Возвращаясь к роли

Шэнь Цзю безынтересно оглядывает свою новую комнату на Пике ЦинЦзин. Кто бы ему объяснил по какой причине Глава пика решил, что он сюда впишется. Но объяснять некому и приходится выкручиваться самому. У него было слишком мало времени, чтобы сориентироваться, когда он очнулся в… По его личному мнению, в его собственном теле. Догадаться было не трудно, когда воспоминания начали просачиваться. Когда сходство характеров было невозможно отрицать. Когда его изъяны нашли объяснения. Шэнь Цзю только восемнадцать лет, не сильно старше этого тела. А может и того же возраста. Цзю-раб не помнит своего возраста точно, не знает, когда родился. Вся его жизнь это зыбкий кусочек земли, плывущий в пустоте. И пусть ситуации разные, пусть непонятно, где кто. Пусть он сам себе кажется книжкой, в которую вклеили вразброс страницы. Обрывая концы одних историй, не давая начала другим. И всё же, невозможно отрицать, что все эти страницы принадлежат ему. Даже самые тёмные, испачканные в кляксах, и разорванные от частых зачëркиваний. Всё это он. Цзю-пришелец не знает, зачем он здесь. Возможно, предполагает он, чтобы исправить свои прошлые ошибки. Или возможно это искупление. Шэнь Цзю не уверен. Разве он недостаточно страдал? Если книга о демоне действительно целиком и полностью правда, то Ло Бинхэ уже отомстил ему достаточно. Постоянные проблемы с конечностями и со зрением намекали, что месть его демона-ученика преследовала его и во вторую жизнь. Неужели он был настолько жесток, что заслужил это всё? Заслужил презрение семьи, пребывающей в уверенности, что он какой-то демон, злобный дух. Традиционные взгляды, чтоб их. Так что он со всеми его уродствами не мог быть ни кем иным, как злым близнецом Юаня. Цзю давит неприятную ухмылку. Юань не очень ценил это, как он сам отзывался, пагубное верование в выдуманное кем-то неизвестным суждение. И относился к родителям с глубоким презрением. Но и с Цзю общение было натянутым, как и с их младшей сестрой — Руолан. Юань говорил, что кровное родство не означает привязанность по умолчанию. Он съехал от них, как только смог, ни разу не вспомнив и не позвонив. Шэнь Цзю последовать его примеру не мог. Ему приходилось трудиться куда больше, чтобы иметь возможность начать зарабатывать деньги. Что собственно… И привело его сюда. До того момента, он, разумеется, знал о том, какое мнение у людей по отношению к таким неполноценным, как он, и не раз с этим отношением сталкивался, но никогда ещё из-за этого не начинал ссоры, прекрасно осознавая своё беззащитное положение. Молодой руководитель компании, в которую он пришёл устраиваться на работу, был возмущен тем, что он даже посмел встать на порог их помещения и непрерывно издевался над амбициями Цзю и его желанием устроиться на высокую должность. И подумать так, типичный идиот, самоутверждающийся за чужой счёт, но Цзю не выдержал, вспылил. Ядовито заметил присутствие кольца на пальце начальника, фотографии детей и очень заметные засосы на шее секретарши, которая выскочила из кабинета подозрительно растрёпанная. Глазенки у типа сразу испуганно забегали. Кто ж знал, что у того духа хватит потом схватить Цзю за воротник и вытолкнуть из комнаты. Раз толкнул, два толкнул, так толкнул, что душу вытолкнул. С лестницы спустил, если точнее. Шэнь Цзю не был рад переселению, несмотря на здоровое, — до поры до времени, не уставало напоминать сознание, — тело. Он предпочел бы просто умереть. Были причины, по которым он не помнил пережитого ужаса у Ло Бинхэ, и заново всё это проходить он не имел никакого желания. Если честно, он предпочёл бы так и оставаться в неведении по поводу своей прошлой-нынешней жизни. Но ему хотелось как-то сблизиться с Руолан. Тем для общения не находилось и сестра, ухмыльнувшись, предложила ему прочесть книгу о демоне. Что ж… теперь, когда он об этом думал… Вероятно, это был способ, которым она хотела показать, как сильно не хочет общаться с ним и не ценит его инициативу, раз дала в руки книгу, где персонаж с его именем обрёл худший из худших финалов. Это было обидно. Раньше она к нему тянулась. *** Как бы он ни пытался отрицать, а здоровое тело окрыляет. Его, в отличие от мальчика-раба, нисколько не беспокоят разорванные меридианы и сложности праведной культивации. На какой-то момент он почти счастлив и работает столько, что сам себе удивляется. Истощающие физические тренировки, занятия с мастерами, культивация. Всё для него воспринимается просто. Странно ли, что полностью поглощённый неизведанными аспектами своей жизни, он совершенно не замечает, как привлекает внимание Главы пика? Может быть и так, но рассуждать уже не имеет смысла. *** Шэнь Цинцю не любят на пике ЦинЦзин. Ни учителя, которым уже через пару месяцев нечему учить образованного человека из будущего. Ни ученики, которые при всём своём желании не могут соответствовать темпу, взятому опьянëнным от сил и здоровья новичком. Его не любят и за пределами ЦинЦзин, когда Цюнмяо ни с того ни с сего смещает своего главного ученика с места, чтобы вместо этого назначить никому неизвестного мальчишку, которого после бойни притащил Юэ Ци. Главы пиков догадываются о происхождении мальчика, но молчат. Однако, этого недостаточно. Их ученики тоже не идиоты и, даже не зная причин, чувствуют настороженность учителей и перенимают её со всей привитой преданностью. Так всё и идёт наперекосяк. Или, что точнее, так история и идёт по проложенному пути. *** Шэнь Цзю махнул мечом, разрезая призрака и плечо Лю Цингэ, и побледнел. Он не умел хорошо обращаться с Сю Я пока. Всю его жизнь с Янцзы, которую он медленно вспоминал, он владел совсем другими мечами. Короче, шире. Привычку тела было не вытравить даже сотней уроков и никто не скажет, что главный ученик ЦинЦзин не старался. И поэтому… вышло, как вышло. — Там был призрак, — уверенно говорит он Лю Цингэ, наблюдая, как глаза второго недоверчиво искажаются. Шэнь Цзю отшатывается и переводит требовательный взгляд на Цинхуа. Ведь, несмотря на плохие отношения с учеником Байчжань, Цзю бы не стал так поступать. Это банально тупо, если бы он хотел причинить тому боль, то сделал бы незаметно. — Скажи ему, — требует он возмущённо. Шан Цинхуа вздрагивает и испуганно вжимает голову в плечи. Лю Цингэ смотрит презрительно и Шэнь Цзю чувствует себя таким разочарованным. Дело не в Лю Цингэ. Дело в его гребаной жизни. Потому что жизнь Шэнь Цинцю это сказка. Сказка, в которой он — главный злодей. Кукла подвешенная на ниточках, раб. Что бы он ни делал, каждый его взгляд толкуется — как плохой, каждое действие — как скрытая гадость. Шэнь Цзю нечего сказать. *** Годы летят и летят, вроде бы незаметно поначалу. Как снег, если подбирать аналогии. Сначала незаметными тающими на коже снежинками, потом тонким полупрозрачным слоем и, наконец, тяжёлым одеялом. И, как и снег, годы вызывают онемение. Крадут волю, силы, подвижность. Заставляют с затаëнной в сердце тоской наблюдать за теми, кто не взят в плен. Кто может жить без этого сковывающего чувства. И не далёк тот миг, когда его окончательно засыпет и тогда деваться действительно станет некуда. *** Шэнь Цинцю на самом деле не может пожаловаться на то, что кто-то управляет его действиями. Он сам их совершает. Сам от испуга пошёл за Юэ Ци, очнувшись в чужом, но таком знакомом теле, сам выбился вперёд из стаи непримечательных детей и стал главным учеником, сам поранил Лю Цингэ, сам решил стать Цинцю. И сам, не спрашивая имени, принял нового ученика. — Добро пожаловать на пик ЦинЦзин, Мин Фань. Надеюсь, ты не разочаруешь. И не умрёшь. *** Рутина шаг за шагом крадёт индивидуальность, желания, мысли. О чём думать, когда день за днём просыпаешься в одно и то же время, чтобы начать никогда не меняющиеся обязанности. Омовение, чай, медитация, уроки с учениками в зале, тренировка, уроки на воздухе, медитация, чай, единственный приём пищи, омовение, сон. И так день за днём, исключая редкие миссии, после которых всегда почему-то ещё хуже. Угрюмость поселяется между бровей, а безнадёжность крадёт все цвета из глаз, оставляя только серость. *** Он не повторяет ошибки и каждый раз спрашивает имена у поступающих. Только меняет ли это что-то, когда он слышит тихое, затравленное Нин Инъин? Когда он видит в её огромных глазах самого себя. Когда её голос так напоминает собственный. Решение принимает не его ум, а его тело, инстинктивно подающее руки и вытягивающее девочку из ямы. Она и не знает, что, приняв его руки, приняла и его обещание. Защиты и безопасности. Обещание переплавить её гнев во что-то иное, обещание забрать горечь. Обещание не дать ей вырасти в него. *** Шэнь Цинцю смотрит на своего нового ученика и не знает, что и думать. Было секундное помутнение, неясное желание, — увидеть самому, убедиться непонятно в чëм, — и вот они здесь. Главный герой и главный злодей. По крайней мере, Шэнь Цинцю властен над своими действиями. Он никогда за все эти годы не сближался с учениками, держал дистанцию, как с девушками, так и с мальчиками. На уроках не приближался к ним, чтобы поправить их позы или хватки. Если нельзя было обойтись, использовал деревянную указку или свой длинный веер. И к проституткам он тоже не подходил, разумеется. А проблемы со сном? Что ж, это только его проблемы. *** Шэнь Цзю с интересом прокатил на языке мягкий вкус обычно отвратительной похлёбки пика. Это был определенно не их старый повар. — О, нет, Шицзунь это был не новый повар, это инициатива Ло-шиди, — довольно мягко отозвался Мин Фань на его осторожные расспросы. Шэнь Цинцю был горд с одной стороны. Идея сделать мальчика ответственностью его главного ученика с намеком, что это проверка на пригодность Мин Фаня, как его преемника, была отличной. А с другой стороны… Почему этот мальчик вечно портил ему жизнь? Не хватало ещё, чтобы кто-то прознал, и на него начали ещё более косо смотреть и говорить, что он эксплуатирует учеников не по назначению. Все так и делали, но Цинцю был уверен, что осудили бы только его. *** — Шицзунь, — радостно прощебетал Ло Бинхэ и оглянулся на столовые принадлежности. Сначала стал ещё радостнее, потом насторожился. — Скажи Ло Бинхэ… Почему ты почувствовал желание приготовить для меня что-то? Мальчик замялся и смущённо опустил голову. — Вы… Приняли меня. Я хотел поблагодарить вас, — мальчик резко склонился. Шэнь Цзю на секунду почувствовал себя очень злым, а после… — Ло Бинхэ… — Шэнь Цинцю дождался пока мальчик посмотрит на него. — Вы не раб. Вы свободны. Я должен вам напомнить, что вы ничего мне не должны. Помимо усердной учебы, разумеется. — Я… Я знаю, — голос мальчика вздрогнул. — Я просто… — И не слуга, — оборвал его Шэнь Цинцю. — Вам не нужно выполнять какую-либо работу взамен на кров и пищу. Ло Бинхэ мрачно молчал и не поднимал головы. — Можно вытащить человека из рабства, рабство из человека… Что ж, я и то за всю свою жизнь — две, не говорит вслух, — не избавился от этого мышления… Ло Бинхэ неверяще поднял на него глаза: — Вы…?! — Шэнь Цинцю безразлично пожал плечами, медленно оголяя запястья со следами кандалов. — Я не говорю, что невозможно от этого избавиться, просто хочу, чтобы вы знали, что стыдиться нечего, если поначалу будет не получаться. Оно не знает к кому конкретно обращается. К Бинхэ или к той версии себя, которая позволила чувству неполноценности украсть разум. — Кто-то и в кандалах свободен, кто-то и без кандалов остаётся рабом. Перед глазами словно наяву образ ещё молодого Юэ Ци всегда ведущего себя так, будто статус нищего или раба для него совершенно не имеют значения. Будто его невозможно сломать, невозможно привязать. — Но вы теперь заклинатель, член одной из самых престижных сект, вы теперь свободны, и никому. Ничего. Не должны. Так ли это? *** Шэнь Цинцю был зол. Это не было чем-то удивительным, когда вся ваша жизнь без вашего участия движется по какому-то жуткому расписанию. Он был близок к прорыву. И к тому, чтобы либо убить Лю Цингэ, либо умереть от его руки. Его отказ мало того, что мог повредить его и так шаткому совершенствованию, мог восприняться негативно. Что бы он сказал? Я не хочу быть там, потому что Лю Цингэ тоже там? За разрешением на уединение Шэнь Цзю шёл, как на эшафот, с прямой спиной и пустым лицом. *** Лю Цингэ жуткий, глаза налиты кровью, на коже выступают черноватые вены и сердце Цинцю колотится-колотится. Размытые воспоминания прошлой, — самой первой, — жизни всплывают, путая шаги, заставляя ошибаться и спотыкаться от страха и неуверенности. Он ранит самого себя, ранит Лю Цингэ, но, в конце концов, умудряется вырубить обезумевшего от отклонения заклинателя и несколько позорных секунд рыдает от напряжения, прижавшись к стене и закрыв плотно ладонью рот. Не убил, не убил, не убил. Воспоминания-воспоминаниями, а это вполне могла быть первая кровь на его руках. Не на руках мальчика-разбойника, сбежавшего от мучителей, а юноши-инвалида, который за всю жизнь даже в драке не участвовал. *** Му Цинфан подозрительно смотрит на них и Шэнь Цинцю взрывается. — Что я делаю не так?! Почему каждый мой шаг, каждый вздох сопровождается таким взглядом, будто я какое-то вселенское зло?! Вздохнуть свободно нельзя, не боясь, что не осудят за случайный взгляд! Му Цинфан ошарашенно отступает от его напора. — Не смотришь на женщин — фу, неуважительный старожил, женщин не уважает и за людей не считает, смотришь — а на следующий день уже извращенцем оклеймили! Возмущение горько горит в груди, пытаясь подняться и выплеснуться через слова. — Помогаешь — обвиняют в нападении! Не хочешь ни с кем работать — считают высокомерным! Почему всегда так?! Му Цинфан открыл рот и ничего не сказав, виновато сомкнул губы. Шэнь Цинцю только разочарованно скрипит зубами и вылетает из комнаты, не оглядываясь вскакивая на меч. *** — А вот и уважаемый старейшина пика ЦинЦзин! Лин-эр здесь, чтобы провести несколько учебных поединков между учениками секты и своими собственными верными соратниками. — Неужели? — холодно разрезает он своим голосом пространство. Демоница, не смущаясь, кивает. — Вот как… Тогда, разумеется, я выйду первым, — Ша Хуалин хочет что-то возразить, но сжимает губы и улыбается. — Конечно-конечно, как прикажет Шэнь-гэ, — Шэнь Цинцю слегка передёргивает от отвращения, но он ничего не говорит. *** Малолетняя ведьма выставляет своего первого чемпиона и весело объявляет начало. Демон несётся, как таран, оставляя вмятины тяжёлой поступью. Это так забавно, что демоны, при всей своей раздутой на весь мир репутации монстров, такие до нелепости прямые. По мнению Цзю, монстры это двуличные твари, обманщики и подлецы. Кто-то вроде него. Демоны же по природе своей просто сильные дикие создания, живущие по законам мира животных. Редко кто из них идёт на подлость. Поэтому и подлости не ждёт. — Один, — шагнув из-под массивного меча демона, объявляет Шэнь Цинцю собравшейся толпе демонов и учеников. — Один? — непонимающе переспрашивает Ша Хуалин через пол минуты после объявления начала боя. А потом демон падает. — Один, — подтверждает Цинцю. Молчание стоит гробовое. Мысли Цинцю ворочаются с трудом под ослепляющим давлением ярости. — Что ж, — напряжённо соглашается демоница, — тогда время второго поединка, Шэнь-гэ, — словно чувствуя, как ему не нравится обращение, Ша Хуалин делает на нëм особый акцент. — Кого теперь выдвинет старейшина? — в ее улыбке много зубов и обещание отомстить за позор. — Себя, — улыбка демоницы падает. — Но так нечестно, Шэнь-гэ, — пытается отстоять своё девушка. — Разве? Врываться на пик, пока старейшина отсутствует, честно? Или отрезать пик от связи с другими пиками? Честно? — демоница пытается держаться непринужденно, растягивая губы в извиняющейся улыбке. — Может быть, было бы честнее с моей стороны сразу устранить злостных нарушителей? — возросший за счёт регулярных тренировок контроль над Ци, позволяет Шэнь Цинцю спокойно угрожать вооруженной до зубов армии демоницы. Тонкие листья бамбука и сливовых деревьев с Пика ЦюнДин мягко звенят, кружа вокруг демонов, нанося несколько неопасных предупреждающих порезов. Всех, конечно, не убьёт, но её в частности? Ша Хуалин бледнеет. — Три поединка, как и договаривались, — мягко оглашает Шэнь Цинцю, внутренне сгорая от бешенства. Чего он всё рвался отдалиться от самого себя? Смыть кляксы, починить разорванные части? — Хорошо, — Ша Хуалин инстинктивно делает шаг назад и выставляет второго демона. — Чтобы все же быть немного честным, я откажусь от меча, — Сю Я перемещается в руки первого шагнувшего вперёд ученика. Всё это он. И мальчик-разбойник, и мальчик-раб, и мальчик-инвалид. Все они части этой запутанной истории. Его истории. — Начнем? — только он успевает это произнести, как демон уже бежит на него, замахиваясь огромным молотом. Демоны радостно что-то улюлюкают, а ученики взволнованно делают шаг вперёд, в попытке что-нибудь разглядеть. Демон настигает практически в два шага и опускает оружие, целясь прямо голову. Но молот не раздавливает его в труху, а словно зависает в воздухе. Шэнь Цинцю невозмутимо держит над головой веер, ни на миллиметр не согнувшийся под натиском тяжёлого оружия. Он ждëт. Ждëт, пока демон усилит напор, чтобы шагнуть ближе и лёгким движением коснуться неприкрытой шеи мужчины. — Два, — смахнув с веера кровь, позвал Шэнь Цинцю демоницу. Её губы беззвучно повторили: «Два». — Третий поединок? — ласково спрашивает Шэнь Цинцю, мягко покачивая белым веером с красными краями. Смотрится красиво. И чего он так страшился убийства Лю Цингэ? Неужто боялся осуждения, которое последовало в любом случае? Ша Хуалин отрывисто кивает и объявляет начало последнего боя. — Хорошо, — подтверждает заклинатель, передавая веер Лю Минъянь, уже держущей его меч. Третьим выходит высокий демон больше похожий на человека с его обычной загорелой внешностью. У него длинные волосы, сплетённые в косу, и относительно закрытая одежда помимо разорванных рукавов. Если бы не его красные глаза, то, пожалуй, мог бы легко сойти за человека. На нем нет доспехов, но Шэнь Цинцю не думает, что это указывает на высокомерие. Скорее, они отсутствуют для большей подвижности и скорости. Что-то в общей походке и фигуре демона указывает на большую опасность, чем та, которую представляли предыдущие двое. Демон медленно вынимает два изогнутых меча из-за спины и наблюдает за ним, обходя по кругу и пытаясь втянуть в движение. Шэнь Цинцю невпечатленно стоит на месте, не собираясь двигаться, пока мужчина не нападает. Демон останавливается на расстоянии руки и с интересом наклоняет голову в бок. Замахивается. Шэнь Цинцю мгновенно парирует ладонями, позволяя Ци скользить по поверхности кожи и защищать от прямого контакта с мечом. Мужчина медленно прощупывает его защиту, удар за ударом увеличивая скорость. Шэнь Цзю может с точностью утверждать, что демон искренне заинтересован в том, сколько может продержаться заклинатель. Но намерение Шэнь Цинцю в другом. Ему не интересна выдержка демона, не интересен бой. Он просто зол. На демонов в последнюю очередь, но нужно же ему на ком-то выместить разъедающее разочарование от своей роли? Так что стоит мужчине позволить азарту начать влиять на него, как Шэнь Цинцю всего на долю секунды оказывается за его спиной и резким движением достаёт шпильку из волос и, ускорив её Ци, бросает в шею демона, всадив аккурат между позвонками. Мужчина успевает развернуться и расширить свои глаза. Слишком поздно. Демон падает на пол неловкой кучей, его красивые красные глаза блекнут за долю секунды превращаясь в грязный, ничем не примечательный цвет ржавчины. — Три, — заканчивает отсчёт Шэнь Цинцю. Ему почти жаль, что это был не кто-то другой, но любую тень сожаления вместо веера прекрасно скрывают длинные волосы, падающие на лицо. Подумаешь, ещё одна жизнь. Подумаешь, что, всё равно, на душе тошно. Подумаешь, что хочется рвать и метать, а сил только плакать. *** — Цинцю-шиди, — дипломатично приподнимает ладони Юэ Цинъюань, улыбаясь с ноткой страдания. Шэнь Цзю передёргивает. Привязанность Юэ Ци как яд. Портит его жизнь две жизни подряд. В его бытие обычным человеком, очень популярный в школе мальчик только и делал, что заставлял других людей от него отдаляться. От непонимания, почему такой успешный юноша пытается подружиться с таким, как Цзю. Почему Цзю его отвергает. Почему-почему-почему, которые бесконечно портили ему жизнь и лишали возможности с кем-либо подружиться. Он и сам не знал, теперь подозревает, что вместе с ранами от мучений Бинхэ прихватил в ту жизнь ещё и обиду на брата. В бытие Шэнь Цинцю это не сильно отличается. Главные ученики пиков косо смотрят на подкидыша, который с первого дня завоевывает внимание их шисюна так, как не мог никто другой. Знали бы они, как он был бы рад избавиться от этого… сейчас. В первой жизни он, вероятно, загрыз бы того, кто пытался бы отобрать у него Юэ Ци. Сейчас же… Он рассматривает свои абсолютно чистые руки и одежды. А он ведь даже не переоделся. Ни крови под ногтями, как во всех тех случаях, когда он кидался на врагов, выцарапывая им глаза. Ни пятен на одежде от брызг. Ни... Ни даже грязи. Чист, как агнец. Подумать только, что он настолько хорошо убивает, что даже не оставляет видимых следов. Почему от этого хуже? Почему красивые руки вызывают острое желание покалечить самого себя, испачкать? Хотя бы обозначить совершенное. Нет, он в любом случае, поступил бы так снова, ведь ученикам требовалась защита, но... Кажется сущей несправедливостью оставаться таким... — Хорошо, — внезапно соглашается он, достигнув кататонического состояния. — Хорошо? — удивлённо переспрашивает Юэ Цинъюань. Рядом высокомерно фыркает Ци Цинци. Му Цинфан смотрит себе в колени так, будто там скрыты секреты вселенной и рецепт лекарства от всех болезней мира. Лю Цингэ, всё ещё одетый в больничную одежду, совершенно не согласен с позицией остальных и, что удивительно, открыто поддерживает действия Шэнь Цинцю. Хотя кем назвать остальных? Шан Цинхуа подпевала. Пик аскетов на самом деле больше склоняется к правильности действий Шэнь Цинцю, но колеблется из-за его жестокости и считает, что им двигал не столько долг заклинателя, сколько озлобленность. Что не совсем неправда, закатив глаза, соглашается Шэнь Цинцю. Глава Цзюйсянь слишком подвержен мнению Цинци и это тоже не считается. Пик внешних отношений и Неназываемый были по большей части инертны. Угроза устранена, репутация секты сильна. Значит, все замечательно. Зачем их вообще собирают по таким пустякам? Словом, кто оставался? Юэ Ци, — кто бы сомневался, — Ци Цинци, Вей Цинвей и… Всё? Прелесть какая. Шэнь Цинцю считает, что три из двенадцати, исключая его самого, это достаточно мало для злодея, которым он является. В каком-то смысле это даже грустно. Неужели он терял хватку? Жалость какая. И тут он думал, что его выступление было достаточно злобным. Может он старел? *** Пара лет пролетает как сущий пустяк в повторяющейся рутине. О приближении Альянса он узнаёт даже не во время собрания, а значительно позже, когда мастера залов передают списки допущенных к событию учеников. Всё, что ему остаётся, поставить собственную печать и одобрить их слова. Его рука на секунду задерживается над листом с именем Ло Бинхэ, но через минуту обречённо опускается, подписывая приговор. Чтобы отвергнуть кандидатуру нужны веские основания. А у Цинцю они какие угодно, только не веские. *** Шэнь Цинцю схлестнул меч с Мобэем. Он был к этому не готов. Проклятый демон был слишком силен и у Цзю закрадывались сомнения, что… Позади на фоне всё ещё были слышны болезненные вздохи Ло Бинхэ, которого Мобэй уже собирался столкнуть в бездну, предварительно искалечив. — Жалкое зрелище, — безразлично проронил два единственных слова Мобей и обрушил на него свой меч, без особого усилия чуть не сломав Цинцю плечо его собственным мечом. Шэнь Цинцю усмиряет порыв оскалиться и пытается сосредоточиться, сменить свой стиль боя на ускользание. Пальцы на Сю Я начинают леденеть от холода. Скрежет металла о ледяной меч только усиливает напряжение, которое Цинцю пытается подавить усилием воли. Но побеждающий противник и испуганный ребенок за спиной не прибавляют спокойствия. Зато отчаяния с лихвой. И именно оно его спасает, когда он понимает, что они с демоном используют один и тот же богами проклятый прием. Насколько судьба любит над ним смеяться? Шэнь Цинцю не подаёт виду, медленно наполняет своей Ци льдинки и сосульки — если так можно назвать полноценные орудия убийства, — которые Мобэй уже отбросил. Ещё немного, сжимает зубы Шэнь Цинцю. Ещё немного. Блок-блок-уклонение. У Шэнь Цинцю нет места для атак. Потому что Мобэй-Цзюнь превосходный мечник, а Шэнь Цинцю бывший убийца и подлый человек. Но именно поэтому, несмотря на проигрыш в прямом бою, он всё ещё опаснее Мобэя. Его меридианы кричат от напряжения, когда он тянет всю свою Ци и бьёт. Бьёт со всей силы. Со всей накопившейся злостью. Каждую унцию ненависти, горечи, обиды и любых других эмоций он вкладывает в этот удар. Подлый, грязный, несправедливый! Всё в его духе. Демон в шоке и ужасе кричит на секунду, боль явно проступает на его ранее безразличном лице, когда от его спины остаётся одно мессиво. А потом он исчезает. Буквально. Шэнь Цинцю просто и незатейливо падает на спину, еле дыша. У него посиневшие пальцы и непослушные губы, а ног он и вовсе не чувствует. Он отстраненно задумываетсяя, ждёт ли его ампутация. Какое забавное повторение истории… И опять из-за Бинхэ, вот же ирония. В его теле жалкие крохи Ци, которые поддерживают сердцебиение и дыхание, но никак не нагрев тела. Достаточно ли эпично, чтобы умереть? Достаточно ли для искупления грехов? Впрочем, не сказать, что он старался. Довольно забавно, что в первой своей жизни Шэнь Цинцю был тем, кто столкнул Бинхэ в бездну, а в этой умрëт потому, что пытался помешать сделать это кому-то другому. Его жалкое дыхание прерывается дрожащими смешками. Вот умора. — Ш-шицзунь, — шепчет совсем рядом мальчик. Шэнь Цинцю невнятно бормочет что-то согласное, но не может пошевелить головой, чтобы посмотреть. Он слышит отчаянный всхлип и скорее видит периферийным зрением, как мальчик пытается отогреть его руку, нежели чувствует. — Шицзунь, что же теперь будет? Шэнь Цинцю прорывает на смех. Безжалостный и злой. — Что будет, что будет? — весело напевает он скрипучим, страшным голосом. — Наверное окажется, что я — предатель, укрывал на своём пике демона, ничего удивительного, — он снова смеётся и впервые понимает, что его смех невероятно похож на душераздирающий плач. Это вызывает новые смешки. — Шицзунь, — грустно и непонимающе выдыхает Бинхэ, — зачем им так… Ну, это почти мило, ласково думает Шэнь Цинцю и позволяет губам растянуться в редкой искренней улыбке. — Это просто моя судьба, должно быть, я просто рождён для того, чтобы быть худшим из худших в чужих глазах, — Шэнь Цинцю неуверенно шевелит пальцами все ещё зажатыми в горячие ладони мальчика. Ладно, возможно, его руки всё ещё могут ожить. — Судьбы не существует, — кидает вдруг зло мальчик, — если бы она существовала, то такие несправедливости не случались бы. — О, — внезапно выдыхает Шэнь Цинцю, чувствуя давление в груди. — Наверное, ты прав, — соглашается он подавленно. Рука мальчика касается тыльной стороной его лица и Шэнь Цинцю пытается нахмуриться. Он ведь не плакал? За этой мыслью и второй, Шэнь Цинцю не замечает как проваливается в дрёму. Он только чувствует, как руку выпускают из живительного тепла. *** — Цинцю?! Шэнь Цинцю! — его кто-то трясёт. Глаза Шэнь Цинцю открываются, но не конценрируются на раздражителях. — Где он? — властно требует он от того, кто его тряс. — Кто? — сдавленно хрипят над воротником. — Ребёнок. Мой. Ученик. — Шэнь Цинцю раздражённо вырывается из рук и пытается встать. Где он? Он не у провала. Кто-то пытается схватить его за руку, но он рычит и зло бьёт по раздражителю. Следующее, что он чувствует, это мягкий удар по затылку. *** В следующий раз Шэнь Цинцю приходит в себя ночью на пике ЦяньЦао. Му Цинфан сидит рядом и что-то строчит у себя в тетради. — Что случилось? — требует он, подскакивая с места. Заклинатель вздрагивает и обращает на него внимание. — Цинцю-шисюн, ты проснулся, мы все… — Я задал вопрос, — жёстко обрывает его Шэнь Цзю, не заботясь ни о своей репутации, ни о чертовой злодейской ауре. Впервые в жизни ему настолько плевать на все это, что и словами не описать. — Д-да, конечно, вы потеряли сознание от переутомления и переохлаждения, — начинает он перечислять. — Я это и так знаю! Где мой ученик? — Шэнь Цинцю впервые за эту жизнь позволяет себе откровенно враждебный взгляд. — Он… Ло-шичжи, его не нашли… В ушах Шэнь Цинцю звон. И собственные слова. «…Наверное укрывал демона на своём пике.» — Мы предполагаем, что он… упал в разлом. Его меч нашли разбитым… — последнюю фразу мужчина говорит с особой осторожностью. Потому что в мире заклинателей мечи ломаются со смертью их владельца. Но Шэнь Цинцю знает, что Ло Бинхэ жив. Спрыгнул в бездну, чтобы… «Это просто несправедливо…» Шэнь Цинцю не знает, выдумывает ли он шёпот Ло Бинхэ или действительно слышал последние слова мальчика. И не знает спрыгнул ли Бинхэ в Бездну, чтобы… Конечно, он прекрасно знает, что там две причины, но что ж… Отогретые ладони и вытертые слезы говорят довольно громко. В груди давит. А на полу мокрые капли. С Шэнь Цинцю просто хватит. *** — Я ухожу, — он даже не соизволил одеться нормально перед тем, как заявиться к Юэ Цинъюаню. — Ухожу, — ровным тоном повторяет Шэнь Цинцю. — Я покидаю пост. Отказываюсь от имени. И от меча. Сю Я ничего не весит в его уставших руках, когда он сдаёт её бывшему другу. Для него меч не имеет той же ценности, что и в прошлом. В первой жизни Сю Я это знак свободы от рабства, от разбойнической жизни. Это его начало как заклинателя, как Цинцю, а не Цзю. Сю Я была знаком принадлежности к секте, знаком новой жизни, знаком воссоединения с Юэ Ци. Сейчас для него Сю Я это меч, ни больше, ни меньше, просто инструмент. *** Юэ Ци непрошибаемый, но Цзю упрямей, знает на что надавить, чтобы получить желаемое. Он обещает себе, что это последний раз, когда он ковыряет их общие раны. Воздух за пределами секты такой же, как раньше, но всё равно другой. Словно легче. Слаще. Чище. Шэнь Цзю спускается пешком по ступеням, ни на секунду не останавливаясь. Последний шаг оказывается настолько ошеломляющим, что у него голова идёт кругом. Неужели, наконец… Переступив порог, он стоит у ступеней и смотрит на секту в последний раз. Почему-то он боялся, что пожалеет о своём решении, но это не так. Он чувствует только радость. Возможно, он тогда обманул Ло Бинхэ и секта вовсе не означала свободу, раз всё естество Шэнь Цзю выражает облегчение. Шаг у Цзю лёгкий. Словно с души камень сняли. Больше не придётся терпеть год за годом людей, которые чуть что осуждают за спиной. Больше не придётся шарахаться от детей или женщин. Больше не придётся терпеть этот стандарт совершенства. Взгляд совершенно случайно опускается на исполосованные шрамами запястья, которые теперь оголены в рукавах самой обычной больничной одежды. Цзю фыркает, проводя мозолистыми от игры на струнах пальцами по бугристым линиям. Шрамы впервые перестают ощущаться высеченной навеки версией кандалов. И он видит их такими, какие они есть. И в этом вся суть. Раб никогда не видит шрамов под самими кандалами, потому что никогда их не снимает. Шрамы означают освобождение. Как ни странно, не столько от прошлого с Цю, сколько от удушья секты, стандартам которой вечно пытался соответствовать. Когда-нибудь, он извинится перед Бинхэ за ту ложь. Почему-то его не оставляет уверенность в том, что они непременно свидятся. Но это будет позже. А пока у него есть множество дел, которое следует завершить. И первое из них — Цю Хайтан.