Давай вечером с тобой встретимся

На кухне холодно - это аксиома каждого подобного вечера, когда они вдвоем курят и болтают о чем-то. Сонечка курит сигареты, для таких встреч она специально покупает толстые ричмонд, которые крепче привычных, которые она берет, раза в два, и обычно говорит долго-долго, иногда даже смеётся невпопад, но Нечаева её понимает - перенервничала малышка - и делает вид, что смешков этих глупых в упор не замечает. Она в такие моменты обычно рукой машет: ну, все, помолчим давай. И они молчат. Молчать оказывается совсем не тяжело с Соней, даже уютно как-то, спокойно - нет ощущения, что за рукав тянут, и заставляют разглагольствовать. Ксюша сидит сейчас, поджав одну ногу к груди, и с джулом своим играет. В голове мысли проносятся вихрем, и давят на неё, давят. - Сонь, а ты как долго еще будешь этим заниматься? Соня надеялась, что подобный вопрос Ксюша не задаст. Надеялась, что с Ксенией Борисовной у них такие посиделки, ставшие традицией, не закончатся. Девушка стряхивает пепел от сигареты, хмурит брови и пытается за дурочку сойти: - Чем, этим? Ксюша усмехается, но в жесте её - ни доли радости. Соня играет сейчас, опасно так играет - нервы-то на пределе, дай только повод, и Ксюша не отпустит. Такие вот угрозы. А отпускать-то надо - не дело, чтобы Сонечка с ней якшалась. Ксения вздыхает и головой качает. - Приходить ко мне, чаи распивать. Винище гложить. Потом трахаться со мной и на утро уходить. Вот этим. - Сухо, холодно - всего лишь факты перечисляет, а у самой ком в горле стоит, что от слов своих, что от ситуации, - Не надоело тебе, зайчонок? Сонечке хочется головой отчаянно замотать, потому что ей это правда не надоело. Соня не зря в своей вышке до своего-то курса дожила - умная, смышленая, рассудительная. И прекрасно она понимает, что на большее-то ей с Нечаевой рассчитывать не стоит. Не позволит ей Ксюша большего - вот и все. Поэтому за чаи эти, разговоры, винище и секс Соня хватается. В этом ведь уже стабильность своя имеется, необсуждаемая, но принятая ими обеими традиция - встречаться так раз в неделю в пятницу. Просто быть рядом. Чаи пить, винище, потом трахаться. Хотя Соня бы последнее так грубо не называла - трахаются, по её мнению, быстро, скомканно и без чувств особенных. А у них больше все на секс смахивает, потому что Ксюша сначала неторопливо доводит до состояния, близкому к сумасшествию, когда чувствительность зашкаливает и в стонах слова теряются, а потом пальцы толкает идеально до той степени, что Соня себя не контролирует - имя Ксюшино вылетает из уст чаще, чем вдохнуть получается. Потом Нечаева на живот укладывает, в холку целует и шепчет, что Соня молодец и справилась отлично, а после встаёт, зная, что после секса девушке личное пространство нужно, и на кухню удаляется. Чай заваривать. Нечаева позволяет в такие встречи Соне оставаться до утра, и будит её ароматом кофе, который сама же ей и варит, а Соня непременно уходит после второй кружки. И они все это между ними потом не обсуждают, не вспоминают ни в одном жесте или взгляде друг на друга до следующей пятницы. И никаких лишних вопросов ни у кого тоже не возникает. Не возникало, по-крайней мере. Вслух. - Нет. - Тебе же хочется большего, Сонь. - Нечаева ловит вопросительный взгляд Сонин, усмехается, и снова выходит как-то печально и тягостно, измученно и натянуто, - Я знаю, что хочется. Девушка хмурит брови. У Ксюши внезапно прядь волос на лицо спадает, и так трогательно это выходит, так нежно, что девушка тянется к ней, заправляя смольную прядку за ухо. Проводит тыльной стороной ладони по щеке, очерчивая скулу, и садится обратно. - Почему тебя это волнует? - Подумай. - Практически вскипает, потому что такой вопрос от Сони слышать даже обидно. Она что, бездушная совсем? В целом-то, возможно, и да, но к Соне такая блажь уже не относится. А Соне не хочется думать. Потому что мысли в какое-то не то русло уходят - в нереалистичное совсем. О таком даже на секунду мысль допускать нельзя, а уж мечтать тем более не следует - больнее удар от падения будет. - Хорошо, иначе: разве тебя это должно волновать? Ксюша хмыкает. По идее-то, с ее образом абсолютной, прожженной такой, мрази, и правда не должно. Но ведь волнует. Не чужая Соня давно, как тут не волновать-то? Она Соне хорошего только желает, чтобы нормально у неё все было, и своего места в её жизни, полной стремлений и надежд на светлое будущее, как-то не лицезреет. - Не должно, - уже вслух признает, понимая, что назад-то и не дернуться теперь, - но почему-то волнует. Соня молчит. Что говорить в таких ситуациях - непонятно. - Так ты ответишь? - Ксюша снова хрипит голосом и откашливается, внимательно на Соню смотря. - Хочу. - Врать смысла особенно нет, поэтому легче правду сказать - она хочет большего. Нечаева ликует: сейчас ещё пару фраз, и Соня сама уйдёт, даже выгонять не придётся. Она неопределённо ей плечами пожимает: - Ну вот, - Слова врезаются в голову Соне, Ксюша говорит холодно, и так, будто это очевидным для неё было. А потом и вовсе отсекает наотмашь, - а я тебе этого не смогу дать. Подходящего бы тебе искать. Не думала ты, а, Сонь? Она не думала. И не хотела бы вообще об этом задумываться, а уж тем более искать - претит даже. Потому что "подходящий" - уже рядом, потому что другие здесь невозможны будут, неуместны и неправильны по одному простому правилу: Соне нужна Ксюша. Разговоры эти, пространные рассуждения, посиделки в тишине, чаи, которых у Ксюши с Сониных появлением прибавилось дома, секс этот - все нужно. Ксюша в первую очередь, а дальше и остальное тянется. И, судя по тому, что выгоняют её только сейчас - и то, выходит не очень - спустя десятки встреч, Нечаевой она, вроде как, тоже нужна. Соня снова передергивается - даже от одной мысли о том, что рядом не Ксюша будет, как-то неприятно становится. - Нет. - Она собирается с мыслями, головой качает. И зачем Нечаева в эту стезю свернула? Для чего? Даже бесит, - Ты сейчас чего добиваешься, Ксюш? Нечаевой и самой бы иметь ответ, потому что уже трижды пожалела о начале этого диалога. - Не знаю. - Отмахивается почти на грани с раздражением. Ну она ж хочет, сука, как лучше, дает шанс свалить по-хорошему, а Соня все никак им воспользоваться не желает, глупая. Вот повезло Ксюше из всех практиканток такую самоотверженную дуру выбрать, упертую и упрямую донельзя. - Вот и помолчим тогда лучше. - Соня смелеет, командовать начиная, - У нас это хорошо выходит. Удар ниже пояса, потому что Ксюше это молчание поперек горла встало. Они говорят каждую встречу, без умолку треплются обо всем на свете, только о главном почему-то забывают, и слово вымолвить не решаются. - Да тошно уже молчать, нет? Соня тяжело вздыхает. - Что предлагаешь? - Ты, Сонь..., - Нечаева ступорится на полуслове и задыхается. Что сказать хотела - забыла. Ксюша смотрит на Соню свою, думает про себя, что с такими, как она водится - себе дороже. И не для Сони такое, не Сонечке с ее ранами возиться, с ее тревожностью маяться. И потому бежать бы ей, бежать так, чтобы пятки сверкали. Ксюша с шумом выдыхает воздух и закрывает глаза, - Уходи просто. Пожалуйста. - А если я не хочу уходить? - Соне все тоже надоедать начинает. За что её выгнать-то пытаются? Она ведь и не просила большего - лишь призналась в том, что действительно того бы хотела. Но не просила. И не стала бы. Так, чего случилось тогда? Или дело не в этом? - Дай Бог сил... Ну зачем тебе это надо? - Ксюша шепчет, потому что говорить в голос становится с каждой фразой сложнее. Она ведь тоже не железная, ещё пару раз Соня надавит - и её, вопреки здравому смыслу, Нечава не отпустит больше, в объятиях своих задушит, - Ты ж меня не вывезешь, Сонечка. - Потому что мне хорошо с тобой. - Не думает, говоря первое, что на уме крутится. Ксюша в такое верить отказывается. Бред какой-то. Она не хочет отчаянно этой Соне сейчас верить, потому что, ну как с ней вообще хорошо может быть? Откуда взялось такое, что хорошо вдруг с ней стало? С Ксюшей обычно всем плакать хотелось навзрыд, кричать, срывая связки о том, что она невозможная. С Ксюшей больно было и страшно, несправедливо, тоскливо, сложно, но никак не "хорошо". С ней отчаянием и беспомощностью захлестывало всех так, что потом отходить больше года надо было, а этой - хорошо. Удивительно. Она перешагивает через себя и повторяет сквозь зубы: - Я не смогу дать тебе того, что ты заслуживаешь. Соня не понимает. Вообще ничего. Но в ней просыпается её упрямость, унаследованная от отца, и смелость, которая в ней от матери. Она это все так просто бросать не собирается, и за привилегии свои, за чаи эти блядские побороться готова, даже если Нечаева её вытолкает сейчас. Хотя Соня знает, под кожей ощущает, что не сможет, нет, не вытолкает. Не её. - Не сможешь или не захочешь? И с чего ты так решила? Соня спокойно задаёт сразу два вопроса, и ответов на них у Ксюши нет. Соня Нечаеву снова ступорит, Соня эта уже в который раз за чёртов вечер её в неловкое положение ставит. От неё требуют - пусть и не прямым текстом - простого, а она, вроде как, борется. Зачем? - Потому что..., - Первый вопрос проглатывается - конечно, она и захочет, и сможет - боится просто. На второй, что ей сказать, она тоже не знает. Хуже она потому что. Матерее. Стальнее. Болезнее. Она Сонечкину мягкость и нежность придавит однажды, и не заметит даже. По-крайней мере, так Ксюша о себе думает, а спросить по-человечески, что Соня на этот счёт считает - как-то, увы, не догадывается. - Что и требовалось доказать..., - Бурчит девушка, - Ксюш? Так чего ты добиваешься сейчас? - Чтоб ушла. Иначе я не смогу отпустить. - Выходит быстро, рвано, болезненно и как-то жалко. Но честно, и это главное. Девушка заметно громко выдыхает, - Я два раза не предлагаю, Сонь. - Нечаева напрягает инстинктивно плечи, и набирается терпения. Так и хочется ей сейчас эту Соню за шкирку выкинуть, только вот у Ксюши самой на это рука не поднимется, а Соня, если сама уйти захочет, всем жизнь облегчит. Поэтому она Сонечку к этому шагу и толкает отчаянно. - Не предлагаешь, что? Нечаева чувствует, как внутри что-то ломается. Как Сонина нежность неожиданно становится сильнее и мощнее их обеих вместе взятых, она ледоколом становится, и разрубает к чертям весь ее айсберг из выдержки и терпения. - Уйти. Девушка поднимает брови, и все ей понятно становится. Предельно ясно, к чему Нечаева этот диалог вела. Соня умной чересчур и так была, так теперь она Ксюшу начала насквозь видеть, анализировать, что там в голове у неё происходит, и причинно-следственные связи улавливать. И совсем простой сейчас эта связь выходит, даже банальной какой-то: Нечаева и сама этого "большего" с ней хочется, только боится, что Соне с ней плохо будет, потому прогнать пытается, пытается убедить её в том, что уйти - лучший вариант. Не выйдет. Девушка не знает, как она с этим всем работать будет, как долго придётся доказывать, что все не так, как Ксюша себе надумать успела. Возможно, придётся Нечаеву силой связывать, и мантрой ей начитывать о том, что легко ни с кем вообще не бывает - на каждую пару свой пиздец находится; о том, что если она Соню выгонит все-таки, легче точно никому не станет; о том, что, если вдвоем, то Соня побороться готова. За "большее" это между ними хоть до крови биться готова. У Сони радость робкая внутри крадется, и глупости ей всякие нашептывает: "Подойди, - говорит она, - будь рядом, будь ближе, ты же видишь, как ей это нужно". Соня повинуется. Она времени не теряет, незамедлительно встаёт и останавливается позади Нечаевой, пока Ксюша ведет плечами и ежится от такой близости. Соня стоит так какое-то время, давая привыкнуть, а потом обнимает. Обнимает непозволительно крепко, прижимает к себе неистово близко - так, как ещё никогда не были. - Не уйду. - Шепчет в шею, - Даже не вздумай. Не смей. - Чего? - Ксюша сразу хватается пальцами за Сонины руки, цепляется за них - даром, что только что уйти велела. Соня молчит какое-то время, жмурится от того, что страшно ей становится, она ведь тоже человек, не робот совсем. Но страх - это не дело. Двигателем процесса и топливом в одном лице только любовь может быть, но не страх, нет. - Прогонять, Ксень. Не вздумай. Нечаева дышит часто, тяжело так становится самое естественное и простое - дышать. Дыхание перехватывает и от рук Сониных, которые внезапно ужасно сильными оказываются, и от слабости своей. Слабость в Соне самой и заключается - разнежила её малышка своими чаями, вином, разговорами так, что Ксюша привыкла. К хорошему-то быстро привыкаешь. Нечаева продолжает вспоминать, что значит дышать: вдохи, медленные, размеренные, но сбивчивые и практически судорожные, от которых пахнет потерянностью и страхом, мгновенно сменяются выдохами, в течение которых Нечаева старается отойти от всего того, что с ней - с ними - происходит. Она, пока воздух глотает, мельком ловит мысли на грани к истерике: уйди, Соня, пожалуйста. И тут же сглатывает и выдыхает: глупо уже выгонять, просто наиглупейше. Ксюша через время выдаёт сипло: - Сама напросилась. - И, выпутавшись из Сониных рук, встаёт, поворачивается, и сама уже в объятиях сжимает. Кто теперь сильнее и крепче - непонятно, но соревноваться - дело десятое, нет в любви места играм. Серьёзно все. Ксюша одной рукой прижимает к себе, второй скользит по позвоночнику, по шее и останавливается на затылке. Зарывается в Сонины волосы пальцами - не распутаешь, и сдавленно дышать продолжает. Она все ещё хочет прогнать, но теперь понимает, насколько это неправильно. Несправедливо даже - как минимум, по отношению к Сонечке - решать все за неё таким образом. Нечаева на вдохах все ещё боится, ловит очередной приступ тревоги, а на выдохах - расслабляется. Решает, что, раз даже Соня побороться готова, она - тем более должна; не может иначе, не имеет права, не тогда, когда Сонечка уже прижилась в груди и осталась там; не тогда, когда аромат её, на подушке забытый, любимым становится; не тогда, когда Соня силу свою показывает и парой фраз рушит Ксюшины стены. - Только учти, что я во сне пинаюсь. - Сонин голос с той твёрдости, что была пару минут назад, прыгает обратно в её привычную нежность, - И шоколад люблю. - Медлит, решается. Секунда - и выдает, - А еще, тебя. Она не знает, зачем все это говорит сейчас. Ксюша даже удивляется, для чего ей эти факты нужны, особенно с учётом того, что она об этом и так знает, а потом отмахивается, смеётся беззвучно, головой качая: - Я знаю. - прижимается губами к волосам на макушке, - Я тоже, Сонь. Я тоже, тоже, тоже. - Нечаева жмурится, и слезы злосчастные глаза щипать принимаются, а она все шепчет ей, - Я тоже, тоже, тоже. И внутри, наконец, расцветает май.