Солнечная мозаика

Цирцея надеялась, что инцидент с командой Одиссея исчерпан. Да, нимфы еще не один год будут обсуждать смертных, пересказывать друг другу подробности визита, история обрастет какими-то фантастическими дополнениями, в которые все поверят, однако, главное, что мужчины покинули остров Ээя навсегда и больше не несут угрозы. Жизнь острова возвращалась в привычное и спокойное русло. Тот день выдался дождливым, что неудивительно для начала осени. Сам по себе дождь даже хорош и живителен для растений (хотя Цирцея дожди все же не любила), однако было в этих тучах что-то противоестественное, не позволяющее списать все на обычный каприз природы. Море бесновалось, как кровожадный зверь, почуявший кровь, накатывало на берег, стремясь поглотить, утащить в пучину — и отступало в бессильной ярости, неспособное справиться с такой крупной добычей. Цирцея в странной, беспричинной тревоге бродила по дворцу — шаги неслышны за шумом ливня. Она вспоминала теплую улыбку чудного смертного, красную ленту и свет в глазах. Разум, уже много-много лет холодный, терзался многочисленными "Что, если?" — и не находил ответа. У них с Политом не было ни "их", ни "если": Цирцея не наивная девочка, он не невинный мальчик. Слишком много тайн, слишком много боли, слишком много призраков прошлого. Да и на детях Гелиоса лежало проклятье Афродиты, мешавшее познать радость взаимной любви. Цирцея давно закрыла сердце для мужчин, и никаких "если" не могло существовать. Не в этой реальности, как сказал бы Тиресий. Раздался раскат грома, и Цирцея вздрогнула. "Так недолго и с ума сойти", — недовольно подумала она, зябко поежившись. Цирцея с детства боялась грозы, но об этом не знал никто, ведь Цирцея всегда — старшая, сильная, поддержка и опора, а страх грозы глуп и иррационален. И все же этот дождь слишком волновал и так неспокойную душу. Цирцея хотела побыть одна, разобраться в своих чувствах подальше ото всех, кроме того в шторме чувствовалось что-то, предчувствие беды сковывало грудь, и, поддавшись минутному желанию, Цирцея распахнула двери в тронный зал, в который почти никогда не заходила: незачем. Высокий потолок расписан символами солнца и луны, через многочисленные просветы обычно струились лучи от колесницы Гелиоса — сейчас можно было разглядеть лишь серость туч. Цирцея прошлась по мозаичному полу, провела кончиками пальцев по ненужному в общем-то трону. Она никогда не стремилась подчеркивать статус владычицы острова: носила простую одежду, ничем не отличавшуюся от одежды дочерей, вместо царского золотого венца на ее голове обычно красовался венок из цветов, а руки обвивали многочисленные браслеты из ниток и бус, бережно сплетенные нимфами. Роскошь претила Цирцее: сыта по горло со времен Колхиды и Крита. Излишнее богатство не приносило счастья, лишь прикрывало алчность и прятало слезы и кровь, стоявшие за ним. Внезапно чужая, давящая, мощная сила разлилась вокруг, будто море вышло из берегов и нахлынуло прямо во дворец Цирцеи. Она напряженно замерла, боясь обернуться, потому что догадывалась, кто стоит за ее спиной посередине тронного зала. Легкий ветер коснулся ее волос, а голос, безмятежный, но таящий в себе опасность шторма, произнес: — Цирцея. Кажется, у тебя находится кто-что мое. Цирцея развернулась и тут же склонила голову, мысленно обмирая от ужаса — ее навестил сам Посейдон. Не просто мужчина. Бог. "Что ему нужно? — в страхе думала Цирцея. Внимание тех, кто сильнее, никогда не сулило ничего хорошего, а репутация Посейдона наводила на самые мрачные мысли. — Только не мои девочки! Я вытерплю что угодно, лишь бы он не попросил их!" Внешне же Цирцея оставалась спокойной и доброжелательной. Держать маску она умела превосходно. Цирцея чуть повела плечом, позволив лямке хитона немного сползти — так она выглядела более хрупкой и безобидной — и нежно произнесла: — Для меня большая честь приветствовать вас на моем острове, могучий Посейдон, владыка океанов. Скажите же, что ищете, и я отдам вам это немедленно, если смогу. Очевидно, ее маленькая уловка сработала, потому что Посейдон унял давление силы — и пусть его присутствие оставалось ощутимым, изрядная доля угрозы пропала. Цирцея перевела дыхание, из-под ресниц робко осматривая повелителя волн. Он был высок, хорошо сложен и безумно красив, как, наверное, все боги. Его хитон прикрывал лишь одно плечо, оставляя открытым часть мускулистой груди, черные волосы, разметавшиеся по плечам в беспорядке, отливали синевой в тусклом освещении зала. Посейдон в ответ не сводил с Цирцеи тяжёлого изучающего взгляда. — Я слышал, что к тебе занесло одного смертного по имени Одиссей. У меня есть к нему незаконченное дело, — Посейдон сделал небольшую паузу. — Которое будет сложно исполнить, если он хрюкает в твоём загоне. Сердце Цирцеи ушло в пятки. Если бы Одиссей стал свиньёй, все было бы гораздо, гораздо проще. Как глупо думать, что можно идти против бога! Как опасно рисковать, помогая тем, кто вызвал его гнев! Цирцея поступила опрометчиво — и вот, теперь жизни ее девочек висят на волоске, готовые оборваться в любой момент. Посейдон ведь не злился — но он пока не знал, что Одиссей далеко отсюда. "Что делать? — судорожно думала Цирцея. — Сказать, что убила? Но он наверняка выживет, зелье сделано на совесть. И Посейдон потом узнает, разгневается куда сильнее". В голову пришла лишь одна стратегия: Посейдон — мужчина, пусть и бог, а значит, его можно отвлечь и завлечь, добиться пощады для дочерей. Цирцея знала, что красива и способна очаровать почти любого, однако бога она не сможет убить до того, как все совершится. — Простите, всемогущий Посейдон, — Цирцея склонила голову, и несколько прядей, незаметно выдернутых магией, упали ей на лицо. — Мне очень жаль, но я их отпустила. Колени подгибались, пальцы немели, а кровь шумела в ушах так, что Цирцея опасалась не расслышать ответа бога. Все тело охватил первобытный женский страх, требовавший: беги, пока можешь, спасай свою жизнь! Но Цирцея приросла к месту. Ее жизнь не имела значения, когда на кону стояли жизни нимф. — Отпустила так, что его корабль не могут разыскать ни нереиды, ни океаниды, ни другие мои подданные? — хмыкнул Посейдон, на удивление, не разозленный. "Он знал, что Одиссей уже не здесь? — изумилась Цирцея. — Надо было все же расспросить его, зачем он Посейдону". Врать богу — глупость. Признаться в том, что помогла, — смерть? Или все же получится откупиться? — Он в Подземном мире, — неохотно сказала Цирцея; ее била мелкая, почти незаметная дрожь. Сила Посейдона обрушилась на плечи, будто готовая утопить на месте, крепкие веревки из воды оплели руки, протянулись поперек живота, не давая шелохнуться. Цирцея с трудом подавила испуганный вскрик. Никогда нельзя плыть против течения. — Так он мертв? — Посейдон сделал несколько шагов вперед; в его тоне поднимался девятый вал, и Цирцея поспешила добавить: — Одиссей жив, — и бросила быстрый, кроткий взор на бога, оценивая его настроение. Несмотря на обилие воды рядом в горле пересохло, и Цирцея на показ облизнула губы. — Позвольте объяснить? — Уж постарайся, — грозная волна гнева рассыпалась безвредными водяными брызгами, путы ослабли, однако Посейдон остановился в шаге от Цирцеи, взял ее за подбородок, заставляя смотреть прямо. — У тебя ведь есть определенная репутация, Цирцея, дочь Гелиоса. Я думал, ты знаешь, как решать проблемы. Не похоже на твою обычную безжалостность. От легкого прикосновения холодной ладони Цирцею захлестнула паника. Посейдон в любой момент мог сотворить с ней все, что захочет, и едва ли ему можно хоть как-то сопротивляться. Океану невозможно противостоять. Цирцея пыталась смириться с неизбежным, найти путь, при котором жертвы будут минимальны, но ее сердце колотилось о грудную клетку так сильно, что, казалось, слышно на весь остров. — Я отпустила Одиссея и объяснила ему, как найти в подземном мире пророка, по имени Тиресий. Он мой, — Цирцея запнулась и продолжила уже увереннее. — Мой друг. И у меня на то было две причины: первая — я проспорила Гермесу, — она виновато улыбнулась, без зазрения совести перекладывая часть ответственности на божественного знакомого: ему все равно ничего не будет, а требовать выступить против его воли уж точно не станут. — И вторая — Тиресий когда-то предсказал свою встречу с Одиссеем. Тогда я, конечно, не знала, что речь шла об Одиссее, — "Ненавидимый странник подарит освобождение", — про себя вспомнила Цирцея. — Но ведь пророчества должны исполняться, — она старалась говорить мягко, чтобы ее слова не воспринимались как возражение или дерзость. Поправила волосы, благо водяные веревки совсем исчезли, нарочито небрежно провела пальцами по шее. Взглянула на Посейдона, проверяя реакцию. Бог смотрел на нее сверху вниз со слишком явным интересом, и Цирцея подавила нервную дрожь. Лучше потерпеть самой, чем подставить под удар нимф. И все же она очень давно не делила ни с кем ложе... А над ней возвышался бог. Слишком близко для мужчины. Ближе, чем Цирцея собиралась кого-либо подпускать. — Что ж, — Посейдон усмехнулся хищно, как акула, что присмотрела жертву и теперь плавает рядом, постепенно сужая круг, — пророчества сродни законам судьбы и обязаны исполниться так или иначе. Однако смертных стоит всегда держать под контролем, иначе они быстро начинают наглеть. Поэтому безжалостность — это милосердие к нам самим, верно? "Если попала в сильное течение, не пытайся бороться, — звучали в ушах наставления матери, — жди, пока оно ослабнет, двигайся в сторону. И главное, не бойся". Применимы ли эти советы рядом с самим воплощением моря? Не бояться уж точно не получалось: страх за дочек и за себя сковывал не хуже цепей. Цирцея была готова обсудить всех философов: от современных до еще не родившихся — привести сколько угодно аргументов как за, так и против, лишь бы остаться нетронутой или хотя бы отсрочить тот роковой момент, когда Посейдону надоест говорить и он решит перейти к действиям — она чувствовала, что этот момент не за горами. — Конечно, вы правы, владыка океанов. Ваши слова очень мудры. Контроль необходим всегда, иначе последствия могут быть фатальными, — Цирцея не лукавила ни капли: она была согласна с Посейдоном, однако все же не могла совсем уж сдаться, чтобы разговор не закончился так быстро. — Но ведь есть множество путей достижения цели, не только лишь жестокость. — Безжалостность это не жестокость, — поправил ее Посейдон. — Я не получаю удовольствия от чужих страданий, кто бы там что ни думал. Я просто действую наиболее эффективными методами. И не похоже, чтобы твои пути сработали, — он улыбнулся. И положил руки ей на плечи, по-хозяйски притянул к себе. Цирцея замерла, стараясь не напрягаться. Да, к этому все и шло. Да, гнев Посейдона, кажется, улегся, уступив место давящей, пугающей страсти. Он был незнакомым богом, он был мужчиной — даже одного факта хватило бы, чтобы в горле образовался комок, а к глазам подступили слезы. Впрочем, с мужчиной можно бороться, можно обратить в свинью или усыпить бдительность и нанести смертельный удар... Цирцея подняла голову, столкнулась с потемневшим взглядом Посейдона и внутренне содрогнулась, удерживая на лице приветливое выражение. Всего лишь потерпеть. Неприятно, но не смертельно. Так ведь? — Разумеется, мои возможности не столь велики, как ваши, — она ненадолго скромно и застенчиво отвела глаза, — но отчего вы думаете, что мой путь не работает? — Работает, — Посейдон хмыкнул — и через мгновение уже прижимал Цирцею к стене. Его прохладные ладони спустили хитон, обнажая плечо и частично грудь. Движения пока не были грубыми, не приносили боли, однако такой напор ошеломлял, ломал натянутое спокойствие и смирение. Цирцея запрокинула голову, подставляя беззащитную шею нетерпеливым поцелуям, чтобы умилостивить бога, и решилась выставить перед собой руки, моля не о пощаде — об отсрочке. — Посейдон, прошу, не спешите так, — она улыбнулась как можно нежнее. — Вы бог, а я всего лишь слабая женщина. Цирцея готовилась к тому, что Посейдон проигнорирует еле слышный призыв — он, действительно, бог, который привык делать все, что ему вздумается, не считаясь ни с кем. Он даже мог, напротив, стать настойчивее, жестче из-за попытки сопротивляться, но Цирцее нужно было хотя бы попробовать. Страх съедал весь воздух, вырывался из-под контроля, грозя поглотить целиком. Цирцея дышала тяжело, широко распахнув глаза — можно принять за возбуждение. Посейдон же остановился, окинул ее тяжелым внимательным взглядом, оглянулся — и создал странное, похожее на коралл кресло из воды. Прижал ближе, приподнял за талию, словно Цирцея ничего не весила — она и правда ощущала себя пушинкой в чужих руках — и опустился в кресло, внезапно усадив ее себе на колени. Сверху. — Все будет, как захочешь, — тихий, с хрипотцой голос Посейдона пустил волну мурашек по телу Цирцеи. Бог просто гладил ее по спине, собственнически, но все еще не грубо. Его прикосновения, наоборот, были удивительно аккуратны для того, кто мог небрежным движением разнести в щепки целый флот. Цирцея не ожидала, что ей позволят действовать самой, и не знала, как поступить в этом случае. Как далеко можно зайти? Она по-прежнему боялась и не испытывала желания, однако вместе с тем ей понемногу завладевал азарт: стало интересно, какого это — быть с владыкой океанов, с одним из самых могущественных богов, когда он так странно, почти пугающе осторожен. Пряча смятение, Цирцея склонила голову на грудь Посейдона, вдыхая запах моря, свежий, успокаивающий, знакомый и родной с детства. Цирцея провела ладонями по каменным мышцам, скользнула по сильным плечам, отметив, что ей отнюдь не противно прикасаться к богу так. Она глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, и слегка прихватила губами мочку его уха, получив в ответ несдержанный стон. Объятья стали немного крепче — и это не было неприятно. В низу живота зарождалось давно позабытое ощущение, нужное сейчас, как никогда. Цирцея поцеловала шею, потерлась щекой о щеку Посейдона, не прекращая изучать его торс руками, и поймала взгляд, полный неприкрытого любования, обжигающего и... лестного. Цирцея подняла кончики губ, горделиво выпрямила спину — да, она красива. И пусть красота не приносит счастья, сейчас она играла на руку. Посейдон потянулся к ее губам и вовлек во властный, горячий поцелуй, прижал ближе — Цирцея ответила с не меньшим пылом, запустила руку в густые темные волосы, перебирая приятные на ощупь пряди. Цирцея будто попала в бушующее море, когда берег едва виднеется, но без тех, за кого нужно бояться, без оков вины и страха. "Дочь океаниды не утонет", — солью растеклось на языке, дразня и обещая большее. Цирцея разжигала малейшие искры страсти в пожар — не только потому, что она должна была понравиться богу, но и потому, что сама пожелала вспомнить, почувствовать, получить наслаждение, которого не испытывала раньше. Будет так, как она захочет? Что ж, Цирцея хотела сыграть по своим правилам.