New Takemichi Hanagaki

Хината очень сильно соскучилась по Такемичи. А как иначе? Они ходили на свидание, на фестиваль. Они поцеловались, он ей почти что в любви признался. А потом... Потом ливень, драка, кровь, скорая помощь, больница... И Такемичи пропал. Ну как пропал. Не то, чтобы исчез ни с того, ни с сего, хотя да, именно так оно и было, но... Он потом позвонил и сообщил, что всё с ним в порядке, он у себя дома. Никто не заметил, как и когда он ушёл, но внимания на этом также никто заострять не стал. Зато, когда Такемичи целую неделю не подавал признаков жизни, не писал, не звонил, в школе не появлялся. Такое и раньше случалось, и не раз. Однако, это не значит, что Тачибана к этому привыкла. Это не значит, что не перестала за него переживать, он ведь... В любой ситуации мог с кем-то сцепиться и подраться, или те парни, с которыми он дрался на фестивале, нашли его и избили до полусмерти, а она не знает... В общем и целом, да. Хината извелась вся, стала какой-то дёрганной, нервной и быстро выходила из себя, но потом, также быстро возвращалась мысленно на место. И, когда Такемичи, наконец, позвонил и пригласил на свидание, счастью её не было предела. Она, разве что не летала, напевая себе под нос, глупые песни о любви. И... О, какого же было её удивление, когда она увидела его, зашедшего за ней, в полседьмого вечера. Весь такой красивый, ухоженный, в тонкой чёрной водолазке с высоким воротником, брюках в крупную клетку и пиджаке. Хината замерла на месте, не в силах отвести от него взгляд, она могла поклясться, что слышала удивлённо-восхищенный вздох матери и такое же «ого» от Наото. В груди, на мгновение, вспыхнуло жадное и собственническое чувство. Но стоило завидеть серебристую подвеску с четырехлистным клевером, блестящую на чёрной ткани, как всё мигом вернулось на круги своя. Он ведь оделся так, исключительно ради неё. Улыбка сама полезла на лицо и Хината, не в силах была её сдержать. — Привет.— улыбнулся ей парень. И, о Ками, её парень! — Привет.— смущённо пискнула Хината. — Готова? — Угу. — кивнула, хватаясь дрожащей ладошкой за его протянутую руку, выходя за пределы квартиры. — Обещаю вернуть вашу дочь в целости и сохранности.— кивнул он головой в дверной проём за её спиной, наверняка её матери. Потому что сразу же послышалось довольное «конечно-конечно, веселитесь» и дверь закрылась. Они наконец остались только вдвоём, от одной только мысли об этом, её щёки тронул румянец. Такемичи покрепче перехватил её ладошку, переплетая пальцы.— Пойдём? — А... — она поднимает на него неуверенный взгляда, сталкиваясь с его, уверенным и серьёзным, почти сразу опуская свой обратно.—Угу. Такемичи тянет её за собой вперёд, спускается по лестнице, игнорируя лифт, не отпуская руку. Даже когда сидящие у подъезда бабушки что-то недовольно бубнят им вслед, а соседские дети смеются над ними. Хината, честно, счастлива сейчас как никогда. Она мечтала об этом, сколько помнит себя, чтобы все смотрели им вслед и подсознательно завидовали. Такемичи ведёт её в парк аттракционов. Не выпуская из своей уверенной руки её собственную. Тянет то в сторону американских горок, усиливая хватку, когда она пугается и кричит, на особенно резких, страшных и быстрых поворотах. То на карусели, садясь на одну лошадь вместе с ней, обнимая со спины и заставляя её щёки, буквально гореть. Покупает им парные ободки с Микки и Минни Маусами, сахарную вату, мороженое. Вытаскивает ей из автомата плюшевую игрушку солнце, напоминая, что она такая же яркая и красивая, помнит, что означает её имя. На улице уже заметно темнеет, когда они садятся в корзину на колесе обозрения и любуются видом на ночной Токио. В голову Хинате пробирается эгоистичная мысль — неужели Такемичи не выходил на связь, готовя ей этот сюрприз? Глупо, наверное об этом думать, тем более, что у него могли быть другие планы. Но... Никто ведь не запрещал ей так думать. И почему это она, не может помечтать о подобном? О её мыслях ведь, никто не узнает. Такемичи подсаживается ближе, обнимает её, притягивает к себе поближе и Тачибана не отказывает себе в удовольствии уложить голову на его плечо, мечтательно прикрывая глаза. Вот бы каждый день был похож на этот. — Хината,— неожиданно серьёзно зовёт её парень, от чего она открывает глаза и переводит взгляд на него. Такемичи и впрямь выглядит каким-то напряжённым. Неужели, что-то случилось? Или она что-то не так сделала? — Нам нужно поговорить. — Что-то случилось?— её начинает пугать эта резкая смена обстановки. — Случилось.— подтверждает её мысли Такемичи, но не торопится объяснять, глубоко вздыхая и долго, бесконечно долго для неё, собирается с мыслями, пока саму девушку изнутри разъедают её собственные.—Это касается наших отношений. Нет. Этого не может быть! Они ведь так хорошо проводили время! Что могло случиться? Или, именно из-за этого он не общался ни с кем всю неделю? Нашёл себе кого-то получше, пока она изводила себя? — О чём...— сглатывает, из-за всех сил стараясь взять себя в руки.— О чём именно, ты хочешь поговорить? Он не поднимает на неё взгляд, смотрит в пол, потом вообще прикрывает глаза, трёт руками лицо и опять тяжело вздыхает. — Знаешь... Я... Думал, очень много думал последнюю неделю. Пытался разобраться в себе и... Понял кое-что.— делает паузу.— Наверное ты возненавидишь меня за то, что я сейчас скажу. И, думаю, это будет правильно. Хината пугается ещё больше. Его слова доходят до неё словно сквозь вату, но она отчётливо слышит каждое слово и понимает их значение, от чего становится больно в груди, горло сдавливает, а в глазах начинает щипать. — Ты нашёл другую.— глаза становятся влажными, голос вообще не похож на её собственный. Слишком тихий, слишком хриплый и такой отчаянный. Такемичи наконец поднимает на неё глаза, широко раскрывая свои, наверняка увидев её слёзы, которые уже текут по щекам. Обнимает её, прижимая лицом к своему плечу и она всхлипывает, переставая себя сдерживать. К чёрту! Если он сейчас подтвердит её догадку, то зачем сдерживаться? Она не хочет быть сильной, хочет побыть глупой влюблённой девочкой из американских сериалов и, наверное, даже закатить истерику. Но сейчас хочется только плакать. — Что ты. Нет. Нет, конечно.— гладит её по голове, иногда погружаясь пальцами в волосы, расчёсывая их, пытаясь так успокоить.— Ни одна девушка на свете не сравнится с тобой. Ты самая лучшая на свете, правда. И я бы очень хотел сделать тебя счастливой, но... Я не смогу. Хината резко отстраняется от него, в глазах всё плывёт от резкой смены положения, от слёз, от того, что она слишком сильно вжималась в его плечо. Не сразу получается сфокусироваться на его лице, но она замечает чистоту и искренность в его глазах. И не понимает. Ничего не понимает. — Почему? Почему нет? — Я не тот человек, Хиночка.— грустно улыбается, вытирая слёзы с её щёк большим пальцем.— Возможно, останься мы вместе, я бы изо дня в день пытался осчастливить тебя, дарил бы цветы и подарки, старался бы вызвать улыбку на твоём лице, которая такая же яркая, как солнце.— опускает взгляд на игрушку в её руках, Хината повторяет за ним, а потом снова смотрит на него, опять встречаясь взглядами.— Но я никогда, не смог бы полюбить тебя по-настоящему. — По-настоящему? Ты не любил меня?— слёзы хлынули из глаз с новой силой. — Ты мне нравишься, правда. Но ни как девушка, хотя я готов прожить с тобой всю свою жизнь. Пойми...— снова улыбается и тоже всхлипывает, но сдерживает слёзы.— Дело и вправду только во мне. Я... Он громко сглатывает воздух, а Хината хочет уже психануть. И впрямь, как в американских многосерийных фильмах. Он говорит, что дело не в ней, что она хорошая, что никого кроме неё лучше нет... Однако! Он ведь нашёл! Нашёл и хочет это скрыть! Дело не в ней... А в ком? В нём? Хотя да, если он такой козёл, что бегает за каждой юбкой, то да! Только он и виноват! Она набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы высказать всё, что о нём думает, но... — Мне не нравятся девушки. — Что? — Хинате кажется послышалось. Ей и правда хочется так думать. Но произнесённые её парнем слова, эхом бьются о стенки черепа. — Мне не нравятся девушки.— повторяет тоже самое, а потом добивает: — Я гей. — Т-ты... Гей? — Я знаю, это звучит дико и наверняка неприятно. И ты возненавидишь меня, узнав, что я встречался с тобой, частично, чтобы убедиться, что я не такой и, чтобы убедить в этом и других тоже. И это будет правильно, ведь я, буквально, использовал тебя.— Такемичи снова опускает взгляд, не в силах смотреть в её глаза.— Но я хочу, чтобы ты знала. Я ни разу не видел в своей жизни девушки, лучше тебя. Ты идеальна и прекрасна во всём, что бы не делала. Но... Со мной ты не будешь счастлива... — Почему? — перебивает его Хината, ловя его растерянный взгляд, упрямо не давая его отвести.— Сейчас же я счастлива. Почему не смогу быть и дальше? Ханагаки, что неожиданно, улыбается, так по-доброму, нежно, ласково и как-то по-отцовски, как не улыбается никто из их друзей. Слишком взрослый у него взгляд. Он снова тянет к ней руку, снова вытирает слёзы. — Хиночка, солнышко. Ты не сможешь. Не, когда я сказал тебе правду. Может первое время так и будет, но потом тебе будет не хватать моего внимания, ты будешь думать, что у меня может быть кто-то на стороне. И даже если у нас вдруг появятся дети, это не изменится.— с каждым словом Хината чувствовала, как дыхание затрудняется. Как в глазах всё снова плывёт из-за слёз. И, что самое страшное и болезненное, так то, что Такемичи был неопровержимо прав в своих словах.— Я не хочу, чтобы ты страдала, а если мы продолжим, то это будет неизбежно. Хината хочет возразить, хочет доказать, что нет, так не будет, она сможет, вытерпит, только бы он оставался рядом. Но не может. Он ведь, действительно прав. Прав, но... Она ведь никогда больше не сможет встретить такого, как он. Таких больше нет. Он честен с ней, добр, милосерден, заботится о её чувствах. Хинате и правда страшно, что больше в её жизни не будет никого похожего. — Ты... Хочешь расстаться?— спрашивает, первой отводя взгляд и опуская голову, не желая больше показывать своих слёз. — Так будет правильно. Неожиданно Такемичи встаёт. Кабинку тряхнуло, двери открылись, а он протягивает ей ладонь, молча намекая, что им пора выходить. Хината прерывисто выдыхает, покрепче обнимает мягкую игрушку, прижимая её к груди и берётся за протянутую ладонь. Они выходят. Покидают парк, направляясь в сторону хинатиного дома, не говорят. Думают каждый о своём. На девичьи плечи ложится тёплая ткань, Такемичи накинул на неё свой пиджак, ей на самом деле и правда немного холодно, всё же хлопковое летнее платье пропускает холод, хоть и с длинными рукавами. Девушка смотрит сначала на чёрную ткань, потом переводит взгляд на Такемичи, ловит его собственный, а он снова ей улыбается. — Я не буду против, если ты меня возненавидишь. Тем более, я заслужил. Но, если ты не будешь против, я бы хотел исполнить последнее твоё желание. Любое. Хината уже хочет сказать, чтобы он остался с ней, чтобы не разрывал их отношения. Но вовремя себя одёргивает, понимая, что это неправильно. Опускает взгляд на его кроссовки, понимая, что не может сейчас ничего ответить. — Можно... Я подумаю? Такемичи весело хмыкает, она опять на него смотрит. — Хорошо.— он встаёт сбоку от неё, берёт за руку, опять переплетая пальцы, совсем как в начале их свидания. Тачибана сначала хотела было одёрнуть руку, но поняла, что ей нравится чувствовать тепло его ладони и позволяет слегка потянуть её вперёд, продолжая путь. Они опять молчат. Не в силах сказать и слова. Или не могут? Тачибане бы привести свои мысли в порядок, чем она и занимается, эксплуатируя подаренную, временную тишину. Однако, когда они уже стоят возле входной двери в её квартиру и Такемичи, уже попрощавшись, хочет уйти, она хватает его за руку, тем самым прося остаться. — Я...— начинает Хината, медлит с ответом.— Я хочу... Чтобы ты оставался моим парнем...— замолкает, но прежде, чем Такемичи что-то ответит, или возразит, резко добавляет. — До тех пор, пока я не найду тебе достойную замену!— жмурится, вжимая голову в плечи, выкрикивая слова и крепко сжимая в руках ханагакину ладонь. Парень снова, что неожиданно, весело хмыкает, кладёт ладонь на её макушку, давая расслабиться и открыть глаза, смотря на него. — Хорошо.— соглашается парень.— Я согласен.— обнимает её, чмокает в щёку, без какого-то скрытого подтекста, так по-дружески, на прощание. И уходит.