Мам, прости

Камэ прикрывает глаза и крепко прижимает мальчика к себе. Тот, недолго думая, обхватывает её в кольцо своих рук. — Я твоя мама. Это я должна защищать тебя. Оберегать, следить, чтобы ты не попадал в неприятности, заботиться. Не надо брать на себя ответственность за меня. Я в состоянии разобраться со своими проблемами сама. — Её руки мягко поглаживают его по спине, успокаивающе спускаясь вдоль позвоночника: — Хотя бы пока просто побудь моим маленьким ребёнком, хорошо? — Мам! — Такемичи поднимает своё лицо и недовольно смотрит на неё снизу вверх. Она тихо смеётся и в который раз треплет его по взлохмаченной макушке. — Мам. — Внезапно она чувствует, как мальчик напрягается. Он старательно хватает её за руку и с мрачным видом заглядывает в её лицо: — Что случилось? — Что? — Камэ непонимающе хмурится. Внимательно приглядывается к ладони и удивленно выдыхает: — Что за... — Хуйня? — Услужливо подсказывает Такемичи. Камэ растерянно кивает, а затем супится и переводит на ребёнка укоряюще строгий взгляд. — Это всё Вакаса. — Кажется, младший Ханагаки не чувствует ни капли вины, скидывая всю ответственность на взрослого. Камэ закатывает глаза и демонстративно цокает языком, чтобы передать своё молчаливое недовольство. Такемичи понимающе хмыкает и виновато опускает взгляд в пол. Затем вновь берет руку матери в своей и слегка сжимает пораженные пальцы. С такой же деликатностью, как и сама Камэ сжимала его разбитые костяшки в своих ладонях буквально несколько секунд назад. Несмотря на грубость, вырвавшуюся из детского рта — Такемичи был прав. Камэ точно помнит, что за сегодняшний день не делала ничего такого, чтобы так поранить правую руку. Просто не успела — её вызвали к директору. Там она ударила по столу пару раз, но разве от подобных хлопков могут так онеметь пальцы? Они приобрели какой-то нездоровый лилово-синий цвет. Стоило шевельнуть — по всей руке проходила странная дрожь. Ладонь даже будто чуть опухла, будто был нарушен прилив крови. Пальцы словно потеряли всякую чувствительность. — Не беспокойся. Ерунда какая-то. Наверное, из-за шитья. — Камэ пожимает плечами и спешно поднимается на ноги, спешно пряча руку в карман. Затем обходит мальчика с другой стороны, чтобы подать ему здоровую ладонь. Тот неуверенно берется за неё. Мягко проходится тонкими пальчиками по её коже и нерешительно задаёт вопрос: — Это точно никак не связано с той твоей болезнью? Камэ замирает вместе с Такемичи. «Та» её болезнь подразумевала перенос в реальностях и чьё-то потустороннее вмешательство. Кто-то игрался ею и оригинальной героиней, ради непонятной цели, переставляя их туда-сюда как пешек. Поэтому если в её жизни появлялось нечто непонятное и необъяснимое, то со сто процентной вероятностью можно утверждать, что это связано с «той» её болезнью. — Мам? Камэ никак не реагирует на тревожный голос сына. Тяжело прислоняется к ближайшей стенке и потирает взрывающиеся виски. Такое уже было. Боль от забвения. Когда что-то или кто-то насильно подтирал события в её памяти. Искажал запоминающий механизм и полностью приводил в негодность весь организм. Что она забыла сейчас? — Я приведу кого-нибудь на помощь, подожди, не двигайся. Нет, лучше дай телефон — я позвоню в скорую! — Такемичи не отпускает её руку и взволнованно крутится вокруг неё, слишком испуганный, чтобы что-то предпринять. Что-то важное. Что-то из канона? Сейчас что-то должно произойти? С кем? Она случайно задевает руку и едва не задыхается от тянущей боли. Что произошло с рукой? Ни с утра, ни когда она выходила из кабинета директора — этого точно не было. Даже когда она держала ребёнка за руку на выходе из школы — ладонь спокойно передавала все тактильные ощущения, которым подвергалась. Но рука уже выглядит так, будто эта гематома у неё очень давно. — Что случилось? — Камэ поднимает голову и встречается взглядом с Яно-сан, выглядывающей из открытого окна машины. — Ей стало плохо! Нужно в больницу! — Такемичи подскакивает к ней, но тут же возвращается к Камэ не в силах отпустить её руку. — Всё в порядке. — Ханагаки выпрямляется и оттирает со лба пот. Успокаивающе гладит по голове своего сына и выдавливает из себя подобие улыбки. — Вы не выглядите на «всё в порядке». Скорее на «я сейчас грохнусь в обморок». — Проницательно замечает Яно-сан и тяжело вздыхает. Затем решительно выходит из машины и распахивает заднюю дверь перед Камэ с мрачным: — Я всё равно сейчас направляюсь в больницу. Подвезу. — Не стоит. — Камэ прокашливается и благодарно кивает ей. Но затем встречается со взглядом Такемичи и спешно исправляет саму себя: — Не стоит в больницу, но если бы вы могли довезти меня до дома — было бы славно. — Мам! — Возмущенно начинает Такемичи, но Камэ не даёт ему досказать и лишь подталкивает первым к салону автомобиля. Испуганно оглядывается, чувствуя как из-под слоя боли, начинает иглами пробиваться паника. Она не знает чего и кого боится. Знает лишь то, что не сможет довести Такемичи до дома, если на неё в полной мере навалится это чувство. Ощущение, что сейчас случится что-то плохое. Оно било по ногам, чтобы повалить на землю. Ударяло под дых, прерывая дыхание. С силой сыпало ударами по всему телу, заставляя сгорбиться и сгруппироваться. Если она свалится так где-нибудь в темноте, в незнакомом дворе — Такемичи просто останется один с её бессознательным телом, бьющимся в конвульсиях страха. Ей не нужна была помощь, но ему — да. Поэтому она и соглашается на предложение Яно-сан, чтобы в случае чего — её сын не оставался наедине с неразрешимой проблемой. — Какой у вас адрес? — Спрашивает она, когда за Камэ захлопывается дверь. Ханагаки раскрывает рот, чтобы сообщить куда ехать. Но тут же закрывает его обратно. Одна мысль о том, что сейчас они приедут в свою квартиру заставляла вжиматься в сидение. Они вдвоём, в пустом и темном помещении. Не самый благополучный район: из защиты только цепочка на двери. Две комнаты, ванная и кухня — угловое расположение слишком сильно напоминает ловушку. — Ханагаки-сан? Может всё-таки скорую? — Мам? — Жалобно тянет Такемичи и вновь сжимает её руку в своем кулаке: — Мам, прости, я больше никогда так не буду! Клянусь. Честно-причестно. Они там одни. Совершенно одни. Если что-то произойдет — никто не придет на помощь. Даже не потому что не хочет, а потому что будет некому. Все соседи в таком же положении как она. Либо работают в ночную смену, либо слишком дорожат своей семьёй, чтобы спасать чужую. — Не надо в скорую. — Камэ тяжело сглатывает и прижимает больную руку поближе к себе. Затем сжимает ладонь Такемичи и с улыбкой произносит: — Не переживай. Это не из-за тебя. Просто...у меня всегда было слабое здоровье. Ты не виноват, малыш. — Я всё-таки настаивала бы на больнице. — Яно-сан внимательно следит за ней в зеркало заднего вида. — Не стоит. Со мной такое часто. — Ложь. Абсолютная ложь. Конечно ей часто было страшно. Страшно на улице, в тёмном переулке. Страшно за ребенка, который приходил побитым домой. Страшно смотреть в глаза Шиничиро и видеть там разочарование. Страшно осознавать, что не помнишь многие вещи. Страшно забыть то, что ты вообще что-то забыл. Но ни разу, её не охватывала такая паника из-за мысли о возвращении домой. Ей нравилась их квартирка. Да, она была тесноватой, старой и явно нуждалась в ремонте и дополнительной шумоизоляции — но она была ее квартирой. Местом, где можно было просто расслабиться и быть собой. Местом с множеством воспоминаний о самых дорогих людях. Местом, куда можно было бы прийти и спрятаться. Сейчас оно казалось заброшенным домом с привидениями. Полуночным кладбищем, по которому ходят ожившие мертвецы. Чем угодно, но не гаванью, в которую так и тянуло бы. — Знаете, а всё-таки вы правы. Не стоит ехать домой. — Камэ сдерживает тяжелое дыхание и старается дышать ровно, когда называет адрес, который первым пришел на ум. — Там живут ваши родственники? — На всякий случай уточняет Яно-сан, и Камэ изнеможенно кивает. Чувствует, что ещё секунду просидит ровно — и спина сломается. Чувствует, что недоуменный взгляд ребёнка прожигает насквозь. Чувствует, что онемевшую руку, будто пробивает током. Чувствует, что в голове происходит какой-то взрыв. Чувствует слишком много всего сразу, чтобы не поддаться навалившейся слабости и не закрыть глаза. Поэтому поездка проходит для неё быстро. Слишком быстро — она даже не успела толком отдышаться перед новым испытанием. Тем не менее выдавливает из себя самые искренние слова благодарности Яно-сан. Та настаивает на том, чтобы они обменялись номерами прежде, чем попутчики покинули её машину: — Мне бы хотелось быть уверенной, что с вами ничего не случится, после того, как вы в последний раз были замечены в моей машине. С этими словами она продолжает освещать фарами путь до двери, и заводит мотор только после того, как на порог выходит дедушка Сано. — Здравствуйте. Простите, пожалуйста, что мы так к вам врываемся, но... — Камэ прикусывает щеку изнутри и всё-таки унизительно просит, склоняя раскалывающую голову перед Сано: -... не могли бы вы принять нас на ночь? Буквально на одну ночь, с утра мы уйдем, будто нас и не было. — Это Камэ? — Дедушка Сано не успевает ничего ответить. Его перебивает голос Шиничиро. Последний сбегает по лестнице в коридор и чуть не сбивает всех с ног, выбегая на улицу. — А где Манджиро? — Что? — Камэ недоуменно смотрит на Шиничиро, пока тот возвращает ей точно такое же непонимание. Такемичи тоже оглядывается вслед за взрослыми и констатирует: — Мы не видели сегодня Майки. Приехали, потому что маме стало плохо. — Не видели Майки? — Эхом повторяет Шиничиро и всё ещё продолжает смотреть на Камэ так, словно она что-то от него скрывает. — Почему мы должны были его вообще видеть? Это же твой младший брат. — Отчаянно шепчет Камэ, чувствуя как тревога внутри торжествующе раздирает грудную клетку. — Подожди тебе стало плохо? Снова «та» болезнь? Камэ не выдерживает. В один миг планета просто перестаёт крутиться. Все законы физики исчезают. Остаются только протянутые руки Шиничиро и абсолютно незнакомый шепот из пустоты: — Ты обещала, Ханагаки Камэ.