Mein Leben, meine Regeln

— Вы только взгляните на неё — муж умер, она должна оплакивать, а сама стоит как статуя. Совсем бессердечная девка. И зачем он только взял её в супруги? — тихо говорила одна из пришедших дам, знакомых Клементьева, своей подруге, взглядом показывая на стоявшую в стороне от всех Ярославу. — Хоть бы слезу уронила, а то словно каменная. — Каменная и есть. Думаю, она и отравила его. Супротив воли выдали девку замуж. — Правда? — Истинная. Слышала отовсюду. В толк не возьму только, отчего он ей не по нраву был — и богатый, и знатный, и связи при дворе были, и хозяйство домашнее у него будто рог изобилия. — Да кто ж молодых-то разберёт? Любовь им, видать, подавай… — дама усмехнулась. Ярослава прекрасно слышала каждое их слово, но предпочла не вмешиваться. А толку, коль слухи только сильнее расползутся? Поболтают и утихнут. А ей нет надобности тратить силы и время на пустую ругань. Отравила мужа… Что может быть очевиднее и в то же время глупее? Хотя, как думалось дворянке, такое вполне могли подумать. Наверняка она выглядела чересчур спокойной для молодой, недавно овдовевшей… женщины. На глаза едва не навернулись слёзы, но Ярослава сдержалась. Она не желала показывать слабость при всех. При тех, кому она не нужна настоящей. Кто наверняка сейчас осуждает её за то, что она дышит. Дворянка не знала мыслей, но чувствовала, угадывала по скользящим по ней взглядам. Ярослава уже и сама стала путаться, кто она во всей этой истории — жертва или виновница… От размышлений её оторвал голос подошедшего мужчины: — Ярослава Алексеевна, прошу принять мои соболезнования. — Благодарю, однако не стоит, — она подняла глаза и узнала офицера. — Я вас помню. Вы были у нас несколько дней назад. И ещё мы с вами немного пообщались на немецком языке. — Я тоже вас помню. — Только имя запамятовала. Кажется, Павел… — Иванович, — спокойным голосом подсказал мужчина. — Фамилия моя Пестель. — Крайне интересно. Вы же принимали участие в Бородинском сражении, насколько я слышала? И сам фельдмаршал Кутузов вас награждал золотой шпагой. — Всё верно. — Вы очень интересный человек. Не возражаете, если нам с вами удастся поговорить в менее формальной обстановке, нежели нынешняя? Конечно, в том случае, коль у вас будет время, — Ярославе, неожиданно для неё самой, передалось спокойствие офицера. — Я подумаю, — последовал равнодушный ответ. Но в глазах Павла дворянка успела увидеть намёк на… презрение. Она постаралась исправить ситуацию: — Вы полагаете, что я такая же, как и те девушки, что любовались вами, затаив дыхание? Отнюдь. Я несколько иная. Если я сказала, что вы интересны мне, то так оно и есть. Не более. Вы не увидите от меня по отношению к вам такого чувства, как влюблённость, будьте покойны. Такого не случится. — Очень надеюсь на то, что ваши слова правдивы. Ибо не считаю нужным говорить с теми, у кого на уме одни Liebesgefühle. — А я надеюсь на то, что вы действительно обдумаете моё предложение, — Пестель кивнул и отошёл к остальным. Ярослава же осталась стоять на своём месте. — О чём же вы с ней говорили, коль не секрет, Павел Иванович? — поинтересовался один из приятелей. Мужчина лишь усмехнулся: — Ничего особенного. — Теперь наверняка все богатства покойного достанутся его супруге. И дело торговое тоже. Как она справится со всем, ума не приложу. Всё-таки женщина, да и молодая, не шибко опытная, — один из офицеров отпил вина и покачал головой. — Справится. — Отчего вы так уверены, Павел Иванович? — А вы поговорите с ней сами и всё поймёте. Судя по всему, она не так проста, какой кажется. Вы же видите — пока все скорбят о почившем недавно господине Клементьеве, она стоит и не шелохнётся. А мне довелось увидеть её совершенно другой. Более хрупкой и скромной. Она будто переменилась после его смерти… — последнюю фразу мужчина произнёс про себя. — А нынче она, как вы сказали, изменилась? — Возможно. Но не отрицаю возможность ошибки в своих суждениях, — Павел допил остатки вина и стал молча наблюдать за гостями. — Действительно ли они пришли, дабы помянуть Георгия Николаевича и выразить полуправдивые соболезнования его супруге? Или всё же у них свои цели имеются? Тем временем Ярослава, стараясь не выдавать себя, тоже наблюдала за всеми, кто находился в усадьбе. Она искала взглядом своих родителей… И тут дворянка увидела своего отца, который как раз шёл к ней. Она осторожно встала и поклонилась: — Отец, благодарю за то, что согласились прийти. — Соболезную тебе, дорогая, — мужчина чуть обнял свою дочь и сел рядом. — Как твоё самочувствие? — Всё хорошо, отец. Как маменька, здорова ли? — Прихворала маленько. Но просила передать, чтобы ты не беспокоилась. — Пусть выздоравливает скорее. Если нужно, я готова оплатить доктора. — Да, о деньгах… — Алексей Викторович слегка замялся, но взял себя в руки. — Милая, мне кажется, что тебе не стоит руководить делом твоего покойного супруга. — О чём вы, отец?.. — Ярослава насторожилась. — Ты женщина, очень молодая. Куда тебе в торговлю? — А что вы мне прикажете делать? — После положенного траура мы снова отдадим тебя замуж. А дело Георгия Николаевича перейдёт ко мне. — Нет, — Ярослава сама поразилась тому, насколько жёстким был её ответ. Отец удивился не меньше. Первые несколько секунд он не находил слов, но потом решился и сказал: — Что ты говоришь такое? — Отец, я уже не принадлежу вашему дому. У меня есть средства к существованию, есть немалая крыша над головой. Всё, что принадлежало супругу, теперь моё, в чём вы можете убедиться, если прочитаете его завещание. — Ты же понимаешь, что всем обязана мне? — в голосе Алексея Викторовича послышалась угроза. — Коль запамятовали, отец, напомню — вы супротив моей воли отдали меня замуж. А нынче утверждаете, что я вам ещё и должна? Вы уже получили свои деньги, и даже с лихвой, — Ярослава взглянула на отца с горечью и прошептала. — Вы продали меня. Променяли на золото, будто вещь. — Я имею право поступать с тобой так. Тем более, всё ради твоего же блага. — Нет. Ради только вашего, отец. Если бы вы обо мне думали, никогда бы не поступили так со мной. — Ты и твоя мать… Вы обе должны быть благодарны, потому что я спас её от вечного позора, взяв в супруги, когда она уже носила тебя в себе… — Ч-что? — Ярослава слегка раскрыла рот. Она не могла произнести более ни одного слова. — Ты верно поняла — я не твой родной отец. Им был какой-то… отставной поручик, насколько я помню. Но он умер через несколько дней после того, как ты родилась, даже не узнав о тебе… Родители твоей матери стали в спешке искать жениха, как только поняли, в каком она положении. А тут им подвернулся я, давний друг твоего настоящего отца. Вот они и отдали её за меня. Прошло время, на свет появилась ты. И никто не узнал, что ты незаконнорожденная. Я не любил твою мать, но всё-таки уважал её. И уважаю до сих пор. Мне жаль её. А потому я не выдам твоей тайны. Но за сие придётся заплатить… — Какой же вы алчный человек… Алексей Викторович, — выдавила из себя Ярослава. — Сколько вам нужно? — Сто тысяч рублей. — Я отдам деньги. Но дайте мне расписку в том, что не потревожите ни меня, ни мою мать. — Расписку? — дворянка не услышала, что её переспросили. Она ушла, а позже вернулась с бумагой, чернильницей и небольшой коробкой. Подав предметы отцу, Ярослава объяснила, указав на коробку: — Здесь сто пятьдесят тысяч, — мужчина открыл её, но дочь отодвинула коробку. — Позже проверите. А пока пишите расписку. С презрением и усмешкой поглядывая на Ярославу, Алексей Викторович стал медленно, будто издеваясь, выводить каждую букву. Судя по всему, ему хотелось насладиться сполна возникшей напряжённой атмосферой… Когда всё было закончено, он потряс лист и отдал его дочери с улыбкой: — Возьми, дорогая, коль у тебя такие принципы. — Благодарю, — равнодушно ответила она и пробежалась глазами по расписке, после чего отнесла её к себе в комнату. Никто из гостей, казалось бы, не обратил внимания на то, что происходило. Все были заняты либо обсуждением вдовы Клементьева, либо какими-то собственными делами. Вскоре поминальный обед был окончен, и гости разошлись по домам. Ярослава выдохнула с невероятным облегчением: — Наконец-то… Как же они все докучают, — она вспомнила разговор с Алексеем Викторовичем. — Не могу поверить в то, что я не его дочь. Что я… незаконнорожденная. Я ошибка? Для чего я появилась на свет? Не понимаю. Всё становится будто бы хуже. И это торговое дело… Я ведь не знаю, как лучше всего применить на практике то, что мне удалось прочитать. Мои познания всё же ограничены. Я не хочу, чтобы из-за меня возникли долги. Но что мне делать? — тут из-за колонны вышла знакомая фигура. — Господин… Пестель? Что вы здесь делаете? Ведь все уже разошлись давно. Отчего вы остались? — Я предпочитаю уходить последним, чтобы ничего не упустить из виду. И похоже, что я очень вовремя. — О чём вы? — Я слышал ваш монолог. Думаю, что с делом вашего покойного супруга смогу вам помочь, и при этом не возьму ни копейки. — Я не хочу доверять такое кому попало, — Ярослава чуть надменно посмотрела на Павла, который нисколько не смутился: — Воля ваша. Однако я советовал бы хорошо подумать. Ведь потом может быть и поздно. — Не думаю, что ваша помощь мне пригодится. И кажется, вы уже сильно задержались. — Разве вы не желали со мной поговорить? — усмехнулся мужчина. — Я беру свои слова назад. Прошу, ступайте к себе, — Павел не стал более спорить. Поцеловав руку Ярославе, согласно этикету, он развернулся и вышел. Дворянка же направилась в кабинет и стала перебирать бумаги, связанные с торговлей. Около недели она пыталась что-то решить, но всё получалось не так, как ей хотелось бы. Расчёты оказывались менее приятными, чем нужно было Ярославе. Но она не знала, как прийти к такому плану, чтобы доходы увеличились, а качество товара улучшилось. Выходило либо одно, либо другое. В единую картину не собиралось ничего. С помощью некоторых слуг, часть которых была отпущена дворянкой на следующий день после похорон Клементьева, Ярослава узнала, где жил Пестель. Она попросила передать ему записку. *** Он сидел у себя, рассуждая о делах тайного общества. Ситуация не столь плачевная, однако ему казалось, что об объединении сил думает только он. А та часть «Союза Благоденствия», что находится в Петербурге, вовсе того не желает. И, как казалось Павлу, была настроена к нему с некоторой враждебностью… — Ваше благородие, там просили передать, — думы были прерваны возгласом денщика, постучавшегося в окно. — Что стряслось? Кто просил? — мужчина открыл окно, забрал маленькую бумажку и дал понять слуге, что тот свободен. Когда денщик ушёл, Пестель развернул записку. Мелковатым, но чётким почерком в ней было выведено: «Я согласна на ваше предложение. Встретимся завтра в пять часов пополудни около моего дома»