Мам, прости

Ханма с мягким смешком отпускает попаданку и вновь щелкает пальцами, чтобы оригинальная героиня оказалась на диване с другого бока. — Давно не виделись. — Шуджи поворачивается к ней и привычно хватает двумя пальцами за подбородок. Однако та, в отличие от первой игрушки злобно рычит и нахально умудряется вырваться из цепкой хватки, презрительно выплюнув: — И ещё столько бы же не виделись, ублюдок. — Ну, тут уж не моя вина. — Ханма откидывается на спинку, чтобы открыть двум девушкам вид друг на друга и кивает на замершую мать. Затем вновь поворачивается к ней и заглядывает в слезящиеся от удушья глаза: — Просто вот интересно: зачем ты её призвала? Что бы ты смогла сделать вместе с леди, которую эта история вообще не касается? — Тебя забыли спросить. — Бесстрашно отвечает за неё недавно прибывшая, но всё-таки отводит взгляд к полу. Ханма полностью откидывает и затылок на верхние подушки, и расслабленно тянет, не сводя кошачьего взгляда с оригинальной Камэ: — О, разве я не прав? У тебя ведь завтра танцевальный турнир. Ты к нему так упорно готовилась: сколько сбитых в кровь коленок, сколько ломящих поясниц, сколько диет тебе стоил этот конкурс? Тут даже я проникся твоим рвением и решил не беспокоить тебя. А тут, внезапно, когда до исполнения мечты остаётся буквально несколько часов, тебя беспардонно вырывают из твоей реальности. Затем вновь поднимается и уже жестко хватает её за щёки, не оставляя шанса вырваться: — А что, если ты не вернёшься? — Смерть меня никогда не тревожила. Ты вроде должен был это понять ещё в нашу первую встречу, глист. — Девушка умудряется это выговорить даже с зафиксированной челюстью. На что Ханма лишь наклоняется к ней и со смешком шепчет на ухо: — Представь, что станет с твоими сокомандницами. Ты ведь их лидер — они не смогут выступить без тебя. Я уже представляю их реакцию, когда они найдут твоё остывшее тело в номере. Причиной смерти наверняка поставят инфаркт. Перенапряжение — слишком много на себя взяла. Опять не справилась с ответственностью. Опять всех подвела и…опять просто сбежала. — Отстань, чертов извращенец! — Она крепко обхватывает чужие запястья и с силой тянет их вниз, игнорируя впивающиеся в кожу пальцы. Ханма опускает руки, но не из-за её силы, а из-за необходимости повернуться к виновнице всего этого хаоса. Та словно не обращала на них внимания. Лишь смотрела немигающим взглядом на экран и поглаживала шею, но уже скорее на автомате, чем от настоящей боли. Взгляд настолько был наполнен болью, что двое других тоже поворачивают голову к киноленте. А на ней всё крутилась классика жанра: о том, как главный герой становится главным злодеем. Проходят все ключевые сцены, где он отталкивает близких ему людей. Последней становится Хината, которая получает не только отказ, но и физическую травму. Не в силах оставаться стойким после её искренних слёз, Такемичи отталкивает её в буквальном смысле: слишком резкое движение рукой и хрупкое девчачье тело летит на беспощадный асфальт. Он не только не останавливается на болезненный стон, но и не поворачивается. Словно существование Хинаты прекратилось для него в тот момент, когда его пальцы коснулись чужого плеча, на которое было предложено опереться. Этот эпизод заканчивается тем, что Такемичи, с сопровождающим его везде личным отрядом, символично исчезает в темноте. На удивление, в этой же декорации начинается новая сцена. Свет фонарика ослепляет не только Хинату, но и зрителей. Дрожащий от заботы голос становится мягким на контрасте с раздраженными выкриками Такемичи: — Хина, я же говорил, что тебе нельзя было идти одной! Он неадекватен! — Луч фонарика падает вниз, чтобы не слепить и без того всхлипывающую девочку. Она поднимает заплаканный взгляд на парня, который аккуратно садится на корточки рядом с ней. Длинные пальцы бережно проходятся по опухшей голени. Парень раздраженно цыкает и поправляет сползающие очки, упирая строгий взгляд в Хинату: — Это он сделал? — Не переживай, Кисаки. Я сама. Неудачно подвернула ногу, пока падала. — А падала ты по чьей вине? Хината не отвечает. Лишь опускает голову вниз, скрывая спавшими локонами своё лицо. Кисаки тяжело вздыхает. Несколько мгновений колеблется и всё-таки протягивает руку, чтобы заправить растрепавшиеся пряди за ушко. — Он уже другой человек, понимаешь? Его не спасти. Он сам выбрал этот путь. И, по всей видимости, его это устраивает. — Такемичи никогда бы не отвернулся от страдающего друга. — Бормочет Хината, всё ещё не поднимая взгляда на Кисаки. Тот тяжело вздыхает. Вкладывает фонарик в руки девочки, прежде чем осторожно поднять её саму. — Он уже это сделал. Ты слишком упрямая. Ничего он не страдает — ещё счастливее нас живёт. Хватит за ним бегать — от Ханагаки сплошные проблемы. — Ему просто нужна поддержка. — Неуверенно возражает Тачибана, усердно освещая фонариком темный переулок. — Ему просто нужна тюрьма. — Фыркает Кисаки и ворчливо перечисляет: — Он якудза. Он уже убивал. А сколько преступлений, о которых нам неизвестно? Для него нет дороги назад. Хината робко кивает и изнеможенно прислоняется к чужому плечу. Шмыгает носом и едва слышно произносит, глядя прямо в «камеру»: — Если бы только Ханагаки-сан была жива… — Трогательно. — Заключает в конце Ханма, приковывая всё внимание к себе. Камэ подмечает его слишком самодовольное лицо и вновь косится на ленту, которая теперь показывает школьные будни. Мрачное лицо Хинаты, её общая растерянность и не только на уроках, выражение постоянного отчаяния. Обкусанные до крови пальцы постоянно касались плеча — последней точки соприкосновения тех, кто больше никогда не встретится. Она слабо реагировала на окружающий мир, лишь иногда выдавливала из себя отважную улыбку на болезненно истощенном лице. И сколько бы не старались ни её родственники, ни друзья, ни учителя — всё было без толку. Хината Тачибана угасала на глазах. — Ты опять не ела. — Кисаки смотрит на неё сверху вниз, когда находит ей в самом укромном уголке школьной крыши. — Я наелась. — Она вновь выдавливает из себя привычную мученическую улыбку, игнорируя скептический взгляд друга, направленного на её нетронутое бенто. — Что мне сделать? — Кисаки снимает очки и садится на бетон рядом с девочкой. Та удивленно поворачивается к нему, тот неловко потирает переносицу и бурчит почти себе под нос: — Чтобы ты вновь стала прежней. Что мне сделать для этого? — Ах… — Хината печально смеётся и качает головой: — Всё в порядке. Ничего не надо. Это просто ОРВИ. Я скоро поправлюсь. По бегающему взгляду ясно, что говорит она прежде всего для самой себя. Поэтому неудивительно, что она быстро встаёт и смущенно собирает свои вещи в маленький рюкзачок. — Не сиди так долго на ветру. Иначе тоже простудишься. — Машет на прощание и перескакивает со ступеньки на ступеньку, чтобы покинуть крышу. Кисаки впервые не следует за ней. Лишь устало прислоняется к холодной стенке и упирает мрачный взгляд в небо. — Ну, конечно, блять. Что ей ещё нужно. Только этот чертов Такемичи. — Только не говори мне, что теперь главным героем стал он. — Мрачно произносит Камэ и упирает ледяной взгляд в довольное лицо божка. — Эй, разве ты не должна ко всем детям относится непредвзято и с равной симпатией? Как же тяжело, когда всё внимание отдаётся только любимчикам в лице Импульса и Такемичи. Ты ужасная родительская фигура, серьёзно. — Непонятно, говорит ли он серьёзно или просто дразнит её. — Погоди, он же был типа главным гадом манги. Хочешь сказать, он сейчас начнёт спасать Такемичи ради девчонки? — Вторая девушка устало потирает лоб и прерывает, начавшуюся перепалку. — Он его просто убьет. — В унисон произносит Камэ и Шуджи, отчего одновременно закатывают глаза друг на друга. — Тогда он уже не главный герой. Главные герои сёнена никого не убивают. Даже Такемичи в каноне не выстрелил в Кисаки — его просто переехал грузовик. Это же главное клише: это и делает главного героя — главным героем. — Жанр изменился. Не мысли так узко и шаблонно — меня от этого пучит. Попробуй ради разнообразия выйти за рамки понятий. — Ханма вновь закатывает глаза и указательным пальцем стучит по её лбу: — Хотя куда тебе, черепок то пустой. Выходить нечем. — Ещё раз прикоснешься ко мне — отгрызу твою жилистую ручонку. — Цедит сквозь зубы девушка и вновь стряхивает с себя чужие прикосновения. — Чего ты на меня-то злишься. Это она тебя втянула в эту заварушку, а не я. — Ханма пожимает плечами и изящно встаёт с дивана, чуть потягиваясь. Он проходится по комнате и останавливается несколько в стороне, словно художник, который рассматривает позирующих моделей со всех стороны. Присматривается. — Я ведь даже могу вернуть тебя обратно. Но я почти расстроен из-за того, что ты так груба ко мне, что почти передумал быть таким щедрым. — Просто вот из любопытства: нахрена ты меня вызвала сюда? — Она поворачивается к нынешней Камэ и вопрошающе заглядывает в некогда своё лицо: — Мы ведь пообещали друг другу больше никогда не видеться. Чем я могу помочь тебе в твоей ситуации? Он Бог — пусть похотливый засранец и бесполезный кусок дерьма, но Бог. Сверхъестественное существо с такими силами, которые нам даже не снились. — Мне нужно было просто сдаться? — У Камэ не дергается ни единый мускул от чужого ядовитого взгляда. — Да делай что хочешь. Не надо было ответственность перекладывать на других. — О, серьёзно? — Камэ приподнимает бровь и спокойно произносит: — Давно ты научилась быть такой… — Но её прерывает предупреждающий хлопок ладонью по подлокотнику и шипение: — Не смей. Не собираюсь выслушивать обвинения от такой же сучки, как ты. Это ты всегда всё портишь. — Чего? — Камэ от возмущения вскакивает на ноги. — Напомни, из-за кого меня вообще перенесло в эту чертову реальность, а? Кто нажрался таблеток, вместо того, чтобы включить голову и быть, наконец, нормальным человеком? Та не оставляется без ответа подобный выпад. Тоже поднимает на ноги и по-хулигански толкает Камэ: — Повтори. — Что? Слух уже подводит? — Камэ дерзко ухмыляется и наклоняется, почти повторяет движение Ханмы и шепчет ей на ухо в такой же пренебрежительной манере, как и он. За что мгновенно получает звонкую пощечину. — Воу, пошла жара. — Довольно цыкает Ханма, но его улыбка тут же гаснет, когда он заглядывает в лицо ударившей и понимает, что та изо всех сил пытается сдержать свой гнев. — Вы выиграете с этим танцем. Первое место и договор на подтанцовку у этой музыкальной группы — уже у вас в кармане. Просто представь: ты, наконец, будешь значить хоть что-то. Прекратишь быть обузой. Прекратишь быть никем. Слава, деньги, любовь фанатов, никакого прошлого — всё это отобрала Камэ тем, что без твоего согласия вмешала тебя сюда. — Обиженно дуется, когда получает лишь недоверчиво-опасливый взгляд и приближается к ней, обходя Камэ: — Я ведь Бог Времени: я знаю всё, что происходит и должно произойти во всех реальностях. — И ты готов вернуть меня? — Прерывисто спрашивает танцовщица и прикусывает щеку изнутри, когда Шуджи наводит на себя задумчивый вид. — Ну, даже не знаю. Ты за последние минуты оскорбила меня больше раз, чем за всю мою жизнь. Ещё и угрожала мне. Не думаю, что моё доброе сердце готово вынести это. — Он печально вздыхает, чем вызывает у Камэ презрительное фырканье. Ханма, словно только вспоминает о ней, поэтому кивает в её сторону и произносит: — Но пощечина была красивой. Такая смачная. — Он подходит к девушке и силой опускает её руку, которой та бережно массировала травмированную щеку. С внимательностью врача оглядывает её лицо и удовлетворенно произносит: — Да, синяк долго не сойдет. — Затем вновь поворачивается ко второй девушке и резюмирует: — Хорошая работа. За качество так и быть, закрою глаза на все твои шалости до этого. Но только если ты извинишься. Искренне и чтобы с душой. — Извини. — Мгновенно выпаливает та, но получает в ответ лишь тяжелый вздох. — Ну, брось, ты ведь не можешь быть настолько безнадёжна, да? — Задаёт риторический вопрос Ханма, не особо обращаясь к кому-то. Но Камэ всё равно с провокацией отвечает: — Я бы на твоем месте не была настолько уверена. Она тупая как пробка. — Тебе одного раза мало было? Сейчас и по второй пройдусь! — Рычит она в ответ и делает стремительный шаг к Камэ, чтобы вновь начать драку. Но Ханма встаёт между ними и со скукой обхватывает её запястье: — Ну, хватит. За дракой двух драных кошек интересно смотреть только тогда, когда у тебя есть на это время. У меня его нет, как бы парадоксально это не звучало. Поэтому давай по-быстрому: проси прощения и я тебя отпускаю. — Когда проебешься в следующий раз, уже не на кого будет сваливать вину за свои решения. — Едко добавляет Камэ и стойко принимает на себе ледяной взгляд Ханмы. — Угомонись. — Тот полностью поворачивается к ней и внушительно нависает над девушкой, явно демонстрируя разницу не только в размерах, но и в силе: — Моё терпение имеет свои пределы. И ты чертовски близко сейчас подошла к его границам. — Прости меня, пожалуйста. — Тихие слова оригинальной героини заставляют обоих повернуться к ней. Та мягко обхватывает ладонь Ханмы, предусмотрительно выставленную перед ней. Переплетает их пальцы и подносит к своим губам, повторяя уже громче: — Прости меня, пожалуйста.