Like that

Намгю знал, что рано или поздно, всё прекратится. Вечной любви не существует — он знал тот факт по своему опыту. Всегда в их доме слышалось «любимый», «солнце» и личный анти-фаворит Намгю — «смысл моей жизни». Будучи ещё малолетним, он прекрасно понимал — однажды такое кончится. В школе говорили, что ничего вечного не бывает, за исключением разве что, какой-нибудь классики. Но любовь классикой или стандартом не назовёшь. Это сложная, стихийная вещь, которая в любой момент может пропасть так же неожиданно, как и появилась. Его родители развелись, когда Намгю было двенадцать. Некогда любимая «мамочка» стала угловатым «мать». В тогда только появившемся интернете она нашла себе хахаля постарше, и решила, что лучше будет лучше отдаться пузатому мужику за деньги, чем жить по любви. Это разбило его папу на малюсенькие осколки. Намгю лично наблюдал за тем, как тот медленно угасал на его же глазах. Сначала в ход пошла работа, у папы появились мешки под глазами и он невероятно сильно похудел. Когда он по утрам ходил в квартире без футболки, Намгю по неволе считал его острые рёбра, обтянутые дряблой от старости кожей. Вслед за тем, на спасение папы пришла еда. Постепенно, он набрал вес, и стал совсем похож на того мудака, к которому ушла мать. К четырнадцати годам, Намгю узнал, что папа ненавидит себя. Он подобрал дурную привычку закрываться у себя в комнате и долго плакать. К шестнадцати, Намгю остался один. Мать, давным давно укатившая со своем новым муженьком в Америку, оборвала с Намгю все контакты годам так к пятнадцати, а папа просто напросто загнулся. Он всегда смотрел на Намгю с надеждой в глазах, даже на скрипучей больничной койке. Гладил его по обросшим волосам распухшей рукой и приговаривал, как ему повезло с сыном. Намгю не любил плакать. Ему хватило слёз отца в его отрочестве — тихие всхлипы на него повлияли настолько сильно, что он вдолбил себе в голову безмолвное «ненавижу» и продолжил жить уже другим человеком. Справляться одному было тяжело, и это было только делом времени, когда сам загнётся уже сам Намгю. Наркотики нашли его достаточно очевидным и понятным путём: клуб, попробовать, подсел. Со временем, накопленных папой денег не осталось, а тех, которые приносил Намгю со своей скромной работы барменом не хватало. Конечно, живя он без таблеток и шприцов, всё было бы в разы проще, но единожды наркоман —наркоман навсегда. В пресловутую игру, Намгю попал по уникальной случайности. Однажды ночью, в особо тяжёлую смену, к нему подсел за данную стойку приятного вида мужчина и предложил поиграть в цу-е-фа на деньги. Намгю очень были нужны деньги. По окончанию вечера, у него под глазом наливался красным свежий фингал, а щека горела алым. Зато у него в кармане было несколько миллионов вон, и коричневая картонка-визитка. Намгю думал, что это будут самые простые деньги в его жизни. По окончанию первой игры, он думал, что это какой-то больной сон. Когда он ложился в кровать в ту ночь, он думал, что утром не проснётся. Что их всех просто разберут на органы и разбросают по миру в качестве доноров. Но повсеместную тоску и страх рассеивал один конкретный персонаж. Намгю сразу же его узнал: это тот самый репер, андерграунд уровня. Какое-то время назад, наверное, когда Намгю был в старшей школе, он слушал его песни, и думал, какой же он чертовски крутой. Репер был вполне реален и разумен: звали Танос, по-секрету всему свету через громкоговоритель — Субон. Оказался тут также как и Намгю, по причине долгов. А ещё, он тоже был наркоманом. Это вскрылось за второй игрой. Признаться честно, Намгю сразу потянуло к Таносу. Он видел, что тот — самоуверенный ублюдок, способный на многое. Намгю не прогадал. В первой же игре, от рук Таноса, слегло человек семь так точно. Намгю с раннего возраста привык читать всё наперёд. Ещё в детстве, он знал про развод, осознавал свои шансы на адекватную жизнь и прекрасно понимал, что дальше своих возможностей никогда не зайдёт. Танос потому и оказался странным — Намгю совершенно не понимал, что у того было в башке. От того, его к нему и потянуло. Сначала он просто ошивался возле него, слушал как тот дерзит со всеми, и дерзил вслед за ним. Наблюдал, как тот пытается настроить контакт, однако сам этого не делал — не надо ему было этого. Казалось, одного Таноса было предостаточно, и даже больше. К концу второй игры и наступившей за ней ночью, лёжа в постели, Намгю понял — влип. Ужасно сильно влип. Кажется, эта неопределённость от Таноса, его нескончаемая непредсказуемость и максимализм повлияли на Намгю не лучшим образом. Он понимал, что вне игры Танос — условный нежилец, но он тянулся к нему, впервые за долгое время надеясь на лучшее. И схватив того за раскрытую ладонь дружбы, начал уверенно тонуть вслед за ним. И лёжа ночью на своей койке, слева от Субона, он всё думал, как ему встать на ноги, и поднять пресловутую любовь вместе с собой. Рационального ответа не нашлось. Намгю долго думал, как ему поступить. Он вспомнил мать в своём детстве. Она чем-то была похожа на Таноса. Вечно весёлая, редко давала отчёт своим действиям и любила Намгю. До одури любила. Однако ей это не помешало бросить его — таким человеком она была. Танос, кажется, относился к Намгю совершенно равнодушно. Так Намгю думал до третьей игры. Тогда, оставшись с Субоном один на один, он услышал то, чего не ожидал от слова вообще. «Мужик... Это. Давай свалим вместе отсюда?» Намгю счёл это за завуалированное признание. Будь то в дружбе, абы в любви — разницы не было. Его просто тянуло к Таносу, не важно в каком смысле. Ему нужно было быть рядом. Откинув последние мысли об отпоре влиянию Таноса, он шагнул ближе, и осторожно улыбнувшись, аккуратно подцепил подбородок Субона указательным пальцем. «Будем писать дерьмовый реп... Обдалбываться крэком и жить как бродяги?» Танос подленько улыбнулся в ответ, шагнул навстречу и обвил руки у талии Намгю. Он положил подбородок на его плечо, и вжался в него телом. Намгю кратко вздохнул от неожиданности. Потому Таноса он и любил. «Чёрт возьми, baby. Ты сводишь меня с ума, дорогой Нам-су» В ту ночь, они решили голосовать за крестиков.