Изумруды и перья

Рук де Рива не любила затупленных кинжалов, дублетов с короткими рукавами, воды в ботинках, когда перед ней лежал еще долгий путь, жаркой летней погоды, заставляющей тело покрываться испариной, и речной рыбы на ужин — выбирать кости было настоящей пыткой. Она ненавидела шрам на своем предплечье — до того ей осточертевший, что, будучи подростком она попыталась перекрыть его другим, еще более отвратительным. Вышло дурно — очертания изуродованной клеймом кожи все равно были четко видны, но теперь их пересекало несколько зарубцевавшихся линий, делая общий вид еще более сомнительным. Девушка с трудом переносила запах табака, ей не нравилось лимонное мыло, ощущение грубой шерсти на нежной шее и назойливые собеседники, не знающие, когда стоило завершить беседу и вежливо откланяться. Словом, хоть привередой девушка и не была, в мире все же существовала горстка вещей, которые она предпочла бы стереть — и при этом бы сам мир, по ее скромному мнению, ничуть бы не пострадал. Однако в последнее время к и без того внушительному списку добавился еще один пункт — девушке решительно не нравилось, когда внимание одного некроманта, стремительный роман с которым закрутился не так давно, не принадлежало всецело ей. Растянувшись на кушетке, в одном изумрудном халате, принадлежавшем мужчине, а поэтому слишком большом для хрупкой девичьей фигуры, Рук с вальяжностью сытой кошки наблюдала за Эммриком. Этот вечер был одним из немногих, когда мужчина позволил вечной собранности и внешнему лоску уступить место расслабленности и мягкой неге. Рубашка все еще была расстегнута, обнажая бледную грудь с несколькими темными пятнами — напоминаниями о былой несдержанности Рук; на пальцах и запястьях не хватало привычного золота и драгоценных камней; волосы — соль с перцем — были чуть взъерошены, непослушным вихрем обрамляли точеное лицо с чуть припухшими от поцелуев губами. Создатель, Рук могла бы смотреть на картину, раскинувшуюся перед ней, вечно — было что-то запретное, не предназначенное для чужих глаз в том, как всегда превосходно выглядящий профессор позволял видеть себя таким — неидеальным, гордо носящим отпечаток их недавней близости. В такие мгновения в девушке просыпалось хищное собственничество — чувство ей прежде незнакомое — и сама мысль о том, что только ей было разрешено прикоснуться к этой сокрытой его части, приятным теплом разливалась внизу живота. Однако Эммрик был слишком далеко — расстояние от кушетки до письменного стола в то мгновение казалось просто невыносимым — чтобы утолить голод, зарождающийся где-то между бедер. И именно поэтому в Рук начинало бурлить нетерпение. — Неужели все эти бумаги интереснее меня? — спросила она, пытаясь придать голосу должную игривость, делая сокрытое в нем послание предельно ясным. Эммрик поднял на нее чуть тронутый поволокой — свою роль тут сыграла и выпитая ими бутылка красного вина, и пьянящая близость — взгляд. — Терпение — это благо, дорогая, — губы мужчины изогнулись в чуть лукавой усмешке. В глазах заблестели зеленые искры, ослепляющие ее даже с почтенного расстояния, — Рук могла бы подумать, что ему нравится доводить ее до исступления. Ситуацию нужно было решительным образом исправлять. Чуть взъерошив платиновые локоны, чтобы придать себе чуть больше очарования, Рук развязала пояс халата, и без того еле схватывающий его полы, и встала с кушетки. Она надеялась, что выглядела соблазнительно — стройное тело, еще не полностью обнаженное, а потому оставляющее пространство для воображения, легкий румянец от вина и тепла камина на щеках. То, что происходило между ними, было совсем молодым, совсем новым, и Рук из кожи вон лезла, чтобы понравиться Эммрику. Наверняка у него был целый ворох любовниц и любовников — взять хотя бы ту же оценщицу картин из Орлея, о которой он обмолвился случайно — и неопытная девица, неловко краснеющая при каждом удобном случае, вряд ли была пределом мечтаний мужчины. Поэтому ей следовало компенсировать — свою неумелость, скромность, неловкость — и предугадывать его желания, подстраиваться и быть удобной. Быть именно такой, какой нужно ему. «Хорошее вложение», — много лет назад сказал работорговец Виаго, когда тот подошел вплотную к прутьям ее клетки. Эти слова — наряду со шрамом на предплечье — Рук всегда носила с собой. Быть «хорошим вложением» для Воронов значило боль, кровь, поломанные кости и вывернутые суставы — в этом не было ничего притягательного, хотя долгое время девушка и не знала другой жизни. Быть «хорошим вложением» для Эммрика Волькарина сулило приятной истомой, ласковыми касаниями и словами похвальбы, прошептанными на заостренное ухо. Так слова работорговца приобретали смысл. Призывно качая бедрами — совсем как их учили двигаться на уроках соблазнения — Рук медленно проплыла к столу и окинула его внимательным взглядом. Среди многочисленных бумаг с заметками, планами будущий научных трудов и просто наблюдениями из их путешествий, гордой стопкой возвышались конверты, как еще запечатанные сургучом, так и уже вскрытые. В изящной руке Эммрика держал нож для писем, отлитый в форме лучевой кости — и кто вообще, кроме него, владел столь непрактичными и вычурными вещами? — и эти отнюдь не замысловатые улики указали Рук, что именно корреспонденция поглотила некроманта, оставив ее без должного внимания. Девушка знала, что Эммрик состоял в переписке с целой толпой — коллеги из Дозора Скорби, бывшие ученики, старые знакомые. Иногда она удивлялась, как мужчине удавалось поддерживать связь с каждым, терпеливо отвечать на вопросы и не забывать отправить учтивую весточку. Для некроманта же это было естественным, словно умение дышать. Рук любила это в нем — было что-то притягательное в его умении отдавать себя другим, не ожидая ничего взамен. Нет, девушка прекрасно понимала, каково это — и она сама тонула в письмах, присланных с разных уголков севера. Доклады о подозрительной активности Антаам, не обнадеживающие новости с Хоссбергских топей, Виаго, настоятельно требующий заглянуть к нему для обсуждения «очень занятого контракта» — всегда было с чем разобраться. Но во всем должна быть мера — как можно предпочесть сухой пергамент разгоряченной девушке, предлагающей себя? — Я повторюсь, — оторвав взгляд от стола, Рук устремила взор на что-то намного более приятное — а именно на острый профиль мужчины, склонившегося над бумагами. Теплый свет свечей придавал его бледной коже чуть больше живости, на шее, чуть ниже уха, все еще виднелся след от карминовой помады. Просто восхитительно. — Неужели все это… Тонкий девичий пальчик обвел в воздухе ворох бумаг. — … интереснее, чем я? Вопрос остался без ответа — мужчина все так же был абсолютно поглощен чтением. Теряя остатки выдержки, Рук прочистила горло, привлекая внимания, и, наконец, отрывая Эммрика от его занятия. Взгляд изумрудных, с темными древесными прожилками глаз — извиняющийся и при этом полный восхищения — устремился на нее. — Как невежливо — так пренебрегать дамой, — губы эльфийки растянулись в хитрой улыбке. В голове созрел план дальнейших действий — пальцы игриво скользнули за ворот рубашки мужчины, чуть сжали шею, выдавая нетерпение. — Вопиющая невоспитанность, — вторил ей Эммрик, поворачиваясь к ней всем телом. Взяв девичьи руки в свои, он притянул Рук ближе. Еще чуть-чуть — и она упала бы на его колени, сдаваясь в плен. Однако их игра тогда закончилась бы слишком быстро — а ночь была еще молода, сердце и тело Рук требовало развлечений. — И как я могу загладить свою вину? — спросил некромант, в удивлении приподнимая брови, когда девушка оказала сопротивление — нависла прямо над мужчиной, но не позволила притянуть ее за талию к себе. Пальцы Рук проследовали дальше, очерчивая видимую только ей дорожку от шеи до мужской груди, а потом и к обнаженному животу. — Даже не знаю… — сказала она с придыханием, чуть отстраняясь, — уловка, позволяющая открыть некроманту вид на плечи, обнажившиеся из-под чуть сползнувшего халата. — Возможно, еще одна бутылка вина исправит положение. У меня в горле пересохло. Смех Эммрика — низкий и бархатистый — наполнил кабинет. — Если тебе будет так угодно, моя дорогая. Рук недовольно выдохнула, когда некромант отстранился, вставая со стула. «Терпение — благо», — пришлось ей повторить самой себе. У них было еще много времени, чтобы насладиться друг другом. Застегнув рубашку и чуть пригладив взъерошенные волосы, Эммрик бросил на нее прощальный взгляд, полный сладостного предвкушения, и скрылся за дверью, оставляя Рук наедине с тяжестью внизу живота. Девушка молилась Создателю, чтобы его путь до кухни был недолгим — ждать она никогда не умела. Взгляд Рук лениво заскользил по комнате, в надежде найти хоть что-то, что скрасит ожидание. Не обнаружив ничего стоящего, он вернулся к столешнице — и вдруг зацепился за черное пятно, ярко выделявшееся среди желтоватого полотна остальных бумаг. При более пристальном рассмотрении оказалось, что это был вовсе и не черный вовсе, а темно-фиолетовый — таким был цвет неба после заката, чернил и гор, покрытых сумерками. Таким был цвет метки Воронов. Этому фиолетовому не было места на столе — не среди изумрудных переплетов томов по некроматическому искусству, белого воска свечей и желтизны пергаментных свитков. «Его здесь быть не должно», — отчетливо поняла Рук даже раньше, чем осознала, что именно может скрываться за этим тревожным пятном. Девушка мимовольно потянулась к конверту. Пусть это противоречило законам хорошего тона, коих Эммрик так рьяно придерживался, необходимость узнать, что в нем заключалось, ощущалась на физическом уровне — электрическими разрядами нетерпения на кончиках пальцев и еле ощутимой дрожью рук. Пренебрегнув изящным ножом для писем, она без лишних сомнений разорвала конверт. Острый край плотной бумаги поранил палец, и, недовольно зашипев, Рук слизнула проступившую алую каплю крови — во рту тотчас же разлился металлический привкус. В конверте не было письма или записки — только засушенный цветок. Белая хризантема. Ноги девушки подкосились, и она судорожно ухватилась за края стола, чтобы сохранить равновесие. Рук знала, что скрывалось за этим невинным жестом. Это было послание на универсальном, доступном каждому Ворону языке — черная метка, которую высылали будущей жертве, желая запугать или показать свое превосходство. Не предостережение — ведь судьба цели уже была заведомо предрешена — но предупреждение, значившее только одно — дни твои сочтены. В засушенной хризантеме — деликатной и хрупкой, белой, словно очищенная кость — было заложено единственное, прозрачное, словно хрусталь, сообщение: Мы идем за тобой.

***

В Луканисе была масса позитивных качеств, но одно, самое главное, Рук ценила в нем безгранично — ассасин никогда не задавал лишних вопросов. Поэтому, когда эльфийка появилась на пороге его тесной комнатушки с просьбой проследовать с ней в Тревизо, он, ничего не спрашивая, вмиг собрался и был готов выдвигаться в путь. С намного большим удовольствием Рук путешествовала бы одна — без лишних глаз, ушей и с неограниченным пространством для размышлений — однако это было бы верхом глупости в полном скверны городе. Поэтому компания хладнокровного и молчаливого Луканиса, сведущего в жизненном укладе Воронов, была весьма сносной альтернативой смерти в сточной канаве от лап порождений тьмы. Ночной Тревизо встретил их разгоряченным воздухом и ясным звездным небом — если смотреть только на него, не обращая внимания на разоренные улицы, то город казался даже умиротворенным. От этого наблюдения Рук почувствовала укол вины — в конце концов это выбор эльфийки обрек Тревизо на столь ужасную участь. Однако и на самобичевании девушка не могла сконцентрировать достаточно долго — все мысли де Рива возвращались к клятой засушенной хризантеме и той незримой опасности, что от нее исходила. Маги всегда были до ужаса уязвимыми — без тяжелой брони, холодного оружия и с хрупкими посохами наперевес, недостаточно тяжелыми для приличного удара. Они слишком зависимы от своей магии — Рук не раз была свидетелем тому, какими беспомощными они становились, лишаясь доступа к Тени. Испуганные, потерянные, словно дети, они не знали, как себя защитить без заклинаний и чар. Недаром Луканис построил целую карьеру, толпами выкашивая магов крови. А Эммрик — ее милый, добросердечный Эммрик — был такой легкой мишенью. Рук с ходу могла назвать сотню способов его хладнокровного убийства — прикинувшись бедняком, перерезать некроманту горло, когда он очередной раз склонится подать несколько золотых; раствориться в толпе молодых студентов в Некрополе и, подойдя поближе под предлогом задать знаменитому профессору вопрос, вогнать стилет под ребра; на худой конец подсыпать яд в еду или воду — маг был до ужаса рассеянным, когда работал над очередным научным трудом, и вряд ли бы заметил странный вкус. Вариантов было бесконечно много. Ворох тревожных сценариев, порожденный возбужденным сознанием, уносил Рук дальше и дальше. Разум ее упрямо сопротивлялcя фактам — то, каким смертоносным Эммрик был на поле боя, как одним движением изящной ладони откидывал огров на несколько десятков футов или, призвав пару призрачных костяных рук, сметал врагов, высасывая из них крупицы жизненной энергии, — и рисовал все новые и новые ужасные картины. Образ мужчины — мертвого, лишенного блеска в зеленых глазах и с кровавой пеной у четко очерченных губ — стоял перед глазами незыблемой пеленой. Если бы не четко поставленная цель — добраться до «Бриллианта» — то Рук совершенно точно развалилась бы на куски от тревоги и скорби по тому, что даже и не произошло еще. «И не произойдет. Я не позволю», — поправляла себя девушка, перепрыгивая с крыши на крышу. Нервы ее были до того взведены, что Рук чуть не оступилась на одном из особо крутых карнизов. Благо, Делламорте был поблизости и не позволил ей упасть — настоящий позор для Ворона. Слава Создателю, Луканис умел держать рот на замке — это было вторым любимым качеством Рук — и совершенно точно не планировал замарать сплетнями ее честь наемника. В «Бриллианте Кантори» было, как всегда, шумно. Гости пили и веселились, проигрывали целые состояния горстью игральных костей или плохо идущей картой. Вино лилось рекой, в воздухе пахло табаком и веселящими травами, и их дым быль столь густым, что за ним смазывались очертания и крупье, и столов, и самих посетителей. Однако самые важные сделки заключались отнюдь не в просторных залах, а наверху. Здесь не было и налета фривольности и озорного кутежа — в одной из резиденций Воронов был будничный день, наполненный переговорами и тщательными планированиями новых операций. Виаго, к большому неудовольствию Тейи, в последнее время плотно обосновался в ее кабинете — небольшой комнате под самой крышей. Стоило Седьмому Когтю впервые позволить де Рива поработать там, как мужчина тут же захватил все пространство — на стенах появились картины орлейских художников, что так любил Виаго, а на полках выросли, словно грибы в Арлатанском лесу после дождя, золотые статуэтки и фолианты, посвященные токсикологии. Кантори во всеуслышание возмущалась переменам, но Рук была уверена, что недовольство Тейи было в большей степени деланным — их роман с Виаго уже давно перестал быть секретом. Однако сегодня Рук была не в настроении для созерцания богатой обстановки. Словно смерч — без стука и лишних приличий — она влетела в комнату, оставляя молоденьких Воронов-близнецов, стоящих у дверей на охране, с глуповато растерянным выражением лица. «Вот тебе и защитники», — с угрюмой усмешкой подумала Рук. Ей было даже жалко парнишек — и влетит же им от Виаго. — «Интересный контракт», о котором ты писал, — вместо приветствия Рук с шумом бросила перчатки на стол перед Пятым Когтем, отвлекая мужчину от бумаг: — где он? — «Здравствуй, Виаго» было бы более подходящем началом, — мужчина поднял на нее заинтересованный взгляд. Демонстрация силы — пусть часто и граничащая с безумной неосторожностью — была единственным языком, который понимали в доме де Рива. — И кто учил тебя манерам? Эльфийка недовольно цокнула и, присев, изобразила шутливый реверанс. Движению недоставало грации и изящества, и до заостренных ушей девушки донесся сдавленный смешок Луканиса. Оставалось лишь завидовать его приподнятому настроению — самой Рук было не до веселья. Злость все еще раскаленными углями тлела где-то в груди, не оставляя места для липкого страха, что сковал девушку тогда, на Маяке. Все ее тело было натянуто, словно тетива лука, и если сейчас тот, кто имел неосторожность послать некроманту - ее Эммрику — чертову хризантему, появился бы в поле ее зрения, девушке понадобилась бы доля мгновения, чтобы перерезать ему глотку. Пожалуй, это было бы слишком — даже разочарующе — быстро. Рук никогда не любила пытки, но мысль о том, чтобы испробовать на практике все то, чему ее учили еще до получения плаща, теперь казалась невероятно притягательной. — Теперь, когда с формальностями покончено, я бы все же хотела услышать ответ на свой вопрос. Виаго захлопнул книгу, театрально вздыхая. «Жидкая смерть, или способы применения лекарственных растений в изготовление быстродействующих ядов» виднелись золотые буквы на кожаном переплете. Легкое чтиво для мастера-отравителя. — Как всегда само очарование во плоти, — кончик его заостренной бородки дернулся, выдавая легкое раздражение. Де Рива не любил дурных манер в других и редко терял самообладание сам. Однако что-то в виде Рук — возможно, опасный блеск в глазах или сжатые в кулаки ладони — заставило Пятого Когтя удержаться от дальнейших нравоучений. Открыв выдвижной ящик стола, он вытащил два свернутых пергамента — один с печатью дома де Рива, другой — Кантори — и передал их Рук. Дрожащими от нетерпения пальцами девушка развернула тот, что предназначался ее дому. Это был контракт — она видела тысячи подобных бумаг во время своего обучения, когда провинившихся воронят ссылали в архив за шалости и дурное поведение, и сотни, когда сама примерила на плечи плащ. Обычный, не примечательный ничем текст — ни особых пожеланий касательно расправы, ни нереалистично сжатых сроков. В другой ситуации Рук даже отпустила бы шутку об абсолютном отсутствии хоть какого-то творческого подхода автора заказа — до того он был банальным — если бы не имя цели, выведенное старательным почерком. Эммрик Волькарин. Рук до последнего надеялась, что засушенная хризантема была чьей-то глупой и несмешной шуткой, но вот в ее руках был контракт — настоящий, с печатью ее дома — и угроза, исходящая от простого цветка, теперь была реальной и вполне осязаемой. — Можешь не утруждать себя чтением второго, он точно такой же, — пальцы Виаго нетерпеливо застучали по столешнице дубового стола. — Тейя передала сегодня утром. Рук почувствовала, что злость, раньше тлеющая углями, теперь лесным пожаром вмиг распространилась по всему телу. Она стала взведенной пружиной, готовой стремглав броситься в омут скорой расправы — стоило только указать того, кто вывел на пергаменте эти пять слогов. — А это значит, что этот контракт мог получить каждый дом в Антиве, — рука эльфийки инстинктивно нашла рукоятку кинжала, покоящегося за поясом, готовясь нанести удар — только вот цели не было нигде поблизости. — И не каждый из этих домов будет дружественен нам, как Кантори, — закончил за нее мысль Виаго, вставая из-за стола и приближаясь к ней. — Ты должен был сказать об этом раньше! — Рук позволила скопившемуся раздражению выплеснуться наружу. Пальцы еще сильнее сжали эфес кинжала, заставляя костяшки побелеть. — Мы потеряли несколько дней! Рука Виаго легла на ее плечо — жест успокаивающий и унижающе покровительственный одновременно. — Я написал в письме, что в Бриллианте тебя ждет контракт, который ты можешь счесть интересным, — сказал он, нарочито растягивая слова и делая акцент на последнем слове. — Ты же прохлаждалась неизвестно где и потеряла столь нужное время — вынеси из этого урок и не повторяй этой ошибки впредь. Рук фыркнула. Ну конечно, Виаго все превращал в новый урок! — Разумеется, мы не возьмем контракт ни на кого из твоих спутников, — продолжил Пятый Коготь, сильнее стискивая пальцы. Девушка была уверена, что после его цепкой хватки на плече у нее останутся синяки. — … особенно тех, с кем ты имела неосторожность сблизиться. В доме де Рива так не поступают. Только теперь Рук заметила, что на пергаменте не было оттиска перстня Пятого когтя — а ведь именно это было последним штрихом удачно заключенной сделки. Дом должен был согласиться на контракт и взять на себя обязательства по его исполнению. — …как и в доме Делламорте, — наконец подал голос Луканис, все это время стоящий у двери. Лицо его оставалось непроницаемым, словно маска. — Я прослежу, чтобы никто из наших и не подумал браться за это дело. Слова благодарности застряли где-то в горле — слишком зла была Рук, чтобы рассыпаться в признательности. Она найдет нужные слова, но потом. Сейчас Рук нужно было найти ту дрянь, что посмела обратиться к Воронам с таким заказом. Без слов прощания — мысли были слишком заняты планами кровавой мести — Рук развернулась на каблуках и устремилась к дверям. Все ее существо рвалось обратно, на Маяк. Хоть он и был абсолютно безопасным местом, иррациональная часть разума Рук с легкостью рисовала всевозможные сценарии скорой расправы — вот фигура в капюшоне пробирается в подвал через элувиан, вот она заносит кинжал, вот ярко-алая кровь брызгами смешивается с темными засохшими пятнами на мраморе стола для аутопсии… Нет, ее воображение решительно было слишком буйным. «Он в полной безопасности, — несколько раз повторила себе Рук, как будто бы подобная итерация могла сделать мысль правдой. — Эммрик, черт возьми, старший Дозорный. Возьми себя в руки!» — И Рук, — окликнул ее Виаго напоследок. — Это был хороший контракт, очень хорошие деньги. Наш дом много потерял, отказываясь от столь выгодного заказа. Ну конечно, наемники никогда не делают ничего просто так — услуга за услугу. — Я возмещу все убытки, — кивнула девушка, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Она ненавидела быть в долгах, однако сейчас игра определенно стоила свеч. Пятый коготь довольно усмехнулся: — Конечно, возместишь — до последнего медяка. Ты же Ворон, Рук.

***

В спешке покинув Бриллиант Кантори, они оказались на крыше. Рук не терпелось побыстрее спуститься на тросе на полупустую улицу — всего лишь несколько поворотов отделяли их от элувиана и Маяка. На весь путь понадобилось бы от силы полчаса — и она бы смогла очутиться подле Эммрика, убедится, что все в порядке. Однако Луканис, казалось, не разделял ее торопливости. Руки девушки уже крепко сомкнулись на рукояти, перекинутой через трос для удобного спуска, как мужчина окликнул ее. Обернувшись, Рук увидела, что ассасин и не думал следовать за ней, а даже напротив — он вальяжно уселся на скате крыши, играя в руках кинжалом из зуба виверны — подарка эльфийки. — Ты должна успокоиться, — в голосе Луканиса прозвучали наставнические нотки. Пожалуй, он вполне имел на них право — послужной список самого Демона Верантиума был намного богаче ее собственного, переполненного мелкими сошками и недорогими контрактами. — Чем холоднее голова… — … тем точнее удар, — закончила за него расхожую у Воронов фразу Рук. — Я знаю, Луканис. Но оставалась бы твоя собственная голова холодной, если, скажем, Нэв получила бы подобную весточку? От нее не укрылось, как глаза мужчины блеснули огнем — опасным и не сулящим ничего хорошего. Однако он тотчас же попытался это скрыть: — Нэв? Странно, что ты упомянула именно ее. Настал черёд Рук смеяться. — Брось, Луканис. Уже весь Маяк заметил, какие взгляды ты бросаешь на нашего детектива. Мужчина пропустил комментарий девушки мимо ушей, однако на всегда невозмутимом лице наемника проступил легкий румянец. — Сейчас мы говорим не обо мне или Нэв, — поспешил он вернуть изначальную тему разговора. — Присядь. Тебе нужно перевести дух. «У меня нет на это времени», — чуть не вырвалось из Рук, но она вовремя прикусила язык. Создатель, девушка вела себя так глупо! Эммрику ничего не угрожало — по крайне мере, пока он был на Маяке — она попросту драматизировала на ровном месте. Справедливо рассудив, что от пары минут задержки ситуация вряд ли смогла бы измениться, она повиновалась и села рядом. — Угощайся, — Луканис, выудив из грудного кармана небольшую флягу, украшенную антиванской резьбой, протянул ее Рук, чем вызвал непонимающий взгляд. — Серьезно? Выпивка? В ответ мужчина лишь театрально возвел к небу глаза. — Только кофе. Не скрывая улыбки, — действительно, что еще мог бы предложить Луканис? — Рук с благодарностью сделала глоток. Напиток был еще теплым, среди привычной горечи ощущался легкий привкус специй — корицы, гвоздики и кардамона. Жар приятной волной разнесся по пищеводу, но даже он не смог унять от сосущего под ложечкой ощущения. — Эммрик отнюдь не беззащитная благородная дама в беде, — попытался унять ее тревогу мужчина. — И мы найдем того, кто сделал заказ еще до того, как кто-нибудь попытается его выполнить. Рук цокнула, плохо скрывая раздражение. Их гильдия редко прятались, выжидая. В других домах обитали отнюдь не дураки — они прекрасно понимали, что Кантори и де Рива уже знали о контракте. А это значило, что у желающих сорвать куш оставалось совсем мало времени для неожиданного удара. — Он хороший человек, — задумчиво сказала Рук, и Луканис лишь кивнул, соглашаясь. Дело было даже не в том, что некромант и девушка были близки — любому хватало и четверти часа в обществе Волькарина, чтобы убедиться в том, каким он был — тактичным, добросердечным и мягким. — Эммрик не заслуживает эту хризантему, не заслуживает своего имени на контракте. Профессор Эммрик Волькарин — это имя должно было сиять на золотой табличке на дверях его кабинета, аккуратным шрифтом выделяться на титульном листе научной монографии или передаваться с почтительным благоговением из уст в уста в холодных, но таких величественных залах Некрополя. Ему не было места на желтом пергаменте, на проклятом контракте. Это неправильно — так просто не может быть. И тогда Луканис задал вопрос, уже многие годы мучивший Рук и не дающий спать по ночам. Вопрос, от которого кровь стыла в жилах, а дыхание перехватывало. Вопрос, на который девушка знала ответ, но отчаянно его отрицала. — А все твои цели заслуживали смерти?