Зеркало безумия

— В Бэклунде всегда так мрачно? — раздался голос из темноты, обволакивающий, мягкий, но с той едва уловимой издёвкой, которая моментально заставляет волосы на затылке встать дыбом. Леонард замер. Его мысли, словно вязкий туман, заслонявший весь мир, вдруг рассеялись. Паллез — голос внутри его головы, обычно назойливый, но сейчас особенно встревоженный — не прекращал бить тревогу, умоляя обратить внимание на опасность. Однако Леонард упорно игнорировал своего нежеланного спутника до последнего. И только когда незнакомец подошёл совсем близко, осознав, что иначе не привлечёт внимания, и заговорил вновь, поэт, наконец, вынырнул из своего оцепенения. — Или всё же звёзды иногда одаривают вас своим свечением? — продолжил голос, теперь ещё ближе, с мягкой усмешкой, которая казалась почти ласковой, но от которой мороз пробегал по коже. Леонард резко обернулся. В проёме, где должен был виднеться лишь пустой коридор с облезлыми стенами, стояла фигура. Высокая, вытянутая, словно сотканная из теней. Острый конус шляпы скрывал половину лица, а серебристый монокль, отражающий комнату, словно зеркальная гладь, прятал правый глаз. Амон. Имя зазвенело в голове Леонарда, будто звон колокола, разносившего дурные вести. Это не был человек. Или, если быть точным, это существо давно перестало быть человеком, если вообще когда-либо им являлось. Амон — существо, чьей хитрости и силы боялись даже боги. Он приходил не просто за добычей. Он играл. — Ты... — голос Леонарда дрогнул, хотя он всеми силами старался скрыть страх. Он напрягся, готовый к любому развитию событий. — Чего тебе нужно? Амон улыбнулся, мягко, как улыбаются старые друзья на случайной встрече. Его тонкие, аристократичные пальцы поправили шляпу. — Вы, — произнёс он растянуто, словно наслаждаясь самим звуком слова. — Что? — К незнакомому человеку, особенно старше, следует обращаться на "вы", — заметил Амон с лёгкой укоризной, но его лицо тут же расплылось в почти мальчишеской улыбке. — Или в приюте при Церкви Богини Вечной Ночи больше не обучают правилам хорошего тона? Леонард хотел ответить. Хотел двинуться, ударить, вырваться. Но тело не слушалось. Его словно пригвоздило к стулу одним лишь присутствием Амона. Паллез кричал, требовал бежать, сопротивляться, но слова голоса в голове тонули в вязкой, парализующей тишине. — Ты выглядишь так, будто не рад меня видеть, — голос Амона наполнился преувеличенным огорчением, как у обиженного ребёнка. — А я проделал такой путь, чтобы увидеть тебя. — Я... не нуждаюсь в твоём обществе, — прохрипел Леонард, выдавливая из себя слова с таким усилием, будто каждое из них раздирало горло. Амон наклонил голову, его улыбка стала шире, а в глазах мелькнул огонёк то ли веселья, то ли безумия. — Пока ты не что? — мягко перебил его Амон. Улыбка на его лице стала шире, обнажая тонкую грань между весельем и безумием. — Бросишься на меня? Попробуешь меня убить? Ах, Леонард, ты ведь прекрасно знаешь, что это бесполезно. Леонард осёкся. Его пальцы судорожно сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но он так и не сорвался с места. Что-то невидимое, но ощутимо тяжёлое словно цепями приковало его к стулу. Амон, заметив его нерешительность, двинулся к столу. Каждое его движение было плавным, почти грациозным, но в этой неспешности таилась жуткая уверенность хищника, который знает, что жертва не уйдёт. Его рука, обтянутая чёрной перчаткой, едва касаясь, провела по поверхности стола. Легкий скрип коготков ткани по дереву прозвучал болезненно громко в удушающей тишине. Амон остановился на записной книге, слегка коснулся уголка страницы и медленно перевернул её. — Ты всё ещё убиваешь время, утопая в своих мыслях, — произнёс он с тенью насмешки и поджал губы, как будто от неудовольствия. Стоп. Что? Леонард хотел отвернуться, избавиться от гнетущего взгляда, но вместо этого он уставился прямо в лицо Амона, силясь уловить хоть что-то — мотивацию, эмоцию, что угодно. Работая с Красными Перчатками, он давно привык к холодным, бесстрастным лицам, за которыми скрывалась привычка к смертям и страданиям. Здесь всё было иначе. В выражении Амона было что-то пугающе человеческое: едва уловимая тень грусти или, возможно, жалости. Это было нелепо. Существо, о котором Паллез рассказывал как о воплощении кошмара, не могло испытывать такие эмоции. Разве монстры способны на сострадание? — Ты же понимаешь, что слезами горю не поможешь? — голос Амона стал мягче, проникновеннее. — Он не вернётся. Имя Клейна не было произнесено, но оно повисло в воздухе тяжёлым, как набатный колокол. Леонард нахмурился, его взгляд, полный боли и ярости, стал ледяным. — Ты ничего не знаешь… Ты не… — Неужели? — Амон склонился ближе, и его монокль блеснул, отражая что-то неуловимое, будто скрытую истину. — Хочешь сказать, я не знаю, что значит потерять? Что за свои тысячелетия я не терял никого? — его голос чуть дрогнул, но это дрожание звучало угрожающе, как раскат грома перед бурей. — Я потерял больше, чем ты можешь себе представить. И вижу, как ты носишь своё горе. Ты цепляешься за него, будто оно твоя собственность, твоя броня. — Хватит! — резко бросил Леонард, его голос сорвался, но он наконец обрёл силу двигаться. Амон не отступал. Он нагнулся ближе к Леонарду, складывая руки за спиной, словно учитель, наклоняющийся к непослушному ученику. Его улыбка, одновременно детская и пугающая, обнажала не только зубы, но и что-то глубже — бездонную пустоту, покрытую тонкой плёнкой мнимой человечности. — Ты не первый, кто страдает так, Леонард. Ты думаешь, что твоя боль уникальна? — его голос капал медом, но слова резали, как стекло. — О, я помню дни, когда сам пережил утрату. И дни, когда осознал: всё, что у меня было, исчезло. И, представь себе, больше не вернётся. Хотя я — Ангел Времени. Иронично, правда? Ангел Времени, Бог Обмана и Озорства, который не может вернуть то, что ушло. Ошибки прошлого невозможно исправить. Ведь Мистер Ошибка не может не допускать ошибок. Он рассмеялся. Смех раздался неожиданно громко, резко, словно звук рвущейся ткани. Этот смех был подобен раскатам грома в пустой комнате — он заполнял собой всё пространство, отражаясь от стен. Мебель дрогнула, и в углу стола упала чернильница, разлив тёмное пятно, будто кровавую лужу, по бумагам. Леонард с трудом поднял взгляд на Амона, его лицо застыло в выражении смеси сомнения и ужаса. — Ты... переживал утрату? Ты, который разрушает всё, к чему прикасается? Амон усмехнулся. Это была странная улыбка — ни злая, ни весёлая. В его взгляде промелькнула тень чего-то другого. Усталости? Печали? Или, возможно, сожаления. — Да. Потеря друзей может сделать из тебя монстра. Или пустоту, — он произнёс это тихо, почти шёпотом, но каждое слово звучало, словно удар молота. — Ты не отличаешься от меня, Леонард. Пока ещё. Он вытянулся, его улыбка снова вернулась, но голос оставался спокойным, проникающим прямо в сознание. — Ты даже не замечаешь, как в твоих глазах тухнет свет. Как всё, о чём ты грезил, разбивается в небытие. Ты — человек, Леонард. И это твоя трагедия. Прошлое не изменить, кем бы ты ни был. Умерших не поднять из могил. Так зачем ты гонишься за призраком прошлого? Леонард сидел молча, сжимая кулаки так, что ногти оставляли борозды на ладонях. Его дыхание стало частым, неровным. Амон видел это — видел, как его слова проникали внутрь, как они касались самых болезненных струн. Он снова заговорил, на этот раз тише, почти ласково: — Леонард, я не пришёл сюда, чтобы разрушить тебя. Напротив, я хочу, чтобы ты перестал разрушать себя сам. Посмотри на меня, посмотри на то, чем ты можешь стать, если продолжишь зацикливаться на том, что невозможно вернуть. Ты стоишь на краю. Но есть другой путь. — Какой ещё путь? — спросил Леонард сквозь сжатые зубы, его голос дрожал от напряжения. Амон выпрямился, и на его лице появилась мнимая задумчивость. — Путь принятия. Осознай, что всё, что произошло, было частью твоего пути. Твоего выбора. И твоей боли. Ты можешь быть кем-то новым. Или остаться заложником прошлого. Выбор всегда за тобой. — Ты говоришь так, будто хочешь помочь... — Леонард сузил глаза, не в силах скрыть недоверие. Амон снова улыбнулся, но в этот раз его улыбка показалась мягче. — Может, я действительно хочу. А может, я просто хочу увидеть, каким окажется твой выбор. Неужели тебе не интересно, Леонард? Ведь он определяет всё. Леонард остался сидеть, будто прикованный к стулу тяжестью собственных мыслей. Его руки дрожали от напряжения, а в груди росло нечто странное — смесь гнева, сомнения и, как ни странно, искры любопытства. Слова Амона были как яд, медленно проникающий в кровь. — Ты говоришь так, будто понимаешь меня лучше, чем я сам, — наконец выдавил он, взгляд всё ещё цеплялся за лицо Амона, как за загадку, которую нужно разгадать. — Но разве ты способен на понимание? Ты же только играешь. Ты всегда играешь. Амон усмехнулся, его фигура слегка качнулась вперёд, будто он действительно наслаждался этим разговором. — О, Леонард, игра — это лишь маска. Разве ты не видишь? Все мы носим маски. Ты — герой в трагедии, который не может признать свою боль. Я — насмешник, скрывающийся за улыбкой. Но под этой маской… — он замолчал, на мгновение став почти серьёзным. — Под этой маской я вижу тебя. Потому что ты похож на меня. Эти слова прозвучали тихо, почти интимно. Леонард вздрогнул, но не отвёл взгляда. Ему хотелось возразить, но язык словно прирос к нёбу. — Не смотри на меня так, как будто это должно тебя удивлять, — продолжил Амон, откинувшись назад и снова обретя свой ленивый, насмешливый тон. — Ты думаешь, что особенный? Что твоя боль уникальна? Нет, Леонард. Ты — отражение меня. Молодой, упрямый, всё ещё цепляющийся за идеалы, которые давно уже мертвы. Ты страдаешь, потому что боишься признать, что мир не такой, каким ты хотел его видеть. Его рука скользнула к взъерошенным волосам Леонарда и он заправил прядку у виска за ухо, чтобы та не скрывала света изумрудных глаз. — И знаешь что? Мне это нравится. Ты напоминаешь мне себя… таким, каким я был когда-то. И если быть честным, Леонард, это вызывает во мне нечто странное. Что-то… неожиданное. Леонард нахмурился, в его зелёных глазах мелькнула тень недоверия. — Что ты пытаешься сказать? Амон наклонился вперёд, его лицо оказалось так близко, что Леонард ощутил лёгкий аромат пыли и пряных трав. — Я говорю, что ты мне симпатичен. Да, я знаю, звучит нелепо. Человек, который напоминает мне меня самого, не может не вызывать симпатии. Я вижу в тебе нечто большее, чем просто жертву обстоятельств. Ты — потенциал, Леонард. Потенциал стать чем-то великим. Или… — его улыбка снова заиграла на губах, как отблеск луны на глади озера. — Или рухнуть ещё глубже, чем я. Какой бы путь ты ни выбрал, мне будет интересно. Слова Амона повисли в воздухе, как дым. Леонард почувствовал, как сердце колотится в груди, слишком громко для этой тишины. Он хотел сказать что-то, но не смог. Амон выпрямился, оглядел комнату, как бы давая Леонарду время переварить услышанное. — Ты можешь ненавидеть меня, Леонард, — добавил он мягко. — Но подумай: разве мы не больше похожи, чем тебе хотелось бы признать? И разве это не делает нас чем-то большим, чем врагами?