Фрагменты

К вечеру Питер накрывает снегом. Муру — беспросветной тоской. В огромном шумном городе, окутанном предпраздничной суетой, она чувствует себя так, будто осталась одна на целой планете. Снуют мимо мужчины с елками, торопятся куда-то женщины, нагруженные пакетами, мчатся по проспектам машины, из ледового городка доносится задорный детский смех и радостный визг… Новый год — не праздник для одиночек. Впрочем, такого, наверное, и не существует… Несколько минут Женя смотрит в непроглядно-серое тяжелое небо, с которого крупными мягкими хлопьями валит снег. В какой-то наивной надежде ловит на пушистую варежку колючую снежинку и, разглядывая крохотные кристаллы, загадывает совсем как в далеком детстве: если снежинка не растает, все самое заветное непременно исполнится… Снежинка не тает. Мура, устало улыбнувшись, стягивает с рук варежки, убирает их в карман и шагает к приветливо разошедшимся дверям подсвеченного огнями супермаркета. Когда тебе без малого тридцать, верить в бесхитростные детские приметы просто смешно. Даже если очень и очень хочется.

---

Блуждая между бесконечными полками и машинально что-то закидывая в корзину, Мура вспоминает сказанное по телефону на прощание «все будет хорошо, девочка, даже не сомневайся!» от неунывающей Багиры, и на душе немного теплеет. Фоном что-то стучало, шипело, звенело, кто-то болтал и смеялся — но все это было там, в далеком продрогшем Мурманске, куда даже Ума ухитрилась сбежать хотя бы на выходные. Нетрудно догадаться — к кому… А она здесь одна. До сих пор одна — потому что даже спустя столько времени не сумела найти кого-то, кто смог бы заменить его… Да и не искала, если уж совсем честно. На его фоне все мужчины проигрывают без единого шанса на победу, так что и пытаться не стоит… Вынырнуть из тягучей бездны воспоминаний приходится слишком резко — влетев в стоящего впереди покупателя, Мура тихо ойкает от неожиданности.       — Извините, пожалуйста, — бормочет виновато и только потом поднимает глаза. А затем руки разжимаются сами собой — и только отменная реакция мужчины не позволяет бутылке разлететься в стеклянное крошево, очутившись на полу.       — Что ж ты, Мурашова, совсем хватку теряешь, — укоризненно замечает Булатов — а глаза смеются. Будто во сне, Мура послушно забирает из его рук вино, не в силах поверить в происходящее. Чтобы тот, о ком она так неотступно и горько думала только что… А может, это и правда сон?.. Будто подкинутая пружиной, Женя срывается с места, повиснув на шее у командира. Бывшего командира… И, чувствуя, как он осторожно обнимает ее в ответ, не понимает, как сердце еще не вылетело из груди от хмельной сумасшедшей радости.       — Задушишь, — смеется контр-адмирал, слегка отстраняясь, и, придерживая ее за плечи, внимательно всматривается. — А ты нисколько не изменилась…       — Прости, — смущенно бормочет Мура, поспешно отступая назад и чувствуя, что неотвратимо краснеет. И что это она, в самом-то деле… Совсем как сопливая девчонка, встретившая свою первую любовь после долгой разлуки…       — А… ты здесь какими судьбами? — спрашивает наконец, едва опомнившись, но не в силах отвести глаз от безумно родного лица. Отмечая несколько новых морщинок, седину на висках, легкую усталость в насмешливых стальных глазах — а еще, кажется, радость. Или ей только кажется?       — Служба, — пожимает плечами Булатов, не отводя взгляда и улыбаясь чему-то. — Сегодня должен был возвращаться, а рейсы все отменили. Погода нелетная, — с улыбкой кивает за окно, где бушует метель. Снежинок, что сыплются пухом из небесных прорех, определенно хватит на несколько миллионов желаний.

---

Они пьют горячий глинтвейн на тесной кухне у Мурашовой, что-то обсуждают, смешно перебивая друг друга, и делятся последними новостями. И Женя уже не знает, отчего у нее так сладко шумит в голове — не то от жгуче-пряного напитка, не то от теплых скупых улыбок Булатова. И к сумасшедшей радости неотвратимо примешивается мучительная горечь — горечь мысли, что совсем скоро им расставаться… В прихожей, провожая контр-адмирала, Женя молча прислоняется плечом к стене и яростно не желает верить, что это все. Что все закончится вот так — хотя и не начиналось. Он сейчас уйдет. Уедет. Вернется в свой стылый опостылевший Мурманск к Багире или кто там сейчас у него — а про нее и не вспомнит. А ей останется только помнить и ждать. Ждать, когда судьба подарит им еще одну случайную встречу. Через год. Через десять лет. А может быть, никогда…       — Бать… — зовет практически беззвучно, но он стремительно оборачивается. Как будто этого ждал.       — Ну что ты, девочка, что ты… Его неожиданно растерянный мягкий голос накрывает ее теплой волной. Полностью, с головой, без остатка. Мура не понимает совершенно, откуда вдруг в его тоне эта ласково-неуклюжая утешительность. И только когда его пальцы касаются ее мокрых холодных щек, осознает, что из глаз чертово соленое море. И когда она успела стать такой истеричкой?..       — Ты ведь мне больше не командир, — шепчет сбивчиво-горячо куда-то ему в шею, отчаянно цепляясь за его плечи и уже ожидая, что вот сейчас он ее отстранит, одернет, оттолкнет…       — Не командир, — глухо соглашается контр-адмирал, и в незыблемой свинцовости взгляда вдруг меняется что-то. И она наконец-то решается. Решается на то, о чем и мечтать не смела. Медленно подается к нему, и за мгновение до того, как их губы соприкасаются, чувствует, как нестерпимо-горячие руки обхватывают ее, собственнически притягивая вплотную.

---

      — … И учти, у нас ужасно холодно.       — Я возьму свитер. Два свитера…       — Гораздо холоднее.       — Ну тогда… Ты же меня согреешь?       — Да куда же я денусь… Но свитер все-таки не забудь!