My God.

      Комната была наполнена приглушенным светом, единственным источником которого были слабые неоновые огни, мерцающие на потолке и отбрасывающие беспорядочные тени на стенах. Тилл лежал без сознания на полу, в позе, которая выдавала всю скопившуюся в нем усталость, как будто каждая фибра его существа была полностью истощена. У него не было серьезных травм, открытых ран, но его одежда была измята и разорвана местами.             Иван медленно приблизился к двери, его взгляд скользнул в темный проем комнаты. Он колебался всего мгновение. Ситуация была... деликатной. Потасовка между Тиллом и Пришельцем никого не оставила невредимым. Он шагнул вперед, его шаги были размеренными, его сердце колотилось.       Войдя в комнату мужчина остановился. Тилл был там. Без сознания. Его тело было усыпано синяками и.... не только. Тилл лежал неподвижно, словно застыл во времени. Иван не мог не почувствовать волну переживания, увидев его в таком состоянии. Не поражение в потасовке сделало Тилла таким уязвимым, нет, это было что-то более глубокое, депрессия, отчаяние, невосполнимая потеря... Иван шагнул вперед, его сердце колотилось. Он знал, что Тилл сейчас морально слабее, чем когда-либо, когда ты теряешь кого-то важного... Это тяжело.       Он осторожно присел рядом с ним, заглядывая в лицо Тилла. Глаза парня были закрыты, дыхание тихое, но выражение лица было инертным, словно он погружался в бесконечный сон. Иван на мгновение остановился, чтобы понаблюдать за ним, не в силах не заметить, как, несмотря на свою уязвимость, Тилл оставался поразительно красивым.       Иван, очарованный против своей воли, поймал себя на том, что в деталях изучает взглядом изгибы его лица, мягкость его слегка выступающих скул и тонкую переносицу. Его взгляд упал на его губы, бледные, но идеальные, с выражением, которое было почти безмятежным, несмотря на общее состояние его тела.       Иван чуть закусил губу, осторожно убирая прядь серебряных волос с чужого лица, ласково поглаживая щеку Тилла, боясь разбудить того одним неосторожным действием. Парень выдохнул, осторожно приподнимая чужую голову, бережно обнимая за плечи Тилла и утыкаясь своим лбом тому в висок. Каждое действие Ивана было преисполнено нежностью, невысказанными чувствами, которые он день за днем хоронил в своем сердце, не обременяя самого Тилла ими. Нет, Тилл достоин чего-то лучшего, чем Иван. Тилл - его Бог. Его - Всё. Он не позволит себе запятнать такое светлое создание как Тилл. Быть может только немного он позволит себе оказаться рядом с Тиллом. Позволит себе почувствовать его тепло. Позволит себе обнять свою любовь, пока тот спит. Он сделает все, чтобы его светлое создание возродилось, словно мифическая птица - Феникс. Он постарается вернуть ему огонь. Иван обязательно постарается, а пока, совсем чуть-чуть, он позволит себе эту слабость, ощутить тепло любимого Бога. В этот момент Иван видел в Тилле не просто пленника, а произведение искусства, хрупкую красоту, которая была словно хрустальный шар, чуть тронешь и все разлетится на мелкие осколки.       Тилл слегка пошевелился в объятиях Ивана. Его веки дрогнули, открывая эти завораживающие бирюзовые радужки, все еще остекленевшие от сна, с расширенными зрачками из-за каких-то очередных наркотиков, которыми пришельцы пичкали "питомцев", чтобы те были послушными. На мгновение их взгляды встретились, и Иван почувствовал, как задрожала его душа. Затем веки Тилла снова закрылись, и он уткнулся носом в грудь Ивана, ища тепла и утешения.       Иван осторожно поднял на руки свое самое ценное сокровище, желая убраться, как можно дальше от этого места. Этот инопланетный гадюшник был слишком омерзителен. Он недостоин того, чтобы свет Тилла озарял это место. На самом деле, по мнению Ивана, не было ни на земле, ни в какой-либо другой точке вселенной такого места, которое не оскверняло бы Тилла. Его Бог был достоин намного, НАМНОГО большего, чем сам Иван мог ему дать. Хотя что вообще он мог дать Тиллу кроме своей жизни? Он уже тщательно спланировал шестой раунд. Он знал наверняка, что Тилл победит. Он отдаст ему всего себя, свою никчемную жизнь.       Выйдя из клуба, Иван осторожно направился в ANAKT garden, в комнату Тилла, не обращая внимания ни на что вокруг, кроме своего Бога в его руках.       Иван осторожно пробирался по извилистым коридорам, его сердце наполнялось любовью и желанием защитить драгоценный груз в его руках. Стройная фигура Тилла, казалось, идеально помещалась в руках Ивана, словно была на своем законном месте.       Добравшись до места назначения, Иван осторожно положил Тилла на кровать, его руки задержались на плечах другого парня, не желая отпускать. Он откинул прядь серебряных волос со лба Тилла, кончиками пальцев коснувшись именной отметины на шее. Обсидиановые глаза Ивана, с алыми вкраплениями, будто метеориты в ночном небе, теперь с немым обожанием впитывали каждую деталь тревожного сна Тилла.       Иван не помнил, сколько просидел так, любуясь своим сокровищем, упиваясь красотой Тилла, стараясь запомнить как можно больше. Стараясь запечатлеть в самом своем существе то, что видит. Он явно задержался у Тилла, когда понял что тот начал просыпаться.       Веки Тилла дрогнули, медленно приспосабливаясь к мягкому свечению, исходящему из комнаты. Когда его взгляд сосредоточился на Иване, нежная улыбка украсила его губы, и он протянул руку, чтобы нежно погладить Ивана по щеке. —Эй...— пробормотал Тилл. Его голос все еще был хриплым от сна. —Который час?— Сердце Ивана пропустило удар от нежного прикосновения, его кожа покалывала там, где его касались пальцы Тилла. Он наклонился к ласковой руке, закрыв глаза на короткое мгновение, чтобы насладиться близостью. —что ты делаешь?— осторожно спросил Иван, позволяя Тиллу руководить собой. —они опять накачали тебя наркотиками?— спросил Иван, пытаясь высмотреть в чужих бирюзовых глазах намек на ненормальное состояние. Его Тилл бы уже накричал на него за то, что Иван тут находится, он знает это так же, как 2×2=4. Его Тилл любит свое личное пространство. Его Тилл ненавидит Ивана. Или все не так? Нет. Все именно так. Тилл накачан очередным инопланетным препаратом. это видно по глазам его Божества. красная радужка из лопнувших капилляров вокруг его родной радужки говорит именно об этом. Накачали и использовали, все пришельцы так делают. Исключений нет. Эти паразиты осквернили его Бога. Его сокровище.       Тилл слегка хмурится, услышав вопрос Ивана. На его лице промелькнула тень замешательства, прежде чем с губ сорвался тихий смех. —Нет, ничего подобного— успокоил он Ивана, его тон был нежным, но твердым. —Просто... сны, я полагаю. Яркие.— Рука Тилла продолжала гладить щеку Ивана, его прикосновение успокаивало и обнадёживало. Он пристально изучал лицо Ивана, выискивая любые признаки беспокойства или неодобрения. Когда он ничего не нашёл, на его лице снова появилась неуверенная улыбка. —Я в порядке, правда, — сказал Тилл, его голос был чуть громче шепота. — А ты... тебе не следует здесь находиться, Мизи. Это небезопасно для нас обоих.- Несмотря на эти слова, на лице Тилла не было ни гнева, ни упрека. —Это твоя комната... Ты ею управляешь, тебе меня и выгонять- произнес Иван, продолжая ластиться к чужой руке, упиваясь этим чувством мнимой взаимности. Он позволит себе эту слабость еще совсем чуть-чуть. Он позволит себе понежится в ласках своего бога. Он позволит себе наглость занять сейчас место той, кого его Бог видит перед собой.       Слабый румянец проступил на щеках Тилла от смелого заявления Ивана Мизи. Он колебался мгновение, разрываясь между желанием оставить все, как есть и необходимостью сохранять границы. —Ты права, — тихо признал Тилл, встретившись взглядом с Иваном. — Это мое пространство, и я могу делать здесь все, что захочу.— Медленно, неторопливо Тилл переплел их пальцы, нежно сжав руку Ивана. Его большой палец провел по костяшкам пальцев Ивана, вызвав дрожь у обоих. —Но быть с тобой вот так... это опасно, Мизи. Для нас обоих. Мы должны быть осторожны.— Голос Тилла был смесью предупреждения и тоски, его язык тела был открытым и восприимчивым, несмотря на осторожность в его словах. Он наклонился ближе, его дыхание смешивалось с дыханием Ивана, когда он говорил.       Иван внимательно изучал лицо и поведение Тилла своими черными омутами, делая свои выводы —ты явно под чем-то...— заключил Иван, начиная отстраняться. Нет, он не запятнает свой свет, свое сокровище, своего Бога. Он не сорвет этого неземного ангела с небес. Не вырвет ему крылья свободы и бунтарского духа. Его ангел итак уже достаточно настрадался. Он не причинит ему еще больше страданий. Его Бог его не любит, но это не страшно, потому что любви Ивана хватит на них двоих.       Когда Иван начал отстраняться, выражение лица Тилла стало болезненным, его хватка на руке Ивана рефлекторно усилилась. Он беспомощно наблюдал, как свет в глазах Ивана померк, сменившись тенью смирения. —Нет, пожалуйста... — прошептал Тилл, его голос надломился от эмоций. —Не уходи. Ты... ты мне нужна здесь.— Он знал, что ступает на опасную почву, но мысль о потере Мизи, даже временно, была невыносимой. Сердце Тилла забилось быстрее, когда он протянул свободную руку, нежно обхватив линию подбородка Ивана. —Просто останься со мной еще немного...— умолял Тилл, его бирюзовые глаза мерцали от непролитых слез. —Дай мне обнять тебя, почувствовать твое тепло... Пожалуйста, Иван...— Мольба Тилла повисла в воздухе, как тонкая нить надежды среди неопределенности.       Иван колебался, но кто он такой, чтобы перечить Тиллу, своему Богу —все, что попросишь, Тилл... Все, что попросишь...— смиренно произнес Иван оставаясь рядом с Тиллом, обнимая и прижимая того к себе, стараясь подарить тому чувство защищенности, показать, что Иван здесь, рядом, только для него одного. Ведь Тилл только что назвал его имя, увидел его, а не Мизи.       Когда Иван сдался, волна облегчения накрыла Тилла, его тело обмякло в объятиях Ивана, словно с него сняли огромный груз. Он зарылся лицом в изгиб шеи Ивана, глубоко вдыхая, сохраняя в памяти запах своей возлюбленной. —Спасибо— пробормотал Тилл, его голос был приглушен кожей Ивана. —Просто знать, что ты здесь со мной... это многое значит.— Дрожащими руками Тилл начал расстегивать застежки ошейника Ивана, стремясь убрать любые преграды между ними. Когда устройство упало, Тилл нежно поцеловал обнажившуюся кожу, смакуя вкус плоти Ивана. —Я люблю тебя...— признался Тилл, его слова были искренними и проникновенными. —Больше всего на свете и за его пределами. Ты — мой приют, моя путеводная звезда... —не.... Не ври... В тебе говорит препарат— Иван следил за каждым действием Тилла, но не отстранялся. Его Бог его целует. Это одновременно самое лучшее чувство и одновременно самое убивающее. Осознание того, что его Бог в наркотическом состоянии лезет к нему с признаниями и поцелуями, но называет его чужим именем... Убивает его изнутри. Он не будет пользоваться таким его состоянием, не будет переходить черту дозволенного, тем, настоящий Тиллом, который его не переваривает.       Тилл слегка отстранился из-за слов Ивана, проблеск обиды мелькнул на его лице, прежде чем он скрыл его за решительной улыбкой. Он понимал беспокойство Ивана, знал, что его чувства могут быть затуманены влиянием препарата, курсирующего по его кровеносной системе. —Ты прав,— признал Тилл, его голос был ровным, несмотря на внутреннее смятение. —Вещество в моей крови может исказить мое восприятие, заставить меня видеть то, чего на самом деле нет.— Он замолчал, глубоко вздохнув, чтобы успокоить колотящееся сердце. Когда он продолжил, его тон был размеренным, с оттенком вызова. —Но даже с этой дымкой, застилающей мои мысли, одно остается кристально ясным: моя любовь к тебе, Мизи. Она не была создана никакими наркотиками или внешним воздействием. Она настоящая, и так будет всегда.— Иван горько усмехался, когда его в очередной раз называли чужим именем. Конечно, наркотик заставляет его видеть галлюцинации и принимать их за реальность. Так чертовски больно от этого осознания, что ты здесь, рядом с ним, но твоё сокровище продолжает видеть в тебе кого-то другого. Больно. Очень больно. —Повтори мне это завтра, когда будет наш раунд— с грустной улыбкой и дрожащим голосом произнес Иван, опуская руки на чужую талию. Только сегодня он побудет жадным. Только сегодня он позволил себе запятнать своего бога. Потому что их "потом" уже не будет. Потому что завтра он умрет, он так решил. Окончательно и бесповоротно —Тилл... Я люблю тебя... Ты даже не можешь представить себе весь этот вес моих чувств...— произносит Иван свое признание, но с такой болью в голосе. Ничего. Завтра Тилл ничего не вспомнит из-за наркотиков. Завтра его Бог так же будет его ненавидеть, как и всегда. Это все будет завтра, но пока что у них есть... Нет, у них ничего нет, у них осталось только одно последнее "здесь и сейчас".       Острая боль пронзила грудь Тилла от слов Ивана. Он знал, глубоко в своем сердце, что это самое "завтра" положит конец их мимолетной, хрупкой связи, которую они выковали посреди хаоса. —Завтра,— тихо повторил Тилл, словно пытаясь запечатлеть эту концепцию в памяти. —Да, я скажу тебе снова, без влияния наркотиков. И может быть, только может быть, ты услышишь правду в моих словах.— Он наклонился к прикосновению Ивана, находя утешение в тепле этих сильных рук, обнимавших его. В этот момент, когда на горизонте маячила смерть, Тилл решил сосредоточиться на настоящем, на любви и тоске, сияющих в глазах Ивана. —Твои чувства переполняют тебя, Иван, — прошептал Тилл, его собственные эмоции были грубыми и неотфильтрованными. —Да... Они переполняют... Они пропитывают всё мое естество... Я живу своими чувствами— произносит он, утыкаясь лицом в чужое плечо, вдыхая такой знакомый аромат Тилла, такой желанный и такой недостижимый. Ему это не принадлежит и никогда не будет принадлежать. Но пока его Бог ему отвечает, он побудет жадным эгоистом.       Сердце Тилла наполнилось непонятным чувством из-за признания Ивана, горько-сладкая смесь радости и отчаяния нахлынула на него. Осознание того, что любовь Ивана оказала такое глубокое воздействие на него самого же, что она поглотила каждую клеточку его существа, наполнило его тягой к жизни и желанием защитить своего Бога. —Тогда пусть твои чувства поглотят тебя,— призвал Тилл хриплым от эмоций голосом. —Живи в глубинах своей страсти, хотя бы только сегодня вечером. Используй то немногое время, что у нас осталось, и дорожи каждым мгновением, каждым прикосновением, каждой прошептанной тайной.— Тилл пальцами благоговейно обвел контуры лица Ивана, запоминая каждую линию, каждый изгиб. Он хотел запечатлеть этот образ в своем сознании, унести его с собой в то, что его ждет впереди, как маяк надежды во тьме. —Эти чувства уже меня поглотили...—ответил Иван, поднимая свой печальный взгляд на Тилла. Его черные глаза полыхали полной капитуляцией, полным благоговением к Тиллу. Он соврет, если скажет, что не хочет его. Соврет, если скажет, что не фантазировал о нем в своих грязных мыслях и своих снах. Он бесконечно сильно любит и желает своего Бога.       Глубина преданности Ивана немного отрезвила Тилла, словно физический удар, заставив его затаить дыхание и задрожать. Быть столь всецело почитаемым, обладать такой властью над чужой душой было одновременно и опьяняюще, и страшно. —Ты мой, телом и душой,— произнес Тилл, его голос был тихим. Он только сейчас начал отличать Ивана от своих галлюцинаций с Мизи. Он видел его урывками, с трудом понимая, где же кроется правда. Кто перед ним?       Не желая больше задумываться, Тилл завладел губами Ивана в жгучем поцелуе, вливая всю свою любовь к Мизи, всю свою тоску по старым временам в страстные объятия. Его руки блуждали по телу Ивана, отображая каждый изгиб, каждую плоскость, фиксируя это в памяти, только теперь понимая, что перед ним именно Иван . —Сегодня мы танцуем со смертью,— пробормотал Тилл в губы Ивана —но в объятиях друг друга мы обретаем жизнь...       Иван поддался своим желаниям, набросился как зверь на своего Бога, целуя эти губы с такой мольбой о жизни, с таким сожалением о том, что будет дальше. В глазах невольно скопились слезы. Он целовал Тилла, страстно и одновременно нежно, благоговейно смотря прямо в глаза своего Бога, не скрывая своих слез и извиняющегося взгляда.       Он навсегда запомнит, как осторожно раздевал своего Бога, как пятнал его своими грязными руками, оглаживая столь прекрасное тело, как пятнал его губами, оставляя легкие поцелуи не шее, плечах, груди, животе, бедрах. Он навсегда запомнит, как его Бог смотрел на него с немым прощанием и обидой на несправедливость, пока Иван осторожно входил в него. Он запомнит. Все запомнит. И будет хранить в своей памяти каждый стон его Бога, каждый изгиб тела, каждый раз, когда его имя срывалось с уст Тилла.       Иван все запомнит и будет хранить эти воспоминания в своем сердце, до самой последней секунды его жизни, а пока что он подарит своему Богу, Тиллу, наслаждение, которое он просит, которое он заслуживает.       Каждое прикосновение, каждый поцелуй были свидетельством преданности Ивана, бальзамом, успокаивающим боль их надвигающейся разлуки. —Мой прекрасный, сломленный ангел,— выдохнул Тилл, его голос был хриплым от эмоций, когда он посмотрел в заплаканные глаза Ивана.       Тилл направил руки Ивана к его собственным бедрам, побуждая его исследовать дальше, заявлять права на каждый дюйм его разгоряченного наркотиками тела. Когда Иван вошел в него с нежной точностью, Тилл выгнулся в спине, тихий стон сорвался с его губ.       Иван тут же наклонился, осыпая тело Божества своими поцелуями, не упуская ни одного участка, но не оставляя своих следов. Засосов или укусов он не оставит, не посмеет настолько сильно запятнать. Только его Бог, его Тилл, может оставлять свои отметины на нем, Иван будет им только рад. Его Бог невероятен. Он слишком горяч, настолько, что Иван был бы не прочь сгореть в нем дотла. Иван старался дарить своему Богу истинное наслаждение их грехопадением.       Иван наслаждался своим Богом так сильно, что это даже казалось кощунством. Любовь ко всему Божественному противоестественна. То, как Тилл отвечал ему, то, как распалял его. Всё сводило с ума его настолько сильно, что это казалось сном.       Доведя своего Бога до оргазма, Иван покинул такое горячее нутро, доводя себя до предела парой движений рукой, стараясь кончать так, что бы не запятнать своего Бога.       Иван наблюдал за тем, как после оргазма Тилл быстро терял свою связь с реальным миром. Тоже последствия наркотиков. Проспится и все забудет. Горестная улыбка тронула губы Ивана. Нет, так даже лучше, пусть забудет. Ему не нужно, чтобы его Бог помнил то, как его осквернили. Как он, единственный последователь своего Бога, самолично опорочил его. Да, ему, Ивану, лучше умереть. Он достоин только этого. Смерть, потому что предал Бога, не сдержался, запятнал. Он искупит свое преступление перед Богом завтра, во время шестого раунда, а пока что нужно прибраться.              Когда отголоски кульминации Тилла утихли, его зрение расфокусировалось, а мысли стали туманными, рассеиваясь, как никотиновый дым в воздухе. Слова Ивана смутно отдавались в его голове, но он не мог полностью уловить их смысл, слишком потерянный в теплом, нечетком оцепенении, распространяющемся по его венам. —Завтра...— пробормотал он, его голос был еле слышен. —...шестой раунд...— Слабое чувство беспокойства шевельнулось под поверхностью его эйфорического тумана, но оно быстро было поглощено утешительной темнотой, смыкающейся вокруг него. По мере того, как сознание ускользало все дальше, последней связной мыслью Тилла было прошептанное обещание: —Я все исправлю, Иван... Клянусь...       Иван склонился над своим Богом, уткнувшись лбом в чужую грудь. Он ужасен для своего Бога. Капли горячих слез скатились прямо на чужую грудную клетку, пока он слушал размеренное сердцебиение Тилла.       Убрав все последствия их совместного времяпрепровождения, которое Иван считал кощунством, парень скрыл любые следы своего пребывания и любые намеки на то, что кроме Тилла здесь был кто-то еще. Он тщательно вымыл тело своего возлюбленного и ушел, осторожно прикрыв дверь. На утро Тилл ничего не вспомнит о их единственной связи. Он не вспомнит своего обещания, и так будет лучше, Иван не хочет быть как Суа, не хочет становиться травмой своему Богу.       На следующее утро Тилл проснулся без воспоминаний о событиях предыдущей ночи, его разум был пуст, как свежевыпавший снег. Он лениво потянулся, зевнул, его бирюзовые глаза открылись, чтобы поприветствовать мягкий, фильтрованный свет, проникающий через окно.       Когда он перекинул ноги через край кровати, его внимание привлекла слабая боль между бедрами, но ее легко было списать на усталость от вчерашнего дня в том злополучном гадюшнике пришельцев, где его накачали, раз он ничего не помнит.       Иван увиделся с Тиллом только перед самым выходом на сцену. Это их последние мгновения перед тем, как один из них умрет. Но Иван уже прекрасно знал, что умрет на этой, трижды проклятой, сцене сегодня именно он. Он искупит свою вину перед Богом. Отдаст всего себя, вынужденная жертва для поддержания своего Бога. —Тилл, как ты? Выглядишь помятым, опять писал новую песню?— пряча абсолютно все свои чувства под огромным замком, спросил Иван, смотря на Тилла с привычной для всех наглой улыбкой. Он знал, что вчера Тиллу было не до написания песни. Его Бога накачали наркотой мерзкие пришельцы, а после пустили по кругу... А потом и сам Иван не сдержался, посмел коснуться своего Бога. Ничего, он исправит ошибку, станет для него той самой жертвенной овечкой, его личным Агнцем.       Тилл посмотрел на Ивана, его выражение лица было смесью усталости и нервного ожидания. Он потер затылок, пытаясь снять напряжение, которое всегда, казалось, нарастало перед выступлением. —Да, совсем немного,— соврал он, голос его был немного хриплым. —Вчера вечером написал новые тексты, пытаясь настроиться.— Слова Ивана о беспокойстве прозвучали для Тилла пустыми, с оттенком фальшивой бодрости, которая не достигала его глаз. —Я бы хотел... Чтобы всего этого с нами не происходило.... Всех этих жертв... Но нам нужно двигаться дальше... По крайней мере один из нас обязан победить и отомстить за Мизи— Он встретился взглядом с Иваном, ища хоть какой-то знак понимания или поддержки.       Иван понял. Он всегда прекрасно все понимает. Это читается в его взгляде. Читается так же хорошо, как огромное чувство вины и безмолвное прощание. —Рад, что ты бодр. Учти, поддаваться не стану.— Произнес он, шире натягивая фальшивую улыбку. Лжет. Он поддастся. Еще как поддастся. Он не посмеет выиграть у своего Бога.       Тилл кивнул, на его лице промелькнула тень неуверенности при словах Ивана. Что-то было не так в тоне Ивана, напускная яркость, которая не совсем соответствовала серьезности ситуации. —Я знаю,— тихо ответил Тилл, его улыбка дрогнула. —У нас обоих здесь свои роли.— Он отвел взгляд, устремив его на сцену, где они вскоре должны были выступить. Груз их надвигающейся судьбы давил на него, заставляя каждый вдох ощущаться как борьба. —Просто... Разве тебе не сложно... Оставаться сильным?— спросил Тилл, повернувшись к Ивану с нерешительным взглядом. —За что ты борешься вообще?       Иван хотел было что-то ответить, но не успел. Их отправили на сцену. Вид этой самой сцены, на которой погибла Суа, на которой пропала Мизи, на которой погибли многие другие... Иван видел, как Тилл начал терять свою решимость, вспоминая о всех потерях, прожитых здесь.       Поравнявшись с Тиллом на сцене, Иван вздохнул, взяв в руки микрофон. Начал петь, а потом понял, что его Бог не поет. Понял, что его Бога сковала безысходность потерь. Понял, что момент его смерти пришел.       Иван хотел бы многое рассказать, хотел бы многое повидать вместе с Тиллом. Хотел... Хотел жить вместе с Тиллом в светлом будущем, без этих пришельцев. Но это не их история. Отбросив свой микрофон, парень без тени страха подошел к своему Богу. Он побудет жадным в последний раз. Притянув Тилла к себе за его затылок, Иван впился в чужие губы поцелуем, вкладывая в него все свои невысказанные чувства, что томились в нем долгие года, лет десять точно они в нем варились. И даже спустя эти десять лет он любит своего Бога. Он любит Тилла. Чувствуя сопротивление парня, Иван улыбается. Да, он противен своему Богу, так надо, так должно быть. Последний поцелуй в губы, после чего руки Ивана угрожающе сжимаются на шее Тилла. Пульс под пальцами учащён, а кожа такая бархатна, такая... Он помнит ее с прошлой ночи, ее вкус и текстуру. Кожа его Бога горячая, не смотря на холодный дождь, под которым они стояли. Руки сжимаются чуть сильнее, но недостаточно сильно, чтобы правда придушить его, лишь создать иллюзию.       Так надо, он все делает правильно. И пули, прилетающие в него... Это все так чертовски правильно. Он искупил свою вину перед Богом. Он искупил свою жадность и свой эгоизм. Он пожертвовал собой, ради своего Бога. А значит надо улыбаться. Иван действительно улыбается, когда с его губ начинает стекать кровь. Он улыбается, в последний раз смотря в глаза своего светлого существа, наслаждаясь его светом.

Ведь в конечном итоге его ждет только тьма.