Пятая сказка

      Сказать правду — один шаг. Примириться с ней — второй.       из т/с «Клиника»

      Пока Поттер инспектировал дом со своими шестёрками, Малфой сидел на пороге, вертел пальцами волшебную палочку и всё ждал, когда Грейнджер, раскачиваясь перед ним оловянным солдатиком, разродится типичной тирадой о его глупости и самонадеянности, но наблюдал лишь сжатые губы и тонкие руки, сцепленные в строгий замок. С тех пор как Нотт отправился на ковёр к Робардсу, Грейнджер не сказала Драко ни слова. Пару-тройку раз прошлась перед ним с профессорским видом, мельком взглянула на дальнее озеро, буркнула нечто загадочное, потёрла напряжённые виски, сложила перед собой ладони, молясь, возможно, самому Тору в надежде наслать на ослушника достойную кару, и теперь возвышалась над ним лохматой совестью в ожидании мало-мальских объяснений.       До этой минуты отчётный доклад Драко перед скудной гриффиндорской армией ограничивался всего несколькими фразами, среди которых: «Панси — прелесть, хоть сейчас в музей», «Кровь — там», «Палочка Гойла тоже», «Я не гордый» и «Хочу медальку». Нотт оказался не особо многословнее, и практически безотлагательно был сплавлен к начальству, дабы получить кнутом за грубую самодеятельность в компании отщепенца.       А заодно и пряник — за то же.       Как только Робардс (любой из них!) узнает о поимке сказочной заразы, причём без шума и пыли.       И случится это в самом ближайшем будущем. Если уже не случилось, и венценосный олень Его Аврорского Высочества не понёсся через всю Шотландию со свежими новостями.       Полчаса назад Драко не сомневался, что доблестный герой доложился своему боссу по полной: и о коттедже в горах, и о Нотте, и о его находке, и о любовно-ядовитой диверсии в исполнении Панси — ещё до того, как предстал перед Малфоем мечом правосудия, иначе мог запросто отхватить выговор. По головке золотой член волшебной Британии, уж точно бы, не погладили. Во-первых, за хрен, нагло положенный на субординацию, а во-вторых — за то же самое в деле вселенского масштаба! А потому Мистер Грёбаный Поттер был заряжен так же — по полной: нагрянуть к Паркинсон в боевом составе, узрить её непотребства и победить.       Гермиона не бросила Драко даже «привет», обойдясь дежурным кивком и скрытым укором. Стойко пережила сводку с полей, задала двум слизеринским обормотам ёмкий вопрос: «Где она?» и, выслушав указания Гарри аврорской братии, напомнила всем об осторожности и попросила не трогать статую, как две капли воды похожую на Паркинсон.       Полируя задом ступеньку, Драко от безделья представил себе Гавейна Робардса — довольного, как слон, в начищенных ботинках и в парадной ленте с надписью: «За магические заслуги!» И хотя деяния последнего впечатляли лишь умением раздавать сёстрам по серьгам, самолюбие Малфоя не ворчало и скромно молчало.       Впрочем, как и Грейнджер.       Показательно-наказательно она выдерживала долгую паузу, словно с обиды, и, устав от ожидания, Драко решил, что пора разбить лёд между ними:       — Если ты подбираешь слова поцензурнее, то могу помочь, — водя палочкой, как плохой дирижёр, он торжественно изрёк: — Малфой, твоя великолепная задница достойна места в Зале славы, и если бы я...       Гермиона прервала шутовскую тираду:       — О чём ты думал, скажи? — она гипнотизировала его, будто какую-то скандальную книжку с возмутительным содержанием.       — Тебе как, по алфавиту озвучить? Или постранично?       — Малфой, разве мы не работаем вместе? — её обида проступила яснее. — Или ты у нас сам по себе?       — Работаем, — подтвердил он. — Если, конечно, Робардс вдобавок к своему дурному характеру не подхватил eщё и дракозабвение. Только вы с Поттером тоже меня не звали, — вполне законно распекал их Малфой. — Сдаётся, в вашей гриффиндорской идиллии я третий лишний.       Безусловно, Малфой не рвался в напарники, но и фактами умел ткнуть.       — Ты знаешь, что это не так, — нелепо выкручивалась она.       — Разве? Тогда ответь: сколько вы искали Панси? Часов... шесть? Пять?.. До седьмого пота? И почему обсудить это со мной и трёх минут не нашлось?       Гермиона покрылась нежным румянцем, со стыдом принимая заслуженный упрёк:       — Гарри думал, что справится, — доложилась она. — Он посчитал, что для Паркинсон ты, как для быка, красная тряпка. Логичнее было просто скрутить её, а не разозлить. В любом случае, вместо того, чтоб помочь, ты решил...       — Вас проучить, — вмешавшись, дополнил Не-тряпка. — Потому что в отличии от двух идиотов, я знаю Панси. К примеру, где живёт, когда врёт и на что она способна. Но вы были чертовски заняты, чтобы взять и спросить! — переводя стрелки, разошёлся он.       Чувствуя вину, Грейнджер уступила:       — Мы поступили несправедливо, согласна, но по меньшей мере проучить никого не пытались. А ты ещё и Нотта в это втянул. Скажи, ради бога, заче-ем? — ворча, взывала она.       — Вдвоём веселее, — ёрничал Драко.       — Это теперь весело — от Любви умереть?       Он без намерения направил на неё палочку:       — А иной вариант не рассматривается? — Драко вздрогнул.       Потому что Грейнджер выхватила «магическую угрозу»:       — Ты же сознаёшь, что Говард Робардс его пропесочит?       — Если не похвалит, — не поддавался Драко и, вытянув руку, потряс открытой ладонью, требуя вернуть личное имущество.       — Похвалит? Интересно, за что? За то, что он делал чужую работу?! — подтрунивала она. — Или кто-то из Робардсов похвалит тебя? За то, что ты подверг Нотта опасности? — не унималась Гермиона, игнорируя демонстративные притязания Малфоя.       Из-за спины которого долетел геройски-будничный голос:       — Гойла, наверно, ему показалось мало.       Драко тут же испытал естественное желание швырнуть в очкастого упыря чем-то тяжёлым, но устраивать потасовку совсем не хотелось. Усмиряя гнев, он потёр колени и обернулся:       — Заткнись, Поттер! Здесь взрослые разговаривают.       — Я вижу, — с ехидством бросил тот, застыв в проёме противной дворняжкой.       Грейнджер не прекращала занудотерапию:       — Зачем ты злишь Робардсов? Я не понимаю...       — Я их не злю, — не согласился Драко и приложил руку к груди: — Я служу им верой и правдой. До скончания века. То есть до конца лета, — колко отбился он.       Гермиона его острот не оценила:       — Ты забыл что нам грозит за длинный язык? — она изобразила пальцами «ножницы», неизящно подрезающие его болтунам. — Малфой, Нотт, бесспорно, твой друг и заслуживает большего, но невыразимец — не аврор, а министерство — не Хогвартс, здесь многое не прощают... На что ты вообще рассчитывал?! — надоедала Грейнджер.       Драко поднялся и рывком вернул себе палочку:       — Не уверен, что должен перед тобой отчитываться. Ты очевидно не Робардс... — он ясно вспомнил, за что полшколы её не выносило. — А я очевидно не в кресле с цепями. Нотт мне помог, и всего-то!.. Или у гриффиндорцев и на поступки есть монополия?       — Конечно, нет! — пылко возразила она. — Только есть одно «но»...       Малфой даже не дал ей договорить:       — С твоим «но» весьма дерьмовое слово рифмуется, — едко подметил он.       — Видимо, «неумно»? — с милым личиком извернулась она. — Ты что, рассказал Нотту про Пятую сказку?       — Степень твоего доверия бесконе-ечно умиляет, — протянул Драко, изгаляясь: — И про неё, и про живой ключ, и про беллетриста Робардса... И, конечно, про то, что ты спишь и видишь, как затащить в постель Поттера! — мелко отомстил он.       Гарри округлил глаза. И нервно хохотнул.       А Гермиона вспыхнула:       — Всенепременно, — зубоскаля, с придыханием подхватила она. — Причём сразу после тебя!       Малфой чуть улыбнулся, приняв её издёвку за немимолётный флирт. И ему это... нравилось. Как и игра на чужих нервах:       — Так я вышел в финал вместе с ним? Блин, извини, Поттер, но с прелюбодейством тебе придётся подождать... — он быстренько прикинул: — Лет сто!       Гарри, кажется, уловил нечто большее:       — Меня только в свои пикировки не вмешивайте!       Драко развёл руками:       — Ничего не могу с собой поделать... Твоя подружка грозится меня соблазнить!       — Уже нет, — смело отшила она. — Я совсем забыла, что после этого девушки рвутся тебя прибить! — не уступала в словесной дуэли Грейнджер.       И когда та доросла до возбуждающей дерзости?.. Он не заметил.       Гарри переводил взгляд туда-сюда, не скрывая некоторую неловкость:       — Что происходит? Между вами.       — Ничего! — в унисон выпалили они, чем ещё больше не убедили Поттера:       — Хорошо. Вы правы, это не моё дело.       Гермиона немного покраснела.       — Нотту теперь попадёт, — предупредила она, явно избегая смотреть на Малфоя, и обратилась к другу: — Считаешь, это пустяк?       Выступая вперёд, Поттер повёл плечами:       — Не трагедия, уж точно. Нотт не в посудной лавке работает. Не сегодня-завтра он и так узнает, что из Той-самой-комнаты что-то пропало. И если он не полный кретин — а его в больничных списках отродясь не было! — то сведёт концы с концами.       Драко малость опешил. Великий и непреклонный Гарри Поттер озадачил его внезапной поддержкой.       — Избранный дело говорит, — добавил Малфой, чувствуя, что закадычный дружок тоже не в восторге от лишних нотаций. — И, Грейнджер... Если ты думаешь, что я хвастаюсь перед Ноттом, что я козёл из гребаной сказки, то ты далеко не самая умная!       Она выдала какой-то короткий жест, и Драко даже без переводчика догадался, что эта всезнайка не комплимент ему сделала. Грейнджер очень невовремя опекала Нотта, и Малфой ощутил приступ махровой ревности, оттого добавил:       — Если ему и попадёт, ты сможешь его утешить.       — Дурак ты... — не сдержалась Грейнджер и скрестила на груди руки.       Гарри снова вмешался:       — Ладно, хватит!.. Что сделано, то сделано. Гермиона не просто так беспокоится, но и Нотт действовал из лучших побуждений. Думаю, Робардс его не уволит.       Драко согласился:       — Узлом тоже не завяжет, — он хмыкнул. — А Теодор — не его папаша и выкрутится. Кстати, сколько Нотту-старшему ещё сидеть? Лет... десять? Двенадцать?       Гарри это не волновало:       — Сейчас важно только то, что Любовь больше никого не убила.       Грейнджер всполошилась:       — Да, но Панси теперь статуя! И как нам её допросить?!       — Языком, наверное, — подняв руку, как в школе, вставил Малфой. — Желательно — человеческим, и крайне желательно — в камере.       — А ты ничего не упустил? — съехидничала Гермиона. — Чары, например?.. Твои каменные чары! Их придётся снять. Считаешь, Панси, она же Любовь, жутко обрадуется? Да она аврорат, к драклам, спалит! Если не всё министерство.       Она не преувеличивала.       Сжимая в руке сразу две палочки, Гарри озирался, словно из кустов могла выскочить Скитер:       — Малфой, а ты уверен, что эта зараза в Паркинсон? — он явно перенимал недобрые словечки у Драко. — Ошибки нет?       Несмотря на разумность сказанного, Драко не импонировали его подозрения:       — Поттер, я не провидец! Но вообще-то, похоже, что в ней. И я где-то подозреваю, что ваша тысячелетняя дрянь в какой-то момент выбрала Паркинсон и не дала Гойлу без потерь аппарировать. Чего бедный остолоп, в принципе, был не способен понять.       Приятно впечатлившись его прозорливостью, Грейнджер молча с ним согласилась и взошла на порог, вероятно, мечтая узрить одержимую Панси собственными глазами. Прижав ладонью входную дверь, она вполне ожидаемо сунула свой любопытный нос внутрь.       Поттер продолжал удивлять, признавая его достижения:       — Учитывая, что Любовь трижды на тебя покушалась, ты, Малфой, хренов смельчак!       — Или просто дурак, — поправляя Его Семь-раз-выжившее-Величество, заметил Драко и начал смекать, что у подобного покровительства есть причины.       Главный аврор не наградил его каким-нибудь нелестным титулом и спрятал в мантию палочку Гойла:       — Есть версии, как проверить Панси? После того как я её обращу. И кстати, мне как-то не очень хочется при этом истлеть. Однажды я видел, как Любовь расплавила нож... А я не Феникс, чтоб потом из пепла воскреснуть!       — Нет, — не удержался Малфой, — ты просто везучий сукин сын!       Гарри растянул геройские губы в ниточку.       — Надо подумать, — во всеуслышание объявила Грейнджер из плохо освещённого холла. — Малфой, может, и не красная тряпка...       — Ну спасибо... — совсем не благодаря, вставил он.       — Не перебивай, — скомандовала Гермиона в своей коронной манере. — Но он абсолютно точно сигнальный флажок. И если пустить козла в огород...       — Эй!.. — осадил он. — А можно без метафор? — присоветовал Малфой.       — Нужно как-то его использовать, — игнорируя мелкий бунт, диктовала та.       — Это как? — напрягся Драко. — Дать меня немножко убить? — протестуя, он закачал головой.       — Если ты так настаиваешь... — подхватила Гермиона, не отказывая себе в маленьком злом удовольствии.       — Малфой, всё будет в порядке. Немножко за убийство не считается, — цеплял его Гарри дружным подпевалой. — Достойная цель требует жертв!       — Молчать, благодетели! — пресёк он насмешки. — Жертвоприношение, между прочим, априори пора запретить... И если смотреть ещё глубже, именно из жертв выходят чудовища.       Поттер приподнял брови за дужки очков:       — Да ты философ, Малфой...       — Давайте по существу, — отмахнулся он. — На заднем дворе лежит то, что осталось от Гойла. А значит, перед смертью он прыгал именно отсюда, из логова Панси, в спешке не пережив расщеп. Меня с Грейнджер, и это уже известно каждой аврорской собаке, отравила Любовная чума, чего она даже не отрицала. Косвенно, но она угрожала мне смертью, а этого Паркинсон не делала и в худшие времена. Всё сходится.       В ожидании одобрения Гарри уставился на Грейнджер:       — Звучит вполне убедительно, — зажулив аплодисменты, сообщил он. — Только без доказательств ни Гавейн Робардс, ни его брат нам не особо поверят.       На что Малфой сварливо ответил:       — Так пусть твой Гавейн её разозлит, — ткнув куда-то в окно, ершился он. — Например, поцелует. И если нам повезёт, Панси его не поджарит, а трахнет по министерской башке. Вот тогда мы удостоимся Ордена Мерлина! Не дадут, сам его нарисую.       Поттер подавил одинокий смешок:       — Смотрю, ты к моему начальству прям любовью проникся... Значит, хоть один Робардс всё делает правильно.       Драко передразнил:       — Да ты подхалим, Поттер. Власть таких вожделеет, — недвусмысленно ущемил он.       Качнув палочкой, Главный аврор запустил в него невинный Колорум, чтоб чистокровный грубиян посинел не хуже пикси. Заклятье угодило Малфою в бок, и он, уставившись на свои васильковые руки, невольно пискнул.       Гермиона хохотнула:       — Аве, Гарри!       Поттер расцвёл, будто снитч выпуская крылышки, и не смог уклониться от ответной «щедрости», получив Колорум в живот:       — Чёрт! — и стал аврором в цветочно-синий горох.       Гермиона зашлась от беззаботного смеха, и Гарри сконфузился:       — Один-один, смурф.       Драко не понял ругательства, но улыбнулся:       — Заткнись, божья коровка.       Парни засмеялись, и Грейнджер, забывшись в моменте, чуть не обнажила проклятье:       — Фините! — вмиг вернув им человеческий вид, она испугалась. Инстинктивно коснулась груди и, не медля пряча ошибку, с волнением выдохнула: — Вы такие мальчишки...       Растерянная, она переглянулась с Драко, и он понял, что её страх вызван не только самой тайной. Похоже, Гермиона ощутила близость напрасной смерти чётче, чем прежде, и корила себя за оплошность — слава Мерлину, без последствий, отчего Малфой почувствовал ложный стыд и захотел стереть из её головы беспокойные мысли.       Лучше — губами.       К счастью, Поттер, подгоняя своих зевак, ничего не заметил и заодно вспомнил, что он на службе:       — Чёрт, я ума не приложу, что делать с этой Паркинсон!.. И сколько я смогу её продержать. Запереть Любовь в комнате в чужом теле — тоже не вариант, — он потёр свой знаменитый лоб и, очевидно, пустой по части догадок. — Блин, час от часу не легче!..       Гермиона собралась:       — Решение найдётся, — она запихнула в карман палочку. — Должно!       Драко натянуто улыбнулся:       — Или чета Паркинсон нас реально отравит!       Гермиона прикрывала свои слабости как могла:       — Нам нужны ответы, — она не слишком тепло уставилась на Малфоя: — В Хогвартсе. И ты меня очень обяжешь, если до отъезда не влипнешь ещё в какую-нибудь историю!       — Обещаю, мам, — он скривился.       — Поезд завтра в одиннадцать, — вредничая, напомнила Гермиона, доставая из кармана блокнот. — Ты уж не проспи... И, Гарри, я должна сама осмотреть коттедж. Когда и если мы будем допрашивать Панси, это поможет.       На что Поттер сразу кивнул:       — Не спеши. Паркинсон никуда не убежит.       Гермиона, вооружившись карандашом, отвернулась и, удаляясь, с усердием принялась описывать притихший дом.       Малфой всего секунду провожал её взглядом, не представляя, что их ждёт в стенах Хогвартса. Что-то внутри отчаянно хотело, чтобы гонка за любовной заразой наконец закончилась, и он мог заняться тем, что намного важнее — паршивым ублюдком.       Тем, кто лишил его всего. Особенно покоя.       Драко должен его найти! Найти и... убить. Ради себя и своей семьи. И что ещё невероятнее — ради Гермионы.       А для этого ему нужно Пророчество.       Драко дико тянуло домой: к горячему ужину, к тишине, к Омуту памяти. Но что ещё страшнее — его тянуло к чёртовой Грейнджер сильнее, чем в Мэнор. Между ними ничего не было... Но именно поэтому адски хотелось, чтоб было! Тео прав, всегда и везде это всё решало, и если Грейнджер сама увлеклась Драко, в том нет его вины.       — Развлекайтесь, а мне пора, — Малфой качнул рукой в сторону горизонта. — Пока я не ляпнул что-то вроде: «Увидимся, детка».       — Упаси бог, — открестился Поттер. — Но прежде... поговорим? — заговорщически предложил он, взмахом палочки закрывая входную дверь.       — Смотря о чём, — насторожился Драко, наблюдая, как дистанция между ними сокращается. — Нам надо расстаться?       — О Джинни, — проигнорировал его шпильку Поттер.       Драко взвыл, сознавая, что обман с Джорджем всплыл, как недавний утопленник. А выкручиваться снова желания — ноль.       — Нет, — тут же добавил Гарри, — никакого шантажа! Ты просто ответь, мы оба — взрослые люди... Давай без драк. Без мишуры. Без вранья. Мне это важно.       Малфой чертовски устал от неудобной темы, а потому сдался без боя:       — Поттер, это был обычный ужин. Не свидание. Да, со мной, однако я такой же человек, как и ты. Представь, что и с Малфоем можно спокойно поесть, а не только поцапаться!       — Допускаю, — полушептал Гарри. — Но именно из-за тебя я вбил в голову хрен знает что!       — А кто в этом виноват? — не понимал Драко. — Неужели я? — он вдруг оценил его шаг: — Хочешь совет, Поттер?       — Нет! — выпалил тот.       — Но я всё-таки дам: извинись. Тупо. Извинись. Даже если ты прав. Скажи, что виноват — и всё!.. Трах-бах, и не успеешь очнуться, как вы женаты.       — Что? — герой, кажется, обомлел от такой откровенности.       Малфой жался, как на ветру:       — Звучит нелогично, согласен, но мой отец плохого не посоветует.       Он тосковал по нему и стихийно потёр метку — через рукав, потёр бездумно, не надеясь, что папа «ответит».       Поттер побеждал по упрямству Грейнджер:       — Если Джинни так упорно скрывает причину, значит, та меня заденет. Малфой, я чувствую больше, чем ревность, я чувствую беду... Зачем она с тобой встречалась?       Драко, мельком взглянув на дверь, позавидовал его чутью и не особо соврал:       — Я толком и не спросил. Ты появился и всё испортил. Но как несложно понять, ради этого она была готова на всё. Даже сунуться к Малфою.       — И в чём причина? — словно придавленный подозрением, он понизил голос. — Скажешь, во мне?       — Не скажу, — не вилял Драко. — Ты зацепился за «готова на всё», да? Чёрт, мир не вертится вокруг тебя, Поттер!       Тот не застыл поражённым:       — Намекаешь, что причина в Гермионе?       Вместо вины Малфой почувствовал облегчение:       — Банально, правда?       Гарри отступил:       — Что ж... Это многое объясняет. Выходит, Гермионе ты нужен. И зачем?       Но даже в добрых делах есть предел.       Малфой закрылся, с полуправдой выдавая нехитрую истину:       — Я ей не нужен, — с навязчивой горечью обронил он. — Ей нужна тайна моей семьи.       Как ни крути, Грейнджер слишком долго молчала, оберегая героя от новых потерь — не матери и не отца, разумеется... А того, кто также важен в их дурацкой гриффиндорской «семейке». Оттого Гермиона запуталась. Только Драко, и будучи расчётливым гадом, не мог её предать. Может, она его бы и не убила...       Но, увы, не простила.       А Малфой не желал — да, не желал! — её терять.       От сокровенных мыслей отвлёк Поттер:       — И Гермиона её получила? — надоедал он очкастым клещём, искоса наблюдая за лохматой угрозой, что уже следила за ними, застыв в окне.       Драко опустил взгляд и почти рявкнул:       — Спроси у неё сам.       Сбегая от гнева Грейнджер, с тихим хлопком он трансгрессировал.

* * *

      Драко чуть не опоздал на поезд. Но не потому, что проспал. Напротив, он почти не сомкнул глаз в эту ночь, ведь на него кто-то, видимо, наслал Корнуэлльскую Порчу, и в свалившемся невезении всё едва не полетело к чертям! Сначала он промучился не один час, пыжась починить древний, как министерство, Омут памяти, а потом ещё час — стараясь забрать разрозненные воспоминания из — на хрен! — сломанной чаши. Кто и когда практически загубил весьма недешёвый, штучный и чертовски сложный артефакт Драко мог только гадать, да и имя мерзавца на данный момент не имело значения... Нырнув во внешне целый сосуд, он вдруг понял, что вместо чужих и знакомых лиц видит лишь серо-серебристую рябь и бледное свечение, а никак не Робардсов в своём идентичном облачении. Не веря глазам, Малфой даже подумал, что с Пророчеством его надули, однако, учитывая россказни Грейнджер, сразу отмёл эту мысль. Да и голоса, что звучали нестройно и глухо, намекали на абсолютно иное: либо отец пробовал уничтожить свои же воспоминания, а заодно повредил и Омут, либо какой-то злобный вандал решил, что бывшие Пожиратели недостойны такой роскоши, и влил в чашу Тлетворное зелье, как предположил возмущённый Септимус Малфой.       Драко ещё повезло, что волшебная реликвия не превратилась в дорогущий склеп для воспоминаний, и он-таки сумел вытащить одно — весьма ценное — до того, как плотоядная магия поглотила его с потрохами. Ворочаясь в постели, Драко материл Омут, состыковывая, как шараду, строки Пророчества, и начал подозревать, что в панике кое-что не разобрал. В результате он спал очень мало, урывками, и вылез из кровати остервенелый, как инфернал. Гаркнув на Диппи, он потратил кучу времени на моцион и с мордой недовольного книзла приговорил завтрак, заглушая прилипчивый гнев. Вполне присмиревшим, Драко затолкал пожитки в дорожную сумку и... вырубился в огромном кресле, листая томик по пресловутой латыни.       Вскочив без пяти одиннадцать, он подхватил свои вещи и трансгрессировал на Кингс-Кросс, молясь, чтобы долбаный Поттер снял с вокзала барьерные чары. Конечно, в Англии был не один способ попасть в Хогвартс, но Малфой далеко не мечтал слушать бесконечное нытьё Грейнджер на тему «Что такое дисциплина» и «Как беспардонно он пренебрёг её планом».       Под длинный гудок паровоза он сдвинул дверь купе и почти сразу столкнулся с поучающим взглядом. Гермиона, утюжа спиной мягкую обивку, ютилась у окна в обнимку с книгой, и Драко на мгновенье представил, как весьма увесистый томик летит в него карающим квофлом с зудящим: «Я же просила!..».       Пыхтя не хуже нарла, опозданец рухнул на сиденье напротив и скомандовал:       — Молчи, ради Мерлина! — Он бросил рядом наплечную сумку.       На что Гермиона, поджав губы, удручённо покачала головой и вернулась к чтению.       Малфой взмахнул палочкой и задёрнул скучную оконную шторку, не собираясь любоваться однообразным мельканием дождливого Лондона и его раздражающих обитателей. Вагон бессменно качнуло, когда поезд, набирая скорость, простился басистым гудком с пасмурным вокзалом, и факт, что Драко придётся провести здесь несколько часов, вызывал и странную робость, и нестранное возбуждение.       Гермиона, прекратив пялиться в священные страницы, терпеливо ждала, когда её попутчик соизволит привести себя в порядок, победив и растрёпанный вид, и необразцовые мысли. Скинув с плеча ремешок от кисетной сумки, в которой без магии мог уместиться разве что шар для прорицаний, Богиня Придирок заставила поверить, что в её занудной голове есть место и для конгениальности.       Тихой и покорной она нравилась ему больше.       По крайней мере, в эту минуту, когда от бессонной ночи хотелось придушить каждого, кто повысит голос Выше ожидаемого и будет выносить мозг за досадную мелочь. Малфой кое-как поправил неидеальные волосы и расстегнул на рубашке верхнюю пуговицу, ослабив по-светски тугой ворот. Достаточно отдышавшись и довольный гриффиндорским благоразумием, Драко придвинулся ближе и всмотрелся в обложку:       — История Хогвартса?.. Тебе она в школе не надоела?       — Представь себе, нет, — отложив книгу, отчиталась Гермиона, пока стук колёс действовал на него вполне успокаивающе. — Рада, что не пришлось отправлять за тобой Гарри, — без капли удовольствия заявила она.       Драко изобразил разочарование:       — Жаль, не отправила... Посылать Поттера к драклам — моё любимое занятие, — непринуждённо просветил он.       Гермиона немного нервничала. Её выдал неровный голос:       — Именно это ты и сделал? Вчера? — сглотнув тревожность, спросила она. — Чтоб ты знал, я вас видела.       А то он ослеп!..       — Ты про его попытку пригласить меня на свидание? — отшутился Драко.       — Блин, Малфой, ты вообще можешь говорить серьёзно?! — рассердилась Грейнджер, смяв пояс светлого, как чайная роза, платья.       Именно в нём она когда-то нагрянула в Мэнор со своей благородной миссией, с одной лишь разницей — теперь вместо кулона его соблазняла её голая шея, чья тонкая кожа белела непростительно мягко в тени густых непокорных локонов.       — Естественно, могу, — он устроился поудобнее. — Если ты произнесёшь волшебное слово.       — Что-то вроде «пожалуйста»? — предположила Гермиона.       Малфой чуть склонился вперёд и, ища пути наступления, вложил слабость в обычный голос:       — Нет, что-то вроде «привет».       Гермиона покрылась воздушным, томного оттенка румянцем, который обычно выдаёт в девушке целомудренное смущение, и Драко поймал себя на том, что кое-кто, с членом в штанах, угодил в сети невероятных плотских фантазий. Он метил, как терпкое вино, пригубить Грейнджер, а хренов поезд, мерно качаясь, ничуть не облегчал его положение.       — Здравствуй, Малфой, — вежливо уступила она. — Я предполагаю, что вчера, в коттедже, в горах, Гарри говорил обо мне, — её карие глаза тронули влажным вопрошающим блеском. — Может скажешь, чего он хотел? Я бы была тебе очень благодарна.       — Здравствуй, Грейнджер, — тем же тоном отплатил он, отдавая дань её учтивому очарованию. — Вчера, в горах, ничего смертельного не произошло. Поттер твой — не узколобый лопух, и он, как дурной, неугомонный друг, беспокоится о тебе, регулярно и неприлично мне досаждая, — подавляя смешок, Драко почесал нос: — Он вообще ни о чём не спрашивал?       — Нет, — она покачала головой. И с грустью «похвасталась»: — Просто я не дала ему ни малейшего шанса.       Очевидно, сбежала.       Драко услышал то ли скрип, то ли стук и предупредительно закрыл дверь купе. Он почти перестал удивляться её упрямству и, не будучи пророком, пообещал:       — Поттер не идиот и обо всём узнает, это лишь вопрос времени... И будет чертовски зол. Но ты и без меня это понимаешь.       — Главное, чтоб Гарри не узнал о проклятьи, — высказалась она, перейдя на типичные наставления: — От тебя. Вот тогда он и правда будет чертовски зол! Такое даже страшно представить...       — Что именно? Как он набьёт мою славную морду? — Драко ухмыльнулся. — Это ты так заботу проявляешь?       — Вроде того, — прихватив рукой левое запястье, она замялась. — Не хочу тебе новых проблем. На мой взгляд, перспективы угодить в Азкабан более чем достаточно.       Теша своё эго, Драко грелся в её неравнодушии:       — Что ж... ты невероятно участлива на мой счёт, — забавляясь наигранным этикетом, важничал он. — Но мои перспективы вполне радужны, Грейнджер. Любовь, судя по всему, поймана, и, пожалуй, в скором времени Чаша Астреи может отправиться Говарду Робардсу прямо промеж его сморщенных ягодиц. Сдаётся, если я запру Панси на следующие тысячу лет, то тюрьма мне определённо не грозит.       Гермиона и мельком не улыбнулась:       — И ты это сделаешь? — прицепилась она, пренебрегая его джентельменскими усилиями, видимо, не ожидав от Драко столь радикальных решений. — Ты запрёшь Любовь в теле Паркинсон?       У Драко было время подумать:       — Не исключаю, — тут же подтвердил он. — Конечно, если не будет иного выбора, — не скулил Малфой, пока за окном барабанил дождь, оставляя на запотевшем стекле свои прозрачные слёзы. — Но не скажу, что меня это радует.       — Я смотрю, не сильно-то огорчает, — с неохотой и осуждением подметила Гермиона.       Драко едва не подскочил:       — Я не хочу никого никуда сажать, ясно?! — полушипел он. — И, между прочим, состряпать для этого базу не моя забота, а ваша! — с враждебностью приложил он. — Представь, я не настолько глуп, чтоб верить в добрую сказочку, в которой хренов Говард Робардс отпустит Панси. У Отдела тайн своя репутация, Грейнджер, и не мне тебе о ней рассказывать. Повяжут бедняжку по рукам и ногам, если этого потребует Всеобщее благо, и я ничего не смогу сделать. Тем более если кто-то уже раззвонил, что одержимая Паркинсон пыталась меня убить, — с укором припомнил он её служебное рвение.       — Теоретически, — учительским тоном сообщила Гермиона, — если мы заявим, что Панси всего лишь жертва, и...       — Стоп, — нарушая приличия, перебил Драко, — жертва здесь только я, — он вдавил палец в грудную кость. — А Панси была не под Империо, когда любовному инквизитору подчинялась. И сейчас она, я надеюсь, не на выставке аврорских достижений! — он открыто намекал на прилюдное порицание.       Гермиона скривилась.       — Очень смешно, — она, будто на докладе, расправила по ногам платье: — Да, Панси по-прежнему в камне. И нет, она не на арене в Министерстве магии, а в тюрьме аврората, на нижнем этаже, причём в строгом секрете и под постоянной охраной.       — В камне? — словно не расслышав, уточнил он. — И надолго?       Гермиона пожала плечами:       — Как получится. Ведь оживить её сейчас — неприемлемо. Пока мы не разберёмся с одной огнеопасной проблемой...       Всезнайка, несомненно, задумалась.       У Драко были свои доводы:       — Вечно скрывать состояние Панси вы не сможете. Рано или поздно семья её хватится. И в газетах поднимется сущий вой!       — Значит, мы должны как можно скорее разобраться и с Амикусом, и с его грешками, — не колеблясь, заключила Гермиона. — Уверена, даже у Любви есть слабости, а Панси не заслуживает такой участи. Она ничего ей не сделала. К тому же, мы понятия не имеем, чем заперли чёртову дверь, — она сжала виски. — Блин, голову сломать можно!       Однозначно.       И слава Мерлину, не ему её ломать.       — Нашла что-нибудь полезное? — Драко кивнул на лежащую на сиденье книгу.       — Не особо, — Гермиона поёрзала. — Мне и без того было известно, что Амикус Цефеус Малфой родился в июне 1075 года, став младшим сыном Арманда Малфоя. Окончив, как и отец, Шармбатон, он исколесил полмира, завёл массу полезных знакомств и заручился поддержкой Попечительского совета, в результате чего вступил в должность директора Хогвартса в августе 1120 года, впрочем длилось это недолго. В 1125 году он погиб в возрасте пятидесяти лет в результате несчастного случая.       — Что за несчастный случай? — насторожился Драко.       — Нападение гиппогрифа, представляешь? — невинно пригвоздила она. — О подробностях история Хогвартса умалчивает. Знаешь, Амикус не производил впечатление холодного, бездушного мага, хотя, надо сказать, так и не женился, оставив род Малфоев без наследников. Современники не отмечали в нём каких-то сверхспособностей, а некоторые даже судачили, что непомерная гордыня десятого директора и привела его к гибели. Кстати, на факультете ходил слух, что именно он доставил в школу зеркало Еиналеж, но естественно нельзя утверждать это со стопроцентной уверенностью.       Драко зевнул.       — Ещё один такой длинный пассаж — и я отрублюсь до самого Хогвартса, — он потёр веки. — Спал от силы часа два...       — Боюсь даже спрашивать, что ты делал. Опять что-то замышлял за моей спиной?       — Очень смешно, — передразнил он. — Нет, я пытался разложить по полочкам гребаное Пророчество.       — Ну и как? — Гермиона гордо вскинула подбородок. — Убедился, что я права и мы связаны?       — Не совсем, — отгоняя сонливость и желание её укусить, доложил Драко. — Потому что в моей башке вместо ответов сплошная каша, — он цитировал воспоминание бессвязными кусками: — Второй по крови, первый по рождению, двенадцать раз, истинное чудовище... Не Пророчество — белиберда какая-то... И я не удивлюсь, если чёртов Омут подсунул мне липу!       — Вообще-то звучит как и раньше. И что значит «подсунул»?       — Значит, что неизвестный урод его сломал! Омут выдал только какие-то голоса, а вся картинка так и не сложилась. Блин, узнаю кто, без сожаленья по миру пущу... Если дважды не закопаю!       — Выходит, ты не видел его... Сво... — Гермиона запнулась. — Не суть, — она покрылась свежим румянцем. — Для Пророчества и этого достаточно.       — Кого или что я не видел? — напружинился Драко. — Там было нечто важное? Говори! — прикрикнул он.       — Не сейчас, — отнекивалась Грейнджер. — В принципе, там не было ничего, что указало бы на убийцу, — она явно нарочно меняла тему: — Так кто-то испортил ваш Омут? Когда?! Блин, это возмутительно! Форменное кощунство.       Гипнотизируя Мисс Не-Сейчас, Драко угукнул.       Она вновь стала походить на школьную занозу:       — Омут памяти — крайне редкая и весьма могущественная вещь, — тараторила она, — в Англии их по пальцам можно пересчитать. И дело не столько в искусстве создателя, сколько в Дьявольских силках.       — Да ну?! — на его скулах выступили желваки.       Гермиона заправила прядь за ухо, выдавая волнение. Она указала на мокрый лес за окном:       — Это растение размножается побегами и цветёт раз в сто лет — на одну ночь, ты знал? А без Дьявольской пыльцы рунам не удержать такое количество магии.       От классического словоизвержения Драко едва не взвыл, а она не умолкала:       — Иногда Омут памяти хоронят вместе с владельцем, если тот не завещает поступить по-другому, и повредить его способен лишь Тлетворный настой. Только очистить камень от зелья — ещё не всё, потому что оно уничтожает именно пыль...       — Без лекций как-нибудь можно? — перебив, полурычал Драко. — Я их ненавижу. А сейчас дико надеюсь, что извлёк Пророчество — до того, как этот зачарованный горшок превратил его в посмертный туман, — рвано изрёк он и стащил летний пиджак, который, наверное, впитал запах поезда, отчего школа стала проникать в мозг прежним кошмаром.       Драко не любил вспоминать слёзы и смерть. Волдеморта. Череду похорон. И когда семья Малфоев смогла избежать Азкабана, он пообещал себе появляться в Хогвартсе только под конвоем.       — Даже если и превратил... — пространно допускала Грейнджер. — Твоё счастье, что я слышала всё у Робардса, — припечатала она, и её несносные губы стали ярче.       Вместо поцелуя Малфой захотел их закрыть — наглой властной рукою. За что наверняка можно было отхватить острыми гриффиндорскими зубами.       — Не думаю, что твоя привычка переворачивать повозку с яблоками,* называется счастьем, — съязвил он.       — С чего ты вообще взял, что Пророчество не пострадало? — нудела по нервам Грейнджер.       — С того!.. — огрызнулся он. — Думаю, Макгонагалл не станет вредничать и пустит меня в святая святых, — Малфой расстегнул на рубашке ещё одну пуговицу и решил, что немного простужен, оттого небольшой жар всколыхнул кровь. — Местный Омут принадлежит школе, и значит, похоронить его могут лишь вместе с ней.       Гермиона ткнула в новенький том по истории Хогвартса:       — Если появится второй Том Реддл, или кто-то не менее дурной посягнёт на существование школы, то согласно распоряжению суда Омут отойдёт министерству. Фадж об этом заранее позаботился. Когда Амбридж...       Полузевнув, Драко прервал внезапный «урок»:       — Если тебя так и тянет поумничать, то направь свою страсть во благо, — он вообразил, как отводит вырез молочного платья, и Гермиона позволяет коснуться взглядом одного из шрамов. — Например, просвети, что там за «скрижали»... Маги их вроде не используют.       Драко сам удивился, как быстро и крепко его затянула в плен память, и невольно прикрыл глаза. Всё, вплоть до приоткрытых губ и девичьего тепла, ожили внутри истинным искушением. Не Николас, не его грязная выходка, не сеанс раздевания — а эти несколько мгновений, когда Малфой понимал, что Гермиона хочет его. Не Нотта, не Уизела, не Поттера — его, злодея с каменным сердцем. Она хочет его поцеловать и, словно Любовь из сказки, может разбудить в нём тоску и смятение.       Навсегда.       Грейнджер издала недостон, прежде чем ответить:       — «Скрижалями проклятий» называют небольшие металлические пластинки любой формы и размера, на которых наносят надпись только с одной целью — причинить вред сопернику. Или врагу.       Хорошо или плохо, но Гермиона не прочла его мысли:       — Малфой, ты спишь?       Драко будто очнулся:       — Нет, — буркнул он, разлепляя тяжёлые веки.       — Самым древним скрижалям около трёх тысяч лет, и если маги от них давным-давно отказались, то маглы — нет.       — Считаешь, тебя проклял... магл? Но как?! — сон как рукой сняло.       Гермиона коснулась неглубокого выреза:       — Не знаю, — со злостью призналась она. — Только учитывая способ убийства, это не мог быть магл. Обычно скрижали кладут в могилы или священные места, определённым образом прокалывают либо раскрашивают, короче, совершают смертельный ритуал, и его выполнение обеспечивает эффективность проклятия. Одно я знаю наверняка: если мы не найдём виновного до того, как тринадцатый шип пронзит моё сердце, я умру.       Последние слова пролегли на лбу Гермионы двумя межбровными морщинками, а Драко мысленно, снова и снова возвращался назад в тот момент, когда в её сердце билась надежда и в крови довлело желание ощутить жизнь всей своей обнажённой кожей.       Несмотря на шрамы и страх.       Малфой отвлёк её как умел:       — Грейнджер, а почему поезд? Почему не прыжок в Хогсмид, например? — он оглядел купе и подумал, что спонтанный отвязный секс под стук колёс лучше любого успокоительного. — У Робардса взыграло детство или у тебя приступ ностальгии?       Гермиона немного насупилась:       — Я не думала, что ты будешь против. Люблю поезда, — не скрывала она. — Есть время почитать, подумать, поговорить...       — А ещё — голым по тамбуру пробежаться, — он полуулыбнулся и пересел рядом, позволив себе блуждающий взгляд. — Давно мечтал осквернить вагон старост.       — Нет уж, это не при мне, — она смутилась и опустила ресницы, даже не сознавая, что один испорченный гад в воображении уже «оскверняет» её полураздетое тело, разводя ноги в жадном порыве.       Нельзя сказать, что Драко был готов к гонке за удовольствием, но ему очень хотелось почувствовать вновь, как много значит для неё его близость, и как мало — смертельное проклятье.       Хотя бы увидеть это... на миг.       Или два.       Он натянул пояс платья, не покушаясь на символический узел:       — Тогда, может, с тобой? — обронил Малфой, ощущая прилив крови к члену.       Подростковая, дерзкая, нелепая попытка соблазнить Гермиону вжала её в сиденье:       — Малфой, я, наверное, должна извиниться... — чаще моргая, выпалила она. — За то, что чуть не произошло тем вечером.       Она оголила не то возбуждение.       — «Тем вечером»? А можно конкретнее? — уточнил Драко, отпуская пояс и уже зная, что ответ ему не понравится.       Абсолютно не понравится. Если не взбесит!..       — Ты знаешь. Когда ты... когда мы... — замявшись, она прижала узел рукою.       — Чуть не переспали? — Драко порядком завёлся.       — Что?! — Гермиона снова терялась. — Чёрт, нет!.. Я про поцелуй.       — Про тот, которого не было? — Малфой вдавил кулак в суконную изношенную обивку.       — Не было, — тут же подтвердила Гермиона, — но я считаю, что проблему разумнее обсудить.       — Проблему?! — он оскалился.       — Да, проблему, — решительно заявила она, выстроив глухую девичью оборону. — Мы должны об этом поговорить.       — О чём?! — закипал Драко. — О том, что ты чуть не засунула свой язык мне в рот?       — Малфой, а нельзя без скабрезностей?       — А нельзя без извинений? — кривясь, передразнил он.       — Можно, — кивнула Гермиона, — конечно, можно. Только я повела себя эгоистично и безответственно, а потому должна это прекратить. Получив подсказку, я, кажется, немного забылась, на меня будто затмение нашло. Я позволила себе думать, что всё будет хорошо, и...       Усмиряя внутренних демонов, Малфой смежил веки:       — Остановись, Грейнджер.       Но она будто не слышала:       — Драко, я умираю.       Он открыл глаза и, подгорая от её выходок, оброс колючими иглами:       — Спасибо, что напомнила. «Я умираю» — твоё стоп-слово для секса?       Гермиона схватила книжку и треснула ею Малфоя — по ноге:       — Думаешь, я в восторге или что?!       — Я не знаю, — путался он, вскакивая с места. — Ведь вместо того, чтобы просто послать меня, ты, на хрен, извиняешься! По-моему, из нас двоих я один тут нормальный...       — Нет необидных способов сказать «нет», — защищалась она. — Тем более наглому, самовлюблённому парню.       Драко прищурился:       — Ты мне типа сделала комплимент?       — Разве? — удивилась Гермиона.       — Да, — рявкнул он. — Потому что это звучит куда лучше твоих «извини»!       Она уложила на ногах скрещённые руки и выдала нечто раздражающее:       — Я поступаю так, как чувствую. Нравится тебе это или нет.       — Да неужели?! Только чтоб не обсуждать, как мы оба этого хотели, ты включаешь вшивое благородство!       Гермиона опять покраснела, однако не из тайного стыда:       — Не такое уж оно и вшивое... Твои попытки заняться любовью тоже не впечатляют!       Драко приземлился напротив, дабы смотреть в её своенравное лицо:       — Вышло немного коряво, соглашусь. Но раз минуту назад ты не оттолкнула меня и не обиделась, ты не только поцеловать меня хотела! Прозвучит самонадеянно, верно, но в этом я кое-что понимаю: я тебе нравлюсь, — подначивал он.       — Нравишься? — она округлила глаза. — Малфой, ты хитрый, самодовольный, высокомерный мальчишка! И ты совершенно безнадёжен для отношений.       — О-го, — козырнул Малфой, не сдаваясь, — ты и впрямь меня хотела.       — После всех твоих оскорблений? — негодовала Гермиона. — Которые длились годами... После школьных издёвок и подлого малодушия? — она взяла неправильный воспитательный тон: — Ты не привык ни в чём себе отказывать, ты делаешь то, что хочется, не думая о послед...       — Последствиях, — вклинился он и усмехнулся, не собираясь ей возражать. Ему о себе это прекрасно известно. — И именно несмотря на всё это, ты хотела того поцелуя. Блин, я тебе точно нравлюсь!       — Ни капли.       Драко уловил это — её ложь. Уловил и почувствовал, как сердце болезненно сжалось от явной несправедливости. Привыкший лгать, он не желал слышать неправду, когда девушка ему отказывала. И часто ему отказывали?..       Да, блин, ни разу!       Но Грейнджер сделала это. Хотя и припухлость губ, и биение пульса на тонкой шее, и сдержанное дыхание говорили о том, что Малфой ей почему-то не безразличен.       — Чёрт, реально нравлюсь, — его игра в гордость и внушение закончилась. Он не ожидал таких откровений: — Грейнджер, ты... рехнулась?       — Самую малость, — не юлила она. — Ты не глуп, Малфой, и в тебе неплохо сочетается холодность и низменная страсть. В нужный момент это подкупает.       Драко ухмыльнулся:       — Какая патетика для обычного человеческого влечения! — не без удовольствия огласил он.       — Ой, заткнись! Как бы то ни было, я не Дафна и не Панси... И я не собираюсь спать с тобой, — категорично заявила Грейнджер, — чтобы потом из мести убить, — с издёвкой съёрничала она.       — А ты злюка, люблю таких! — он чуть цокнул под её неблагородным взглядом. — И должен заметить, что, в отличии от Панси, переспав с Малфоем, у тебя есть все шансы отправить меня на тот свет.       — Это ещё почему?       — Поводов будет больше, — без церемоний констатировал он. — Учитывая годы бла-бла-бла и столько же издёвок... Да и смелости хватит. Особенно если тебя дьявольски разозлить.       Мотая непослушными волосами, Гермиона качала головой:       — Нет, я не смогла бы... — жёстко оспорила она. — Нет!       Драко не привык уступать в схватке, тем более когда прав:       — А если бы я тебе угрожал? — он задрал рукав и растёр бледную кожу, вынося на вид чёртову метку. — Ты ведь не Дамблдор, ты бы не стала собой жертвовать, как он. В прошлом — однозначно. В будущем — тоже. Что вполне разумно, ведь главное — выжить.       Драко оставил предплечье открытым. Под давлением его тёмного прошлого сложно лгать.       Практически всем.       — Всё равно, — Гермиона и не пыталась это представить. — Я бы не смогла.       Драко, разрушая её самообман, дожимал:       — А если я кое в чём признаюсь? В более отвратительном? — он слегка коснулся пальцами её коленки, без намёка на ласку или внезапную страсть. — Однажды, если ты немного растрясёшь свою память, я едва не позволил тебя убить — причём на моих глазах, что, наверно, не слишком пугает, но...       — Всё, что после «но», откровенное ничто.       Малфой приподнял уголок губ и оценил её воспитание, не позволившее грубость в подобном контексте, и приложил всезнайку покрепче:       — Грейнджер, однажды я и вправду желал тебе смерти.       Она, словно не веря, вскинула брови:       — Давно?       Драко, конечно, обожал врать по приятному поводу... Но бывали моменты, когда он ещё больше обожал не врать:       — Недостаточно, чтобы забыть.       Гермиона задумалась. Однако не шелохнулась:       — Вчера? Позавчера? Год назад? — штурмовала его она. — Когда именно?       — Не год назад, — Малфой отклонился, убрав осмелевшие пальцы. — И что теперь? Убьёшь меня, не поцеловав на прощание? — он бросил взгляд на пиджак, где хранилась заветная фляжка. Так... чтоб скрасить себе поездку.       Грейнджер никогда не страдала малодушием:       — Я солгу, если скажу, что меня это как-то шокирует. Неприятно, да, но мне скорее жаль тебя, — она хмыкнула.       — Не терплю жалость! — резанул Драко, но она даже бровью не повела:       — Я знаю.       Чем ещё не страдала Грейнджер, так это — непроходимой глупостью. Она была чересчур разумна:       — К чему ты завёл этот разговор? Про убийство. Что именно тебя беспокоит? Потому что нередко, вот так, со случайным попутчиком, мы говорим о том, что причиняет нам боль.       Драко одёрнул рукав, устав от выжженной на коже змеи:       — Да, но ты здесь не случайно.       Гермиона ненадолго и безотчётно приложила пальцы к губам:       — Однако со мной ты и говоришь... Что изменилось? Почему именно сегодня? — её осенило: — Малфой, что сказала тебе Панси?       — Ничего, — плохо соврал он.       Гермиона не подвела:       — Враньё на Отвратительно.       Драко ступил на опасный путь, предлагая ей особую близость, а именно — искренность:       — Она лишь намекнула.       — На что? — пытала Гермиона, склонившись к его озадаченному лицу. — На что намекнула Панси, раз тебе так важно знать, способна ли я убить?       — Она сказала, что Любовь для меня опаснее прочего, — Малфой почувствовал новый приступ, проступивший жаром под кожей, будто он болен чем-то постыдным. — И как несложно представить, у меня есть свой нелицеприятный список. Из десятка имён.       Грейнджер не изображала волнение, она на самом деле переживала:       — Драко, что произошло в доме? В горах.       Его имя не стало ключом к новой тайне:       — Ничего критичного, — доложился он. — Ты и сама это видела. Я превратил Панси в долбаный экспонат.       — Да, но ты словно намекаешь, что я в чёрном списке. Нет, Паркинсон точно что-то сболтнула! И я хочу знать что. Имею право.       Она не смотрела — она негласно требовала.       — С каких пор? — спросил Драко.       — С тех пор, как её отрава чуть не стоила мне жизни. Это потянет на причину?       Малфой вынужден был согласиться:       — Вполне, — он кивнул. — Только ты и без меня понимаешь, что не была мишенью. Панси хотела мне отомстить и почти отомстила. Ниже пояса, — Драко не разбрасывался подробностями.       Гермиона пропустила то ли фиглярство, то ли интимную деталь мимо ушей и конкретно задумалась:       — Однако она тебя не убила. Как не убила Дафна. Или Гойл, — гениальной занозой перечисляла она, чем очень впечатляла. — Панси тебя простила. И кажется, я хочу знать за что.       — Ты придаёшь этому слишком много значения, — вилял он. — Просто Панси ненавидит меня меньше, чем когда-то любила.       — За что ненавидит?       — За то, что я мерзавец из сказки.       — Малфой! — одёрнула Гермиона.       Драко был проницательней прочих. Иногда он думал, что именно смерть родных усилила в нём эту способность, чем-то похожую на легилименцию:       — Ты не хочешь этого знать, — не сомневался он. — Ты говоришь иное, но на самом деле не хочешь. Потому как целовать такого засранца, как я, для правильных девочек ещё унизительнее.       — Вчера не хотела, — атаковала Грейнджер. — Сегодня хочу.       И её желание его зацепило. В эротическом смысле. Что бы ни утверждала Грейнджер, он вырос из звания «мальчишка»... Вырос тогда, когда понял, что врать девушке — не всегда возбуждает. Ничто в бренном мире так не заводит, как чистая, безусловная правда, голая по природе своей. Она не скучна, а порой даже поэтична и, будучи острой, некрасивой, иногда пошлой способна управлять чужими чувствами.       Но не им.       К примеру, чувствами Грейнджер.       — За правду придётся платить, — Драко опустил взгляд на её грудь. — Личным за личное. Тайна за тайну. Ты к этому готова?       Блеск её глаз стал ярче. Она молчала всего пару секунд:       — Наверное, да.       Драко понизил голос, донося всю опасность происходящего:       — Без «наверное», Гермиона... Придётся быть предельно честной. По-взрослому. И заметь, что без всякой Сыворотки. Даже без алкоголя в крови. Придётся забыть о совести, о гуманности, о бесполезных правилах. Просто не врать. Без уловок.       — Ты сознаёшь, насколько безумно в твоём исполнении это звучит?       — Я бы сказал: «невероятно». Или «страстно». Или, на худой конец, «по-гриффиндорски». Тебя это отталкивает?       — Нет, — она задышала чуть чаще, и он уловил её женственное тепло, подогревающее желание. — Идёт... Давай будем честны друг с другом. Сейчас. Без всякого «наверное».       Драко ощутил сумасшедший удар сердца:       — Уговор есть уговор, пчёлка. Спрашивай, я не солгу. И надеюсь, ты пообещаешь мне тоже самое.       Она не сбила его с ног, бросив храброе:       — Да.       Гермиона почему-то отвела взгляд и сжала плечо, рядом с грудью, вероятно, вспомнив про шрамы:       — Обещаю.       — Но предупреждаю, — Малфой включил ненужное благородство, — я выиграю от нашей сделки намного больше.       Грейнджер не трусила:       — А как я пойму, что ты мне не врёшь?       Драко знал, чем ответить:       — Некрасивая правда всегда убедительна, — Гермиона с покорностью согласилась.       Одними глазами.       Она довольно по-детски спешила:       — Тогда я спрошу первой. Что произошло между тобой и Панси? Особенно в том доме, в горах.       Драко не отводил серого, пристального взгляда, соблюдая опасные правила этой коварной игры:       — Меня настигло моё прошлое, — он заткнул стыд. — Много лет назад я наврал Панси с три короба, лишь бы затащить её в кровать. Наврал, что девственник, что она красивее многих, что она никогда не пожалеет об этом. Я сказал только то, что она хотела услышать, а утром подло сбежал. Все восемь лет я не говорил с ней о той ночи, иногда даже этим хвастался, и намеренно её избегал. Я использовал Панси, лишил её чести и достоинства, но из нас двоих я один не пожалел об этом. Доходчиво изложил?       — Малфой, ты реальный засранец... — не миндальничала Гермиона.       — Не спорю. Но именно таким Панси меня полюбила. Ирония в том, что когда-то это случилось в том доме, в горах, и именно там Панси кое-что мне открыла. Думаю, тебе это понравится, Грейнджер...       — Я уже ни в чём не уверена, — с осторожностью заметила она. — Ты опять с ней спал?       — Ревность? — Драко хмыкнул, пожиная плоды такой честности. — Нет, я не спал с ней, не соблазнял её и даже не лапал. Грейнджер, с той единственной ночи я её ни разу не целовал. Никогда.       Она явно таяла и ужасалась от таких признаний.       Малфой взялся за кончик её пояса, но Грейнджер его не одёрнула, погружённая в дурман его слов:       — Панси открыла мне нечто важное... Любовь ищет того, кто и вправду способен меня убить. А в Панси ей этого не хватило. И пока сложно понять, чего именно: ненависти или преступного намерения.       — Любовь уважает свободу воли, — сверхумной девчонкой догадалась она, наслаждаясь этим, как мини оргазмом. — Но почему ты никому не сказал? Просто так, без всяких сделок. Не сказал ни мне и ни Гарри...       — Давай вот сейчас без твоего Поттера! — несвоевременно вспылил он. — Всё, теперь твоя очередь.       Он уставился на её губы, будто по их изгибу мог распознать любую ложь.       — Что ты хочешь знать? — Гермиона машинально коснулась шрамов, через ткань, не переходя разумную грань. — Сколько их под оде?..       — Нет, — оборвал Драко. — Совсем другое.       Сама мысль чертовски пьянила.       — Что же? — растерянно спросила она.       — Ты ведь хочешь меня? — Малфой ляпнул вопрос почти наугад, но Гермиона вдруг не уступала ему в дальновидности:       — Ты хочешь узнать не это.       Драко откинулся на спинку:       — Ясновидение на Превосходно, — аттестовал её он. — Я хочу знать, почему я?       — Что почему?       — Почему ты позволила себе?.. Меня. Меня, а не Тео. Он ведь тоже не идеален и, бесспорно, дал бы тебе куда больше. Не в сексе, конечно, тут я могу лишь гадать.       — Уж поверь, я и сама это понимаю, — чуть громче, чем надо, подметила Гермиона. — Но теперь я уже не уверена, что могу сказать тебе правду.       Драко ожидаемо взбрыкнул. Согнув руку, он заводил пальцем из стороны в сторону:       — Нет, нет, нет... Грейнджер, мы договорились! Предельная откровенность. Ты не сможешь меня этим убить, — он разбавил напряжение шуткой. — Или обидеть.       Она, видимо, сняла с себя всю ответственность:       — Ну хорошо... Это твой выбор. Тем вечером и даже раньше я позволила себе хотеть тебя, потому что между нами может быть многое... — Гермиона выдохнула слишком неровно, отчего он застыл: — Кроме любви.       Малфой перестал дышать. Сам. Ненамеренно. Просто перестал, не стремясь осмыслить очередную гриффиндорскую блажь. Никогда... Никогда — мать его! — ни одна из девчонок не была так отчаянна, так прямолинейна, не в состоянии хоть чем-то его отвратить.       — Так ты выбрала меня, потому что я... бездушная тварь?       Она гортанно угукнула, а Драко чуть оглох от стука в висках.       — Звучит жестоко и грубо, — добивала его Гермиона. — Но в целом, смысл тот же. Тебе не будет так больно, когда я умру, Малфой. По крайней мере, не как Гарри. И не как Рону. Как Джинни. И, наверное...       — Как Нотту, — сквозь лёгкое удушье выдавил он.       — Это не точно, но вероятность была.       Но Драко не мог проигнорировать её недавнее «нет». Не в эту грёбаную секунду:       — Однако ты передумала и отшила меня. Так что изменилось, Грейнджер?       Гермиона источала такую жалость, что становилось противно и тошно:       — Ты выставляешь себя негодяем, но я же вижу, что и тебе бывает стыдно и больно.       — Реже, чем ты думаешь, — вставил он.       — Ты настоящий засранец, Малфой, этого не отнять... Но такого пренебрежения не заслужил. Быть может, ты не способен слепо любить... — без желания задеть, задела она. — Только скорбишь и страдаешь ты так же, как я. А я не хочу стать тяжёлым воспоминанием.       Малфой отгораживался незримой стеной:       — Мне всё равно.       А Гермиона, как назло, продолжала:       — Это не то, чего я тебе желаю. И даже самый неплохой секс... — она выпустила из бутылки не того джинна:       — Неплохой? Почему «неплохой»? — перебил Драко и хмыкнул, не принимая сей факт по отношению к собственной персоне. — Не ври себе. Грейнджер, мы тут в честность играем!       — Ты прав, «неплохой» — не то слово, а в нашем случае — жутко непозволительное. Уместнее было бы сказать: «Какой-то там секс!».       Ему бы обидеться, да Драко вдруг заподозрил иное:       — Ты не любишь секс, Грейнджер? И без вранья, дорогая.       — Почему? — она улыбнулась его уязвлённости. — Секс — это неплохо.       Драко расплылся, расставив на сиденье длинные руки:       — Неширокий у тебя диапазон эпитетов. А как же: нежный секс? Жёсткий? До мозолей? До дрожи в коленях и в мыслях? До крика и стона.       — Нет, я повторюсь: «Неплохой». И не моя в том вина, дорогой... — с прежней искренностью зеркалила Гермиона. — Без любви он именно такой, Малфой. Запомни, секс — это лишь малая часть того, что случается между людьми.       Почувствовав злость, он не сдержался:       — Теперь уж точно не между нами!       Драко подхватил пиджак. Подорвался. Натягивая его, как броню, он услышал не самое доброе:       — Малфой, ты себе врёшь.       Драко похвалил её за догадливость. Снова. И про себя.       — А я от этого кончаю, — полурыча, выпалил он.       И выскочил из купе, хлопнув дверью. Отирая бедром тамбур, Драко достал из кармана фляжку, сделал долгий глоток, и вдруг... столкнулся с прилипчивым взглядом.       — Малфой? — выдала отдалённо знакомая морда. — Ты?!       Темноволосый придурок с патлами до плеч и синими, неприятно болезненными глазами качался в проходе и пялился на него, словно Драко воскрес.       — Нет, — глумился над ним он. — Просто похож. Меня вечно с ним путают!       Но тот не купился. Даже не засмеялся, урод!       — И что ты забыл в Хогвартсе? — спросил долговязый дебил, поправляя широкую, явно не по размеру мантию с вышитой «М».       — Могу спросить тоже самое, — Драко поморщил лоб, воскрешая забытое имя. — Ты же тот хрен, что сосался с рыжей? Гарпией, — он выругался. — Да блин!.. — и поправился: — Короче, с сестрой главного идиота. Джиневрой Уизли, чёрт!       Придурок с недовольством представился:       — Я Майкл Корнер, остряк. А ты тот хрен, что был Пожирателем? — ответил любезностью он.       — Я и сейчас он, — стремясь шугануть придурка, Драко почесал незудящую метку. — Прячешься от аврора Поттера? — поддел он, мечтая, чтоб хренов Корнер исчез.       Желательно в ад.       Только тот был по-когтеврански тупым:       — Вообще-то в Хогвартсе скоро экзамен на СОВ, а я назначен секретарём. При министерской комиссии.       — Любишь смотреть, как мучат детишек? Что ж... Suum cuique, — брякнул Малфой.       — Каждому своё, тут не поспоришь, — подтвердил он, посвящённый в латынь не хуже Грейнджер. — Но мне, в отличии от тебя, моя жизнь нравится.       Укол за укол.       Малфой похлопал рукой по блёклой стене:       — И поэтому ты здесь? Совер-ршенно один. А где твои спутники? Члены которые? Песок из мантий вытряхают?       Странно, но Корнеру понравилась его шутка.       Он чуточку просиял:       — Я решил не таскаться с этими стариками, а приехать пораньше. Выпить в хорошей компании, погулять, потрепаться с Невиллом. Ты ведь в курсе, что он преподаёт Травологию?       — Нет, — соврал Малфой, ощутив алкогольный жар. — И, в отличии от тебя, я предпочитаю пить в одиночку.       Он опять отхлебнул виски, махнул рукой в сторону паровоза, невербально послав Корнера туда же, а именно — в топку, и ввалился в первое попавшееся купе, не отягощённое присутствием Грейнджер.       Щёлкнул замком.       Плюхнулся у окна, трижды выругался, сунул фляжку во внутренний карман, недотрахнул Грейнджер с её некрасивой правдой и погрузился в то, что несколько важнее, — в грёбаное Пророчество. Ломая башку в череде загадок, он... провалился в глубокий сон.

* * *

      Драко разбудил долгий гудок, извещая немногочисленных пассажиров о прибытии. Сколько же он спал?..       «Плевать!»       Главное, он чувствовал себя лучше.       Неторопливо разогнав чары Морфея, Драко взглянул в окно, пнул себя к выходу и едва не сломал дверь, напрочь забыв, что закрылся. Нехотя он вошёл в соседнее купе, не обнаружил там Грейнджер, подхватил дорожную сумку и спустился на перрон.              Гермиона стояла в сумерках, а небо мягко рассеивало солнечный свет, придавая пейзажу голубой холодный оттенок. Она смотрела куда-то... в сторону, однозначно не собираясь подозвать Драко или хотя бы обернуться.       Он невольно повернул голову. В окрестностях станции высился...       Уизел.       Рыжий детина с вроде бы дырявой башкой и гладко выбритый, будто девчонка, следил за ними издалека, как вратарь законно выигрывшей сборной.       Малфой начал закипать, предрекая оглушительную встречу двух бывших: объятья, слюни, сопли... И внезапно понял, что это не Рон — по мелкой панике на лице Грейнджер.       И по палочке в конопатой, что нищебродская рожа, клешне.       Драко потянулся к поясу, но не успел выставить щит и через мгновенье получил заклятьем — Петрификус Тоталус слепил его в бесполезный столб. Свалившись на бок, он тонул в страхе и унижении, когда то самое Сектумсемпра озарило мозг яркой вспышкой, летя десятком «ножей» в несчастную Грейнджер. И вдвое ужаснулся, поняв, что она выстрелила:       — Протего!       В тот же момент она вскрикнула, сгорбилась, припав на колени, побледнела, жадно хватая воздух, и, содрогаясь от боли, вместе с новым шипом получила в живот жестокое:       — Орбис тардиус.       Перрон под ногами тотчас превратился в темный земляной омут, пошёл кругами и, словно зыбучий песок, стал медленно-медленно поглощать одинокую жертву.       Не желая непростительно легко её убивать, неизвестный ублюдок вынуждал каждой клеткой прочувствовать, что кое-кто теряет свою упрямую, храбрую, невыносимую Грейнджер, ненавидя себя за беспомощность и небрежность. Боясь лишний раз дёрнуться, Гермиона не плакала и не сдавалась, повторяя для Драко заветное контрзаклятье, пока сырая, промозглая, полная червей масса, подчиняясь злой воле, затягивала её глубже и глубже, преступно донося до каменного сердца, что оно по-живому ранимое.       Под немигающий, потрясённый взгляд Малфоя, ЛжеУизли исчез, и он, исходя неистовой желчью, проклял далёкий, противный, незнакомо-знакомый голос, посланный лично ему:       — Презренный щенок!       _______________________________________       *Английский аналог выражения: «Не суй свой нос в чужой вопрос».