других элементов, совершенно никак не реагируя на гул зала – от глаз зрителей не скрылась нежность, которую внезапно проявили друг к другу фигуристы, увидев со стороны собственное выступление. И только Аня успела слегка помахать рукой в знак благодарности за почти не стихавшие вот уже пару минут аплодисменты, как раздался долгожданный голос, заставивший всех троих напрячься и вслушаться в слова на языке, который каждый из них за годы выступлений на международных стартах успел выучить. Анна Преображенская и Константин Воронцов набирают 153,54 балла за произвольную программу. По итогам соревнований они занимают первое место. Сердце фигуристки пропустило удар. Второй. Третий. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, видела, как Костя победно вскинул руку, сжатую в кулак, а затем, обхватив ее лицо, порывисто и эмоционально поцеловал в бледную щеку. Слышала и тяжелый выдох справа – Павел Александрович с облегчением уронил голову на ладони, потирая переносицу и уставшие глаза. Однако сама вряд ли могла сделать или сказать хоть что-то: тело будто сковало, а в голове внезапно появился бесконечный бардак, не дававший осознать, что они наконец выиграли золото. Первое, на их таком тернистом и трудном пути в роли партнеров золото международных стартов. Золото, которое открыло им дорогу на чемпионат Европы и дало возможность отобраться на Олимпиаду. – Аня, – заботливо, но очень осторожно позвал ее Воронцов, желая вывести фигуристку из странного забытья и оцепенения – опустошение часто окутывало спортсменов после новости о победе, потому как выступление и ожидание баллов просто не оставляли сил. – Я ведь говорил тебе, что ты лучшая, помнишь? До нее не сразу дошел смысл его слов. Что Костя вообще имел в виду? О чем говорил? А потом, когда она, с вопросом вглядываясь в его глаза, увидела на губах Воронцова хитрую улыбку, в памяти вдруг всплыл момент перед первым совместным стартом. Тогда, пытаясь придать фигуристке верный настрой и чуть подбодрить ее, Костя в привычной манере дразнил Аню. «Брось, – зеленые глаза его сверкнули вызовом, – мы оба знаем, что тебе здесь нет равных», – сказал в тот день Воронцов, и оказался прав. В короткой программе того этапа Гран-при России они действительно стали лучшими, даже несмотря на то, что множество элементов все еще давались им тяжело, а скатанности и понимания друг друга было намного меньше. А теперь партнеры стали победителями «Skate Canada» – стартов, которые стали для них первыми победными в череде множества забранных мест на пьедестале. В груди наконец разлилось тепло, а на нежно-розовых губах заиграла счастливая улыбка, вызванная осознанием случившегося: она вновь была первой! Они были первыми.

***

Они ехали в небольшом автобусе – вся команда Павла Александровича, собравшая сегодня целый пьедестал медалей: Ваня, одиночник и хороший друг Кости, завоевал золото среди мужчин, Вика и Вадим стали третьими после проката главных соперников. Алиса и Илья, также забравшие золото и выигравшие вчера ритм-танец с абсолютным отрывом, ехали следом: несмотря на то, что фактически они числились спортсменами штаба Загорского, тренировались они обычно отдельно, с другими специалистами, и редко пересекались с коллегами по команде – одиночниками или парниками, чья сфера работы значительно отличалась от танцоров и куда не встревал Павел Александрович, доверив работу профессионалам. Аня, поджав ноги, положила голову на плечо партнера, с нежностью обнимая его за руку. Костя со счастливой улыбкой наблюдал за тем, как Преображенская, пряча румянец в высоком горле теплого вязаного свитера, листала фотографии, сделанные прессой во время проката спортсменов и на церемонии награждения. После соревнований, приятной и очень красивой торжественной части и немного утомительной пресс-конференции фигуристка, позволив себе расслабиться, собрала изящно завитые локоны в высокий и слегка небрежный пучок, что было так непривычно и очень непохоже на строгую и всегда идеальную прическу спортсменки. Костя, видевший ее такой лишь несколько раз, у себя в квартире в неформальной обстановке, вдыхал знакомый аромат шампуня Ани – казалось, что они были только вдвоем в теплом салоне микроавтобуса. Как и в тот волшебный вечер, когда Преображенская впервые осталась ночевать у партнера после слишком поздно закончившейся тренировки. Костя до сих пор не знал, как так вышло и почему Аня вообще согласилась: просто кивнула в ответ на шутливое предложение зайти на чай и больше никогда не уходить. Тогда-то он впервые увидел ее такой: домашней, чуть растрепанной и бесконечно красивой – длинные волосы были собраны высоко на затылке в незатейливую прическу, скрытые днем под макияжем веснушки, которые так полюбились Косте, вновь показались на лице Ани, а ее хрупкое тело буквально тонуло в огромной домашней футболке Воронцова. В тот вечер фигуристка, с каким-то детским раздражением пробормотала что-то об ужасно холодном напольном покрытии квартиры партнера и, вытащив из сумки пару белых носков, надела на них еще и запасные гетры, которые всегда возила с собой на случай, если старые все же порвутся. – Посмотри, – она уткнулась носом в горячую шею Кости, призывая его отвлечься от размышлений и созерцания сменявшегося за окном пейзажа и взглянуть на приподнятый экран телефона. Воронцов повернулся и посмотрел на фотографию, которую показывала ему Аня. Снимок был сделан прямо после проката – такими счастливыми и одновременно измотанными выглядели спортсмены. Фигуристка, обнимая одной рукой партнера, прижималась лбом к чуть наклоненному лицу Воронцова и улыбалась уголками розоватых губ. Ладонь Кости чувственно покоилась на шее Преображенской, а между ними оказалась та самая игрушка в виде небольшого сердечка, которую в странном порыве подняла со льда Аня. Глядя на изображение, Костя вдруг осознал, насколько важна была для него партнерша, понял, какую роль эта упрямая девушка играла теперь в его жизни, смог наконец определить для себя, что вот уже какое-то время их по-настоящему крепко и неразрывно связывало – и это была вовсе не мечта об олимпийском золоте, которая когда-то стала причиной для образования новой спортивной пары. – Аня, я… – он осекся, понимая, что она, возможно, не готова была услышать то, что собирался сказать Костя, а потому вовремя сумел остановиться, оставляя поцелуй на ее лбу, и прошептал, встречаясь с внимательным взглядом пытливых голубых глаз, желавших узнать, что же он хотел произнести: – Я сберегу его. Обещаю. Преображенская вновь тепло улыбнулась, откладывая телефон куда-то в сторону и опуская руку на размеренно вздымавшуюся грудь партнера. Она чувствовала, что он собирался признаться в чем-то, совершить что-то очень важное – то, что в корне изменило бы их отношения, однако была благодарна за то, что, будто прочитав ее мысли, Костя остановился, не стал торопить происходящее и согласился дать ей еще немного времени. Аня, признаться, не знала, что конкретно ее пугало и в чем была причина подобных страхов, но ясно ощущала: она была не готова к этому. Им обоим нужно было время, чтобы все обдумать и взвесить, потому как сегодня фигуристка и так сказала слишком много – одними только взглядами, движениями, поступками. Они чувствовали, что безвозвратно становились все ближе, подмечая это в каждом жесте, в тембре голоса и мыслях, но что-то каждый раз останавливало обоих от того, чтобы наконец решиться поговорить начистоту о статусе их отношений. Ане казалось, что дать всему идти своим чередом будет проще, лучше для карьеры, хотя внутри бушевал ураган эмоций и страстных желаний, а Костя не хотел торопиться и тем самым пугать партнершу: знал, что однажды она все-таки решиться и позволит ему сделать то, что он должен был. А пока Воронцов будет бережно хранить сердце фигуристки, как и обещал, понемногу взращивая в нем любовь, заботиться о ней и присматривать, даже если иногда Ане будет казаться, что она в состоянии позаботиться о себе сама.

***

Вернувшись в Москву, Аня и Костя быстро погрузились привычную в рабочую рутину. После этапа Гран-при у них было два выходных, специально выделенных Загорским для прохождения дополнительного медицинского обследования – случившееся с фигуристкой очень беспокоило тренера, несмотря на то, что он старался не показывать этого, привычно надев маску профессионального спокойствия. И лишь когда Максим подтвердил, что анализы Ани значительно улучшились за прошедшую с той ночи неделю, Павел Александрович наконец выдохнул и принял решение о возвращении к привычным нагрузкам. Он видел, что Воронцов все еще хмурился и понуро разглядывал результаты обследования партнерши, тихо качая головой, но ничего не говорил в ответ, сдерживая бушевавшие внутри эмоции – привычка, доставшаяся ему от наставника. Спортсмены должны были продолжать тренировки, несмотря на то, что Аня действительно восстановилась не до конца – ей предстоял еще один курс лечения перед финальным этапом соревнований в Японии, который должен был состояться уже через пару недель. Все это время Костя внимательно следил за состоянием партнерши – эмоциональным и физическим, как бы невзначай приносил ей перекусы в перерывах между тренировками и напоминал о необходимости пообедать, потому как знал: сама она навряд ли бы что-то съела. Но мысль о том, что он никак не мог повлиять на то, как жила Аня, беспокоила: Воронцов не знал, на самом ли деле она завтракала или просто не хотела тревожить его, что готовила на ужин, как спала – все, что мог сделать спортсмен, так это надеяться на ежедневный совместный обед и небольшую прогулку после. В то время, как он, несомненно, хотел большего – почти физически нуждался в этом. Мысль о том, чтобы предложить Ане переехать к нему, впервые появившаяся неделю назад во время проката, не отставляла спортсмена, потому он, поддавшись этому внезапному порыву, все же сделал дубликат ключей, который вот уже три дня лежал в бардачке машины. И сейчас, пока Костя ждал куда-то запропастившуюся партнершу, глядя на опадавшие разноцветные листья и капли мелкого дождя на лобовом стекле, он сжимал в ладони ту самую связку с забавным брелоком, который Преображенская уговорила купить уже в аэропорту: небольшой металлический мишка, на груди которого был изображен красный кленовый лист – символ Канады. Воронцов понимал, что для Ани предложение переехать к нему стало бы потрясением, а потому боялся, как бы партнерша не отдалилась после подобного, и каждый день уговаривал себя подождать еще немного – в отличие от него, Преображенская действительно нуждалась в том, чтобы разобраться во всем, ей необходима была размеренность и стабильность, которую он хотел обеспечить если не в спорте, то хотя бы в отношениях. Когда в отражении зеркала заднего вида наконец показалась фигура Ани, которая, закутавшись в теплое черное пальто и накинув на голову большой бежевый шарф, быстро направлялась к машине – дождь, хоть и не сильный, неприятно бил в лицо, а ветер промозгло завывал. Костя быстро убрал ключи на место и захлопнул бардачок – не сейчас. Еще не время. Аня, чьи волосы немного растрепались под порывами ветра, захлопнула дверь автомобиля и зажмурилась от контраста температур в теплом салоне машины и на улице. Погода совсем не радовала, напоминая жителям столицы о скором приходе зимы и неизбежном наступлении холодов. Фигуристка быстро закинула сумку на заднее сиденье, а затем виновато взглянула на задумчивого Костю: – Прости, закрутилась с Алисой и… – она пожала плечами, смущенно улыбаясь. Преображенская никогда не заставляла себя ждать, не опаздывала и всегда была готова к нужному времени – дисциплина спорта развила в ней и пунктуальность. Поэтому обычно, встречаясь с партнершей в холле спустя двадцать минут после тренировки, Воронцов легко перехватывал ее большую спортивную сумку и они вместе направлялись на парковку, что-то бодро обсуждая. В этот раз, заглянув в женскую раздевалку, спортсмен обнаружил там Доронину, которая что-то эмоционально рассказывала подруге: в глазах танцорши была тревога и волнение, а тонкие плечи покрылись легкими мурашками. Аня только виновато посмотрела на Костю и тихо прошептала, передав ему вещи, что молния костюма Алисы сломалась, а через пятнадцать минут танцоры должны были катать программы, и потому теперь они вместе пытались срочно исправить ситуацию. – Как Доронина? – поинтересовался он, выезжая с парковки на шоссе. – Сделали все, что смогли, но, кажется, молнию все же придется менять полностью, – немного грустно отозвалась Аня. Но говорить о работе и тем более о проблемах пусть даже самой близкой подруги сейчас не хотелось – внезапная серьезность Кости напрягала и заставляла задуматься, не случилось ли что-то за те двадцать минут, что спортсмен ждал ее. Поэтому Преображенская, поворачивая голову в сторону партнера, заинтересованно спросила, вспоминая недавний разговор: – Как дела у Маргариты Сергеевны? Ты решил, что будешь дарить? – Об этом, кстати, я и хотел поговорить, – в голосе его слышалось едва различимое волнение, скрываемое за маской вдумчивости и равнодушия – словно Костя сомневался, что стоило заводить этот разговор. Аня чуть вскинула брови: не мог же Воронцов так серьезно подойти к выбору подарка и вправду настолько сильно беспокоиться о том, что купить женщине на приближающийся юбилей – знал ведь, что Маргарита Сергеевна будет рада любому подарку от племянника, которого она воспитывала с одиннадцати лет и который за эти годы стал ей сыном. Но когда машина остановилась на одном из светофоров, фигуристка разглядела в лице партнера что-то большее, не похожее на банальную растерянность при выборе подарка для близкого человека – дело было вовсе не в этом. Воронцов повернул голову, не убирая руки с руля, а затем произнес: – Я много размышлял над тем, что ты сказала тогда в Ванкувере, – в памяти всплыли слова Ани о том, что она так много еще не знала о жизни Кости, и было очевидно, что партнершу это действительно беспокоило. – Да и Иван Анатольевич давно просил наконец представить вас друг другу в менее формальной обстановке – без камер, представителей Федерации и лишней строгости. Преображенская тихо усмехнулась: они с Антоновым несколько раз пересекались на соревнованиях, когда тот подходил, чтобы пожелать удачи фигуристам, Аня не единожды общалась с ним по телефону, однако ей ни разу так и не удалось просто поговорить с Иваном Антоновичем о чем-то, что не касалось рабочих моментов, несмотря на то, что фигуристка очень хотела по-настоящему узнать человека, который воспитал Костю и открыл мальчику дорогу в большой спорт, сделав для него так много. – Поэтому я подумал о том, что мы могли бы поехать на юбилей Маргариты Сергеевны вместе, – машина, стоявшая впереди, сдвинулась, когда светофор загорелся зеленым, и спортсмен возвратил задумчивый взгляд на дорогу. Внутри Ани что-то замерло. Он был готов впустить ее в свою семью, решился доверить главный секрет и рассказал о том, о чем молчал долгие годы. Чувство приторной, возможно, необоснованной и немного детской обиды, одолевавшее спортсменку в Ванкувере оттого, что Воронцов, знакомый с ее родителями уже несколько месяцев и знавший так многое о партнерше, ни разу не обмолвился и словом о собственном детстве, окончательно сменилось бесконечной любовью и благодарностью – Костя приглашал ее домой. В место, которое он так тщательно скрывал от всего мира, к людям, о которых никогда не соглашался говорить в интервью, сохраняя их жизнь приватной и спокойной, ограждая от мира спортивных интриг и скандалов. – Это будет тихий семейный праздник, и я бы очень хотел, чтобы ты была рядом. Аня в ответ с нежной улыбкой взглянула на партнера. Глаза ее светились счастьем и искренностью, а лицо посветлело, будто на нем и не было никакой усталости после тяжелого тренировочного дня. Она аккуратно, чтобы не мешать вождению, дотронулась до плеча Кости, сжав его руку, а затем тихо и очень искренне проговорила: – Я буду счастлива познакомиться с твоей семьей, Костя.

***

Преображенская сменила уже тысячу нарядов, пытаясь подобрать что-то, что не казалось бы слишком праздничным или вычурным, но и не выглядело бы так, будто она достала из шкафа первые попавшиеся джинсы и рубашку, в попытке поскорее втиснуть руки в растянутые рукава, чтобы не опоздать. Костя несколько раз повторил, что на празднике будут только они и Иван Анатольевич с женой, а пышное торжество, на которое были приглашены все друзья и родные супругов, пройдет только в выходные, и на нем появляться спортсменам было необязательно – Воронцов не любил привлекать лишнее внимание к семье, потому каждый год они тихо отмечали дни рождения Антоновых в уютном загородном доме, в котором и проводил в детстве редкие выходные спортсмен, в узком кругу самых близких людей. Отбросив на кровать очередное платье, Аня уронила голову на ладони и опустилась на стоящее рядом кресло. Ей так хотелось понравиться родным Кости, оставить приятное впечатление и выглядеть при этом неброско, но очень элегантно, что она уже второй час тщетно пыталась собраться – а до приезда Кости оставалось совсем немного времени. Павел Александрович, скрывая добрую, почти отцовскую улыбку под маской ответственности и требовательной тренерской строгости, согласился отпустить фигуристов пораньше, чтобы те могли спокойно собраться и доехать к Антоновым без пробок, пообещав вечером лично позвонить Маргарите Сергеевне, чтобы поздравить женщину, но даже эти несколько часов не помогли Преображенской: в шкафу, казалось, совсем не было подходящих вещей. – Анечка, – окликнула спортсменку появившаяся в дверях Татьяна, с доброй улыбкой оглядывавшая беспорядок, устроенный в комнате дочери в суматохе сборов. – Прости, я все уберу, – поспешила оправдаться Аня, зная, как не нравился матери бардак, который всегда стихийно рождался в ее спальне по утрам или в моменты спешки. Фигуристка, поднявшись с кресла, тут же подобрала брошенное минуту назад на кровать в порыве раздражения и волнения платье, на что Татьяна Григорьевна тихо рассмеялась, подходя ближе к дочери и ласково приобнимая ее за плечи: – Ты выглядишь чудесно, Аня, – весело произнесла женщина, заправляя слегка завитую прядь светлых волос Преображенской за ухо. – Я так боюсь показаться им слишком вычурной, странной, не такой, какой они меня представляли, – призналась она, опуская густо прокрашенные, длинные ресницы и грустно выдыхая. Татьяна вновь улыбнулась, подмечая истинную причину растерянности и беспокойства дочери. Несмотря на то, что Аня никогда прямо не говорила о том, что в действительности происходило между ней и Костей, женщина все давно прекрасно поняла – стоило только взглянуть на то, с какой нежностью смотрел на фигуристку партнер, как трепетно он сжимал ее руки перед прокатами, что-то тихо, но безусловно ласково шепча на ухо, как сосредоточенно следил за каждым движением, готовый всегда подстраховать, оказаться рядом в нужный момент и защитить от болезненного падения. И вместе с тем она видела, что дочери нужно было самой разобраться со всеми сомнениями, которые отчего-то терзали ее, решить все проблемы и устранить недосказанности, что еще остались между партнерами, поэтому женщина и не спешила вмешиваться в жизнь Ани. Теперь же, вспомнив себя в годы юности и бесконечной, окрыляющей влюбленности, Татьяна прекрасно понимала, какие чувства испытывала сейчас встревоженная, переживавшая за каждую мелочь, за любую деталь Аня – знакомство с семьей дорогого человека всегда было таким особенным, важным моментом для каждого, ведь именно первое впечатление значило так много. – Попробуй это, – Татьяна, шире распахивая двери небольшой гардеробной дочери, внимательно перебрала несколько вешалок, а затем, остановившись на нужной вещи, протянула наряд Ане. Легкое пудровое платье идеально сидело по фигуре, а тонкая атласная ткань придавала будничному фасону праздничный вид, но не слишком выделялась на фоне других повседневных вещей, которые обычно носила спортсменка – несмотря на то, что большинство вещей в гардеробе фигуристки были спортивной формой или костюмами для выступлений, Преображенская любила классическую, элегантную одежду и часто выбирала именно ее, если позволял момент и это не доставляло неудобств. И пока Аня переодевалась, Татьяна нашла среди множества уже перебранных дочерью вещей ту деталь, которая идеально бы дополнила образ. – Надень сверху, – теплый кардиган похожего оттенка был чуть ярче ткани платья, а потому смотрелся интересным акцентом и при этом сохранял тепло в промозглый осенний вечер. Аня с полной благодарности улыбкой посмотрела в ответ, а затем кивнула – безупречный вкус матери, как и всегда, помог ей выглядеть именно так, как хотелось с самого начала. Татьяна, оставляя дочь в комнате одну, чтобы та могла спокойно переодеться и уже самостоятельно закончить образ, вышла из спальни. В гостиной, занятый подсчетом последних расходов фирмы, задумчиво и сосредоточенно что-то заполнял на ноутбуке Виктор Петрович: дела в компании шли уже намного лучше, чем несколько месяцев назад, однако это стоило мужчине бессонных ночей и бесконечного количества времени, проведенного за работой. И потому в тусклом свете настольной лампы его лицо казалось совсем осунувшимся, а глаза – болезненно уставшими. Подойдя ближе к мужу, Татьяна положила руки на напряженные, окаменевшие от долгой работы плечи и оставила почти невесомый поцелуй на макушке мужчины. Тот вымучено улыбнулся, а затем снял очки, переводя взгляд на супругу – та казалась удивительно загадочной и отчего-то особенно веселой. – Мам, – послышался тихий голос из коридора. Женщина тут же развернулась лицом к вошедшей в комнату дочери, все еще оставляя одну руку на плече Виктора Петровича, ахнувшего от удивления. Аня выглядела действительно невероятно, а главное – так счастливо, что сердце его дрогнуло. Светлые волосы крупными локонами спадали на тонкие плечи, в ушах виднелись небольшие позолоченные сережки, а короткие светлые сапожки на каблуке отлично вписались в образ, гармонично дополняя его и делая чуть более праздничным. Татьяна прислонилась ближе к мужу, который, увидев дочь, впервые за много месяцев ежедневной и такой выматывающей работы надевшую что-то, помимо спортивной формы, едва не лишился дара речи. – Доченька, ты выглядишь волшебно! – восторженно прощебетала женщина. Мать еще долго восхищалась тем, какой красивой и искренней в своих чувствах выросла Аня, однако спортсменка видела, с каким трепетным пониманием смотрел на нее отец. В глазах Виктора Петровича читалась гордость, безусловная родительская любовь, безграничная по своей силе и величию, радость за то, каким человеком стала дочь, но среди всего этого на секунду промелькнула и добрая грусть. Фигуристка знала, как винил себя отец за те многочисленные дни, что он пропадал на работе, пропуская взросление единственного и столь любимого ребенка, как ответственно подходил ко всем ее соревнованиям, откладывая любые дела, помнила, как он, срываясь с работы, приезжал за ней, только потому что заплаканная малышка-Аня звонила ему, желая получить родительскую поддержку после тяжелой тренировки. Но главное – Преображенская чувствовала, что Виктор Петрович всецело принимал ее выбор, никогда не давал непрошенных советов и всегда оставался на стороне дочери, стараясь поддержать ее даже тогда, когда не понимал. Так было и сейчас: несмотря на желание подольше оберегать Аню – главное, такое долгожданное в жизни мужчины сокровище, он все равно соглашался отпустить ее, потому что знал – так было правильно. Ведь только так она смогла бы быть счастлива. Тепло попрощавшись с родителями и пообещав им быть аккуратной, Аня взяла красиво обернутую лентой с пышным белым бантом коробочку и вышла на улицу, где ее уже ждал Костя. Он стоял, облокотившись на бампер автомобиля и убрав руки в карманы, и задумчиво смотрел куда-то вдаль, на опадавшие с деревьев сухие листья. Аня вдруг впервые за долгое время подумала о том, каким красивым был Воронцов: правильные, прямые черты острого лица, яркие зеленые глаза и темные волосы, педантично уложенные перед выходом. Костя, также в большинстве случаев отдававший предпочтение спортивной одежде, смотрелся безупречно в классическом черном пальто и строгих туфлях – его высокая сильная фигура казалась еще более стройной, а потому Ане захотелось поскорее увидеть, что надел партнер под верхнюю одежду: несомненно, что-то столь же строгое, но подходящее под формат праздника. Такими они видели друг друга нечасто, несмотря на то, что встречались на тренировках каждый день и видели друг друга едва ли не во всех состояниях и настроениях, а потому все это казалось чем-то нереальным, таким правильным и странным одновременно: томительное ожидание от встречи сменилось трепетом перед той искренней нежностью, которую они испытывали друг к другу. – Здравствуй, – подойдя ближе, вкрадчиво произнес спортсмен, чуть улыбнувшись уголками губ. – Привет, – поздоровалась в ответ Аня, все еще не в силах оторваться от чарующего взгляда партнера. Вечер предстоял волшебный.

***

Они добрались до загородного дома, в котором теперь большую часть времени проводили супруги Антоновы, довольно быстро для вечера пятницы. Костя рассказал, что, будучи ребенком, бывал здесь нечасто из-за постоянных тренировок, но ему всегда очень нравилось это место. Последние несколько лет Иван Анатольевич и Маргарита Сергеевна почти весь год жили в небольшом закрытом поселке, расположенном среди соснового бора, оставив московскую квартиру. Их большой деревянный дом был огражден высоким изящным забором, а потому сначала фигуристка не смогла разглядеть участок. Но как только они заехали на территорию, взору Ани открылся чудесный сад, ухоженный и выглядевший потрясающе свежим даже в промозглый октябрьский вечер, и небольшое здание гаража, отделанное, как и сам дом, деревом. В больших окнах первого этажа горел свет, и Преображенская тут же разглядела невысокую женскую фигуру, хлопотавшую на кухне – Маргарита Сергеевна, бодро раздавая поручения Ивану Анатольевичу, спешила накрыть на стол к приезду племянника и его спутницы. Аня улыбнулась, вспомнив родителей: точно так же взволнованно мать каждый раз ждала прихода гостей, которых до болезни Татьяны часто принимали в просторной квартире супруги. Костя припарковал машину в гараже, поблагодарив охранника, открывшего большие двери ворот, а затем заглушил двигатель и обернулся на спортсменку, с интересом разглядывавшую все вокруг – Преображенская знала, что семья партнера была обеспеченной, но не представляла, насколько. А потому то, с каким лоском, но без лишнего пафоса и вычурности, был отделан дом Антоновых, поражало даже ее, выросшую в интеллигентной семье и никогда в детстве не знавшую лишений и отказов со стороны родителей. – Готова? Она кивнула, а затем почувствовала знакомое тепло на губах. Костя, от которого сильнее обычного пахло одеколоном, что всегда так нравился Ане, осторожно приподнял ее подбородок, нежно поцеловав партнершу. Для Преображенской каждый раз была удивительна та любовь и ласка, которую вкладывал Костя в каждое прикосновение, потому как впервые встретив его и даже проработав вместе какое-то время, фигуристка никогда бы не назвала Воронцова трепетным или хоть немного романтичным – даже банального сочувствия и терпеливости, казалось, иногда не хватало в его скверном, холодном характере, в полной мере раскрывавшемся на льду и в зале. Теперь же, открывшись ей с другой стороны, Костя виделся Ане самым заботливым мужчиной, надежным другом и ответственным спортсменом. Да, он все еще мог, теряя контроль и поддавшись эмоциям, грубо ответить или выкрикнуть что-то на тренировках, не подумав, сердито посмотреть или заставить переделать тот или иной элемент, но то же, срываясь от усталости и напряжения, делала Аня: часто эмоционально вскидывала руки, колко отвечала на комментарии партнера, а затем, сердито бормоча что-то, просила дать ей время, чтобы остыть. И каждый раз они все равно, безмолвно извиняясь друг перед другом после тренировок за излишнюю вспыльчивость, видели в глазах напротив только желание стать лучше ради друг друга. И Преображенская надеялась, что они и дальше смогут сохранить это умение не переносить личное на лед, оставлять рабочие споры в стенах ледового дворца. Отпрянув, Костя вышел из машины и, обойдя ее, пока Аня отстегивала ремень безопасности, открыл дверь автомобиля, чтобы помочь партнерше спуститься. В этом черном пальто, строгих брюках и белоснежной рубашке, которую успела разглядеть фигуристка во время дороги, Воронцов выглядел так галантно и изыскано, но в то же время так правильно и подходяще, что Аня, принимая его руку, с улыбкой заглянула в глаза спортсмена: – Одевайся так почаще. В ответ Костя лишь ухмыльнулся, чуть вскидывая подбородок в довольном жесте, а затем будто невзначай сказал, прикрывая дверь гаража и пропуская спортсменку вперед: – Если только ты будешь в этом платье. Аня задорно рассмеялась в ответ, крепче прижимаясь к его плечу – как же хорошо ей было! Каким правильным и настоящим казалось все это – словно и не существовало никаких проблем, будто не было ссор и недопониманий, а та тревожная и бесконечно долгая ночь перед вылетом в Ванкувер казалась лишь кошмаром, случившимся не с ними. Они, пройдя по аккуратной и красиво выложенной каменной дорожке, поднялись по мощеным ступенькам и вошли в дом. Спортсменов встретил уютный желтоватый свет просторной и со вкусом обставленной гостиной, которая была совмещена с такой же светлой прихожей, и непередаваемый аромат еды, доносившийся с кухни – именно там Аня и видела суетившихся в ожидании гостей хозяев. Оглянувшись, Аня вдруг заприметила большой красивый камин, на котором было педантично расставлено множество фотографий разных размеров, и ей непременно захотелось рассмотреть их все, чтобы стать еще немного ближе к Воронцову, прикоснуться к его детству еще раз, увидеть, каким он был и как рос. Заметив это, Костя, все еще заботливо приобнимавший партнершу за талию, шепнул: – У нас будет время, – он почувствовал привычный аромат ее мягких шелковистых волос, – и я обязательно расскажу тебе обо всем, если ты захочешь. Ответить она не успела, потому как с кухни вышла та невысокая женщина, которую Аня видела в окне по пути из гаража. Маргарита Сергеевна приветственно улыбнулась, а затем велела раздеваться и скорее проходить в столовую, где их уже ждал сервированный стол и горячий ужин. Антонова оказалась миловидной, утонченно красивой женщиной лет пятидесяти с удивительно добрыми, такими же, как у Кости, ярко-зелеными глазами – поразительное сходство для людей, которые в общем-то и не были родственниками. Фигуристка никогда не встречалась с Маргаритой Сергеевной до этого, но много слышала из рассказов партнера – особенно о его детстве и юности, а потому понимала, что именно эта женщина дарила мальчику материнскую любовь и поддержку, которой тому так не хватало после переезда из Воронежа и смерти отца. И по этой же причине Преображенской так не терпелось поскорее познакомиться с ней ближе, узнать Костю еще лучше, поделиться чем-то личным, потому как Маргарита Сергеевна вызывала у нее только радостные, искренние чувства своей открытостью, теплотой и читавшейся в каждом движении радушностью. – Проходите, проходите же скорее! – ловким движением забрав у Ани пальто, женщина убрала его в едва заметный шкаф, а затем вдруг остановилась, оглянувшись на немного смущенную фигуристку и вскидывая руки. – Я ведь даже не представилась! Анечка, мне очень приятно познакомиться с тобой! Костя не так много рассказывает нам, предпочитает все держать в тайне, пока точно известно не будет, но когда Ваня сказал, что вы встали в пару, я сразу поняла: все у вас получится! Преображенская, слыша легкую усмешку позади и абсолютно точно зная, что в тот момент Костя по привычке закатил глаза, расплылась в улыбке от подобных слов. Почему-то она была уверена, что Маргарита Сергеевна говорила искренне, от души и на самом деле желала им побед: Воронцов как-то раз обмолвился, что своих детей у них с Иваном Анатольевичем не было, а потому они относились к нему, как к сыну, и очень переживали за судьбу племянника, стараясь дать ему все лучшее и обеспечить не только тренировками, но и хорошим образованием. Однако не успела фигуристка поблагодарить женщину за поддержку и столь приятные слова, как в гостиной вдруг появился Иван Анатольевич с небольшим полотенцем в руках. – А вот и наши гости! – подойдя ближе, он пожал руку Воронцову и по-домашнему тепло улыбнулся спортсменке, которая чуть смущенно отступила в сторону. Видеть Антонова в простом темно-синем свитере и свободных черных брюках было необычно – чаще всего Иван Анатольевич, занимавший один из руководящих постов российской Федерации, выглядел соответствующе: носил строгий костюм, галстук и всегда брал с собой большой темно-коричневый портфель с бесчисленным количеством документов для спортсменов и чиновников. Отношение мужчины к работе было столь же ответственным, сколько Костино внимание к тренировочному процессу, а потому Ане иногда казалось, что Иван Анатольевич был таким и дома – внимательным, строгим и проницательным. Однако эта серьезность оказалась лишь рабочей формальностью, продиктованной статусом и заслуженным за годы в Федерации авторитетом – на деле же мужчина был очень открытым и доброжелательным. Наконец, познакомившись и обменявшись еще парой вежливых приветственных реплик, все прошли в столовую. Комната была совмещена с кухней, отделанной, как и весь дом, деревом: массивные балки на потолке служили украшением интерьера, дорогая мебель и множество предметов, расставленных тут и там на разных полочках – атмосфера уюта и семейственности царила в этом доме, любовь супругов друг к другу, гармония и взаимопонимание чувствовались во всем. На одной из стен Аня увидела большую фотографию, сделанную в саду перед домом несколько лет назад. Со снимка, широко улыбаясь и заливисто смеясь, на нее смотрели трое: Костя, на чьей шее висела серебряная медаль Олимпийских игр, обнимал дядю и Маргариту Сергеевну, которые стояли по обе стороны от племянника под лучами яркого солнца. Преображенская знала, что эта награда много значила для партнера и, наверняка, для его семьи тоже, а потому ни капли не удивилась, что именно это фото висело на самом видном месте, как знак гордости любящих родителей. Ужин проходил непринужденно и очень спокойно. Аня ни на секунду не почувствовала, что была лишней, ни один из хозяев дома ни разу не задал неудобного вопроса и не смутил каким-то высказыванием – неловкости, какая обычно бывала при первом знакомстве, совершенно не возникло. Наоборот, Маргарита Сергеевна вскользь, чтобы не тревожить старые раны, но предельно откровенно отметила, что часто следила за Преображенской, когда та еще каталась в одиночном – фигуристка чувствовала, что женщине очень хотелось выразить одобрение, показать свое расположение, однако вместе с этим Антонова боялась задеть Аню и старалась быть осторожной. Поэтому в ответ спортсменка поблагодарила женщину за теплые слова, добавив, что нисколько не жалеет о переходе в парное катание. Время за разговорами и такой теплой беседой пролетело незаметно. Фигуристка не помнила, когда в последний раз она вот так просто ужинала с родителями, а потому ее губы чуть дрогнули в грустной улыбке. Мысль о том, что с попаданием в сборную после чемпионата России она совсем забыла о матери, перестала уделять ей должное внимание и проводить с ней столько времени, сколько хотелось бы, кольнула сердце: так долго Аня беспокоилась о том, что им не на что будет покупать лекарства, искала пути выхода из ситуации, что теперь, когда у нее вновь была возможность отдать часть зарплаты и обеспечить стабильность родителям, самым драгоценным вновь стало время, которого так катастрофически не хватало. Заметив внезапно появившуюся на лице Преображенской печаль, Маргарита Сергеевна тут же переключилась и предложила выпить немного шампанского в честь праздника. – Я за рулем, – хитро глядя на партнершу, произнес довольный Костя, делая глоток любимого домашнего морса, заботливо приготовленного специально для племянника женщиной. Иван Анатольевич, делая вид, что никогда не слышал про спортивный режим и вообще понятия не имел, что перед ним сидели профессиональные атлеты, вопросительно посмотрел на Аню, на что, та, смеясь покачала головой: – Простите, завтра с утра тренировка. Воронцов, скрывая улыбку в бокале, легко ткнул партнершу в бок, пока дядя наполнял пустовавшие бокалы для себя и жены, – она вполне могла бы позволить себе немного шампанского, но из солидарности отказалась. Аня же рассмеялась, а затем отщипнула зеленую виноградинку от горсти, что лежала на изысканной фруктовнице рядом. Костя видел, что за весь вечер она съела совсем немного, отказываясь от частых порывов Маргариты Сергеевны положить хоть что-то в почти пустую тарелку фигуристки, но решил, что обсудит это с Преображенской позже – портить праздник разговором, который, он был почти что уверен, выльется в очередную ссору из-за веса Ани и ее психологического состояния, не хотелось. В конце концов, они ведь договорились, только сев за праздничный стол, что о работе сегодня говорить не будут. Выпив за здоровье Маргариты Сергеевны и вручив имениннице подарок, Костя размеренно напомнил, что коробочка Ани, которую она совсем потеряла из виду, осталась на комоде в коридоре. Извинившись за свою рассеянность, фигуристка неловко поднялась из-за стола, уверяя партнера, что она справится сама и вернется уже через минуту, и вышла из кухни. В подарок женщине Преображенская выбрала изысканный шелковый шарф: помня любовь матери к подобным вещицам, она решила, что и Маргарите Сергеевне, должно быть, будет приятно получить что-то такое. Найдя коробку там, где она, снимая пальто, ее и оставила, фигуристка вновь зацепилась взглядом за фотографии на камине – что-то в них притягивало Преображенскую, заставляя подойти ближе и посмотреть. Чуть прикусив нижнюю губу, она оглянулась: в гостиной не было никого, а с кухни доносились радостные голоса, свидетельствовавшие о том, что у нее было время, пока Костя и Антоновы были заняты разговором. Поэтому, отставляя коробочку на кофейный столик возле большого дивана, Аня все же решилась подойти ближе к отделанному серым камнем камину. На большинстве снимков, аккуратно расставленных по периметру, были изображены хозяева дома: вдвоем, по одиночке или с Костей. Забавные фотографии, на которых юный Воронцов выражал свое недовольство, прищуривая глаза от яркого солнца, явно не пребывая в восторге от того, что его снимали, рассмешили Аню – сейчас он был совершенно другим, привык к тому, что отныне всегда будет находиться под пристальным вниманием прессы и любопытными взглядами поклонников, научился находить выигрышные позы и ракурсы и даже немного полюбил публичность в некоторых ее проявлениях. От всех фотографий исходило невероятное тепло, было видно, что супруги, так и не сумевшие завести своих детей, действительно души не чаяли в племяннике, растили его, как родного сына, окружая заботой и любовью, но не забывали и про строгость – об этом Костя тоже упоминал, с благодарностью отмечая, что Иван Анатольевич и Павел Александрович не позволили ему вырасти избалованным или легкомысленным. Уже собираясь возвращаться в столовую, Аня вдруг заметила, что одна из фотографий, стоявшая в резной серебряной рамке, была совсем не похожа на те, что рассматривала до этого фигуристка. Выцветшая от времени, она хранила радостный момент неизвестной Преображенской семьи: на снимке русоволосая высокая женщина, крепко сжимая детскую ладонь, обнимала улыбающегося мужчину в форме. Аня подошла ближе, внимательно всматриваясь в плохо различимые черты лица пары – что-то смутно знакомое она видела в глазах этой женщины и улыбке ее мужа, но никак не могла понять, что именно. А затем, присмотревшись тщательнее, в совсем еще детское и чуть кругловатое лицо мальчишки, что с серьезным видом, высоко вскинув подбородок, держал за руку мать, вдруг поняла – это ведь родители Кости! – Мне было пять, когда мы впервые приехали в Москву навестить Ивана Анатольевича, – послышалось откуда-то позади. Аня испуганно обернулась, совершенно не ожидая, что Воронцов застанет ее за разглядыванием семейных фотографий – она ведь пообещала ему, что они сделают это вместе, уже после ужина, но не смогла сдержать любопытства и поддалась порыву эмоций. Оттого фигуристка вдруг почувствовала, как краска внезапно прилила к лицу, и виновато поджала губы, прошептав тихое: «Прости» – Ане оставалось лишь надеяться, что косметика скроет следы проступившего на щеках румянца. В ответ Костя лишь добродушно рассмеялся, делая пару шагов навстречу: – Тебе не за что извиняться, – он пожал плечами, кивая на снимок, заинтересовавший партнершу. – Это одна из немногих фотографий, на которой мы втроем. Папа не очень любил это дело. Оказавшись у камина, Воронцов аккуратно коснулся снимка, который, думала Аня, был очень дорог ему и значил многое – она помнила страшную и столь трагичную историю его семьи, а потому знала, что это едва ли не все, что осталось у партнера от воспоминаний о детстве и времени, проведенном с обоими родителями. Уголки губ Кости дрогнули в печальной улыбке, когда он взглянул на улыбающуюся и еще совсем молодую мать. Костя не мог вспомнить, когда в последний раз разговаривал с ней – возможно, пару месяцев назад, когда поздравлял с днем рождения. В глубине души он жалел, что для них с Еленой все сложилось именно таким образом, но изменить что-то навряд ли уже мог – слишком много времени прошло, он давно повзрослел и не нуждался в той любви и заботе, которая была так необходима одиннадцатилетнему Косте, потерявшему в один миг все. А мать, теперь терзавшаяся чувством вины за упущенные годы, слишком боялась сделать шаг навстречу и услышать обиду в словах сына за то, что оставила его, не смогла справиться с собственным горем, буквально утонув в нем и разрушив тем самым связь с единственным ребенком. – В тот день Иван Анатольевич подарил мне первые профессиональные коньки и поставил на лед, – Аня прижалась к спине партнера, крепко обнимая его за талию, и уткнулась носом в ямку между лопаток. Она слышала, как тяжело билось взволнованное воспоминаниями сердце спортсмена, чувствовала, как напряжены были его сильные плечи, ощущала подступавший к горлу ком – такой же, какой мешал говорить спокойно и Косте. Возвращаться в те дни, пусть даже и мысленно, все еще было тяжело – боль от потери отца так никогда и не покинула души Воронцова, а немая тоска разрывала душу и столько лет спустя. Да, в его жизни всегда были Иван Анатольевич и Павел Александрович, но уже никогда не было отца. – Мне жаль, Костя, – виновато прошептала Преображенская, желая хоть немного утешить впавшего в задумчивость партнера. Он, в последний раз проведя рукой по снимку, поставил рамку на место и развернулся, заглядывая в полные сочувствия и сострадания глаза фигуристки – казалось, еще немного, и в них проступили бы слезы. Руки Ани продолжали крепко обнимать его, а ладони чуть сжимали предплечья, облаченные в мягкую ткань белой рубашки. Из-за того, что спортсменка была в сапожках на каблуках, добавлявших ей несколько сантиметров роста, Костя мог смотреть ей прямо в глаза, почти не наклоняя голову, как приходилось делать это обычно. – Прошлого не вернуть, незачем об этом думать, – хмуро отозвался он в ответ на слова партнерши, а затем, быстро прижавшись губами к ее лбу, чуть бодрее кивнул в сторону кухни, где их уже заждались хозяева: – Идем.

***

Подарок Ани очень понравился Маргарите Сергеевне, которая, крепко обняв фигуристку, бодро заявила, что им обязательно нужно опробовать в деле ее новый шарф, и потому они вчетвером отправились на небольшую вечернюю прогулку по поселку. Спустя полчаса супруги объявили, что Костя должен обязательно показать партнерше волшебную рощу, находившуюся неподалеку, однако сами идти туда отказались, ссылаясь на то, что кому-то нужно было подготовить десерт. Воронцов только покачал головой на это, замечая, как, разворачиваясь в сторону дома, дядя шутливо подмигнул вслед фигуристам. И все же показать Ане любимое место хотелось – оно и впрямь было волшебным и хранило множество воспоминаний. Еще около сорока минут они неспешно прогуливались по сосновому бору, любуясь пожелтевшими кустарниками и вдыхая свежий аромат осеннего леса – такого чистого воздуха Аня не чувствовала уже очень давно. Она не могла даже вспомнить, когда в последний раз выбиралась куда-то за пределы города и ледового центра, а потому была очень благодарна Воронцову за возможность отвлечься от суеты и просто не думать ни о чем: ни о проблемах со здоровьем, преследовавших ее последние несколько недель, ни о работе, ни о грядущих стартах, времени до которых оставалось совсем немного, ни о состоянии матери. Преображенская наконец могла просто забыться, оградиться от суеты ледового дворца, от внимательных взглядов журналистов и их назойливых вопросов, и просто быть собой. Они с Костей медленно бродили по лесу, держась за руки и говоря обо всем на свете – о каких-то мелочах, банальных, но столь необходимых в тот момент истинах, рассказывали друг другу смешные истории из детства и вспоминали неловкие моменты юности. И Ане так хотелось, чтобы этот вечер никогда не заканчивался, чтобы они и дальше могли быть только вдвоем – вот так неспешно, размеренно и спокойно. Поэтому спустя время, уже стоя у большого панорамного окна гостиной Антоновых, она с улыбкой разглядывала капли дождя, который стучал по стеклам, отбивая незатейливый ритм и еще больше погружая фигуристку в размышления о прошедшем дне – таком теплом и счастливом, по-настоящему радостном и удивительном. – Эй, – Преображенская и не заметила, как вошел Костя. Он тихо позвал Аню, ненавязчиво касаясь ее плеча, а затем встал рядом, желая отвлечь партнершу от этих мыслей. – О чем задумалась? – Так не хочется, чтобы этот день заканчивался, – честно призналась фигуристка – уходить от ответа или придумывать что-то совершенно не хотелось. Особенно после того, как партнер в который раз впустил ее в свой мир, познакомил с самыми близкими людьми и доверил свои чувства. – Мы можем остаться, если ты хочешь, – серьезно произнес он, вглядываясь в чуть уставшие глаза Ани. – Маргарита Сергеевна будет очень рада. – Завтра с утра на тренировку, – утомленно выдыхая, Преображенская поджала губы в скомканной улыбке, которая вышла совсем не такой, какой должна была. И все же, видя замешательство в лице партнера, она добавила: – Но я бы очень хотела этого, правда. Воронцов согласно кивнул: конечно, Аня была правда. Выехать из поселка в семь утра, не попав в какую-нибудь жуткую пробку на подъезде к Москве, было практически невозможно. Да и они обещали, что визит к Антоновым никак не повлияет на их подготовку и рабочий настрой, а потому мысль о том, чтобы остаться в этом большом и очень уютном доме на ночь казалась просто нереальной – очередной мечтой этого чудесного вечера, принесшего столько счастья и умиротворения в истерзанное переживаниями сердце спортсменки. Но Костя, вспомнив о том, зачем он вообще отправился на поиски Ани, едва сумев увильнуть от очередных разговоров-воспоминаний с дядей и Маргаритой Сергеевной, вдруг вытянул руку, все это время отведенную за спину. Аня с удивлением взглянула на Костю, чуть хмуря брови. На раскрытой ладони лежала небольшая красная коробочка с позолоченной каймой. Глаза фигуристки вмиг округлились от охватившего ее сомнения, и она вопросительно посмотрела на Воронцова, который, довольно ухмыляясь, наблюдал за реакцией партнерши. – Не пугайся, – уже спокойно произнес он, нажимая на позолоченный замочек, и спустя мгновенье коробочка открылась, представляя взору Ани невероятной красоты содержимое: – Я обещал, что сберегу твое сердце. Хочу, чтобы и у тебя всегда была частичка моего. Внутри на черном изысканном бархате лежал необыкновенной красоты кулон из белого золота. Небольшой голубой камушек – прямо в цвет глаз Преображенской – был обрамлен рядом мелких многочисленных бриллиантиков по периметру, отчего казалось, что подвеска буквально сверкала в свете гостиной. Воронцов, не проронив больше не слова и затаив дыхание, наблюдал за Аней, на светлом лице которой быстро сменялись эмоции: шок и смятение постепенно превращались в приятное изумление и восторг от увиденного. Она вдруг легко улыбнулась, желая что-то сказать, но слова все никак не шли. Однако несмотря на это, Аня была уверена, что Костя все давно понял по ее глазам, смотревшим в ответ с невероятной нежностью и нескрываемой любовью. Осторожно достав из коробочки украшение, он обошел Аню, а затем тихо прошептал, обжигая шею фигуристки горячим дыханием и заставляя ее тело покрыться тысячей мурашек: «Позволишь?». Она кивнула, прикрывая глаза в попытке усмирить быстро бившееся сердце, а затем почувствовала, как рука партнера заботливым движением отвела ее длинные густые волосы, перекинув их на одно плечо. Когда маленький замочек щелкнул, а холодный камушек опустился на ее грудь, фигуристка выдохнула. Ее ресницы дрожали, а губы все еще улыбались. Аня почувствовала, как Костя прижался ближе, утыкаясь носом в ее макушку и шумно вдыхая сладковатый запах волос. За окном шумел осенний ветер, а в окна стучал проливной дождь, но внутри разливалось тепло. Они не могли говорить о своей любви открыто, вынужденные скрываться и лгать даже себе ради единственно важной в тот момент цели, однако теперь в этом не было необходимости, потому как, не произнося ни слова, партнеры сердечно пообещали друг другу бережно хранить эти чувства, трепетно оберегая их и пронося сквозь все преграды и испытания, чтобы в конце концов обрести счастье, о котором так мечтали и которого непременно заслуживали. Чтобы быть только вдвоем. Вместе. Вот так.