Фрагменты

Постепенно зарождающиеся чувства пробиваются как первые ростки сквозь непроницаемую толщу бронированных льдов. Милая девочка Герда на поверку оказалась той еще Снежной — и Каю вместо пылкого влюбленного сердца оставила на память лишь кусок бездушного льда. К тому же разбитого вдребезги. Но розы увяли, засохли без шанса опять расцвести. Излечился. Казалось бы, невозможная вещь, аномалия — но рост этой заразы остановился внутри. Перегорают не только лампочки… Кот был уверен: никогда больше. Новому чувству не расцвести — снаряд в одну воронку дважды не падает. Если и будут у него какие-то чувства — то только здоровые. Интерес, симпатия, быть может — влюбленность. Но больше ничего — прорастающего внутри, мучительного и причиняющего боль. И даже на Севере, в насквозь выстуженном краю, Кот остается все тем же солнечным мальчишкой с теплой улыбкой и ясным взглядом. Пытается сблизиться с ребятами в новой команде, неприкрытый интерес проявляет к девицам «джиперам», с Агатой откровенно флиртует… Да только льды все не плавятся. Группа принимает его весьма холодно, симпатичные «туристки» оказываются диверсантками, да и новенькая, девушка в его вкусе — светленькая и голубоглазая — оттаивать не спешит. А у него внутри так незаметно и коварно прорастает что-то. Кот даже не замечает этого, легкую боль в груди списывая на отголоски простуды, и на всякий случай для профилактики глотает антивирусного полпачки. И даже сопоставить не додумывается очевидное — свое состояние и недавний случай с Багирой. Собственный страх, замешанный на чувстве вины — и болезнь, зарождающуюся невидимо, но неотвратимо. Совпадение, правда же?

---

Когда первые полупрозрачные лепестки прорываются наружу, Кот смотрит неверяще. Это было бы даже смешно — угодить с размаху на те же грабли, да только здесь не комедия. Кто? К Муре у него были кровавые розы, изнутри раздирающие шипами. А вот это весеннее, трепещущее, обманчиво невесомое — к кому оно может быть? К резкой, категоричной, насмешливой Дане, у которой и без того все непросто с Сарматом? К внешне маленькой и хрупкой Агате, приветливой, но ровно держащей дистанцию? К кому? Ответ — еще более шокирующий, чем сам факт рецидива. Категоричный в собственной ясности и места догадкам не оставляющий. Когда во время очередной проверки контр-адмирал Шальной снова появляется в КТЦ, все становится предельно понятно. Кот все видит: как расцветает Рита при виде Шального, как тот не по-офицерски смущается, избегая смотреть на нее, как в конце рабочего дня они вместе уходят из штаба… А Кот остается. В пустой казарме, сжавшись на казенной койке, пытается не выкашлять легкие, стремительно превратившиеся в живой цветник. Добро пожаловать в прошлое. На губах вместе с кровавыми лепестками — нервическая усмешка. Карма у него, что ли, такая — влюбляться в кошачьих?..

---

Он впервые дома у Риты. Здесь. А там, раньше — в Питере, в «Смерче», в прошлой жизни — был завсегдатаем даже чаще Бизона и Бати… У Багиры такие встревоженные глаза. А у него в крови — полпачки препарата, призванного замедлить развитие смертельной болезни, которую называют любовью. Замедлить — но не остановить. Существует только один способ излечиться и не утратить себя — и ни на что другое Кот не согласен.       — Кот, это что, шутка такая?       — Рит, таким не шутят. Ионов поднимается бесшумно, замирает напротив. Ее силуэт в полутемном окне — строгий, прямой, со скрещенными в защитном жесте руками. Она отгораживается. Даже от него. Они стали совсем чужими… Это время так безжалостно? Или Север выстужает все самое трепетное? В груди — новая вспышка боли. Рита тяжело выдыхает, на миг прикрывая глаза.       — Вась, мне почти сорок…       — А мне тридцать два. Мы что, на уроке математики? Он такой упрямый. Умеет быть непрошибаемой скалой — готов стоять насмерть, если понадобится. И в этой ситуации «насмерть» — уже не фигура речи. Багира поспешно моргает. Ресницы предательски мокрые. Но голос как обычно — резок и тверд. Она годами закаляла себя в боях — и уж точно не для того, чтобы расклеиться сейчас перед Васькой, который вбил себе в голову, что любит ее.       — Ты же понимаешь, что это невозможно. Мы невозможны. Холодно, коротко, ровно. Ни слова о чувствах — только доводы разума. Кот с усмешкой качает головой. Они оба умеют быть упрямыми. Но он не собирается с ней соревноваться, играть, переигрывать. Ему нужна самая малость — чтобы она его приняла.       — Рит, ну вот так получилось… Что теперь сделаешь? В ее взгляде — лед. Он и вспомнить не может, когда Багира так на него смотрела.       — Ты знаешь, что делать. Кот отшатывается, будто она влепила пощечину.       — Никогда. — Не говорит — чеканит слова. Такие тяжелые, неподъемные. — Я никогда не пойду на это.       — С ума сошел? Мало было истории с Мурой? Надеешься, что второй раз прокатит? Он не надеется. Он просто не понимает — зачем. Зачем ему жить, если то хрупкое, нежное и прекрасное, что вдруг расцвело в груди, навсегда растворится, сменившись каменным равнодушием.       — Рит, я…       — Уходи. Одно слово беспощаднее выстрела. Отворачивается — все такая же жесткая, непреклонная, отстраненная. Родная. Необходимая жизненно. Она теперь и есть его жизнь. И другой не надо.

---

Она знала. Чувствовала. Что-то должно было произойти — и происходит. Перед очередным заданием Кот на всякий случай закидывается двойной дозой проверенного препарата — но даже это его не спасает. И, распластавшись среди снежных монолитов, неразличимый по всем правилам маскировки, он заходится в приступе жестокого кашля в самый неподходящий момент. Закрывает рот рукавом камуфляжа, лицом утыкается в мокрый снег — но предательские соцветия поперек горла в прямом смысле слова, и воздуха не хватает. Когда Бизон наконец выходит на связь, Рита уже на взводе. Группа полчаса вне зоны досягаемости, маячки не горят — предполагать можно все, что угодно.       — Багира, у нас проблемы. Голос Бизона коротит напряжением. Рита чувствует — произошло что-то страшное.       — Что? — Хрипло, требовательно, резко. Пальцами до боли вцепляется в край стола и заставляет себя дышать.       — Кота взяли в плен.

---

Между двумя фразами проходит какой-то час. Рите кажется — целая вечность. Но когда в гарнитуре раздается долгожданное:       — Багира, все в порядке, — она вдруг понимает, что толком вздохнуть не могла. — Кота мы нашли, только… Потрепали его как следует, живого места нет. Ему бы в больничку поскорей… Багира вызывает «скорую». Благодарит ребят. Отчитывается перед Батей. Что-то говорит, что-то делает — но все это на сплошной автоматике. Она должна поехать в больницу к Ваське. Она должна быть на рабочем месте. Встречать дежурную смену. Писать отчеты. Ждать совещания с Приговым. Она должна держаться. Откидывается на спинку кресла, закрывая глаза. Обеспокоенный взгляд Шумова игнорирует и считает до ста в напрасной попытке успокоиться. Не выдерживает уже на одиннадцати, срываясь с рабочего места.       — Что случилось, товарищ кап… — начинает майор растерянно, но Багира его уже не слышит. Считает повороты пустых коридоров, стремительно преодолевая ряд одинаковых дверей и реальность мало осознавая. У нее сейчас единственное желание, судорожное, почти звериное — забиться куда-нибудь, спрятаться, скрыться, чтобы никто не нашел, не смог потревожить. Раненой кошкой сжаться, переждать, перетерпеть эту боль — и выйти обратно к миру с гордо поднятой головой и выдержкой железобетонной. По-другому нельзя. По-другому она не имеет права. Долго стоит над умывальником, плещет в лицо ледяной водой, пытаясь прийти в себя. Закручивает кран, выпрямляется было — и тут же от острой боли складывается пополам. Дышать решительно нечем, в груди — адское пламя, и боль тоже адская. Рита в приступе судорожного кашля заходится, едва не теряя сознание — под веками цветные круги и в голове белый шум оглушительней вертолетного треска. Отдышаться получается далеко не сразу. И лишь вытирая лицо дрожащей рукой, Рита может разглядеть хоть что-нибудь в неверно колеблющейся реальности. На белоснежной керамике раковины — кровавые потеки абстрактными кляксами. И хрупкие весенние лепестки, окрашенные бордовым.