Мам, прости

— Вы поссорились? — Прости? Камэ опускает удивленный взгляд на обувающегося у дверей дома Сано Такемичи и чуть склоняет голову, внимательно вглядываясь в то, как сын старательно отводит взгляд. — С братом Майки. — Тихо поясняет ребёнок, изо всех сил делая вид, насколько же ему интересны собственные шнурки. Камэ мягко кладет свои ладони на его опущенные плечи: — Почему ты так решил? — Она старательно заглядывает ему в лицо, но всё что удавалось увидеть: лишь пылающие щёки. — Потому что… — Такемичи нервно перебирает пальцами край футболки, затем кидает шустрый — испуганный? — взгляд на Камэ и вновь опускает голову: — Ничего. Прости, что лезу со своими глупостями. Такемичи решительно разворачивается на пятках, сбрасывая с себя материнские руки и первым направляется к выходу. Однако не успевает переступить порог — как замирает и вновь смотрит вниз — на развязавшийся шнурок кроссовок. Камэ нежно взъерошивает мягкие волосы Такемичи, как бы заставляя его замереть, и аккуратно опускается рядом с ним на корточки. Тонкие пальцы бережно обхватывают его стопу, чтобы зафиксировать на ступеньке и начинают ловко затягивать шнуровку на обуви. — Что случилось? — Она старается удержать спокойный, даже ласковый тон, но сама пугается того, как сильно начинает биться её сердце от непонятно откуда взявшейся тревоги. — Не знаю. — Такемичи пожимает плечами и случайно сталкивается взглядом с матерью. Хочет отвернуться, но кидает нерешительный взгляд на её руки, затягивающие изящный бантик на его шнурках и всё же продолжает: — Просто…как будто что-то изменилось. Камэ всегда знала, что у Такемичи очень сильно развита эмпатия, но чтобы до такой степени… Или их общение, действительно, стало немного резковатым из-за всей этой ситуации с двойными агентами? — Вас раньше не отцепить было — как зацепляетесь языками так на весь вечер. — Камэ оборачивается на ворчащий голос и тут же сталкивается с тёмными глазами вышедшего Баджи. — А сейчас просто формально здороваетесь. — Манджиро выходит вслед за своим другом и упирается плечом в стену прихожей пристально глядя в лицо Камэ. Почему-то Камэ кажется, что их взгляды становятся какими-то…осуждающими? Это из-за того, что сейчас она на корточках и они непривычно возвышаются над ней? Или они, действительно, недовольны фактом внезапного холода в их общении. — От вас ничего не скроешь. — Камэ улыбается краем губ, скрывая нервозность, и медленно поднимается с корточек. На ноги тут же обрушивается тягучее онемение, поэтому Ханагаки-сан несколько неуклюже присаживается на ящик для обуви. — Возможно, мы и впрямь больше не общаемся так много, но это не значит, что мы поссорились. Просто у нас у обоих много работы, мы очень сильно устаём и, поскольку, уважаем и собственное, и чужое время стараемся не задерживать друг друга. — Почему тогда Вакаса-сан не уважает чужое время? С ним вы, наоборот, чуть ли не каждый вечер проводите. — На удивление проницательно подмечает Баджи и подходит ближе слегка щурясь. Камэ приподнимает бровь и косится на Такемичи. Тот старательно отводит взгляд и едва ли не свистит, делая вид, что это совсем не он рассказал о ежевечерних визитах Вакасы в их квартиру. Камэ тяжело вздыхает и вновь возвращает взгляд на мрачного Кейске: — У нас с ним общая работа. Чтобы достичь в ней хороших результатов, мы должны быть с ним одной командой. Он контролирует едва ли не каждый иероглиф, который она выводит в наполовину фальшивом отчёте, похабно шутит при ребёнке и съедает все сладости, к ночи доводя хозяйку дома до кипения. — Эма сказала, что ты разбила сердце моему брату. — Фраза Майки слишком хлесткая, чтобы среагировать на неё сразу. Чувство как после удара, когда тебя оглушает и на пару мгновений ты выпадаешь из реальности, чтобы потом попытаться прийти в себя. — Не думай, что… — Камэ неловко прокашливается, чувствуя как от стыда за всю ситуацию у неё начинают краснеть щёки, —… у нас с твоим братом такие отношения. Мы с ним просто хорошие знакомые, чьи дети хорошо дружат. — Почему тогда у вас такой вид? — А что за допрос, собственно говоря? — Камэ резко встаёт со своего импровизированного сидения и строго сводит брови у переносицы. Почему она вообще должна оправдываться перед кем-то? То Шиничиро с его вечным разочарованием, которое прячется в подозрительном прищуре. Каждое их секундное приветствие — он словно специально задерживался перед ней на один лишний миг. Чтобы ожидающе заглянуть в её лицо и безмолвно заявить, что если ей есть что ещё сказать — время пришло. А сказать было нечего. По крайней мере конкретно ему, конкретно в этот период времени. Возможно, как-нибудь потом она что-нибудь придумает, чтобы избежать этих недомолвок — но сейчас она целиком и полностью сосредоточена на собственном выживании и защите своей семьи. Чёрт побери, мать-одиночка пишет фальшивые отчеты якудза про банду гопников. При чём ладно бы всё написанное было полностью враньем — нет, каждый вечер, приходилось терпеть наглого Вакасу, чтобы вместе придумать как смешать правду с вымыслом, не вызывая подозрений у Кубо. А тот факт, что ей в принципе могут в любой момент предъявить за то, что к ней так часто наведывается гопник? В скупе с тем фактом, что Шиничиро не доверяет ей и каждый раз посылает надсмотрщика — это абсолютный джекпот. Она на прицеле с двух сторон — не время для сентиментальностей и для особо чувствительных главарей. А теперь ещё и дети оглядывают её с ног до головы как какую-то вертихвостку. — Мам, прости. — Такемичи неожиданно хватается за её локоть и слегка тянет, чтобы она повернулась к нему. Ловит её взгляд на себе и зажмуривается. Казалось бы даже задерживает дыхание, чтобы скороговоркой отбарабанить заученную фразу: — Пожалуйста, не запрещай мне ходить на каратэ из-за этого! — Что? Камэ потрясенно смотрит сначала на жалостливое лицо сына, затем медленно — будто в ситкоме — поворачивает голову к важно кивающим Манджиро — колись, ты был зачинщиком? — и Баджи. — Да. Пожалуйста, пусть он продолжает ходить на занятия. — Баджи взволнованно перескакивает с ноги на ногу, а Манджиро тихо добавляет: — Это будет нечестно. — Сказал, как отрубил. В висках снова начинает колотить. Камэ тут же отворачивается от Манджиро, чтобы не стать жертвой его бездонно пустого взгляда и торопливо достаёт из сумочки платок. Протягивает его сыну с недоуменными словами: — Что за глупости? Я не собираюсь запрещать тебе посещать занятия. Тебе же нравится, почему я должна так поступать со своей семьей? За кого вы меня принимаете? — Ну, из-за того, что взрослые ссорятся, часто страдают дети. Мы подумали, что тебе так будет неприятно нахождение Шиничиро, что ты решишь забрать меня из школы. А мне здесь так нравится! — Всё так же тараторит Такемичи и громко всхлипывает, старательно высмаркиваясь в предложенный платок. — «Мы» подумали? — Камэ косится на парочку друзей сбоку. Баджи тут же показывает пальцем на Манджиро: — Технически, думал он. — Эма сказала, что обиженные женщины — страшнее самых сильных гопников. — Манджиро пожимает плечами и как ни в чём не бывало, с абсолютно невинным выражением лица легко сваливает вину: — Казутора и Харучиё тоже согласились, что это логично. — Они тут каким боком вообще? Они даже не знают Ханагаки-сан! — Ты её знаешь — ты тоже согласился. — Потому что ты был согласен, дубина! Камэ устало потирает переносицу и делает шаг вперёд, разводя руки вбок, чтобы вернуть дистанцию между двумя слишком заведенными детьми. — Так, время прояснить ситуацию. Во-первых, мы с Шиничиро не в ссоре. Я не разбивала ему сердце, и он не обижал меня, чтобы ему как-то мстить. Во-вторых… — Во-вторых, какого черта вы лезете не в свои дела, мелкие тараканы? Вам уши давно не надирали? — Камэ вздрагивает от усталого голоса Шиничиро, который появляется на пороге комнаты. — В третьих, каким образом здесь вообще оказались замешаны Казутора и Харучиё? Манджиро предусмотрительно отходит от Шиничиро ближе к Камэ и всё же с детским нахальством заявляет: — В четвертых, виноват ты. Как ты мог пустить ситуацию на самотёк, что даже мы сделали неправильные выводы? Шиничиро делает решительный шаг в сторону младшего брата, однако тот ловко юркает за спину Ханагаки-сан. — То есть я остаюсь в школе? — Такемичи, наконец, успокаивается и первым же делом выдавливает из себя этот наивный вопрос, абсолютно не вникая в происходящее. — Господи, естественно. Зачем мне тебя ограничивать в чём-то, что приносит тебе радость? Уйдёшь отсюда только тогда, когда захочешь… — Однако Камэ не успевает договорить, Такемичи бросается на неё с объятьями — есть подозрение, что он просто хотел вытереть об её блузку свой сопливый нос — и перебивает её бесконечно восторженным: — Спасибо! Спасибо! Спасибо! Камэ по инерции делает шаг назад и натыкается на Майки. Вздрагивает от неожиданного прикосновения со спины и оборачивается тут же сталкиваясь с изучающим взглядом мальчика. Вновь это странное любопытство, будто он инженер, который хочет понять как же действует этот механизм. — Спасибо вам за беспокойство, конечно. — Камэ осторожно — всё под тем же взглядом Манджиро — опускает свою руку на его макушку и почти невесомо гладит: — Но в следующий раз не надо что-то выдумывать. Чтобы ни произошло вас это точно не коснётся. Секунду выдерживает взгляд Майки и твердо добавляет: — Обещаю. И вновь вздрагивает от неожиданности, когда Манджиро выскальзывает из-под её ладони и утыкается лицом в её блузку, повторяя «захват» Такемичи спереди. На секунду, кажется, перестаёт биться сердце. Потому что приходит осознание: у этого мальчика никогда не было матери. Он просто не понимал, что такое женская забота — вокруг него, не считая младшей сестрёнки, были сплошные мужчины. Неудивительно, что он каждый раз так внимательно — даже жадно — ловил каждое нежное движение от неё в сторону Такемичи. Он, и в правду, изучал. Изучал собственные потери. — Эй, а для меня место? — Баджи с хохотом врывается к ним откуда-то сбоку и едва не сбивает всех с ног. — Что за цирк, вы сейчас так уроните Ханагаки-сан! Отлепитесь от неё немедленно, пиявки! Вы ещё извинения должны! Однако ворчания Шиничиро тонут в звонком хохоте Камэ, которая обхватывает руками всех троих, прижимая ещё ближе к себе. Ничего страшного — её рук точно хватит на всех. Она обещает.