Getting Hitched: A Foray into Better Sectual Relations

      Если Цзян Чэну больше никогда не придётся видеть Цзинь Гуанъяо, это всё ещё будет слишком рано. Этот мужчина сидит в конце зала, в своей нелепой шляпе и со своей змеиной улыбкой, и смотрит на Цзян Чэна так, как будто он проситель, а не такой же глава ордена.       Цзян Чэн старательно поддерживает свою собственную улыбку, склонив голову в знак уступки, и игнорирует то, как это заставляет его горло сжиматься.       – Я надеялся на краткую беседу с Верховным Заклинателем наедине, – осторожно заявляет он, не позволяя своему взгляду бродить по разным людям, наполняющим зал собраний. – Есть один семейный вопрос, который я хотел бы с вами обсудить.       Это выходит острее, чем ему хотелось бы, но его гнев ворочается в его груди, словно разумное существо, и если бы ставки не были так высоки, то он ворвался бы сюда с обнажённым Саньду и искрящимся Цзыдянем. Учитывая обстоятельства, он чувствует, что его манеры превосходны.       – Глава ордена Цзян, – говорит Цзинь Гуанъяо, и ямочки на его лице углубляются. – Только самым благородным и мудрым позволено входить в этот зал для аудиенций. Разумеется, нет ничего, что мы не могли бы обсудить в их присутствии.       Цзян Чэн прячет руки в складках ханьфу, сжимая кулаки. Половину этих людей он даже не узнаёт, а тем, кого узнаёт, не доверяет. Конечно, именно этого и добивается Цзинь Гуанъяо; он знает, что Цзян Чэн не может позволить себе потерять самообладание посреди зала, полного интриганов и предателей.       – Уверен, вы можете понять мою осторожность в том, что касается моего племянника, – цедит Цзян Чэн, и его улыбка ощущается на привкус как металл. – Его безопасность превыше всего.       – Не могу с этим не согласиться, – сахарным голосом поддакивает Цзинь Гуанъяо, вставая на ноги и широко жестикулируя. – Я не жалею средств, чтобы обеспечить его здоровье и процветание.       Это… правда, что бесит Цзян Чэна больше, чем откровенная ложь. На самом деле, в этом и есть причина, почему он так чертовски зол. С каких пор к тем, от кого нужно защищать Цзинь Лина, стал относиться и сам Цзян Чэн?       – Вы установили слежку за его визитами, – раздаётся глубокий, строгий голос из глубины комнаты, и Цзян Чэн с Цзинь Гуанъяо вздрагивают от его звука.       Быстро оправившись от удивления, Цзинь Гуанъяо кланяется, и его отвратительная улыбка снова появляется на его лице, когда он поднимает голову.       – Ханьгуан-цзюнь, – бормочет он. – Какая честь, что вы присоединились к нам.       Цзян Чэн… слегка растерян. Когда прибыл Лань Ванцзи? Что он здесь делает? И как, чёрт возьми, он узнал о появлении сопровождающих, которые отказались позволить Цзян Чэну провести время наедине с Цзинь Лином?       – Не вижу причин, по которым ребёнок мог бы нуждаться в присмотре, когда он проводит время с братом своей матери, – произносит Лань Ванцзи, одну ладонь небрежно положив на ножны, а другую зажав за спиной. Все разговоры вокруг стихают, и присутствующие теперь открыто наблюдают за противостоянием. – Разумеется, вы не подразумеваете, что глава ордена Цзян представляет для него опасность.       Выражение лица Цзинь Гуанъяо, когда он блуждает взглядом по залу, говорит само за себя: «Не существует на свете человека, который не боялся бы опасного и непредсказуемого Саньду Шэншоу».       – Конечно, нет, – соглашается он, направляя безмятежную улыбку на Цзян Чэна. – Это благословение – иметь одного человека, готового отдать свою жизнь, чтобы защитить моего племянника, но разве не лучше иметь четверых таких людей?       Ради всех богов. Так я ничего не добьюсь. Почти невыносимое истощение внезапно сводит судорогой конечности Цзян Чэна. Он так устал. Устал от того, что слишком мало спит. Устал от того, что всё в его жизни требует так много проклятых усилий. Теперь он даже дня не может провести со своим племянником, чтобы кто-нибудь не наблюдал, затаив дыхание, и не сообщал о малейшей оплошности.       – Я отвлёк вас от дел, – вежливо говорит Цзян Чэн и безукоризненно кланяется. – Когда у вас появится время, которое вы сможете посвятить разговору наедине со мной, я буду рад обсудить это подробнее, – он не дожидается ответа; полы его ханьфу возмущённо взметаются, когда он отворачивается от Верховного Заклинателя и уходит. – Ханьгуан-цзюнь, – приветствует Цзян Чэн, проходя мимо, кивает в знак благодарности и выходит из зала.       Он держит свой гнев под контролем, осознавая, что Цзинь Гуанъяо не нужно находиться в одной комнате с ним, чтобы знать о каждом его движении. Этот человек – загадка для Цзян Чэна; его слова и действия кажутся искренними, но в нём есть что-то театральное, на что Цзян Чэн не может закрыть глаза. Возможно, это просто противоречивость характера; несмотря на все слухи о вспыльчивости и ярости Цзян Чэна, он неизменно прямолинеен и относится уважительно к тем, кто ведёт себя так же по отношению к нему.       Расстроенный вздох вырывается из его груди. Где грань между вежливыми манерами и намеренной хитростью? Ради блага Цзинь Лина, Цзян Чэн надеется, что Верховному Заклинателю можно доверять. Очевидно, сегодня уже ничего не получится исправить; он получил своё время с Цзинь Лином, даже если присутствие охранников Цзинь Гуанъяо (шпионов, как настаивает его разум) создавало неловкость.       Он позволяет себе дуться, пока не минует ворота Карповой Башни, а затем переключает свои мысли на другие дела. На этой неделе ему удалось немного продвинуться в переговорах с местными торговцами кожей, и он всю ночь работал над прошениями и письмами, завалившими его стол. Это прогресс, к какому бы измождению это ни привело, и, возможно, именно эта удовлетворённая усталость мешает ему услышать приближающиеся шаги.       Душа Цзян Чэна чуть не покидает его тело, когда кто-то окликает его. С сердцем, подпрыгнувшим в горло, он оборачивается, и Цзыдянь вспыхивает на его кулаке.       – Я не хотел тебя напугать, – ровным тоном говорит Лань Ванцзи, но Цзян Чэн может видеть веселье в его взгляде. – Надеялся поймать тебя до того, как ты уйдёшь.       Если бы прославленный Ханьгуан-цзюнь в любой момент захотел «поймать» Цзян Чэна, не было бы ничего, кроме стихийного бедствия, что могло бы предотвратить это. Пока они оба внимательно смотрят друг на друга через лесную тропу, Цзян Чэну приходит в голову, что Лань Ванцзи не хотел говорить с ним, пока они всё ещё находились на территории резиденции ордена Цзинь.       – Что тебе нужно? – рычит он, всё ещё на взводе из-за своего испуга, и его зубы клацают, когда Цзян Чэн сжимает челюсти от собственной грубости. Он кланяется в знак извинения и делает медленный вдох. – Если я могу быть чем-то полезен, то с радостью сделаю это.       Лань Ванцзи кивает, то ли благосклонно, то ли, что более вероятно, равнодушно игнорируя плохие манеры Цзян Чэна. Вытащив из рукава свиток, он подходит достаточно близко, чтобы передать его, а затем низко кланяется.       – И я, и мой орден польщены твоим искренним и щедрым стремлением завоевать мои чувства, – бормочет он себе под нос. Несмотря на своё удивление, Цзян Чэн едва сдерживает смешок. Как долго Лань Ванцзи пришлось репетировать эти слова, чтобы заставить их действительно сорваться с его губ? – Я… с нетерпением жду твоего ухаживания.       О боги, несчастный мужчина. Цзян Чэн вообще не позволил бы ему говорить, если бы знал, что Лань Ванцзи собирается сказать.       – Ханьгуан-цзюнь, – быстро произносит Цзян Чэн, поднимая Лань Ванцзи из поклона. – В этом нет необходимости. Боги, кто сказал тебе говорить это дерьмо? Разве Гусу Лань не запрещает ложь? Просто…       Ситуация крайне некомфортная, но Цзян Чэн всё равно ощущает сильное, жгучее облегчение. Наконец, у Цзян будет прочный союз, в котором они нуждаются. Лань Ванцзи смотрит на него с немалой долей подозрения, и Цзян Чэн изо всех сил старается смягчить выражение своего лица.       – Послушай. Вне всякого сомнения, я намерен ухаживать за тобой, потому что и ты, и твой орден заслужили это уважение. Я никогда не опозорил бы тебя или твоих близких легкомысленным отношением к таким важным вещам, – медленный вздох вырывается из его уст. – Но я никогда, никогда не буду ожидать, что ты будешь вести себя так, будто это нечто романтическое. Прошу тебя. Избавь нас обоих от дискомфорта.       Мгновение проходит в тишине, их взгляды встречаются – и Лань Ванцзи тихо выдыхает. Он чувствует облегчение. Кто убедил его, что это необходимо?       – Очень хорошо, глава ордена Цзян, – наконец говорит Лань Ванцзи. – Это… благоприятно, что мы понимаем друг друга.       Цзян Чэн сопротивляется желанию ответить сарказмом; он мог бы прожить тысячу жизней с этим человеком и никогда не понять его. Тем не менее, Лань Ванцзи предлагает оливковую ветвь, и Цзян Чэн успокаивает свой пылающий разум достаточно надолго, чтобы улыбнуться.       – Конечно, – засунув свиток в рукав, он обращает любопытный взгляд на Лань Ванцзи. – Это… кажется необычным встретить тебя здесь, в Ланьлине.       Кивнув, Лань Ванцзи выглядит немного более расслабленным.       – У меня не часто бывает возможность посетить Карповую Башню.       – Ты намеренно избегаешь этого, – говорит Цзян Чэн, когда к нему приходит осознание. Шокированное фырканье вырывается из его груди. К его удивлению, уголок рта Лань Ванцзи поднимается вверх.       – Возможно, – Лань Ванцзи фыркает, слегка раздувая ноздри, и у Цзян Чэна такое чувство, что в случае с кем-то другим это приравнивалось бы к пожатию плечами. – Я прибыл в Пристань Лотоса, и мне сказали, что я могу найти тебя здесь.       Мысль о том, что Ханьгуан-цзюнь преследует его – из всех людей – из города в город, разжигает смущающее тепло в его животе, и Цзян Чэн откашливается, глядя на небо, словно оценивая условия полёта.       – Что ж. Прошу прощения за неудобства. Я бы не обиделся, если бы ты просто доставил свиток и вернулся домой.       Может быть, это было бессмысленно говорить. Лань Ванцзи, конечно же, не удостаивает его ответом, и виски Цзян Чэна покалывает от разочарования. Я просто старался быть добрым. Сжав кулаки, он прикусывает свой язык. Лань Ванцзи всегда встречал его доброту непостижимым молчанием. Цзян Чэн знает, что для него же лучше привыкнуть к этому чувству сейчас, потому что, скорее всего, он испытает его ещё не раз.       Боги, мысль о постоянном общении с этим человеком… Прошёл месяц с тех пор, как они терпели присутствие друг друга на пирсе Цзян Чэна, и он задаётся вопросом, как часто они будут видеться теперь, когда «ухаживание» официально одобрено.       Станет легче, несомненно. Должно стать.       – Благополучных путешествий, глава ордена Цзян, – голос Лань Ванцзи вырывает его из размышлений, и, прежде чем Цзян Чэн успевает вернуть пожелание, другой мужчина обнажает свой меч, грациозно запрыгивая на него и поднимаясь в воздух. Он ненадолго замирает, как будто обдумывая свои слова. – Мой дядя любит юньмэнские чаи, – загадочно заявляет он, отворачиваясь, и со вспышкой Бичэня стремительно улетает.