Лед внутри тебя

Аня ворочалась в кресле самолета, не в силах найти места: удобное положение принять все никак не удавалось, а оглядывающиеся на них с Костей пассажиры, вот-вот порывавшиеся достать телефоны, чтобы сделать фото, еще больше выбивали из колеи и без того нервничавшую спортсменку. Преображенская, по вине которой они пропустили три тренировочных дня и теперь были вынуждены за свой счет лететь в Канаду, никак не могла избавиться от навязчивых мыслей: Ане начинало казаться, что она зря настояла на участии в соревнованиях, ведь Костя теперь излишне опекал ее, постоянно спрашивал о самочувствии партнерши, следил за тем, как она принимала лекарства и питалась. За эти дни, напряженные и полные сомнений, фигуристка была дома лишь однажды: нужно было забрать некоторые вещи и убедить родителей в том, что с ней все в порядке, потому как заголовки интернет-изданий и все спортивные каналы заверяли поклонников фигурного катания, что Анна Преображенская вынуждена была несколько дней провести дома из-за проблем со здоровьем, а потому спортсмены прибудут на соревнования чуть позже, чем остальные представители тренерской группы Павла Александровича. Правда, о характере болезни или травмы ни одно издание по распоряжению Федерации так и не написало, сославшись на желание фигуристки оставить это приватным. Поэтому, смело заверив родителей, что с ней все было действительно в порядке и вылет они отложили из-за небольшой простуды, Преображенская решительно пообещала привести домой золотую медаль – первую для нее в статусе парницы. Однако теперь напускная уверенность, которой она стойко и самоотверженно придерживалась все это сложное время, отступила, и на ее место пришли сомнения и множество вопросов: становилось понятно, что катать усложненный вариант программы им не дадут, чтобы исключить риски, а со старым набором вряд ли можно было рассчитывать на уверенный для первого места запас. Тяжело выдохнув и прикрыв глаза, Аня откинула голову на спинку широкого мягкого кресла: Костя каким-то чудом ухватил последние билеты в бизнес-класс, зная, что полет им предстоял длинный и не самый спокойный в плане эмоций – видел, в каком состоянии находилась партнерша и терпеливо ждал, в какой момент всплеск чувств, которые Аня так гордо пыталась сдерживать, всячески отказываясь от помощи, наконец вырвется наружу. – Эй, – тихо позвал Воронцов, мягко улыбаясь уголками губ. Аня тут же распахнула глаза, повернув голову в сторону партнера, который последние два часа мирно дремал на соседнем кресле, периодически просыпаясь от шума в салоне и возни пассажиров. – Я думала, ты спишь, – отозвалась она, вкладывая ладонь в заботливо протянутую руку. – Ты слишком громко думаешь. Преображенская усмехнулась: Костя, как и всегда, сумел считать ее настроение, разгадать мысли и выявить секрет не самого бодрого состояния. Она не знала, как это удавалось ему – каждый раз так мастерски подмечать чувства и переживания Ани, находить момент даже среди суеты тренировочного процесса, чтобы на секунду остановиться и передохнуть, подбодрить и поддержать. И потому фигуристка, чуть поджав губы, все же решилась озвучить сомнения, которые тревожили ее уже несколько часов, что они провели на борту рейса Москва-Ванкувер: – Не могу отделаться от мысли, что запаса в короткой не хватит на произвольную. – И об этом ты думаешь четвертый час? – Костя добродушно вскинул брови и слегка усмехнулся. Однако Аня его энтузиазма не разделяла, поэтому Воронцов тут же поспешил добавить уже серьезнее: – Важно чисто откатать произвольную на завтрашней тренировке. Если мы сделаем это, то, я уверен, Павел Александрович даст нам усложнить контент в короткой – хотя бы подкрут и вращения. – Тогда этого должно хватить, – озвучила то, что старался донести до нее Костя, спортсменка. Аня утомленно покачала головой, пытаясь наконец оградиться от навязчивого страха вновь остаться второй – она безусловно понимала, что ждать абсолютных побед в первом же сезоне в новом для нее виде фигурного катания было глупо и очень наивно, но привычка всегда быть лучшей все же брала верх. Воронцов же отлично знал, как помочь партнерше наконец выключить голову и позволить себе просто отдохнуть перед чередой изнурительных в эмоциональном плане дней, а потому быстро поднял разделявший их кресла подлокотник и легким движением прикрыл небольшую ширму, которая скрывала их от любопытных взглядов остальных пассажиров, а затем обнял партнершу за плечи, прижимая ее к себе. – Костя… – попыталась возразить поначалу Преображенская, смущенная подобным порывом со стороны спортсмена на глазах других людей, очевидно узнавших их, однако быстро сдалась под напором уверенных и сильных рук, внушавших доверие, и задорной искры зеленых глаз. Воронцов лишь приложил указательный палец к улыбающимся губам, прося не шуметь, чтобы остаться незамеченными, а затем осторожно коснулся подбородка фигуристки, притягивая ее ближе. Он мягко, но очень уверенно поцеловал ее – так, будто хотел забрать все сомнения и страхи, подарив немного спокойствия и размеренности. В каждом его движении Аня чувствовала невероятную заботу и любовь: то, как крепко он обнимал ее, как аккуратно перебирал слегка завитые волосы, с какой нежностью смотрел – все это позволило отпустить тревожившие мысли и наконец расслабиться, и Преображенская выдохнула, опустив голову на плечо партнера. – Мы справимся, Аня. Обещаю. Она не знала, сколько времени прошло, не помнила, о чем думала перед тем, как провалиться в долгий, но такой крепкий и нужный сон, – в тот момент существовало только размеренное дыхание Кости, его тихо вздымавшаяся грудь и теплые руки, всегда державшие ее и никогда не дававшие упасть или оступиться. И потому никто из фигуристов совершенно не заметил, как спустя пару часов на телефон Ани пришло уведомление из официального фан-сообщества их пары, к которому были приложены два снимка. Первый был сделан в аэропорту еще ночью, когда спортсмены только направлялись на регистрацию: Костя в темных очках привычно быстрым, размашистым шагом двигался в сторону стойки авиакомпании, на плече его виднелась массивная черная сумка, а позади – большой чемодан партнерши, ручку которого он обхватил, и Аня, крепко сжимавшая ладонь Воронцова и часто перебиравшая ногами – как и всегда в попытках успеть за быстрыми шагами партнера. И второй – уже из самолета: на нем Костя, только убравший большую сумку-шоппер Преображенской на верхнюю полку, стоял в широком проходе между рядами и протягивал сидевшей в кресле партнерше бутылку воды. А под снимками расположилась надпись: «Мы верили, что с Анечкой все хорошо, и это оказалось правдой! Прямо сейчас Аня и Костя летят в Ванкувер на первый международный старт в качестве пары. И если вы все еще не верите в то, что пара они не только на льду, но и в жизни, просто взгляните на эти фотографии»

***

Встретили Аню и Костю в Ванкувере по-настоящему тепло. Все фигуристы, заявленные на этот этап Гран-при, радушно поприветствовали задержавшихся, по официальной версии, из-за болезни партнерши спортсменов в холле отеля, пожелав здоровья и чистых прокатов. И пока Воронцов удивительно энергично для человека, проведшего в самолете почти пятнадцать часов, общался с коллегами по сборной, Аня глазами искала Алису, затерявшуюся среди толпы воодушевленных соревновательным духом атлетов. Оглядывая центральных холл одного из зданий олимпийской деревни, Преображенская вдруг зацепилась взглядом за собственную фотографию прошлого предолимпийского сезона, в который она впервые на взрослом уровне завоевала статус чемпионки мира. Это были одни из важнейших стартов в ее карьере: семнадцатилетняя Аня стала лучшей фигуристкой, подавала большие надежды и мечтала о золоте Олимпийских игр – о ней говорили все, ее знали и любили, а победы всегда были столь яркими и запоминающимися, что привлекали в мир фигурного катания даже тех, кто никогда этим не интересовался. И потому, увидев эту широко улыбающуюся и совсем еще юную девочку, сжимавшую в руках красивую переливающуюся медаль, Аня почувствовала, как внутри что-то сжалось – то ли от гордости за все, что она уже успела сделать для себя и этого спорта, то ли от печального осознания, что вот так уже не будет: продолжая бороться, Преображенская все еще ловила себя на мысли о том, что зря не послушала Ирину Андреевну и не ушла на пике карьеры. Но каждый раз глядя в горящие глаза Кости, который с нескрываемой любовью к партнерше и своему делу проводил все время на льду, Аня убеждалась, что выбор ее оказался правильным: теперь она была здесь, в олимпийской деревне, боролась на международных соревнованиях за места на пьедестале, о ней все еще говорили и помнили – пусть и не совсем так, как раньше. И главное – Аня все еще чувствовала, что у нее была цель. А остальное казалось не таким уж важным – осуждение и громогласную критику она встречала на своем пути всегда. – Преображенская! – звонкий и громкий, голос Алисы вырвал фигуристку из оцепенения и заставил оторваться от разглядывания собственной фотографии, обернувшись на подругу. Доронина стояла сложив руки на груди и с сердитым прищуром смотрела на застывшую в немом размышлении Аню – та казалась совсем потерянной среди веселой толпы спортсменов, живо и задорно беседовавших о чем-то. Потому Алиса быстро подошла к подруге, достала из кармана белой олимпийки карточку от номера и, помахав ей перед лицом Преображенской, чтобы окончательно вернуть ее в реальность, кивнула в сторону лифтов. – Идем, я договорилась, чтобы нас поселили вместе, – произнесла Доронина, и в следующий момент Аня почувствовала, как ее дернули за руку, призывая поторопиться. Она в спешке нашла глазами Костю, который, отвлекшись от беседы с одиночниками, теперь в недоумении смотрел на партнершу, и пожала плечами, слегка улыбаясь. Воронцов только коротко покачал головой, но Аня видела: он понимал, что она совершенно не хотела находиться среди такого количества людей после долгого перелета и нуждалась в отдыхе, потому как завтра им предстояло провести первую тренировку за несколько дней, что было непросто, учитывая особенности физического состояния фигуристки. И именно завтра решится, будут ли партнеры катать усложненный набор элементов или оставят старый. А значит, и то, на какое место они будут претендовать. Когда же спортсменки наконец оказались в номере, Аня смогла с облегчением выдохнуть, расположившись на большой мягкой кровати. Думать о чем-то совершенно не хотелось, ноги гудели от усталости и напряжения, а глаза закрывались, несмотря на то, что ей все же удалось поспать в самолете несколько часов в теплых объятиях Кости: даже свернувшись на кресле фигуристка чувствовала себя уютно в родных и заботливых руках. Алиса что-то тихо щебетала, рассказывая о днях, проведенных в Канаде, и о количестве журналистов, присутствовавших на открытых тренировках – все они сверкали объективами, задавали сотню вопросов и желали лично пообщаться со спортсменами и тренерами после. Услышав последнее, Преображенская тут же приподнялась на локтях, возвращаясь в реальность: у них-то еще не было тренировок, а потому завтра, вероятнее всего, они будут вынуждены возвращаться к работе под прицелом десятков камер. И это абсолютно точно не доставляло радости. – Эй, – вдруг затихла Алиса, присаживаясь на соседнюю кровать и заглядывая в метавшиеся в размышлениях глаза подруги. – Все пройдет хорошо. Тебе ли нужно рассказывать о том, что в стрессовые моменты тело способно на многое? Аня чуть рассмеялась. Конечно, она провела едва ли не сотню открытых тренировок за годы в спорте, дала десятки интервью и множество раз общалась с журналистами – и в России, и за границей во время международных соревнований. Однако все это было раньше – сейчас же фигуристка, еще четыре дня не находившая в себе сил самостоятельно подняться с постели, вынуждена была собраться и сразу выдать лучший результат, от которого буквально зависел их шанс получить золото этапа. – Знаю, – кивнула Аня. Конечно, она понимала, что выхода не было и необходимо было просто собрать все силы и выдать если не лучший, то хотя бы похожий на эталонный прокат на тренировке и убедить всех в своих возможностях и стабильности. – И от этого еще страшнее. – Так, – Алиса недовольно нахмурила брови, а затем стала оглядываться по сторонам в поисках чего-то. – Где твоя сумка? Нужно срочно получить дозу мотивации от Виктора Петровича. Доронина любила шутить о том, что отец Ани всегда был отличным оратором и умел приводить мысли в порядок перед важными стартами. Много лет сопровождая дочь на соревнования, мужчина настраивал еще маленьких девочек, еще фигуристок-одиночниц на нужный лад, придавал им сил и уверенности, отгонял сомнения шутками и правильным посылом. И, конечно, Алиса знала, как важно и дорого было Ане общение с родителями, потому решила, что именно это смогло бы помочь подруге избавиться от гнетущих мыслей и немного расслабиться после столь сложных и эмоционально напряженных дней – Алина была в курсе того, что на самом деле случилось с подругой, но пообещала держать все в тайне и отложить вопросы на потом. – Где вообще твои вещи? – вдруг поинтересовалась фигуристка, с сомнением глядя на подругу. И в тот момент, когда Аня хотела сказать, что оставила все Косте, потому как тот, как и всегда, со спокойной улыбкой уверил, что со всем разберется сам, в дверь постучали. Доронина было подорвалась встать с кровати, но, заметив, как встрепенулась вдруг Преображенская, тут же закинула ноги на постель и сложила руки на груди – пришли явно не к ней. – Кажется, вот и ответ, – по-доброму усмехнулась та, глядя на направлявшуюся к двери Аню и получив в ответ многозначительный взгляд. Сдержав рвавшуюся наружу улыбку от того, с каким детским восторгом и предвкушением теперь лежала на постели Алиса, ожидая услышать, о чем будут шептаться партнеры, Преображенская приоткрыла дверь. Как она и предполагала, в коридоре стоял Костя, одной рукой придерживавший ее большой чемодан, на котором стояла та самая сумка-шоппер с телефоном и другими вещами фигуристки. Как и партнерша, Воронцов еще не успел переодеться и, бросив в номере толстовку и собственную сумку, оставался все в той же темно-синей футболке и черных спортивных штанах. Аня улыбнулась, отмечая, что Костя выглядел теперь, вне любопытных глаз работников отеля и оценивающих взглядов конкурентов, уставшим и немного заторможенным: глаза его покраснели от недостатка нормального сна, а тело было напряжено – высокому спортсмену было мало места даже в бизнес-классе самолета, и потому мышцы затекли и ныли после долгого полета. Задерживать его не хотелось, потому как Аня помнила, что Воронцов должен был зайти к Павлу Александровичу, чтобы обговорить какие-то формальные моменты их участия в соревнованиях и пребывания в Канаде, и только потом мог отправиться в номер, чтобы наконец принять душ и отдохнуть. – Принес твои вещи, – Костя кивнул на чемодан, не отрывая взгляда от посветлевшего лица партнерши, а затем вспомнил, что именно заставило его отвлечься от разговора с коллегами по сборной, и рассмеялся: – Родители звонили несколько раз. Татьяна Григорьевна интересовалась, как мы долетели, а Виктор Петрович – тем, почему твой телефон у меня. Аня коротко и тихо засмеялась в ответ, и в глазах ее на секунду промелькнул огонек веселья, исчезнувший в последние недели, а затем так же едва слышно прошептала в ответ: «Спасибо». Костя кивнул, оставаясь стоять на том же месте: хотелось прижать Аню к себе, обнять ее и никогда больше не отпускать, забыв о субординации и прочих глупостях. Эта суета, всегда царившая в олимпийской деревне Ванкувера, множество журналистов и любопытных глаз сотрудников, выжидающие взгляды коллег-парников – все это казалось таким неважным и совершенно пустяковым. И единственно ценным и поистине необходимым было желание засыпать в одной постели, просыпаться вместе, просто быть рядом. И вместе с тем Костя прекрасно помнил, о чем они договорились еще в Москве, зная, чем все это в итоге могло закончиться: на соревнованиях они лишь партнеры. Друзья, коллеги, товарищи – кто угодно, но не пара вне пределов льда и тренировочной площадки, ведь подобные отношения в такие ответственные моменты мешали, всячески сбивали, отвлекали от рабочего лада, наводили на совершенно ненужные, лишние мысли, добавляли риска, и оба спортсмена прекрасно понимали это. Поэтому Аня, чуть смущенно глядя на Воронцова, осторожно подошла ближе, чуть приподнимаясь на носочки, и коротко поцеловала партнера в щеку в благодарность. Костя на мгновенье сжал ее руку, а затем, кивнув на прощанье, все же отступил. – Доброй ночи, – мягко отпуская ладонь Ани и делая еще шаг назад, прошептал Воронцов. – Доброй, – одними губами отозвалась она, с немного грустной улыбкой забирая чемодан и закрывая дверь номера с тоской в сердце.

***

Когда Аня и Костя вышли на лед, на трибунах уже сидели несколько десятков журналистов из разных стран, готовые освещать тренировку новоиспеченных партнеров, прибывших позже остальных спортсменов и оттого вызывавших теперь особенно сильный интерес у прессы. Павел Александрович, предусмотрительно зашедший в раздевалку учеников, просил их раскататься самостоятельно, прогнав отдельные хореографические дорожки и прочие элементы скольжения без него, но не приступать к отработке прыжковых и парных элементов самостоятельно – Загорский хотел лично оценить готовность спортсменов к короткой и произвольной программам. На удивление партнера и, признаться, собственное, Аня проснулась с боевым настроем, готовая показывать мастерство и решимость зрителям и тренерскому составу: несмотря на все еще ощутимую слабость в теле и не лучшее самочувствие, она взяла себя в руки и бодро улыбнулась Косте, встречавшему ее в холле отеля перед завтраком. Поэтому, ступив на лед, такой непривычный и будто незнакомый, она на секунду чуть крепче сжала ладонь партнера, а затем, взглянув на его сосредоточенное и серьезное лицо, быстро толкнулась ребром, уезжая вперед уже без него. Раскатываться ей все еще было удобнее самостоятельно: старые привычки давали о себе знать, и первые пятнадцать минут Аня всегда разминалась в одиночку – нужно было настроиться и привести мысли в порядок. Костя же, поначалу ворчавший на партнершу из-за неискоренимых привычек одиночницы, все же свыкся, а потому спокойно отъехал на другую сторону площадки, давая Ане возможность побыть наедине с собой, своим телом и льдом – им обоим нужно было привыкнуть к площадке, хотя оба уже не раз выступали на этой арене в прошлом. И пока фигуристка выполняла легкие раскаточные элементы, рисуя на льду клюки и выкрюки, Воронцов немного резко, но очень бодро разминал плечи и спину, выполняя скручивания, и тренировал замахи на бросок в выбросе. Спустя время Преображенская, разрумянившаяся от энергичных движений, подъехала к партнеру, поправляя выбившиеся из высокого хвоста пряди. Костя уже несколько минут молча наблюдал за ней у борта в компании подошедшего Павла Александровича: оба безмолвно размышляли над тем, была ли готова фигуристка катать тот вариант программ, который они планировали показать на этих соревнованиях. И какого же было удивление Ани, когда Загорский, по-доброму улыбаясь, объявил, что они могут начать работу над отдельными частями короткой программы – то, чем они и занимались последние недели перед вылетом, оттачивая сложнейшие прыжки и вращения. – Не радуйся раньше времени, – строго произнес Костя, видя появившийся в глазах партнерши запал и желание выложиться на сто процентов уже на первых минутах. – Мы лишь пробуем. Аня в ответ на это только хмыкнула, закатив глаза в надежде, что Воронцов этого не заметил, а затем быстро набрала скорость, вынуждая Костю следовать за ней. И, стоило сказать, тренировка прошла успешно: они чисто откатали отдельные части программы, отработали поддержки и подкрутки, попробовали разные вариации каскадов и тодеса – и все получилось. Аня лишь раз оступилась на выезде, коснувшись рукой льда после приземления с выброса, но и то по вине Кости: беспокоясь за физическое состояние партнерши, он не уследил за набором скорости, и потому элемент был выполнен не лучшим образом – со слишком медленного захода и без необходимой резкости в толчке. Загорский, глядя на учеников со стороны, задумчиво кивнул своим мыслям и несколько раз хлопнул в ладоши – тренировка была окончена, нужно было заминаться и идти в раздевалку, где спортсменов уже ждали журналисты для небольшого интервью. – Отлично сработано, молодцы, – в привычной сдержанной манере произнес тренер, протягивая запыхавшейся Ане олимпийку. Она радостно улыбнулась в ответ, а затем вопросительно взглянула сначала на Костю, а затем на Павла Александровича, ожидая решающего и такого важного вердикта: – Завтра катаете запланированный вариант. Произвольную оставляем со старым набором. Воронцов согласно кивнул, убирая с лица мешавшиеся пряди темных волос: это было самое разумное и наиболее правильное решение в сложившейся ситуации. Короткую программу они всегда проезжали хорошо: то ли потому, что технический набор был менее сложным, чем во второй день, то ли из-за динамичной музыки, которая подбадривала спортсменов, то ли из-за такой банальности, как меньший тайминг. С произвольной же всегда было тяжелее: сразу несколько прыжков, два выброса, сложнейшие вращения и поддержки на протяжении шести минут вместе с такой акцентной и тяжелой музыкой – все это утомляло и высасывало последние силы, которых к концу выступления почти не оставалось. Потому Костя был уверен, что добавлять что-то в и без того достойную программу в столь рискованный момент не стоило – у них еще будет время показать максимум возможностей и лучшую форму в Японии через пару недель, а затем – сделать то же на чемпионате Европы. Аня же надеялась, что Загорский даст усложнить в произвольной хотя бы часть элементов, хотя разумом понимала и принимала то, почему тренер принял именно такое решение. Спорить и пытаться доказать, что с ней все в порядке, было бы глупо – Павел Александрович прекрасно видел, что спустя полтора часа она сильно выдохлась и доезжала элементы только на остатках силы воли и мышечной памяти. То же разглядел и нахмурившийся Воронцов, начавший так некстати осторожничать и проявлять излишнюю внимательность, мешая тем самым Ане то набрать нужную скорость, то сделать достаточно сильный мах. Но если не брать во внимание подобные оплошности и небольшие заминки, то тренировка прошла хорошо, и это добавляло настроения. – Вечером льда не будет: танцоры катают ритм-танец, поэтому отдохните хорошенько и наберитесь сил перед завтрашним прокатом, – уже у самой раздевалки сказал Загорский, быстро оглядывая учеников и добавляя напоследок: – В девять утра жду вас на контрольную тренировку.

***

– Скажите, чего нам ждать от пары Преображенская\Воронцов в этом сезоне? – спросил один из журналистов, которые собрались в небольшой раздевалке, выделенной команде спортсменов Павла Александровича, в которой и расположились фигуристы для того, чтобы дать небольшое интервью. – Какие у вас планы и цели? Костя тихо хмыкнул, крутя в руках стакан с кофе, где-то раздобытый им за те несколько минут, что у них было перед началом пресс-конференции. Аня от напитка отказалась, ссылаясь на запрет врачей, но на деле все было довольно прозаично – хотелось поскорее отправиться в номер и хорошенько отдохнуть перед завтрашними стартами, а не вальяжно распивать кофе, беседуя с журналистами и делая вид, что ей нравилось такое пристальное внимание со стороны стольких людей. Бывали моменты, когда подобные мероприятия казались ей настоящей пыткой, несмотря на то, что в основном фигуристке доставляло удовольствие делиться моментами из жизни с поклонниками и прессой. Услышав до жути банальный вопрос, Преображенская только тихо улыбнулась – уголки ее губ приподнялись, а в глазах читалась откровенная скука. Она знала – чувствовала по напряженным плечам рядом, – что Косте тоже порядком надоели подобные формулировки: все ведь и так понимали, какую цель преследовали ведущие спортсмены в этом сезоне. Поэтому Воронцов, глядя куда-то мимо камеры, стоявшей в стороне и записывавшей разговор, спокойно произнес, натягивая на лицо маску размеренности: – Думаю, завтра вы и сами все увидите, – загадочно отозвался фигурист, отпивая немного крепкого черного кофе – Аня всегда удивлялась тому, что Костя пил исключительно неразбавленный напиток без добавления сахара или сиропов, потому как ей самой даже кофе на молоке казалось горьким и чрезмерно терпким. – Но если говорить серьезно, то планы у нас большие. Мы поставили две красивейших программы, которые с каждым разом совершенствуем и усложняем, добавляя новые элементы и заменяя старые чем-то более зрелищным. – Звучит, как заявка на место на пьедестале, – хмыкнула в ответ одна из журналисток, стоявшая в дальнем углу со сложенными на груди руками. До этого момента Аня и вовсе не замечала ее, однако Костя знал: она не сводила глаз с них все это время, пристально вглядываясь в ничуть не изменившиеся за годы черты его лица. Ее ярок-красные губы были сложены в ироничную полуулыбку, а в глазах читалось уже забытое Преображенской легкое и чуть надменное презрение – казалось, девушка испытывала если не явную неприязнь, то что-то похожее на жгучее раздражение к спортсменке, хотя Аня была уверена, что они никогда не встречались до этого. – Это она и есть, – отчеканил Воронцов, в упор глядя в такие же блистательно-зеленые глаза журналистки, подчеркнутые цветом изумрудной атласной блузки. Это была высокая темноволосая девушка, на груди которой висела аккредитация журналиста, однако Аня не смогла разглядеть, какой именно страны, как бы не пыталась – флаг был закрыт воротником черного свободного пиджака. И несмотря на то, что акцента в речи незнакомки слышно не было, Преображенской почему-то казалось, что она отлично говорила по-русски: слишком уж странными были эти переглядки, слишком подозрительным был взгляд, направленный на фигуристку. Аня еще раз прищурила светлые глаза, пытаясь прочитать хотя бы имя, но смогла увидеть лишь фамилию, написанную чуть крупнее и ярче: Бушар. По раздевалке пронесся небольшой гул и шепот что-то обсуждавших между собой репортеров, затихший буквально через пару мгновений. Все это время Костя неотрывно, пристально смотрел на девушку, которая, не проронив больше ни слова, поправила длинную темную челку и улыбнулась своим мыслям. Уже в следующую секунду паренек, представлявший английское спортивное издание, громко что-то спросил, вырывая Аню из мыслей о том, кем все-таки приходилась Воронцову эта девушка. Фигуристка видела, что партнер быстро и равнодушно перевел взгляд на журналистов, внимательно вслушиваясь в следующий вопрос. – Вы приехали на три дня позже остальных коллег по сборной и группе, а до этого даже ходили слухи о снятии вашей пары с канадского этапа. Официальной причиной стала простуда Анны, однако стоит сказать, что никаких признаков болезни на сегодняшней тренировке мы не заметили, – пояснил молодой человек прежде, чем наконец задал вопрос, формулировка которого была понятна спортсменам с первых секунд. – Скажите, действительно ли плохое самочувствие стало поводом для вашей задержки? Костя тяжело вздохнул, готовясь в очередной раз отвечать на порядком надоевший вопрос: ему казалось, что они прояснили этот момент и для российских журналистов, и для зарубежных изданий, пытавшихся найти слабые места главных соперников отечественных пар, и для международной федерации. Однако Аня вдруг ненавязчиво и почти незаметно дотронулась холодной ладонью до его коленки, показывая тем самым, что готова сама ответить на вопрос – до этого момента все дела с московской Федерацией решал Воронцов, на которого вдруг обрушилась очередная лавина звонков и сообщений из спортивных изданий с просьбой дать комментарии по поводу состояния партнерши. И Ане очень бы не хотелось, чтобы эта тема обсуждалась и дальше, ведь, постарайся репортеры получше, они с точностью смогли бы докопаться до истинной причины задержки фигуристов, что точно не входило в их планы. – Я действительно чувствовала себя не лучшим образом последние несколько дней, поэтому логичным был вопрос о снятии с турнира во избежание серьезных последствий, – спокойно начала Аня. На светлом лице, скрывавшем небольшую серость и остатки болезненности под легким слоем косметики, не дрогнул ни один мускул – за годы публичной жизни она научилась держать себя на публике, говорить без дрожи в голосе и не показывать истинных эмоций. И больше такой ошибки, как пару месяцев назад на той роковой пресс-конференции Гран-при России, Преображенская допускать была не намерена. – Потому мы, посоветовавшись с тренерским штабом и врачами, повторно прошли медицинскую комиссию, которая допустила нас до участия в соревнованиях. Паренек кивнул, заметно смутившись тому, какой вопрос он задал и что за ответ хотел услышать. Костя улыбнулся про себя, поглядывая на партнершу: она отлично держалась, достойно проявила себя и сумела ответить честно, но не вдаваясь в подробности и все еще не называя истинной причины болезни. И пусть ее слова были правдой, представители прессы и поклонники явно чувствовали недосказанность со стороны спортсменов, но вынуждены были смириться с тем, что подробности о состоянии здоровья Ани партнеры решили оставить приватными – в конце концов, они имели на это полное право. – Что касается тренировки, – добавил Воронцов, чуть наклоняя голову и с искренней гордостью глядя на фигуристку, – Анна – настоящий боец, профессионал и фанат своего дела, а потому вы навряд ли когда-то заметите, что с ней что-то не так, пока это можно будет скрыть. – Таков уж наш спорт, – звонко рассмеялась в ответ Преображенская, широко улыбаясь. Такая редкая, но всегда очень приятная похвала со стороны Кости заставила тепло разлиться по телу, согревая уставший организм и предавая сил бороться дальше. Воронцов, непроизвольным, уже рефлекторным движением найдя ее руку, сжал ладонь партнерши в подтверждение своих слов – кто, как не он мог говорить о силе духа и упорстве Анны Преображенской, когда дело касалось достижений или семьи. В особенности, если успех и благополучие одно зависел от другого. – Хотел бы задать вопрос по поводу ваших первых стартов в качестве пары, – голос мужчины, грубоватый, с плохо разбираемыми из-за сильного акцента словами, вырвал спортсменов из внезапно окутавших их мыслей и заставил взглянуть на журналистов. И только в тот момент Аня заметила, что девушка, стоявшая все это время у дальней стены, внезапно исчезла, не проронив больше ни звука. – Что произошло на пресс-конференции после произвольной программы и чем была вызвана столь бурная реакция? Костя тихо откашлялся, нахмурив брови и сжав губы в тонкую напряженную полоску – возвращаться в начало сезона, вспоминать уже пройденный этап и усвоенный урок не хотелось: казалось, они уже давно учли ошибки и старались вести себя на публике не так, как могли делать это вне любопытных глаз прессы. Особенно сейчас, когда уже через несколько часов им предстояло впервые вместе выйти на международные соревнования – первые в череде важнейших стартов олимпийского сезона. – Я бы не хотел это обсуждать, – немного более резко, чем хотел, ответил Костя. – Понимаю, что это может быть неприятно, но нам хотелось бы знать, чем были вызваны столь сильные эмоции? Злостью на журналистов и неудобные вопросы? Поражением? – продолжал провоцировать мужчина, внимательно вглядываясь в лица спортсменов и периодически поглядывая на стоявшую рядом камеру – непременно, ему хотелось заполучить эксклюзив от самой обсуждаемой пары сезона. – Знаете, – вдруг улыбнулась Аня, вызывая недоумение на лицах журналистов и заставляя Воронцова крепче сжать картонный стаканчик, – безусловно это были эмоции – сильнейшие, не дававшие мыслить рационально. Да и вопросы, как вы верно подметили, были не самыми приятными. Мы злились на себя, на собственные ошибки, стоившие нам золота, – в последних словах ее слышалась еще не забытая грусть и досада, до сих пор приносившая боль и разочарование. – Но могу сказать одно: ни один из тех, кто писал все те статьи, подкрепляя их нашими громкими высказываниями, не был там – на льду. Никто не знает, какого это – проиграть в шаге от победы. Поэтому да, конечно, это была злость, раздражение, усталость, стресс. И, думаю, винить нас за это неправильно: спортсмены такие же люди, как и все. – Понес ли кто-либо из вас какое-то наказание за случившееся? Или, может быть, тот журналист? – подняв руку, спросила девушка, в чьем английском слышался легкий французский акцент, что было довольно типично для Канады. Аня в ответ только прикрыла глаза и улыбнулась, утомленно откидывая голову на деревянную спинку гарнитура. Что вообще даст ответ на этот вопрос? Словно почувствовав настроение партнерши, Воронцов, выдерживая недолгую паузу, наконец ответил – ровно и все так же спокойно: – Не знаю, что там у журналиста, но мы сделали для себя определенные выводы, вот и все, – коротко, но очень однозначно отрезал Костя, давая понять, что на этом тема с пресс-конференциями была закрыта. Все это давно осталось в прошлом. По небольшой раздевалке вновь разнесся гул голосов и тихие перешептывания: каждый считал своим долгом бросить коллеге какую-нибудь фразу – осуждающую, негодующую или согласную в ответ на услышанное. Костя на это только ухмыльнулся, пряча лицо и веселые глаза в стакане кофе, пока Аня, закинув ногу на ногу, наблюдала за ним. – И последний вопрос, – поднялась со стула милая и совсем еще юная русоволосая девчонка, которую Аня уже не раз видела среди прессы на конференциях и соревнованиях, но которая обычно оставалась неприметной для спортсменов, прерывая разговоры коллег из других стран. – Но для начала хотелось бы пожелать вам удачи завтра. Я верю, что все получится, вы показали себя отлично сегодня на тренировке, – она улыбнулась искренней и по-детски наивной улыбкой, а затем, получив в ответ благодарные кивки и тихое «Спасибо» от спортсменов, продолжила: – Скажите, если выпадет возможность посетить Ванкувер, куда вы отправитесь? – За столько лет мне ни разу не удалось погулять по городу, представляете! – с таким же ребяческим восторгом воскликнула Аня, подхватывая настроение девушки. – Соревнования, тренировки и плотный график просто не оставляли возможности выбраться за пределы ледовой арены или отеля. – А вы, Константин? – с неподдельным интересом спросила она, продолжая сжимать в руках небольшой сиреневый блокнот. – Почти год мы с Полиной тренировались в Канаде, еще юниорами, – по-доброму отозвался спортсмен, а губы его расплылись в улыбке от теплых воспоминаний долгих месяцев, проведенных в Монреале. – Поэтому мне удалось побывать во многих городах. Мы даже ездили на чемпионат Канады, поэтому Ванкувер и его окрестности я знаю неплохо, обращайтесь за советом, – рассмеялся он, а в голосе слышались нотки веселья и задора – такие редкие в последнее время и оттого столь драгоценные. Аня же лишь удивленно вскинула брови, не понимая, что удивило ее больше: тот факт, что Костя какое-то время жил за границей и тренировался здесь, или его познания в достопримечательностях города, в который они прибыли вчера. И потому хотелось поскорее расспросить его обо всем, узнать партнера еще больше, услышать то, о чем говорить еще не приходилось. Сердце с трепетом и предвкушением билось в груди, и Аня, забывшаяся в собственных мыслях, совершенно прослушала, о чем шла речь дальше. Она услышала только благодарности репортеров, когда те, с шумом собирая вещи, начали подниматься с диванчиков и стульев, специально расставленных в раздевалке, прощаясь со спортсменами до завтра и желая им удачи. Преображенская увидела, что юная журналистка, задавшая последний вопрос, немного потерянно оглядывалась по сторонам, словно ища поддержки, а затем взглянула на фигуристку – всего на мгновенье, но Аня успела разглядеть в ее ярких голубых глазах восхищение и нескрываемую радость от общения, а потому решила, что завтра обязательно подойдет к девушке сама, чтобы поблагодарить за прекрасные вопросы. Почему-то с ней хотелось говорить, рассказывать о своих неудачах и делиться опытом – в ней не было еще той журналистской корысти и желания выудить из спортсменов очередную порцию скандальных высказываний, подловить на чем-то, задать провокационный вопрос и вывести на эмоции. Девушка явно лишь хотела получше узнать своих кумиров и поделиться этим с другими. – Ты не говорил, что жил в Канаде, – мягко произнесла Аня, когда они наконец остались в раздевалке одни. Костя, бросив пустой стаканчик в урну, удивленно посмотрел на партнершу, а затем чуть слышно рассмеялся. Преображенская продолжала аккуратно складывать вещи, убрала в сумку коньки и чехлы, а затем накинула на плечи теплую олимпийку – погода октябрьским днем оставляла желать лучшего. На улице уже который час лил дождь, что было довольно странно для Ванкувера, но очень характерно для осенней Москвы. И, подумав об этом, Аня вдруг ощутила, как сжалось ее сердце при мысли о родном городе: она так и не позвонила родителям вчера – было уже слишком поздно, а сегодня она едва могла найти время, чтобы хоть минуту передохнуть и побыть в одиночестве. – Думал, ты знала, – Костя кивнул на белую сумку партнерши, а затем, когда Аня чуть отодвинулась от сиденья, взял вещи, ловко закидывая на плечо и свой рюкзак. – Не все увлекаются изучением твоей биографии в свободное время, Воронцов, – хмыкнула фигуристка, быстро скрываясь в дверном проеме и заставляя спортсмена быстрее перебирать ногами. Костя же в ответ только закатил глаза, наиграно вымученно вздыхая. Признаться честно, его радовало то, в каком настроение теперь находилась Преображенская, и он надеялся, что этот настрой не угаснет до самого конца соревнований – хорошее настроение и легкость никогда еще не мешали выигрывать важные старты. Тем более, что так было намного легче тренироваться и выступать: не казалось, как это обычно бывало, что соперники в чем-то были много лучше, не возникало желания считать в голове баллы и прикидывать GOE за тот или иной элемент – хотелось просто кататься, чувствовать порывы прохладного ветерка на лице, сжимать ладонь Ани в своих руках и ощущать тепло ее тела рядом. – Аня, – чуть серьезнее позвал Костя, отчего та вдруг нахмурила брови и поправила выбившиеся из прически прядки. Воронцов, не ждавший от себя такой резкой смены тона, рассмеялся, а затем сказал уже более расслаблено, ровняясь с партнершей: – Как насчет того, чтобы прогуляться?