Когда горят сердца

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»
Джен
В процессе
NC-17
Когда горят сердца
Цучикора
автор
Описание
Очнуться в теле ребёнка в мире магии, где тебя называют особенной, — испытание, которое требует больше, чем мужества. Гермиона, чужая в этом теле и реальности, вынуждена стать героем в истории, которая ей не принадлежит. Между тайнами её дара, грозящими разрушить всё вокруг, и запретными чувствами, что вспыхивают вопреки здравому смыслу, она должна найти путь, чтобы спасти не только этот мир, но и себя.
Посвящение
Начав этот фанфик ещё в далеком 2021, я и не думала что сейчас буду выкладывать это, начав все заново, оставив только идею, в память о той маленькой мне, верящей в чудеса и волшебство и, конечно же любовь.
Поделиться

Девяностые, старики и козья шерсть

Проснуться в больничной палате, когда ты точно помнишь, как засыпал в собственной комнате, — это ощущение, словно выпалить из катапульты в другой мир. Необычно, тревожно, а в какой-то момент даже пугающе. Очнуться же в теле маленькой девочки, в окружении совершенно незнакомых людей, говорящих на чужом языке, — это уже чистый сюрреализм. Мысль о том, как это могло произойти и почему, чёрт возьми, именно ей досталась такая «честь», девочка решила оставить на потом. Когда боль, похожая на молотящие по черепу удары, немного утихнет, а эти люди, которые, вероятно, считались родителями этого тела, уберутся к чёртовой матери из палаты. Потому что они, блять, боялись. Не так уж сильно, чтобы кричать или вызывать врачей, но достаточно, чтобы это ощущалось. Страх, эта древняя тварь, которую можно подавить, но невозможно полностью спрятать. Она видела его в их натянутых движениях, в излишней мягкости голосов, в слишком напряжённых улыбках. И это вызывало у неё приступ тошноты. Потому что её настоящие родители — там, в другой жизни — были точно такими же: чокнутыми трудоголиками, повернутыми на своей работе, абсолютно не представляющими, как любить и растить ребёнка. Она давно смирилась с этим, приняв всё с достоинством. В конце концов, она была не одна такая. Почти все дети, которых она знала, делили ту же судьбу. Это не облегчало её боли, но делало её привычной. И всё же страх в глазах женщины напротив был каким-то другим. Необычайно иррациональным, паническим, каким-то нездоровым. Это тревожило. Подсознание кричало, что тут что-то не так, и, возможно, стоило бы задаться вопросами. Но она не была уверена, что готова услышать ответы. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? — женщина с натянутой улыбкой села на край кровати, осторожно наклоняясь ближе. Её глаза блестели от слёз, которые она явно пыталась сдержать. Гермиона видимо, ей придётся к этому привыкать хотела что-то сказать, но горло будто пересохло. Вместо слов вырвался жалкий хрип. Она машинально облизала губы, чтобы выиграть время и попытаться понять, как ответить. Нужно было что-то простое, что не вызовет подозрений. — Г-голова болит, — прохрипела она наконец, стараясь выглядеть как можно более жалобно. Это сработало: женщина тут же бросилась к столику с водой, словно это могло её спасти. — Выпей, милая, — сказала она, протягивая стакан. Её пальцы слегка дрожали. Гермиона взяла стакан обеими руками, чтобы не выдать собственное напряжение. Вода была тёплой и отвратительно пресной, но, делая маленькие глотки, она почувствовала, как начинает приходить в себя. — Гд-де я? — прошептала она, стараясь, чтобы голос звучал испуганно, но не слишком. Девочке её возраста полагалось быть напуганной, верно? — Ты в больнице, всё хорошо, — мягко сказала женщина. Она явно пыталась выглядеть успокаивающе, но напряжение сквозило в каждом слове. Мужчина, который всё это время стоял в стороне, нервно теребил край своей рубашки. Его глаза бегали по комнате, избегая её взгляда. — Что случилось? — Гермиона вновь выдавила из себя вопрос, хотя знала, что ответа не получит. Эти люди не выглядели как те, кто готов объяснять. И действительно, женщина лишь замялась, бросив короткий взгляд на мужчину, прежде чем ответить: — Ты упала. Сильно ударилась головой. Доктора говорят, что тебе нужно больше отдыхать. Её голос дрогнул на последнем слове, и Гермиона поняла: врут. Почему, зачем — это предстояло выяснить, но сейчас у неё не было сил. Всё тело ломило, словно её пропустили через мясорубку. Боль давила на сознание, делая мысли мутными. Дышать свободно получилось только тогда, когда эти люди наконец ушли, оставив её на попечение медсестёр. Те весело щебетали о своих мелких заботах, типичных для девушек их возраста. Она пыталась слушать, но слова смешивались в бессмысленный гул, пока один из обрывков не зацепился за её внимание. — …в мае девяносто первого…. Девяносто первого… Девяносто первого?! Мысль обрушилась на неё, как ледяной поток. Она вытаращила глаза, уставившись в потолок. Это была ошибка, сон, что угодно, но только не реальность. Девяностые… Она не могла понять, как это возможно, но факт был перед её глазами. И если это было ещё не самое худшее, то вот следующее стало ударом под дых. Она — Гермиона Грейнджер. Та самая. Которая вместе с Гарри Поттером и Роном Уизли спасёт, возможно, весь мир. Дерьмо ещё никогда не было таким дерьмовым. Её душило желание швырнуть что-нибудь в стену, закричать, разбить к чёрту всё, что попадётся под руку. Но она не могла. И дело было не только в том, что тело плохо слушалось. Её бы просто не поняли. Возможно, даже посчитали сумасшедшей. А лишние проблемы сейчас были ей так же нужны, как мёртвому припарки. Она тяжело вздохнула, уставившись в белый потолок, осознавая, что теперь она — Гермиона. И её новой жизни грозит стать ещё большим адом, чем прошлой. Когда медсестры наконец ушли, девочка осталась в тишине и задумалась: а что теперь, мать его, делать? В одном она была абсолютно уверена: она — волшебница. По-другому и быть не могло. Она чувствовала этот огонь — тёплый, почти обжигающий очаг где-то глубоко внутри, в районе солнечного сплетения. Он пульсировал, как второе сердце, не позволяя забыть о себе ни на секунду. В каком-то смысле это даже было облегчением. Ей не придётся притворяться любящей дочерью мистера и миссис Грейнджер. Хотя была ли она действительно их дочерью? Мысль, на первый взгляд кощунственная, становилась всё более убедительной, когда она вспоминала их редкие посещения. Работа, усталость, отчуждение — всё это говорило об их отчётливом нежелании тратить на неё время. Врать им она не хотела, даже если бы могла. Её теперешние родители не отличались от тех, что были в прошлой жизни. Но у этих хотя бы было оправдание: они не знали, что их «дочь» уже давно не та, кем они её считали. К счастью, их визиты были редкими, и это дало Гермионе которая теперь уже мысленно принимала своё новое имя возможность адаптироваться. Она научилась улыбаться достаточно искренне, чтобы её не заподозрили в безразличии. Особую роль в этом сыграли две медсестры — Кити и Джин. Они были яркими, как весенние цветы: наивные, слегка болтливые, но по-доброму искренние. Их рассказы о моде, селебрити, и вообще о том, что происходит в этом странном для неё времени, стали спасением от белых стен, которые давили на психику своей бездушной стерильностью. Английский давался ей с трудом, особенно в первые дни. Каждый звук казался чужим, словно нож, скользящий по языку. Воспоминания о том, как она уверенно говорила на своём родном языке, теперь казались далёкими и почти недостижимыми. Кити и Джин, две медсестры, были терпеливы. Они списывали её ошибки на слабость после болезни и с доброй улыбкой подбадривали её. С каждым днём Гермиона всё больше ждала их визитов, не из-за того, что они приносили что-то новое, а просто потому, что их болтовня помогала отвлечься. Дни в больнице тянулись бесконечно долго. Врачи принесли ей книги, надеясь, что чтение развлечёт девочку. Но страницы казались замыленными, как будто кто-то нарочно стер слова. Каждый раз, когда она пыталась сосредоточиться, перед глазами начинало плыть, а буквы будто расплывались в песчаных вихрях. Врачи уверяли, что это временное явление, но для Гермионы это было очередным напоминанием, что с её жизнью теперь всё иначе. Она пыталась вспомнить, как оказалась здесь, но воспоминания были покрыты густым, вязким туманом. Каждый раз, когда она пыталась ухватить хотя бы мельчайшую крупицу, её разум словно проваливался в пустоту. Это было слишком знакомо. Она знала, что над её памятью кто-то поработал. Аккуратно, мастерски. Чья-то рука вычистила детали, оставив только смутное ощущение тревоги. В такие моменты в голове вспыхивал один и тот же вопрос: Почему это произошло именно со мной? Но она быстро понимала, что ответов у неё нет. А от бесконечных размышлений по этому поводу становилось только хуже. Кити и Джин были её единственной ниточкой к реальности. Они приносили с собой запах дешёвого лосьона, чуть громкий смех и разговоры о своей жизни, которые Гермиона сначала едва понимала. Но с каждой новой сменой их слова становились понятнее. Её мозг адаптировался, как она привыкла это называть. Это было не так сложно — в конце концов, она уже проходила через это, изучая другие языки в прошлой жизни. — Ты молодец, Гермиона, — сказала как-то Джин, аккуратно поправляя подушку у неё под головой. — Уже совсем скоро ты сможешь вернуться домой. Гермиона не ответила, просто кивнула. Внутри её зашевелился холодный страх. Домой? А где теперь был её дом? Эти люди, которых она почти не видела, «родители», явно не горели желанием быть рядом. Их взгляды всегда были натянутыми, движения — неуверенными. Она понимала, что пугает их. И это ощущение отдавало чем-то болезненно знакомым. Её настоящие родители в прошлой жизни были такими же — чужими. Трудоголики, которые не знали, как воспитывать ребёнка, и думали, что обеспечивать — это и есть любовь. Но здесь всё было иначе. Страх этих людей был другим — паническим, иррациональным. Это тревожило Гермиону. Она понимала, что дело не только в её болезни. Но спрашивать напрямую не имело смысла. Её голос для них был бы таким же пустым, как и их объяснения для неё. Когда Артур Уизли пришёл за ней, она сначала не поняла, кто он. Мужчина в мятой серой мантии и с рыжими волосами напоминал персонажа из старых сказок. Его манера разговора — мягкая, слегка неуклюжая, но добродушная — вызывала смутное доверие, но не могла унять тревогу. Он объяснял что-то о магическом выбросе, произошедшем с ней, но слова звучали как шум воды. — Это нормально для маглорожденных детей, — сказал он, когда они шли по пустому больничному коридору. — Иногда магия проявляется слишком рано, если ребёнок оказывается в стрессовой ситуации. Твой случай был, в некотором роде уникальным. Гермиона не ответила. Она лишь слушала, стараясь понять, что на самом деле скрывается за его словами. «Уникальным»? Это явно значило больше, чем просто мощный выброс магии. Она видела это в его взгляде — тёплом, но настороженном. Он что-то знал. Что-то, чего она пока не могла понять. — А мои родители? — спросила она наконец, стараясь говорить ровно. Уизли замялся. — Они согласились, что так будет лучше. Ты особенная, Гермиона. Ты — он пытался подобрать что-то, но как назло, все подходящие слова буквально вылетали с его головы — нуждаешься в заботе магов. Особенная. Это слово резануло по нервам. Оно звучало как ярлык, как приговор. Её отправляли прочь, потому что не знали, что с ней делать. Её реальность превратилась в чужую шахматную партию, где она — пешка, переставляемая по доске по чужой воле. Снаружи дождь начинал моросить, когда они подошли к старой машине. Гермиона села на заднее сиденье, молча глядя в окно. Поля и леса тянулись мимо, залитые мягким светом заходящего солнца. Но ни эта картина, ни уверенные реплики Уизли не могли заглушить её мыслей. Всё происходящее казалось слишком искусным, слишком продуманным, чтобы быть случайностью. Что на самом деле произошло в тот день? — думала она, глядя на серую ленту дороги. Воспоминания ускользали, оставляя только чувство тревоги. И вместе с ним росло осознание: если она хочет выжить в этом новом мире, ей придётся самой искать ответы. Ей придётся стать сильной. Настолько сильной, чтобы никто больше не смел управлять её жизнью. — Ты в порядке? — спросил Артур, обернувшись к ней с переднего сиденья. — Да, — ответила она, пытаясь улыбнуться. — Просто немного устала. Он кивнул, вернувшись к дороге. А Гермиона снова задумалась. Она ещё не знала, что ждёт её впереди, но в одном была уверена: в этой игре она не собиралась оставаться пешкой. Ей нужно было научиться играть. И выигрывать. *** Кабанья голова была тем местом, куда заходишь по необходимости, а не по желанию. Гермиона остановилась у двери, чувствуя, как её сердце бьётся немного быстрее обычного. Её рука замерла на ручке, пока она раздумывала, стоит ли вообще входить. Но выбора не было. Она глубоко вдохнула, надеясь, что запах снаружи окажется лучше, чем внутри. Но стоило ей войти, как нос тут же наполнился удушливой смесью пива, старого пота и козьей шерсти. Она морщилась, стараясь не показывать этого слишком явно, но внутри всё протестовало. «Ужасное место,» — подумала она, пытаясь не задеть взглядом странные пятна на полу. Потолок был низким, а тусклый свет факелов едва пробивался сквозь густую пыль, которая словно зависла в воздухе. Гермиона машинально огляделась, отметив, что стены покрыты грязными трещинами, а в одном из углов стояла нечто, похожее на старую козлиную шкуру. Она попыталась подавить волну брезгливости, вдыхая через рот, чтобы не чувствовать запаха, и натянула на лицо выражение спокойствия. Дамблдор. Ну конечно, только он мог прислать мистера Уизли, и привести меня в бар своего брата — мысленно пробормотала она с раздражением. Она ожидала чего-то совсем другого: Министерства магии, строгих коридоров, запаха пергамента и металлического лоска. Но вместо этого девочку привезли сюда, словно она была частью какого-то странного плана. Непонятного и явно не обсуждаемого с ней. Артур Уизли, оставивший её здесь, тепло улыбнулся на прощание, сказав, что всё будет хорошо. Конечно, будет хорошо — подумала Гермиона, с трудом удержавшись от язвительного ответа. Он даже не стал объяснять, зачем она здесь. — Просто подожди Аберфорта. А потом исчез, оставив её одну в этом странном, неприветливом месте. Аберфорт, который явно был хозяином заведения, сначала сделал вид, что её не заметил. Он стоял за стойкой и медленно протирал мутные кружки, словно это было делом государственной важности. Его движения были размеренными и механическими, а выражение лица — каким-то пустым. Гермиона некоторое время смотрела на него, раздумывая, стоит ли заговорить первой. Но что-то в его напряжённых плечах и холодном взгляде остановило её. Кажеться я здесь не слишком желанный гость. Грейнджер осторожно прошла к стойке, пытаясь не шуметь, словно боялась потревожить это странное равновесие тишины и тяжёлого воздуха. Сев на высокий стул, она поставила рядом небольшой рюкзак, который Артур сунул ей в руки перед уходом. Его содержимое всё ещё было для неё загадкой — не успела заглянуть внутрь. Возможно, это собрала для меня Джин — она машинально коснулась застёжки, но найти в себе смелости открыть сумку не нашла. Минуты тянулись медленно. Аберфорт продолжал свои ритуалы с кружками, будто бы ничего не происходило. Гермиона чувствовала, как неловкость начинает превращаться в раздражение. Она постукивала пальцами по дереву стойки, гадая, сколько ещё ей придётся сидеть здесь без объяснений. Её мысли метались от одной к другой. Что Дамблдор задумал на этот раз? Спустя какое-то время дверь со скрипом открылась, и в помещение вошёл Альбус Дамблдор. Его появление было столь неожиданным, что Гермиона вздрогнула. Он выглядел так, будто пришёл из другого мира. Его высокая фигура и мерцающая борода делали его похожим на старинную картину. Даже тусклый свет факелов будто бы усилился, отражаясь в его голубых глазах. Гермиона поймала себя на мысли, что в его присутствии всё вокруг кажется менее реальным, почти театральным. — Гермиона, — мягко произнёс он, словно они встретились на обычной прогулке. — Благодарю, что дождалась меня. Надеюсь, путь был не слишком обременительным? Его голос звучал успокаивающе, но Гермиона чувствовала за этой мягкостью что-то другое — как будто он уже знал все её вопросы и ответы на них. Она сжала руки, стараясь не выдать своего раздражения. — Если честно, я не понимаю, почему я здесь, сэр — ответила она, стараясь звучать вежливо, но её голос чуть дрогнул. Дамблдор слегка улыбнулся, словно услышал что-то, что ожидал. — Всё объяснится со временем, моя дорогая, — сказал он. — Сейчас главное — чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Гермиона вскинула бровь, но решила не спорить. Она понимала, что от него не добиться прямых ответов, по крайней мере, пока он сам не сочтёт это нужным. Вместо этого она скрестила руки на груди и продолжила молчать, ожидая, что будет дальше. Но внутри неё всё бурлило. Безопасности? — она снова посмотрела на грязные стены и запылённые полки. Её раздражение росло, но она знала, что сейчас нужно быть осторожной. Дамблдор не тот человек, с которым стоит начинать спор, особенно когда ты не понимаешь правил игры. Аберфорт, наконец, заговорил, но его голос был хриплым и неприветливым: — Если вы закончили свои любезности, Альбус, может, скажете, зачем вы притащили её сюда? У меня и без этого дел хватает. Гермиона замерла, стараясь не выдать своего удивления. Это был первый раз, когда кто-то так открыто бросил вызов Дамблдору. Но Альбус не выглядел удивлённым. Его улыбка стала чуть шире, а взгляд ещё мягче. — Всё объяснится, Аберфорт. Уверен, ты понимаешь, почему именно здесь, — произнёс он, словно разговаривал с ребёнком, который просто капризничает. Гермиона перевела взгляд с одного брата на другого. Между Альбусом и Аберфортом чувствовалось напряжение, которое она не могла до конца понять. Их молчаливое противостояние напоминало ей двух хищников, готовых броситься друг на друга в любой момент. Но сейчас они просто обменивались взглядами, пкоторые говорили намного больше, чем они хотели бы сказать. И вообще, это не её дело, да? Она здесь чужая, незваная гостья в теле другой девочки. И всё же, что-то внутри неё подталкивало вмешаться, словно этот разговор касался её напрямую. — Мистер Уизли назвал меня «особенной» — начала она, стараясь придать своему голосу спокойствие, хотя сердце колотилось как сумасшедшее. — Что это значит? Она специально выделила слово, чтобы оно прозвучало иронично. Её беспокоила эта оговорка. Быть ‘особенной’, конечно, не всегда плохо, но в магическом мире такой эпитет редко обещает что-то хорошее. Альбус Дамблдор повернулся к ней. Его голубые глаза, весело поблёскивающие из-за очков-половинок, будто сияли от скрытого удовольствия. Её вопрос явно его забавлял. — Всё так, девочка, — мягко сказал он, сцепляя пальцы в замок и слегка наклоняясь к ней. Его голос был тёплым, но в нём слышалась осторожность. — Понимаете ли, мисс Грейнджер, иногда у детей во время стихийных выбросов магии пробуждается дар. Он может быть довольно простым и безопасным — например, способность управлять магией без палочки или становиться невидимым, просто пожелав этого. Но бывают и такие дары, которые представляют опасность не только для окружающих, но и для самого носителя. Гермиона, нахмурившись, скрестила руки на груди. В груди разгорался холодный узел тревоги. — И то, что я здесь, причисляет меня ко вторым? — она задала вопрос скорее риторически, но ей всё же нужно было услышать это от самого Дамблдора. Старик кивнул, медленно, почти с сожалением, и погладил свою длинную седую бороду. — Да, — подтвердил он. — Вы неглупая, мисс Грейнджер. Я надеюсь, вы понимаете, что всё, что происходит, — это результат невозможности другого выбора. В худшем случае вас могли бы отправить более неприятное место. Аберфорт громко фыркнул, скрестив руки на груди. — И в чём же, позвольте спросить, суть этого дара? — недовольно бросил он. Казалось, его раздражала сама идея, что он должен принимать участие в этом разговоре. Дамблдор не сразу ответил. Он сделал паузу, чтобы внимательно посмотреть на Гермиону, словно оценивая, готова ли она услышать правду. — Знаком ли вам такой термин, как эмпатия? — наконец произнёс он. Его голос звучал почти буднично, словно он обсуждал погоду. Гермиона нахмурилась ещё больше. Она слышала это слово раньше, но всегда воспринимала его как что-то расплывчатое и не до конца понятное. Вроде бы это про то, чтобы понимать чувства других людей. Но теперь это касалось её лично, и от этого слова становилось ещё тревожнее. — Эмпатия, — повторила она задумчиво, подбирая слова. — Это когда чувствуешь то, что чувствуют другие? Эмоции, мысли? Или что-то вроде того? Дамблдор улыбнулся, словно ученик правильно ответил на сложный вопрос. — Примерно так, мисс Грейнджер. Но ваш случай особенный. Эмпатия — это не просто способность ощущать эмоции других. Ваш дар позволяет вам не только чувствовать, но и взаимодействовать с этими эмоциями, влиять на них, даже не осознавая этого. Это очень мощный дар, требующий невероятного контроля. Без него, — он сделал паузу, его взгляд стал более серьёзным, — вы можете стать бомбой замедленного действия. Как сейчас. Гермиона почувствовала, как холодный пот выступил на её ладонях. Она сжала кулаки, пытаясь взять себя в руки. Она не ребёнок, и должна вести себя как взрослый человек. Но всё же она не могла не чувствовать себя потерянной. Что я должна делать? — наконец спросила она, глядя в глаза Дамблдору. — Учиться контролю, — ответил он мягко. — Ваш дар — это не только испытание, но и возможность. Но путь к овладению им будет долгим и нелёгким. Вы должны быть готовы столкнуться с тем, что эмоции других могут быть невыносимыми. Она отвела взгляд, чувствуя, как тяжесть слов давит на неё. В голове бились хаотичные мысли. Что значит быть эмпатом? Почему это произошло именно с ней? И главное — как это может повлиять на оригинальную историю? Её взгляд метнулся к Аберфорту, который всё это время молча хмурился. Он, казалось, не верил ни одному слову, сказанному его братом. — Если она так опасна, почему бы просто не… — начал он, но осёкся, заметив, как на него посмотрела Гермиона. Её взгляд был острым, почти взрослым. — Просто не что? — холодно спросила она. Аберфорт нахмурился ещё сильнее, но ничего не ответил. Дамблдор же снова улыбнулся — его глаза светились пониманием. — Вы справитесь, мисс Грейнджер, — сказал он, вставая. — Я верю в это. А сейчас — не пора бы вам отдохнуть. Аберфорт, сможешь ли ты пока что приютить юную мисс у себя? Вряд ли старику нравилось то, что задумал его старший брат, но что-то в виде Гермионы не дало ему послать всех к чертям. Он вздохнул и, буркнув что-то себе под нос, кинул девочке ключ. — Четвёртая комната. Захочешь есть — позови Трилли. Туалет сразу напротив. Гермиона легко подхватила свою сумку и медленно поднялась по крученой лестнице вверх. Есть не хотелось, сил на то, чтобы переодеться, тоже не было. Поэтому, хлопнувшись мешком картошки на кровать, она замоталась в затхлое одеяло, чувствуя, как усталость наваливается всё сильнее. Мысли путались, но одна догадка засела в голове: её выпроводили не просто так. Доносящиеся сквозь хлипкую дверь крики подтверждали её предположения. Мужчины явно продолжили разговор — тот, в который ей пока не позволено было вмешиваться. Её взгляд остановился на потолке. Тяжесть слов, сказанных Дамблдором, висела в воздухе. Она должна разобраться во всём, должна научиться управлять собой. Просто потому, что другого выхода у неё нет.