Лед внутри тебя

После финала серии Гран-при, на котором Аня и Костя дебютировали в роли новообразованной спортивной пары и заняли третье место, прошел месяц. Вернувшись в Москву, фигуристы долго и упорно исправляли ошибки, которые допустили в короткой и произвольной программах: шлифовали скольжение, отрабатывали дорожки, выполнить которые на высший уровень на стартах оказалось сложнее, чем они думали, пробовали изменить некоторые заходы на поддержки, усложнить въезд в тодес. Так пролетели несколько сумасшедших и насыщенных недель – быстрым, почти незаметным ураганом, состоящим из бесконечной работы, усталости и желания двигаться дальше вопреки всему. И несмотря на продолжающую расти с каждым днем нагрузку и почти полное отсутствие выходных, Аня чувствовала себя намного лучше, чем в начале сезона: их с Костей отношения наконец стали похожи на взаимодействия партнеров – крепкие, доверительные, надежные. И все же была одна вещь, которая тяготила обоих, заставляя спортсменов мысленно возвращаться к одному и тому же – они так и не обсудили произошедшее тем вечером в отеле, хотя понимали, что обсуждать, по правде говоря, было нечего: в группе Загорского был строгий, четко проговаривавшийся каждому атлету при переходе в новый штаб запрет на любые романтические отношения между спортсменами, ведь чувства в конце концов так или иначе влияли на работу фигуристов на тренировках и отражались на результатах, которые спортсмены показывали на соревнованиях – особенно, когда речь шла о парных дисциплинах. А потому Аня и Костя просто решили, что говорить об этом не стоило – по крайней мере, пока. Но все изменилось во время Чемпионата России. Ситуация с лассо почти повторилась, заставив сердца фигуристов и их тренеров дрогнуть: Аня вновь едва не сорвалась с поддержки во время не самого техничного захода, однако заметить это могли только самые внимательные зрители и арбитры, щепетильно всматривавшиеся в каждую неточность. Костя сумел предотвратить страшное падение, крепче сжимая предплечья партнерши, которые неприятно ныли от каждого подобного прикосновения, но баллы все равно были потеряны: они выполнили не ту вариацию поддержки, которая была заявлена в программе и требовалась от спортсменов их уровня, а потому судьи едва не поставили им минусы при пересмотре программы во время выставления оценок. Павел Александрович, наблюдавший за учениками вместе с хореографом и вторым тренером, громко и эмоционально ударил чехлами о борт, понимая, что в очередной раз мелкая оплошность не позволила Ане и Косте занять первое место. Остальная часть произвольной программы была выкатана безупречно, но даже это не смогло бы сравнять отрыв от лидирующей пары в полтора балла – те самые полтора балла, потерянные на поддержке. Зафиксировав финальную позицию и услышав восторженный гул зрителей и аплодисменты, доносившиеся с трибун, Преображенская закрыла глаза. Она понимала, что вновь стала причиной их поражения: из-за ее оплошности они лишились статуса чемпионов России, ставь лишь вторыми. Однако теперь фигуристка была готова к подобному: она перестала тешить себя глупыми, безосновательными надеждами на то, что им удастся собрать все золото сезона, обогнав сильнейшие и годами скатывавшиеся пары, и приехать на Олимпиаду безоговорочными лидерами, войти в состав команды, выступив на Играх не только в личном зачете – все это было лишь мечтой, не имевшей теперь никакой связи с суровой реальностью. И для осознания этого Ане потребовалось куда больше времени и моральных сил, но она смогла принять факт своего поражения и наконец услышать партнера и тренера, которые уже несколько месяцев пытались донести до нее важнейшую истину: это был первый сезон Преображенской в новой дисциплине после серьезной травмы, а потому их с Костей целью было прийти в лучшую форму к Чемпионату Европы, который должен был состояться в конце декабря. Костя, видя расстройство партнерши, вызванное совершенной во время захода на лассо ошибкой, крепко и уже привычно заботливо прижал ее к себе, не обращая внимание на то, что происходило вокруг. Он слышал лишь быстрое, беспокойное биение сердца спортсменки и ее тяжелое дыхание, видел, как в уголках глаз проступали слезы, которые фигуристка всеми силами пыталась сдерживать, и боялся вновь допустить даже мысль о том, что в какой-то момент это безумное, совершенно ненужное соперничество с товарищами по группе сломает кого-то из них. – Конец декабря, Аня, помнишь? – ласково прошептал Воронцов, поднимая светлое лицо и заставляя партнершу смотреть прямо ему в глаза. – Мы на верном пути. Всего лишь лассо. Преображенская отрывисто рассмеялась, покачав головой, а затем накрыла руку Кости, заботливо гладившую ее шею, своей ладонью – все такой же холодной и бледной после проката. Она не знала, сколько они стояли так и сколько простояли бы еще, если бы зрители не начали бросать с трибун игрушки, желая подбодрить любимых спортсменов. Голос диктора, объявляющий пару, слился с шумом толпы. Внутри разливалось тепло от осознания того, что Костя действительно был прав: они смогли в очередной раз преодолеть себя, доехать произвольную, допустив лишь одну ошибку на поддержке. Даже злополучный каскад, на котором месяц назад запнулась и упала Аня, был выполнен блестяще – высоко, синхронно, чисто. А значит, у них еще был шанс – в них все еще верили другие, а главное – они сами. И если Преображенская, сидя в зоне «Kiss and Cry» бок о бок с серьезным и молчаливым Павлом Александровичем, могла думать исключительно о выставленных им баллах и о том, что даже с более легкой поддержкой без надбавок они получили почти на 10 баллов больше, чем на финале Гран-при несколько недель назад, то в голове Кости с новой силой проносились воспоминания о том вечере в Петербурге. Он помнил блестящие глаза Ани, ее нежные, полные любви прикосновения, жар и страсть, с которой она отвечала на каждый его поцелуй – он отчетливо воспроизводил в сознании каждую мелочь, оставившую глубокий след на сердце и не дававшую покоя уже столько ночей. Костя горячо желал, чтобы они смогли стать партнерами не только на льду, но и в жизни: Воронцов был уверен, что, что бы ни говорил Павел Александрович, это сказалось бы на их катании и тренировках только в лучшую сторону, не осознавая до конца в состоянии слепой и такой сильной влюбленности, к каким последствиям отношения между спортсменами могли привести в реальности. Тем же вечером, привычно провожая Аню до номера, он все же решился на разговор, который они оба откладывали так долго – больше Костя ждать не хотел. Да и не видел смысла в том, чтобы и дальше тянуть: в конце концов, они оба были взрослыми людьми, способными разобраться в своих чувствах. – Костя, я… – начала Аня. Она смотрела на него своими ясными голубыми глазами, полными растерянности, и кусала губы в попытках подобрать верные слова. – Мне нужно время, понимаешь? Я не могу вот так сказать тебе, что готова. Он коротко кивнул, внимательнее вглядываясь в ее лицо: Аня печально сдвинула брови, отчего на лбу проступили мелкие морщинки. Преображенская действительно была в замешательстве, и Костя это видел: в каждом взгляде, в каждом жесте отражалось огромное желание дать положительный ответ, следуя за велением сердца и поддаваясь эмоциям, но чувство долга ее как спортсменки, ответственность перед тренерским штабом и самой собой не давала Ане принять решение, основываясь исключительно на желаниях и влечениях, которые могли бы оказаться мимолетными и обманчивыми и лишь усложнить и без того тяжелую ситуацию – это был важнейший сезон, и поступить так безрассудно она просто не могла – не простила бы себе. А потому Воронцов только заботливо улыбнулся в ответ и взял ее ладони в свои, заставляя партнершу сделать шаг навстречу: он безусловно понимал Аню, ведь и сам испытывал те же чувства. Им обоим нужно было все взвесить, обдумать и решить, готовы ли они пойти на такой риск. – Я и не прошу тебя об этом, – тихо, вкрадчиво произнес Воронцов. Его спокойный, рассудительный взгляд и уверенный голос заставил Аню невольно расслабиться и сделать то, о чем она мечтала последние два дня – просто забыться, глядя в эти зеленые, глубокие глаза, которые всегда готовы были подсказать верный ответ, направить и помочь с любой проблемой. – Лишь хочу знать, что… – …это взаимно, – не дав Косте договорить, улыбнулась Аня, сильнее сжимая его большие теплые ладони своими. С того момента прошло две недели. Воронцов, обычно не делавший принимавший поспешных решений, анализировавший и рассуждающий очень отвлеченно, вдруг осознал, что хочет наконец быть просто человеком – живым, чувствующим, с бьющимся в груди сердцем, полным тревог и надежд, теперь терпеливо ждал, с интересом наблюдая за поведением партнерши, когда они оставались наедине. Между ними, вопреки его потаенным страхам, по-детски теплящимся где-то внутри, все было по-прежнему: теплые, близкие, дружеские взаимоотношения, которые до боли в груди хотелось испортить чем-нибудь импульсивным, подталкивающим в другую, более приятную для обоих сторону. Но он продолжал стойко отгонять от себя подобные мысли, подвозить Аню до дома вечерами и ждать, надеясь на то, что совсем скоро она даст ему долгожданный ответ.

***

Аня, привычным движением открывая тяжелые стеклянные двери, ведущие на ледовую арену, вошла на каток. В лицо тут же ударила прохлада, заставив фигуристку съежится на секунду и слегка вздрогнуть: она была одета легче обычного, потому как, собираясь второпях после спешного подъема, оставила любимую раскаточную кофту дома, и теперь стояла у входа на арену в одной лишь белой футболке, которая едва прикрывала плечи, обнимая себя за локти, чтобы хоть немного согреться. Преображенская взглянула на время, а затем обвела глазами каток: трибуны были пусты, а на арене катались двое юных фигуристов под громкие, местами резкие, но очень точные и как всегда профессиональные команды Загорского. Но Кости нигде не было. Аня вздохнула, еще раз оглядевшись вокруг, и решила, что он вновь попал в какую-нибудь пробку по пути во дворец. И едва фигуристка решила пойти в сторону трибун, чтобы понаблюдать за тренировкой другой пары и немного размяться перед собственной, как вдруг услышала голос, заставивший ее замереть в ужасе и оцепенении. В последний раз Аня слышала эти насмешливые нотки четыре года назад, а потому успела внушить себе, что она давно забыла его и этот жуткий, разгоняющий кровь тембр, эти тяжелые шаги за спиной, эту скалящуюся ухмылку и пренебрежительный взгляд серых глаз. Она изо дня в день на протяжении года старательно повторяла слова отца о том, что он больше никогда не вернется в жизнь Преображенской, не прикоснется к ней, не посмеет даже подойти, однако только что хрупкая, выстроенная с таким трепетом и болью стена, которая ограждала фигуристку от ее прошлого, рухнула, оставляя от ее брони лишь разрушенные осколки той задорной и веселой Ани, что погубил не только большой спорт, но и тот, кто был ее главной опорой. – Аннушка! По телу тут же пробежала волна крупной дрожи, а ноги замерли, словно увязнув в зыбучих песках пустыни. Аня физически ощущала на себе этот самоуверенный, оценивающий взгляд, слышала приближающиеся шаги, видела довольную и привычно нахальную улыбку, всегда красовавшуюся на его неприятном лице. Хотелось убежать, уйти прочь, оградиться – сделать что угодно, лишь бы не находиться рядом с ним, но тело подводило, скованное не лучшими воспоминаниями, а потому Преображенской пришлось поднять вмиг заледеневшие глаза и с укоризной посмотреть на стоящего теперь рядом мужчину. – Алексей, – кивнула она, вскидывая подбородок еще выше и сглатывая вязкий ком. Это был человек, встретить которого было ее главным кошмаром последние четыре года. Призрак прошлого, забытая, но так до конца и не пережитая боль и страдание, первая юношеская и последняя взрослая любовь Ани – теперь Алексей Дементьев стоял прямо перед ней, сияя своими белоснежными зубами и лицемерно улыбаясь. Он с интересом и нескрываемым любопытством разглядывал фигуристку, скользя по ее напряженному телу взглядом, который физически ощущался липким и противным, вызывал дискомфорт, отчего Ане еще больше захотелось укутаться в большую теплую кофту, лишь бы он не смотрел так – будто все еще имел на это право, будто все еще мог видеть ее насквозь, упрекать и влиять. Будто она так и осталась той восемнадцатилетней девочкой, слепо влюбленной в своего тренера. Его серые глаза наконец остановились на побледневшем лице Ани. Он усмехнулся, натыкаясь на резкий взгляд и нервно сжатые губы, и покачал головой: – Ты нисколько не изменилась, – Алексей убрал руки в карманы джинсов, но все еще продолжал наблюдать за тем, как старательно Преображенская держала маску безразличия на лице. И это забавляло: он прекрасно знал, какие чувства Аня испытывала к нему на самом деле и как сильно боялась этой встречи. – Ты тоже, – резко и прямо отозвалась Аня, во взгляде которой читалось неподдельное презрение и желание скорее закончить этот бессмысленный разговор, – все такой же самодовольный и наглый. Алексей рассмеялся – громко, раскатисто, небрежно. Смех этот был столь отталкивающим, слишком искусственным, пугающим, и так сильно отличался от бархатного и спокойного смеха партнера, который привыкла слышать Аня за последние несколько месяцев, что стало не по себе. Весь облик Дементьева разительно отличался от Костиного, и Аня совершенно отчетливо вспомнила давно забытое чувство. Теперь она вновь знала, какого это – ненавидеть кого-то настолько сильно. – Видел твое выступление на чемпионате России, – задумчиво скалясь и сощуривая насмешливые глаза, начал Алексей, делая шаг навстречу фигуристке. – Ох, Аня, ты так и не научилась проигрывать, хотя за столько лет должна была. Злость внутри закипала все больше: каждое произнесенное им слово ранило, рубило по сердцу, шов за швом вспарывая страшнейший порез, кровоточащую рану, оставленную Дементьевым когда-то на душе юной, такой доброй и наивной Ани и превратившей ее в холодную и отстраненную, не знавшую ничего, кроме высоких достижений и карьеры фигуристку. Она непроизвольно сжала ладони в кулаки и, чуть наклонив к нему голову, тихо, но серьезно спросила: – Что ты здесь делаешь? – Приехал ставить программы одной из пар, – небрежно пожал плечами Алексей, продолжая смотреть смеющимися глазами на фигуристку. Его забавляла ее злость, желание выглядеть сильной и уверенной, потому что он помнил – Аня никогда такой не была, как бы не старалась держать образ решительной и безразличной ко всему спортсменки. – Кстати, Виктория Андреевна обмолвилась, что было бы неплохо, если бы я посмотрел на прокат новой пары Загорского. Кажется, это она о тебе. Глаза Ани вмиг округлились от ужаса: осознание того, что ей вновь придется работать под руководством Дементьева вводило в оцепенение. В памяти тысячами страшных, бесцветных и болезненных картинок проносились воспоминания о трех годах, что Алексей был ее главным тренером в группе Захаровой: крики, слезы и травмы, одна за другой разрушающие ее организм. Сердце забилось чаще, а кончики пальцев, казалось, онемели, окончательно отказываясь слушаться. Внутри с каждой минутой разговора разрасталась гнетущая пустота, в центре которой таился главный кошмар в жизни Преображенской, вспоминать о котором – и тем более возвращаться в него – она больше не хотела. Уже давно Аня поклялась себе, что никогда впредь она не позволит себе довериться кому-то настолько, чтобы позволить использовать ее в личных интересах, строя собственную карьеру, не даст доступ к тайнам и проблемам ни одному человеку, который впоследствии сможет причинить ей такую же страшную боль, какую доставил когда-то Дементьев, предав сломленную и опустошенную Аню, положившую свою блистательную карьеру на кон любви. – Только попробуй, – процедила она, с яростью сжимая зубы. Алексей в который раз надменно рассмеялся в ответ на такую реакцию спортсменки, чуть откидывая светлую макушку назад, а затем хотел что-то сказать, но был прерван быстрыми шагами и сопровождавшим их громким голосом, обращенным к фигуристке. – Аня! Где ты ходишь? – Костя направлялся к ним, а в речи его слышались нотки раздражения – больше всего он не любил опоздания, которые отнимали у них драгоценные минуты тренировок и лишали возможности исправить элементы, требовавшие доработки: уже совсем скоро они должны были вылетать на этап Гран-при в Канаду, а потому активно усложняли программы, добирая компоненты и баллы за технику, пробуя что-то новое в прыжках и выбросах. Поравнявшись с партнершей, которая, все так же застыв, безотрывно смотрела на незнакомца напротив, Костя вопросительно вскинул темную бровь. Тело Преображенской замерло в немом напряжении, а в ледяных глазах ее читался ужас и неверие в то, что все это действительно происходило с ней в реальности, было правдой, а не очередным кошмарным сном. Костя непонимающе посмотрел на Алексея, а затем легко дотронулся до плеча Преображенской, желая привести ее в чувство и выяснить, что все-таки случилось. – Аня? Услышав обеспокоенный и тихий голос Воронцова, раздавшийся где-то сбоку, она на мгновенье зажмурила глаза, а затем повернула голову к партнеру. Его сосредоточенное и встревоженное странным поведением Ани лицо, горячая ладонь на ее вечно холодном, обнаженном плече, нахмуренные брови – все это тут же привело фигуристку в чувство, заставляя сбросить с себя наваждение пугающих воспоминаний. Ее в который раз передернуло, пробило короткой дрожью, отчего Костя еще больше сжал губы – не хватало, чтобы она заболела накануне важнейших стартов. Быстро сняв с себя красную кофту с флагом федерации, он накинул ее на плечи партнерши – состояние Ани начинало пугать все больше, вызывало множество вопросов, ответы на которые он намеревался получить в ближайшее время. Но сначала нужно было разобраться в том, что вообще здесь происходило и кто этот человек, который смог настолько сильно сбить Преображенскую с толку одним только присутствием во дворце. Алексей все это время с нескрываемым любопытством и каким-то странным интересом наблюдал за происходящим. Конечно, он знал, кто такой Константин Воронцов, видел не один его прокат и даже как-то раз обсуждал олимпийскую программу Игнатьевой\Воронцова на одном из интервью несколько лет назад. Но представить Аню, катающуюся в паре, да еще и с ним, Дементьев не мог: слишком талантливой, независимой одиночницей она была все эти годы и такой же осталась в памяти Алексея. По крайней мере, пока он не увидел трансляцию их с Костей выступления на чемпионате России пару недель назад: впервые за несколько лет Алексей вновь ощутил то сладкое чувство весомого превосходства спортсменов над соперниками, увидел перспективы, которым еще предстояло раскрыться, техничность и отличную хореографию. Тогда он и выяснил, что Аня тренировалась теперь в том же клубе, куда его пригласили поработать в качестве второго хореографа, поставить программы начинающим юниорским парам. И в тот же вечер он ответил согласием на предложение Виктории Андреевны, сладостно предвкушая встречу с бывшей ученицей. – Вы, простите?.. – бросив оценивающий взгляд на стоящего напротив Дементьева, спросил Костя, крепко сжимая плечи партнерши, чтобы та согрелась быстрее. Губы ее все еще мелко дрожали, а лицо было неестественно бледным даже для холода катка. – Ох, да, совсем забыл! – живо отозвался тот, протягивая Косте руку. – Алексей Дементьев, хореограф и в прошлом тренер Анны. Воронцов задумчиво вскинул бровь: он не понимал, что вызвало такую реакцию партнерши, и это тревожило, заставляло настороженно относиться к странному на вид незнакомцу. Он был немногим старше самого Кости, если вообще не был его ровесником – сложно было сказать точно. Светлые волосы плавными волнами доходили чуть ниже затылка, а серые глаза искрили жаждой узнать что-нибудь о новой жизни бывшей ученицы, выведать подробности ее планов. Но что-то здесь определенно было не так, и Воронцов намеревался выяснить, что именно. Наспех пожав ладонь Алексея, Костя быстро пояснил, что они уже опаздывали на тренировку, а потому не могут больше задерживаться с ним. Аня кивнула в подтверждение слов партнера и, не попрощавшись и даже не посмотрев на Дементьева в ответ, спешно развернулась, непривычно быстрыми и широкими шагами направляясь в сторону выхода на пустующий уже какое-то время лед. Воронцов в последний раз оглядел насмешливо-презрительно смотревшего в след Ане мужчину, а затем, кивнув на прощание, последовал за партнершей. Догнал ее Костя уже у борта, когда та присогнула ногу, чтобы снять неизменные голубые чехлы с лезвий коньков. Какими-то резкими, суетливыми и совсем не характерными для нее движениями Аня пыталась стянуть резину, оказавшуюся слишком жесткой именно сегодня, что в очередной раз доказывало, что влияние Дементьева на нее все еще было сильно. И это пугало. Но больше всего – злило, выводило из себя. – Позволишь? – осторожно поинтересовался Воронцов, глядя на тщетные попытки партнерши, которая мыслями была явно не на льду: тяжело дыша и хмуря брови, она раздраженно дергала чехлы, словно впервые видела их и совсем не знала, как правильно обращаться с подобными вещами. Аня вскинула на него затуманенный взгляд, а затем выпрямилась, поставив наконец ногу на специальное покрытие и прекращая бесполезное занятие. Они оба понимали, что никакой тренировки уже не выйдет – слишком вспыльчивыми и отрывистыми были все движения фигуристки, слишком туманными казались ее мысли и слишком опасными были запланированные элементы, чтобы так рисковать. И столь же сильным было беспокойство Кости за здоровье партнерши – не физическое, но моральное. Он, казалось, впервые видел ее такой – по-детски рассеянной, зажатой, действительно испуганной. Преображенская шумно выдохнула, а затем опустилась на небольшую деревянную скамейку, стоящую у борта, позволяя Косте оказаться напротив и смотреть прямо в потухшие глаза. Конечно, она не собиралась давать ему снимать чехлы с коньков, потому как вполне могла сделать это самостоятельно, и не важно, что он об этом думал, но все же сесть было правильным решением – ноги подводили и дрожали, отказываясь держать фигуристку. – Кто он? – прямо спросил Костя, складывая руки на груди и пристально вглядываясь в лицо партнерши, которое тут же исказила гримаса боли и неприязни. – Ты ведь слышал, – Аня откинула голову, прикрывая глаза и стараясь расслабиться хоть на мгновенье, отогнав не лучшие воспоминания о трех самых успешных в ее карьере годах, проведенных под руководством Алексея. – Хочу услышать от тебя. Костя многозначительно посмотрел на партнершу, облокачиваясь о бортик ледовой арены. Он видел, как тяжело сглотнула Преображенская, услышав его слова, чувствовал, как пропустило удар ее сердце. И все же он не смог бы помочь, не зная, в чем именно было дело – такова была цена искренности, о которой они договорились совсем недавно. – Он был моим… тренером, – она запнулась на последнем слове, словно ей физически сложно было произносить его. – Аня, – серьезно начал Воронцов, тяжело вздыхая в попытках подобрать верные слова. – Пожалуйста, – она открыла полные горьких слез и болезненного отчаяния глаза, сжав губы в тонкую бледную линию, желая тем самым показать Косте, что не готова обсуждать случившееся. Не сегодня. Не сейчас. Он лишь понимающе кивнул в ответ, решая отступить и позволить ей самостоятельно пережить этот момент, справиться с чем-то столь ужасным, что она даже не сумела спокойно поговорить об этом. Костя мог только догадываться о причине подобной реакции партнерши на Дементьева, а потому решил, что обязательно выяснит все сам – если Ане нужно время, он его даст, однако сидеть сложа руки и молча наблюдать за тем, как ее бросает в дрожь от одного только упоминания имени Алексея, Воронцов не собирался. Тем более что хореографу предстояло провести в команде Загорского не меньше месяца – столько обычно уходило на грамотную постановку программы. Костя подошел к партнерше, опустившись на колено, а затем аккуратным, но умелым, отточенным за годы в спорте движением стянул чехлы с лезвий коньков. Аня, вновь погрузившаяся в свои мысли и переживания, коротко улыбнулась, благодаря партнера за внимательность и заботу: она и не хотела казаться слабой, но он и не думал об этом – лишь хотел показать, что готов помочь – как и всегда. И конечно, Костя без слов понял, что именно было нужно ей сейчас: лед, скорость, чувство свободы и уверенности в каждом движении, простор пустой арены и возможность выплеснуть скопившиеся эмоции. Она поднялась, а затем, несколько секунд просто простояв у борта и оглядывая площадку, ступила на лед, отталкиваясь ребром конька. Костя наблюдал за каждым ее движением – пластичным, грациозным, красивым. Этим утром он не успел включить музыку, а потому Аня каталась в тишине – среди суматохи внешнего мира было слышно только скрип льда под ее ногами и тиканье больших настенных часов. Преображенская катала одну из своих старых программ, но Костя никак не мог понять, какую именно – он посмотрел все выступления партнерши за последние три года, но эта программа не была похожа ни на одну другую. В ней чувствовалось что-то особенное даже без музыки, в абсолютной тишине: сила, дерзость, абсолютная уверенность в том, что фигуристке просто не было равных по технике и пластике – ее катание было волшебным, завораживающим, словно она была создана именно для этого. Аня приготовилась заходить на прыжок, разворачиваясь на ход назад после дорожки шагов. Она плохо понимала, что делала, не знала даже, сумеет ли, ведь в этой части программы когда-то давно она исполняла тройной аксель – ее коронный прыжок на протяжении многих лет, визитная карточка спортсменки, элемент, равному которому по исполнению не было никого в мире. Костя нахмурил брови и с силой сжал борт, борясь с желанием выйти на лед вместе с ней, разделить боль партнерши, помочь ей, однако вовремя остановил себя: Ане нужно было побыть одной, и она ясно дала это понять, несмотря на то, что обычно с улыбкой и благодарностью принимала заботу со стороны Кости. Три с половиной оборота с верной, плотной группировкой и чуть скомканный выезд – фигуристка только что исполнила прыжок, браться за который в последние пару месяцев боялась из-за риска получения травмы перед важными стартами, хотя где-то в глубине души все еще надеялась восстановить его: было бы величайшим достижением исполнить тройной аксель на стартах, выступая в парном катании. Воронцов победно улыбнулся, слегка вскидывая руку в эмоциональном жесте – он наблюдал за той Аней, о которой только слышал раньше, но никогда почему-то не решался остаться на прокаты одиночниц, чтобы увидеть ее катание вживую, о чем теперь сожалел. – Что здесь происходит? – строго спросил появившийся будто из неоткуда Павел Александрович. Он не знал, почему Аня каталась одна, не понимал, что могло произойти между фигуристами за столь короткое время и что они задумали, однако видел, что Преображенская только что исполнила один из сложнейших элементов одиночного катания, который не прыгала ни одна пара в мире. Еще не прыгала. – Почему ты не на льду? – Кто такой Алексей Дементьев, и что он здесь делает? – проигнорировав вопрос тренера, произнес Костя, продолжая с интересом наблюдать за вращением, которое выполняла Преображенская. Костя все еще оставался развернут лицом к арене и заворожено следил за каждым движением Ани, по привычке готовясь подстраховать ее в случае падения, и уже несколько раз ему приходилось мысленно останавливать себя, пресекая импульсивные попытки помочь, ведь в них просто не было необходимости, они были бы совершенно неуместными в данной ситуации – эта Аня не нуждалась ни в ком, смотрелась на льду гармонично без партнера – так, будто была рождена для этого. Однако Костю действительно интересовал вопрос о том, кто такой этот Дементьев и что произошло между ним и Аней когда-то. И Загорский, как один из главных тренеров России, должен был знать ответ на этот вопрос. – Алексей хореограф, он приехал ставить программу Наде и Илье, – хмуро отозвался Павел Александрович, не понимая причину такой резкой смены настроения ученика, который еще двадцать минут назад пребывал в отличном расположении духа. – В чем, собственно, дело, Константин? Ты мне объяснишь? – Я бы тоже хотел это понять, – честно признался фигурист, кивая в сторону арены, где партнерша вновь выполняла заход на прыжок – на этот раз на тройной лутц. – Почему увидев его, Аня так резко изменилась? Что между ними произошло? – Боюсь, здесь я тебе не помощник, Константин, – задумчиво сказал Загорский, направляясь к подтрибунному помещению, ведущему к выходу с катка: было понятно, что фигуристам нужно было разобраться в себе прежде, чем начинать тренировки. – Никто так до конца и не разобрался, что случилось. Костя, шокированный тем, что тренер прекрасно понимал, о чем шла речь, решил так быстро удалиться, ничего толком не сказав ему. Хотелось выкрикнуть имя Загорского, окликнуть его так громко, чтобы он, увидев, насколько сильно было беспокойство Воронцова за Аню, хоть немного приоткрыл завесу этой тайны, однако спортсмен понимал, как странно бы это выглядело, а потому только коротко спросил: – Вы что-то знаете? – Говорят, Дементьев довел ее до физического истощения, способствовал обострению старой травмы, из-за чего Анне пришлось сняться с соревнований в олимпийский сезон, – грустно произнес Загорский, в последний раз бросая полный сожаления взгляд на фигуристку, приземлившую сложнейший каскад из трех прыжков. – Не лезь в это, Константин. Она должна сама разобраться во всем.

***

Аня так и не сказала ему больше ни слова в тот день и отказалась даже от того, чтобы Костя подвез ее до дома, как делал каждый вечер вот уже несколько месяцев. Взгляд ее потух и притупился, движения на льду Аня теперь выполняла, казалось, автоматически, рефлекторно, опираясь лишь на память мышц, и со стороны выглядело все это совсем безжизненным, а цвет ее лица так и не пришел в норму – все те же впадины на щеках, внезапно проступившие круги под глазами и синеватые губы. После блистательного проката она превратилась из чемпионки в ту, кто проиграл с оглушительным провалом, поставив на кон все – на Аню было жутко смотреть, но еще страшнее было осознавать, что Костя был не в силах ей помочь, потому как она в этой помощи не нуждалась и открыто это показывала. По крайней мере, именно это Преображенская вложила в последний – усталый, но решительный и прямолинейный – взгляд, когда партнер порывался проводить ее хотя бы до такси. Оттягивая неизбежное, Костя пытался оставаться рядом как можно дольше, не понимая, что больше всего Ане в тот момент хотелось забыть обо всем, что произошло этим утром, и просто побыть наедине со своими мыслями. Поэтому теперь Костя, сидя уже дома, удобно расположившись на любимом мягком диване в просторной гостиной, пытался понять, что ему делать. Мягкий свет наполнял комнату, успокаивая и приводя в чувство уставшее тело: несмотря на то, что Аня уехала почти сразу после странного, но оттого еще более завораживающего и эмоционального проката, Воронцов остался во дворце и целый день провел в зале, пытаясь привести мысли в порядок и придумать выход из сложившейся ситуации, о которой ему было неизвестно почти ничего. Но сделать это, конечно, не вышло – ждать какого-то объяснения от партнерши было бы слишком утомительно, а Воронцов привык решать проблемы быстро, пресекая их на корню. Потому он отправился на поиски Дементьева, однако и того не оказалось во дворце: хореограф уехал сразу же, как закончилась утренняя тренировка спортсменов, которым тот ставил программу. Поэтому Воронцову оставалось только одно – пытаться выудить информацию самостоятельно, прибегнув к помощи интернета и социальных сетей. Вбив в поисковую строку фамилию Алексея, Костя быстро нажал на первую же ссылку со статьей на Википедии. «Дементьев Алексей Михайлович – фигурист, выступавший в спортивных танцах на льду. В паре с Ариной Алексеевой они – серебряные призеры Олимпийских игр в командном зачете (2014), чемпионы мира (2012) и чемпионы Европы (2011). Двукратные победители чемпионата России (2012, 2013) и многократные призеры этапов международного Гран-при» Он быстро, но внимательно пробежался глазами по тексту, пытаясь зацепиться хоть за что-то, найти малейшую подсказку, которая помогла бы ему понять, что и когда случилось между Алексеем и Аней, но ничего примечательного в той статье Костя так и не увидел – все ограничивалась банальным перечислением титулов и рассказом о спортивной деятельности танцора. Интернет же вовсю пестрил заголовками о тренерской деятельности Дементьева, предлагал множество интервью, однако ни в одном из источников Костя так не смог найти даже упоминания имени Ани. Казалось, что кто-то намеренно стер эту главу жизни Алексея из общего доступа, и это настораживало: не мог тренер – особенно такой, как Алексей – ни разу не подчеркнуть свой вклад в становление двукратной чемпионки мира. Воронцов просмотрел все, что мог: пытался менять формулировку запроса, браузеры, промотал несколько интервью с хореографом и даже открыл наиболее удачные прокаты Преображенской во время тренировок с Дементьевым. И лишь на самом последнем видео – том самом репортаже, сообщавшем о снятии фигуристки с произвольной программы чемпионата Европы прошлого олимпийского сезона – Костя заметил Алексея. Тот, сжав руками борт, что-то громко и показательно недовольно крикнул Ане, которая тут же начала выполнять заход на очередной каскад, несмотря на то, что до конца разминки оставалось всего пара минут, а Преображенская должна была открывать произвольную программу чемпионата. Приземлив сложнейший лутц в четыре оборота, она выполнила второй прыжок – тройной тулуп, а за ним еще один, с которого и упала, сильно ударившись о лед плечом, и Костя хотел было перемотать видео, ведь решил, что не увидит ничего нового, а беспокойство о прошлой травме партнерши только усилится, как вдруг камеру перевели со скорчившейся от боли фигуристки на тренера. Алексей побледнел разом – в ту же секунду, когда Аня с треском ломающихся костей упала на лед, а затем бросился на арену, куда уже направлялась бригада врачей во главе с Максимом. Нарушая все правила и игнорируя комментарии охраны, Дементьев выбежал на площадку, а затем сделал то, от чего у Кости что-то с силой сжалось внутри, заставляя все его нутро буквально закипать от ярости: хореограф осторожно приподнял напряженное лицо Ани, успокаивающе поглаживая ее раскрасневшиеся щеки, а затем что-то прошептал. Камера снимала упавшую Преображенскую крупным планом, а потому Костя видел каждый недвусмысленный жест Алексея и, кажется, начинал понимать, что именно так испугало партнершу во время встречи с бывшим тренером: ловко обхватив одиночницу за талию, Дементьев поднял ее на руки, оглядываясь вокруг в поисках Максима. Аня уткнулась в его грудь, крепко сжимая челюсть – по выражению ее лица Костя понимал, какую боль испытывала в тот момент фигуристка. В тот день Аня сломала ключицу и получила несколько трещин в ребрах от сильнейшего и очень неудачного падения. Закрыв видеоролик, наталкивающий на страшные, тревожащие мысли, Воронцов устало откинул голову назад и тяжело, протяжно выдохнул. С каждой минутой вопросов становилось все больше, а сомнения касательно роли Алексея в судьбе Ани только нарастали. Костя по-настоящему искренне переживал за партнершу и ее эмоциональное состояние, а потому, внезапно вспомнив о существовании Алисы, которая, казалось, знала о жизни подруги больше, чем сама Аня, быстро набрал ее номер. Доронина была лучшей и единственной настоящей близкой подругой Преображенской и потому была прекрасно осведомлена обо всем, что происходило в жизни спортсменки. Выросшие вместе, фигуристки уже на протяжении долгих лет общались неизменно тепло, обменивались новостями и вместе проживали победы и поражения, поддерживая друг друга в трудные минуты. Костя знал, что если кто-то и мог ему помочь, то это была Алиса: уж она-то точно должна была быть в курсе всего, что случилось на том чемпионате, и могла объяснить столь эмоциональную и болезненную реакцию Ани на Дементьева. – Алло, – послышалось неизменно веселое и бодрое приветствие на том конце провода спустя мучительно долгие секунды ожидания. – Алиса, здравствуй, это Костя, – представился он, надеясь, что фигуристка поймет, кто именно ей звонил и не нужно будет представляться еще раз, что для Воронцова непременно было бы приравнено к потере драгоценного времени. И ответ ждать себя не заставил: Доронина красноречиво хмыкнула, что-то бросила маячащему неподалеку партнеру, Илье, который в тот момент складывал вещи в спортивную сумку, а затем вышла из раздевалки. Звонок Воронцова ничуть не удивил Доронину: она знала о приезде Алексея, а потому несколько часов назад твердо заявила Ане, которая, буквально задыхаясь от злобы и обиды, бежала по располагавшемуся рядом с домом парку, желая как можно скорее избавиться от гложущих воспоминаний, что не скажет Косте, как бы тот не просил, что на самом деле произошло тогда, после полученной травмы. – Их величество Воронцов звонит мне, – загадочно протянула она, весело пожимая плечами и смакуя каждое слово – понимала, что Костю это только разозлит. – По какому поводу? – Ты в курсе, что Алексей Дементьев ставит программу одной из пар Загорского? – прямо спросил Костя, не желая пытаться разговорить Алису и нарочно проигнорировав ее вопрос. Фигуристка, слегка опешив от такого резкого и неожиданного поворота, замерла, а улыбка исчезла с ее лица. – И почему меня это должно волновать? – нарочито безразлично спросила она, впиваясь ногтями в ладони. Выдать волнение было бы роковой ошибкой, но, кажется, Воронцов и без нее все уже понял. Костя выдохнул, прикрывая уставшие веки. За окном уже давно стемнело, и свет высокого уличного фонаря пробивался в его тускло освещенную гостиную. Глаза болели от напряжения и закрывались, напоминая о необходимости отдохнуть, однако Воронцов лишь на мгновенье позволил себе расслабиться, а затем вновь распахнул глаза, намерено серьезно и громко проговорил, разминая ноющую шею: – Перестань, ты ведь сама прекрасно понимаешь, зачем я звоню. – Тогда и ты должен понимать, что я ничего тебе не расскажу. Аня – моя подруга, и я обещала ей, что это останется только ее тайной, – произнесла Алиса, и в голосе ее послышалось сожаление. Конечно, Доронина была права: он не имел права пытаться разузнать какую-то информацию о том, что Аня хотела бы оставить в секрете – это касалось только ее, а потому Воронцов ясно понимал, что подобные вещи можно хотеть оставить в секрете. И все же что-то внутри не позволяло ему отступиться, не давало возможности перестать думать о произошедшем и протяжно гудело, словно пытаясь дать Косте понять, что нельзя оставить все вот так. Пару минут они молчали. Алиса не знала, что сказать, потому как могла понять волнение Кости: она и сама страшно переживала за подругу и ее эмоциональное состояние после известия о возвращении Алексея в Москву спустя четыре года жизни за границей. Воронцов же просто пытался сосредоточиться на том, что ему было уже известно, перебирая в голове части этого запутанного паззла. Решив, что разговор все равно давно обречен на неудачу, он наскоро попрощался и почти сбросил вызов, как услышал, что Алиса вдруг позвала его – отрывисто, громко, с каким-то странным надломом в голосе. – Я не могу рассказать тебе, что случилось, потому что Аня должна сделать это сама, – тихо и спешно начала фигуристка, сжимая и кусая губы – сомнения в правильности решения терзали, однако Доронина хотела верить, что поступает правильно. – Но она слишком упряма для того, чтобы признаться кому-то в своих проблемах. – О чем ты? – непонимающе нахмурил брови Костя. Алиса выдохнула, а затем с едва слышимой дрожью в голосе произнесла: – Ты не заметил никакой странности, когда искал информацию о Дементьеве? – Имя Ани не упоминается ни в одном источнике, – кивнул он, возвращаясь к ноутбуку, который отставил в сторону, на небольшой кофейный столик возле дивана, пару минут назад. Доронина утвердительно покачала головой в знак согласия, несмотря на то, что Костя не видел ее. Ее радовало, что Воронцов почти подобрался к ответу на свой вопрос самостоятельно – оставалось лишь немного подтолкнуть его, направить в верном направлении. – А еще? – Разве этого мало? – хмыкнул спортсмен, в который раз пробегая глазами по открытым вкладкам и пытаясь разглядеть в уже знакомых текстах что-то еще, зацепиться за очередную важную подробность, к которой подводила его Алиса. – Тебе не показалась знакомой его фамилия? Отчество? – осторожно спросила Алиса, направляясь к выходу с ледовой арены за Ильей, который уже успел забрать свои вещи и сумку партнерши. Костя попытался вспомнить кого-нибудь с фамилией Дементьев, но в голову ничего не приходило: ни одного спортсмена, журналиста или тренера – абсолютно никаких совпадений. Алиса выжидающе молчала, надеясь, что Воронцов догадается сам, а потом все же озвучила имя, которое так хорошо знали все спортсмены сборной России по фигурному катанию, но о котором напрочь забыл Костя, предпочитая не возвращаться в те времена. – Его отец Михаил Дементьев, бывший… – …президент ФФККР, – закончил за Алису он, разочарованно кивая головой. Кататься под руководством Михаила было кошмаром, который Костя и все спортсмены, не завершившие карьеру и продолжавшие тренировки до сих пор, хотели бы забыть навсегда. Экономия на коньках и форме, штрафы, нерациональное использование времени спортсменов, бесчисленное количество интервью и пресс-конференций, жесткие рамки в постановках программ и пошиве костюмов – все это продолжалось долгих три года, пока Дементьев-старший был главным в российской Федерации фигурного катания. Костя тогда был еще мальчишкой, однако на долгие годы запомнил нелестные комментарии Павла Александровича относительно представителей департамента, а в его памяти все еще отчетливо воспроизводились тексты скандальных статей о десятках миллионов, украденных Михаилом за годы президентства. – Это не совпадение. – Нет, – подтвердила Алиса, вглядываясь в огни ночной Москвы, мелькавшие за стеклом автомобиля, который выезжал с парковки ледового дворца. – Спасибо, – коротко, но благодарно отозвался Костя, в голове которого наконец начал складываться паззл. Он быстро попрощался, а затем вновь вернулся к изучению биографии Алексея, как вдруг услышал сигнал телефона, оповещавший о том, что кто-то прислал сообщение. Не желая отвлекаться, он проигнорировал уведомление, но что-то внутри подсказывало, что делать этого не стоило. Мысль о том, что это могла быть Аня заставила спортсмена оторваться от статей и взглянуть на экран: писала Доронина. Короткое, но очень лаконичное и содержательное предложение Алисы заставило сердце Воронцова биться чаще. Алиса Доронина: Такого ты в открытом доступе не найдешь. К сообщению она приложила ссылку на статью, найденную где-то на просторах фанатских форумов, завсегдатой которых была фигуристка. Костя, шокированный заголовком, высветившегося в сообщении, тут же открыл сайт, и его глаза округлились от прочитанного. «Главный скандал женского одиночного катания: как серебряный призер Олимпийских игр едва не поставил крест на карьере лучшей фигуристки мира. Алексей Дементьев – в прошлом блестящий фигурист, собравший за свою недолгую, но очень яркую карьеру почти все титулы мирового уровня. В 2016 году из-за обострившейся травмы спины и нежелания партнерши пропускать сезон пара распалась. Алексей так и не вернулся на соревновательный лед. С конца 2016 года работал в клубе Ирины Захаровой хореографом и ставил технику скольжения. Его главной ученицей принято считать восемнадцатилетнюю Анну Преображенскую, которая под руководством Алексея стала двукратной чемпионкой России, победила на этапе международного этапа Гран-при и завоевала золото Чемпионата мира. Однако в важнейший сезон главная олимпийская надежда России получила серьезную травму – Анна сломала ключицу во время тренировки на чемпионате Европы, из-за чего ей пришлось сняться с произвольной программы. Многие болельщики и эксперты до сих пор гадают, что стало причиной столь редкой для фигурного катания травмы. Ходят слухи, что виной тому излишняя строгость и требовательность тренера к подопечной. За последний год Преображенская заметно потеряла в весе, стала прыгать больше четверных прыжков в программах, которые по уровню сложности заметно отличаются от ее выступлений в предыдущие сезоны: сейчас Анна единственная девушка, прыгающая каскад с четверным риттбергером и каскады с тройным акселем. Главный тренер спортсменки, Ирина Захарова, от комментариев по этому поводу отказалась. И все же поклонников фигуристки пугает то, как стала выглядеть Анна: потухший взгляд, постоянная усталость, вымученная улыбка и полное отсутствие в социальных сетях, которые так любила вести Преображенская. И вскоре странным изменениям нашлось объяснение: почти сразу после полученной травмы стало понятно, что Анна пропустит сезон и не сможет участвовать в Олимпийских играх. Это явно не понравилось звездному тренеру, а потому он покинул тренерский штаб Захаровой спустя месяц после того, как его лучшая ученица лишилась возможности бороться за главную медаль. Многие эксперты и коллеги по сборной уверены, что до такого состояния Дементьев довел спортсменку сам: невероятные нагрузки, строгие диеты и слишком высокие требования в конечном итоге стоили Анне олимпийского золота» К статье были приложены фотографии: несколько снимков с той разминки и видео страшного падения Ани, поздравительные посты из социальных сетей штаба Захаровой, на которых Преображенская широко улыбалась тренеру в зоне оглашения оценок, пока тот крепко обнимал ее за плечи – но не это привлекло внимание Кости. Упоминания о проблемах со здоровьем и жестких диетах, вызвавших пару лет назад беспокойство поклонников, были подтверждены коллажами, состоявшими из фотографий Ани разных годов. То, что фигуристка значительно потеряла в весе, было видно невооруженным взглядом: острые плечи и колени, болезненный вид которых не могла спрятать даже тренировочная одежда на несколько размеров больше, осунувшееся лицо и бледная кожа, цвет которой было не скрыть даже макияжем, ребра, просвечивающие сквозь плотную ткань костюмов – все это ужаснуло Костю, заставив сердце болезненно сжаться внутри. Не верящий, он быстро нашел в интернете и другие снимки фигуристки со времен прошлого олимпийского сезона, чтобы подтвердить догадки. И действительно, на всех фотографиях Аня выглядела слишком миниатюрной и нездорово худой – настолько, что становилось страшно. На одном из сайтов Костя нашел снимок экрана, который активно обсуждали фанаты: в своем инстаграме фигуристка опубликовала фотографию, на которой другая девушка измеряла объем талии Преображенской, пока та стояла с наигранно грустным лицом. Подпись к посту гласила: «И как мы живем с таким тираном-тренером?#бедныенашидевочки». Костя покачал головой, поняв, что это, вероятнее всего, была насмешка в сторону журналистов, которые пытались выяснить, как на самом деле обстояли дела в штабе Захаровой и группе Дементьева. И все же Воронцов, будучи профессиональным спортсменом и прокатавшись в паре больше десяти лет, отлично знал, как сильно тренеры следили за весом подопечных, особенно в период взросления и переходного возраста, потому как даже двести граммов могли сказаться на высоте и качестве прыжков, помешать приземлению на выбросах и ухудшить качество подкруток, и речь шла о парном катании – что было говорить об одиночном. И Костя не раз сталкивался с тем, что видел, как изводили себя диетами и нагрузками девушки: когда Полине исполнилось шестнадцать, стало понятно, что ее тело меняется, а потому выполнять прыжковые элементы стало труднее. Тогда Игнатьева решила, что единственное верное решение в сложившейся ситуации – отказ от еды и многочасовые тренировки в зале. Однако Павел Александрович никогда не решал подобные проблемы диетами и голодом, а потому Полине удалось избежать серьезных проблем с питанием, чего нельзя было сказать о спортсменках других тренерских штабов, которые часто страдали расстройствами пищевого поведения и не слезали с изнуряющих диет и голодовок перед стартами. Костя в очередной раз потер переносицу, прикрывая глаза и откладывая ноутбук в сторону. На часах было уже за девять вечера, а потому хотелось только поскорее принять душ и отправиться спать. Но спортсмен понимал, что о сне сегодня можно было и не мечтать: слишком много он выяснил, слишком о многом не знал до этого или просто не хотел замечать, ослепленный картинкой идеальных взаимоотношений между ним и партнершей и сомнительного, как оказалось, доверия. И последнее пугало больше всего.