Красные руины

Вестерос разваливался, а Джон был в Эссосе, на корабле, вынужденный изучать такие вещи, как веру в Семерых и другие бесполезные темы. Ему было стыдно за своё безразличие. Ведь Септа Лемор была очень добра к нему, и, возможно, была наиболее близка к материнской фигуре (если не считать Рейнис, но, несмотря на её зрелость, временами она всё же была ненамного старше). Он просто не мог понять, как можно поклоняться таким Богам. — Дело не столько в поклонении, — попытался объяснить Эйгон, сидя с ним на палубе, где они занимались повседневными делами, а Призрак дремал у их ног. — Сколько в самой религии. — Это не имеет смысла. Старший брат рассмеялся: — Подумай вот о чём: в этой Вере есть строгие правила и обычаи, которые должны соблюдать все последователи. При этом имеется чётко организованная структура, включающая Септ, Септонов и Верховного Септона, формирующую иерархию. И как Таргариены (правители), мы являемся частью этого. Септоны будут проповедовать о нас: о нашей святости, праведности, о том, что мы спасаем народ от хаоса, вызванного безумным бастардом на троне, или от жрицы Р’глора, манипулирующей Станнисом. И люди будут им верить. Потому что их с детства этому приучили. Джон нахмурился: — Это… неправильно. Это ведь вера. Её нельзя использовать так. Он слышал немало критики андалской религии на Севере, но всегда старался её игнорировать, слишком тесно ассоциируя с леди Кейтилин. — А что тогда правильно? Разве мы не принесём народу больше пользы? И разве плохо, если другие помогут нам укрепить власть и успокоить простой люд? — Но… — Не смотри на меня так. Это ничем не отличается от Цитадели. — Ты о чём? При чём здесь Цитадель? Эйгон испустив многострадальный вздох. — Кто владеет информацией, тот владеет миром. Они решают, что войдёт в историю, а что канет в лета. И хотя у них свои планы, они также хотят сохранить расположение нынешних правителей. Джон обдумывал это, пытаясь сопоставить с Мейстером Лювином, который всегда казался заслуживающим доверия. — То есть они пишут историю так, чтобы угодить тем, кто у власти? — Именно. Они говорят нам, что до Завоевателя были кровавые, бесконечные войны, потому что наша семья хотела создать определённое впечатление. Более новые книги преуменьшают ужасы, совершённые Баратеонами и Ланнистерами, но при этом ещё больше очерняют нашу семью. Даже Безумный король в своё время был неплохим правителем, но через несколько поколений об этом никто не вспомнит — останется только написанное в книгах. — Это ужасно. Письменная история — основной источник информации для большинства. Если она недостоверна… — Она никогда не была достоверной. Думаешь, андальские Мейстеры писали честные хроники о твоих предках Первых Людях? Помнится, они даже некоторых из ваших героев древности окрестили «рыцарями». Теперь, когда Джон об этом задумался, смог вспомнить немало подобных примеров, на которые раньше не обращал внимания, считая их несущественными. — Но как тогда разобраться, где ложь, а где истина? Эйгон пожал плечами: — Никак. Приходится опираться на то, что имеем, читать между строк, сравнивать как можно с большими источниками… но, возможно, мы никогда не узнаем истину. Она утеряна. — брат мягко усмехнулся. — Ну, разве что не для тех, кому дарованы драконьи сны. Джон задавался вопросом, сколько из того, что он узнал за всю свою жизнь, было ложью. И что ещё хуже: было ли его обучение искажено намеренно. Он ведь даже не знал, насколько суровой была жизнь на Стене, хотя ему могли легко об этом рассказать. А отец всегда изображал Роберта Баратеона героем из песни, однако теперь Джон понимал, насколько это далеко от правды. Он перевёл взгляд на брата, который уже сосредоточился на починке сети в своих руках. — Мы должны это изменить. — Хм? — Эйгон поднял взгляд, слегка нахмурившись. — Когда вернём трон, мы должны установить правила относительно того, что можно считать исторической книгой. Правила, касающиеся достоверности. — Даже если это означает, что о нас напишут что-то нелестное и сохранят это для потомков? Джон кивнул, сжав челюсти и упрямо глядя на брата: — Особенно тогда. Если мы допустим включение нелицеприятной информации о нас, тогда люди будут уверены в достоверности других сведений, содержащихся в исторических хрониках. Выпрямившись, Эйгон притянул Джона к себе в однорукое объятие и поцеловал в висок. Джон прильнул к нему, наслаждаясь открытым проявлением привязанности. Эйгон никогда не сдерживался, как это зачастую делал Робб, не боялся проявить слабость или слишком явно выразить расположение к единокровному брату. — Пусть эта мысль займёт тебя во время занятий. Продумай, как это можно будет реализовать на практике. А когда наведём порядок в королевстве, воплотим это в жизнь. Джон улыбнулся. Ему предстояло хорошенько обдумать эту идею, возможно, встретиться с Мейстерами и расспросить их о подходах к написанию хроник, прежде чем составить конкретный план. Теперь у него появилась цель, не сводящаяся лишь к тому, чтобы помочь брату вернуть трон.