Пятая сказка

Правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия.

Э. Сафарли "Мне тебя обещали"

      Вращая на ладони бокал, Драко топтался у стены со священным фамильным деревом и смотрел на свой профиль, вырезанный среди сотни других, с нехорошим предчувствием, отчего тревога в груди медленно разрасталась. И причина была не в Поттере, который обещал нагрянуть в Мэнор ещё до полудня, не в проклятии Грейнджер, зияющем на её теле жестокими шипами, и не в Азкабане, до которого рукою подать, а в том, что до сих пор слабо укладывалось в голове:       "Гойл мёртв".       Мёртв.       Всего несколько дней назад он мог задушить его в своей унылой квартире, а теперь... Теперь он лежит где-то там, неизвестно где, абсолютно пустой, с замутнённым селёдочным взглядом и одеревенелым нутром. Больше нет в нём ни жизни, ни магии. Как и нет той самой Любви — Драко знал это даже без Поттера. Без подсказок. Без Грейнджер. Которая сбежала по первому зову, как только перед ней склонил голову волшебный олень.       Куда — ему не докладывали.       Что случилось со школьным остолопом, пока было покрыто тайной, однако злодей из сказки подозревал, что грёбаные пророчества Робардса понемногу сбывались. Малфой выпустил из Запертой комнаты страшную силу, которая, если задуматься, убивает не реже голода и болезней, и сколько ещё людей станет жертвой её "кровожадности" — неизвестно. Теоретически Гойла мог погубить кто угодно — от ближайшего друга до врага, но, когда по земле бродит Нечто, способное заколоть, раздавить, сжечь... в банальные совпадения сложно верить.       Драко отпил из бокала прохладный виски, не чувствуя ни паники, ни облегчения. Крепкий напиток не утолял жажду и не дурманил рассудок — он лишь согревал напряжённое горло, пока Малфой пытался найти хоть какой-нибудь выход.       Ведь он в ловушке.       По всем фронтам.       Во-первых, ему грозит Чаша, что свяжет его с Азкабаном адским контрактом. Во-вторых, у него на хвосте повис Поттер, который мечтает получить от него ответы, и он не отстанет даже за тысячу галлеонов. В-третьих, Любовь так и не прониклась к нему добротой и участием, о чём наверняка жаждет ему сообщить в самом ближайшем будущем. А в-четвёртых, Драко обещал себе помочь Грейнджер, чтобы вместе поймать ублюдка, и, как ни крути, отступать поздно.       Только он... не должен был её целовать.       Он хотел этого — врать бессмысленно, но не должен был. И проблема не в том, что он сглупил или упал ниже некуда, а в том, что он хочет сделать это...       Снова.       Словно кровь ничего больше не значит. Как не значат ничего вековые запреты.       Или Смерть.       Что бродила кругами, как чёртов грим!       Однако она не сделала Грейнджер уродливой. Или сговорчивой. Более слабой, возможно, — в его глазах. Бесспорно, более уязвимой, чем прежде, но это трогало Малфоя, а не отвращало. Даже искушало — как нечаянная нагота. Однажды он уже слышал, как Гермиона кричит от боли... Но никогда не видел, как от боли она молчит. Или оглушает признанием, прячась от всего человеческого.       Вроде любви.       Будничный шум разрушил тишину Мэнора, и Малфой развернулся к высокому своду, не допив виски. Он направился к стеклянной витрине под негромкий звук неспешных шагов в глубине коридора — пока ещё не смерти, но явно кого-то, кто не раз смотрел ей в лицо.       Его Выжившего Величества Поттера.       Драко сознавал, что тот не с подарками, и уже слышал, как здравый рассудок советует разбить хренову Чашу к чертям! Сколько бы лет ни отмерил ему Робардс, Азкабан не курорт, а место, где люди страдают и умирают, и только дурак, вроде Малфоя, мог решить, что тюрьма не страшнее пустого Мэнора.       Поттер, отбивая аврорский ритм, приближался.       Драко постарался включить воображение, добавив ревнивцу свинячье рыло и поросячий хвост, а заодно придумать что-то правдоподобное про недавнюю сделку с Грейнджер, по которой наследник рода завещает ей, к примеру, половину библиотеки. Без мантии и палочки Поттер ступил в Зал для трофеев, полный недобрых намерений, с каким-то мохнатым мешочком на шее, отчего железные рыцари подняли щиты и, спрыгнув с постаментов, брякнули латными башмаками.       Драко встретил его упрёком:       — У меня стойкое ощущение, что в доме не портреты, а нарисованные предатели, — иначе как бы Мистер Ищейка его без проволочек нашёл.       Странно, что Поттер их обелил:       — Только если на них надавить, — сообщил он с неликующей мордой, выдающей лёгкое неудовольствие от живописной выходки: — После того как они отправят тебя в клозет.       — Ты один? — невольно спросил Малфой, не исключая, что геройская свита разбрелась по дому, суя нос куда не следует.       Однако если б Робардс не затребовал охрану для своей доисторической утвари, то он не Глава Отдела тайн, а беспечный школьник.       — Не один, — сказал Гарри, мельком оценивая "рыцарскую" угрозу, и ненадолго обернулся, — мои люди ждут меня в холле. Мэнор временно заблокирован, и только от тебя зависит, как долго нам здесь торчать.       Драко пристроил широкий бокал на ближайшую витрину.       — Не желаете погостить до завтра? — юродствовал он, подмечая, что разговор — слава небу! — начался не с допроса. — Как раз для вас у меня есть уютный подвал и изрядные запасы алкоголя.       Гарри прижал рукою нагрудный кисет, висящий нелепой удавкой.       — От авроров алкоголь не помогает, — в той же манере заявил он. — Если начистоту, бутылка вообще не помогает. Никогда.       Не помогает.       Но многое упрощает.       Драко совсем не торопился повесить на себя срок:       — Наш Великий Пророк не передумал? — на дурака брякнул он, вдруг представив, как глава Отдела тайн вручает Поттеру злосчастную Чашу с физиономией довольного козла, отчего захотелось опять украсть у него хотя бы банку с мозгами.       — Он уже видит тебя за решёткой, — не любезничал Гарри, потянув за длинный шнурок зачарованного кисета, и приоткрыл перевязь. — И поверь, если ты струхнёшь или улизнёшь, тут же отправишься в камеру ему на радость!       Растирая ломящую шею, Драко съёрничал:       — Выходит, я выиграл в тюремную лотерею. Такое событие стоит отметить, не находишь?       Главный аврор покачал головой:       — Решил потянуть время? Забыл, что перед смертью — один хрен! — не надышишься? Малфой, ты сам нарвался на карательные меры, да ещё и Гермиону в свои делишки втянул!.. — он оскалился. — За что уже получил.       Видимо, авансом.       Драко подвигал несчастной челюстью.       — Ты про свою дурацкую привычку бить в морду? — он скривился.       — Иногда это здорово экономит время, — отрапортовал Гарри. — Да и разводить церемонии не моя работа.       Естественно, не его.       — А какая твоя? — прикинулся шутником Драко, принимая железное спокойствие Поттера за намеренный спектакль. — Доставлять людям неприятности?       Гарри кивнул.       — Обожаю это! — съехидничал он. — Особенно тем, кто носит фамилию Малфой.       Драко указал на раскидистое дерево и надавил на совесть:       — А ничего, что таких довольно мало осталось? — он ненадолго приложил руку к груди: — Представь себе, я последний. С мальчиками в этом столетии у нас как-то не сложилось.       Гарри и бровью не повёл:       — Тогда, может, не надо было дёргать судьбу за яйца? — поддел он, не подбирая выражений. — Стоило озаботиться наследниками, а не шарокрадством.       — Сегодня же займусь их появлением, — прошёлся по адресу последний из рода. — Расплата, Поттер, не должна быть страшнее преступления, и нормальным аврорам не надо объяснять, что Чаша — это полный аут!       Очкарик сжимал кисет из ишачей кожи и почти не смотрел на Драко:       — У тебя всё ещё есть выбор, но нормальным волшебникам не надо об этом напоминать, — спокойно передразнивал Гарри. — В любом случае, чем раньше ты примешь наказание, как мужчина, тем быстрее я обрету веру в человечество, — он огляделся в поисках подобия стола. — Мне и без того геморроя хватает!.. Тем более что Говард Робардс оставил конкретные инструкции.       — А инструкций по лечению геморроя он не оставил? — цеплялся Драко, чувствуя, как по коже бегут мурашки. — И я даже знать не хочу, сколько мне светит!       Чем ближе подходил тот самый момент, тем сильнее хотелось проснуться. Бесспорно, он не в кошмаре, но всего в шаге от грёбаного экзамена.       На вольную жизнь.       Драко приблизился к геридону, постучал пару раз по круглой столешнице, и волшебный антиквариат подрос, доставая хозяину дома почти до пояса.       Поттер ввернул вполне резонный вопрос:       — Надеюсь, ты помнишь про жёсткие условия? На всё про всё Робардс не дал тебе и трёх месяцев.       Малфой напряг извилины:       — До конца лета, ведь так? По-моему, Говард просто расщедрился, — нервничая, съязвил он. И добавил: — Одно утешает... С Грейнджер это будет просто прогулка! Если я куда и сяду, то максимум в лужу. Буквально, если что.       — Давно ты так в неё веришь? — поинтересовался Гарри и вытащил из кармана клочок пергамента и свинцовый карандаш.       Правда, с места не сошёл.       — Главное, что в неё веришь ты, — не сомневался Драко. — Иначе б не впрягся во всю эту хрень с отсрочкой!       Гарри поморщил лоб.       И не стал препираться:       — Очень надеюсь, что не пожалею об этом.       Малфой плавно обвёл изгиб геридона:       — Доставай свою миску, Поттер! — с раздражением подгонял он. — Готов поспорить, я первый везунчик за двести лет. Или триста! Я избранный, чего уж скромничать...       Маяча негербовой бумажкой, тот прошагал по залу, как назойливый гость, и впечатал в стол карманный листок:       — Не подведи её, — предупредил он, и Малфой без всякого имени прекрасно понимал, что за "её".       Поттер был предельно сдержан и по-взрослому честен. В эти минуты он будто забыл про свои недавние поползновения, чем вызывал невольное замешательство. Малфой каким-то нутром чувствовал "руку Грейнджер" и законно решил, что её приёмы по усмирению дружка могли бы ещё не раз пригодиться.       Тот будто исполнял аврорскую повинность:       — Перед тем как ты напишешь своё имя, я обязан напомнить, что Чаша Астреи — древний артефакт, который связывает волшебников магическим договором. Расторгнуть его ты не сможешь, обмануть Чашу тоже. Если ты реально виновен — а ты виновен, Малфой, — частный контракт будет заключён, и в соответствии с требованием пострадавшей стороны приговор вступит в силу, где бы ты ни был. Это понятно?       — Вполне, — кивнул Драко, уложив правую руку на гладкую столешницу. — А если я того?.. — он отвёл указательный палец. — Откинусь раньше времени?       С подачи Робардса Гарри явно оброс багажом знаний, он прижал пергамент старинным карандашом и ответил:       — Если ты умрёшь, то через энное число дней Чаша сочтёт, что возмездие уже свершилось. А ты планируешь? — насторожился он.       — Никак нет, — доложился Малфой. — Но мой некристально трезвый рассудок подсказывает, что одна любвеобильная нечисть не прочь меня однажды прибить! Она ведь сбежала, так? — резюмировал он, ощутив, как сдавило под ложечкой. — Поэтому Гойл мёртв.       Повисла тишина, за которой скрывалось слишком многое: целая человеческая жизнь. Которую отняли. Грубо. Несвоевременно. Подло. Бесспорно, Поттер не питал к Грегори тёплых чувств, только ненависти не питал тоже.       Он далеко не прыгал от счастья:       — Гойл погиб, — негромко уточнил Гарри, сводя геройские брови. — А Любовь не сбежала, она психанула... Гермиона назвала это "не сошлись характерами".       — Психанула? — переспросил Малфой, уже вникая в заложенный смысл.       В башке почему-то возникла ужасная картина, где Гойла съедают языки пламени, будто адский Любовный огонь вырвался наружу. Драко уже видел, на что тот способен, оттого прежний страх воссоздал казнь, когда от вопля жертвы можно оглохнуть. Школьник в нём помнил запах сгоревшей плоти, но предпочёл бы навек забыть.       — Не умею я объяснять! — и сам чуть психанул Поттер. — Короче, Любовь не ужилась с Гойлом, и кто бы ни стал её новой жертвой, он тоже в опасности. Неприятно это признавать, но, карауля Грегори на вокзале, мы опоздали.       "Ты опоздал", — поправил про себя Драко, порываясь узнать чуть больше:       — И как он погиб?       — Гавейн Робардс списал всё на несчастный случай, — не стал юлить Поттер.       — А это не так? — спросил Драко, чувствуя, как ноет в боку шрам.       Гарри интуитивно осмотрелся:       — До официального заявления я не должен распространяться, ведь его смерть не столь однозначна, — сообщил он и завесу всё-таки приоткрыл: — У Любви свои страхи и свои желания, поэтому аппарировать в связке с ней порой равносильно самоубийству. Но надо быть Гермионой, чтоб это понять, а у Гойла мозг трудного подростка.       — Значит, его расщепило, — смело заключил Драко, сознавая, кто наложил неболтливое вето, — и чужая, приблудная магия тому причиной. Правило трёх "Н" надо дополнить "нормальностью" и "неодержимостью"... Чёрт, Гойл не виноват, что дуболомом родился.       Малфой взял такой же древний, как Чаша, стержень и склонился к пергаменту, только Мистер Геройство остановил его:       — Стой, — он сбил бледную руку Драко.       Грозные рыцари грохнули доспехами, и хозяин дома безотчётно дёрнулся. Вековые стражи, похоже, чувствовали опасность и готовы были атаковать врага без жалости и сожалений. Поражало, что Поттер смотрел на это сквозь пальцы, будто знал семейный секрет. Без приказа любого по фамилии Малфой даже грязнокровкам ничего не грозит.       Поттеру, кажется, приглянулась его упёртость:       — Малфой, я обязан предупредить... Тебе светит внушительный срок, от которого пошла пятнами даже Гермиона!       — То есть Грейнджер уже в курсе? — выдавал банальности Драко, стараясь избегать прямого аврорского взгляда. — И она не обещала меня ждать?       Дурацкая шутка.       — Двадцать лет — это совсем не смешно, — полурычал Гарри, оглашая непомерные запросы. — Ты выйдешь из тюрьмы отнюдь не юнцом! И даже если рискнёшь сбежать, магия вернёт тебя обратно без всякого Империо.       Почти не удивил, чёрт!..       Малфой встрепенулся:       — А губа у Робардса не треснет?! — он невольно отступил. — Слушай, а не проще его прибить? По крайней мере, заслуженно отсижу.       Гарри даже не усмехнулся:       — Как раз из-за таких умников договор нерушим. Смерть Робардса ничего не изменит. Он — пострадавшая сторона, а не вор, — огласил его грешки Поттер.       — А ты — дешёвый посредник! — злясь не на него, констатировал Драко. — Двадцать лет... — он даже не пытался осмыслить всё это. — Двадцать! Робардс совсем охренел. Что я там украл?! Его девственность? А не...       — И ежу понятно, — поучая, перебил Гарри, — что Робардс решил тебя испытать и напугать. Это более чем логично.       Малфой скривился.       — А давно ежи носят фамилию Грейнджер? — спросил он, догадавшись, чья интонация пролегла в неприглядной истине красной нитью.       — Бесспорно, он посчитал, что ты сдашься, — Поттер вращал туда-сюда пальцем пока ещё пустой листок. — А я тебе говорил, он не Дамблдор. Проглотит и не подавится!       Зато не прожуёт.       — Вот же урод! — взвыл Драко. — И почему ты не надел эту Чашу ему на голову?!       Чёртов герой лишь плечами пожал.       — Потому что Гермиона сказала, что у тебя есть шанс, — по-гриффиндорски поделился он. — Крохотный, но всё-таки есть! Договор нельзя отменить — это факт, — Гарри, не торопясь, опустил руку в кисет. — Зато можно изменить — и это тоже факт. Всего раз, но такое возможно.       Драко хмыкнул. Лазейки ему всегда нравились. Только свежее предупреждение Нотта наводило на мысль, что подобные шансы близки к нулю.       — И как? — вполне серьёзно спросил Малфой, пока Поттер ставил Чашу на жертвенный стол.       И та не особо пугала. Стеклянная полусфера бирюзово-жёлтых оттенков была будто спаяна с ветвистым орнаментом из неблагородного, покрытого временем металла, и её тулово без труда помещалось в руке. Круглая подставка чуть розовела в отблесках свечей и служила вполне надёжным пьедесталом, а незнакомые символы пролегли на её поверхности колдовским напутствием. Бронзовая "купель" Астреи могла бы заворожить, не будь она орудием наказания.       — Сама Чаша не умеет карать или миловать, — сдвигая её за обод, просвещал Гарри. — Как и что-то изменить. Но тот, кто её разбудил, — да. В твоём случае — Говард Робардс. Он и только он может уменьшить срок. К примеру, исправить целую вечность на год. Или день. Короче, если подобрать к нему ключик...       Он что, тоже дверь?       — Стоп, — оборвал Драко. — Робардс и уменьшить? Поттер, что за чушь?! — резко хохотнул он и, как взмыленная лошадь, переступил. — Ты же сознаёшь, что такой магический договор можно изменить только кровью? Или я ни черта не смыслю в магии!.. Да Робардс мне этот ключик в глотку запихает.       Но тот упирался:       — Гермиона редко ошибается, — он поправил очки. — И я не исключаю, что Робардс дал повод так думать.       Драко почти взбесила их наивность:       — Ты сам-то в это веришь? — он едва не стукнул Поттера по лбу карандашом. — Да эта Прорицательская свинья просто глаз на неё положила! Вот и строит из себя добренького...       Гарри ухмыльнулся:       — А кто говорил про Говарда? — он, конечно, намекал на его братца. — Гавейн знает его лучше, чем ты, я и всё министерство вместе взятое! И он не стал бы Гермионе лгать. Не теперь. На него это не похоже.       Возможно.       Когда он без пяти минут замминистра.       Драко подозревал, что Поттер уже знает, от чего отказалась Грейнджер. Когда отказалась. И что с Гавейном она по-своему сторговалась, отдав должность ради Пророчества. Но, судя по тому, что он не бросился на него с кулаками и не порезал на ленточки подлеца Николаса, не знает, из-за чего. Чем бы ни приструнила его подружка, правды о проклятии в этом списке нет.       — Грейнджер не должна была отдавать ему место, — озвучил свои мысли Драко.       — Как и помогать тебе обокрасть Робардса, — подхватил Поттер, и Малфой предпочёл не вступать в бесполезные споры. — Но её сложно переубедить, если она что-то решила... — продолжение его пригвоздило: — Пусть даже она тебя пожалела.       — Грейнджер — что?.. — в горле пересохло. Оттого что всплыл расвсезнайский способ приручить Поттера.       Да Драко её прибьёт! За космическое враньё. У него научилась?..       — Пожалела, что же ещё, — как острый нож, вонзил в него Поттер. — Смерть близких — это, безусловно, трагедия, и твоё желание докопаться до правды вполне объяснимо, — неспешно произнёс он. — Но если ты ещё раз сыграешь на её слабостях, врежу по первое число!       Малфой перехватил карандаш, словно собирался им малоприятно ткнуть — кое-кого и кое-куда абсолютно бессовестно — и приговорил:       — Но сначала это сделаю я.       С Грейнджер.       Плохо, что Поттер верно считал праведный гнев Драко и молчаливый подтекст:       — Или всё было совсем не так?       Главный аврор обхватил долбаную "миску" крепкими пальцами и чуть приподнял её над столом.       — Так. Раз Грейнджер это сказала, — Драко стиснул зубы. — И с её синдромом спасателя у меня есть все шансы с ней переспать! — мелко отомстил он.       Гарри напружинился:       — Малфой, ты в лоб захотел? — прижав Чашу ладонью, заводясь, он вдавил её в геридон.       Драко покрутил свинцовый стержень, возвращая его на место — будто перо, между пальцев, и огрызнулся:       — Всего лишь укусить её за сердобольный язык! Что она ещё тебе напела? Может, как пыталась меня соблазнить?       В этот раз Поттер выгодно его понял:       — Тебя уже не исправить, — вздохнул он. — Но, наверное, лучше дурить, чем истерить.       — Не исправить, — поддакивал Драко, мысленно оголяя Грейнджер. Он водрузил её прямо на стол, дерзко задирая красное платье. — Только посадить.       Малфой отогнал возбуждение. И списал негласный стояк на алкоголь.       Гарри перевёл взгляд на Чашу:       — Если хочешь избежать Азкабана, ты должен вернуть Любовь в комнату.       — Или до конца лета сдохнуть. Целых два варианта!.. Да я счастливчик, — заметил Драко и выровнял бумажный листок.       — Вообще-то три, — поправил его Поттер, прежде чем вор коснулся свинцом пергамента.       Малфой напрягся. И выпрямился:       — Звучит как прелюдия, — с самого начала он ждал подвоха. — Ты о чём?       — О сделке, — с блеском в глазах не отступал Гарри. — Давай так... Я спасу тебя от тюрьмы — прямо сейчас, если ты выполнишь моё условие.       Драко ощутил едва уловимый аромат свободы, густо смешанный с чем-то удушающим:       — Пахнет шантажом, — догадался он и вернул Гарри его же слова: — Но ты сам сболтнул, что Чашу не обмануть... — он прищурился, сознавая, что Поттер что-то расчётливо скрыл.       — Не совсем, — наконец расчехлился Поттер. — Поэтому Робардс дважды велел проследить, как ты бросишь в Чашу своё имя. Не Нотта, не Рона, не дракловой бабушки — своё... Ведь у Чаши нет глаз, ушей и, главное, языка.       Она не доложит.       Драко невольно расплылся в недоброй улыбке:       — А ты хитрая скотинка, Поттер... Предлагаешь бросить туда чужое имя?       — Да, — кивнул Гарри. — А именно — Гойла. Чаша Астреи имеет власть лишь над миром живых.       И снова Малфой узнал нотки Грейнджер. Может, она и не приложила руку к наглому шантажу, но нечаянно подтолкнула.       — Обман вскроется, — убивал логикой Драко. — Если я не справлюсь. И кто же тогда окажется в тюрьме? — резонный вопрос.       Поттер и сам не промах:       — А это не твоя забота. Скорее всего, никто. Тогда совру, что я лопухнулся... — он заговорщически расплылся в улыбке: — Не досмотрел. Не скованный контрактом, ты сможешь сбежать, Малфой. Подумай... — как гребаный Лорд, искушал он.       А бесплатный сыр бывает только в мышеловке.       — Выходит, ты предлагаешь мне надуть Робардса, — Драко перешёл к главному: — В обмен на что?       Малфой не удивился острой, невозможной, вполне предсказуемой истине, что прозвучала почти сразу:       — В обмен на правду, — прибил его Поттер. — Я же говорил, что мне нужна правда и только она. Я хочу знать, от чего меня защищает Гермиона. И если ты ответишь...       "То получишь карт-бланш" — точно меж строк.       — Я же могу соврать, — тут же подхватил Драко, чувствуя, как ползёт по венам слизеринская подлость.       Соблазн сдать Грейнджер затопил рот и обернулся на языке пьяным вкусом и горечью. Их тайна держалась на тоненькой ниточке, и только её признания ещё удерживали его от предательства. Быть может, их и впрямь связало Пророчество, но не оно сейчас билось в груди живым молотом.       Гарри прожигал его череп треклятыми стёклами:       — А ты удиви меня, — полушипел он.       Драко склонился и, не думая, быстрым росчерком карандаша выписал на бумаге своё имя. Подхватил пергамент бледными пальцами, придвинул Чашу и, не глядя, опустил тот на голубоватое дно, ощутив зачарованное тепло кончиками пальцев.       Интуитивно Малфой отдёрнул руку.       Вместе с Поттером он наблюдал, как откуда-то из стеклянной бездны поднялся серебристо-белый туман, заискрил, наполнил Чашу почти до краёв... И закружил, сжимаясь. Ближе к центру он превратился в длинную мерцающую иглу, и та отвесно вонзилась в подставку с секундной вспышкой и треском. Светящейся нитью волшебная спица нырнула в пьедестал, обогнула его, уменьшилась до яркого жала и, сведя между собою концы, осталась на его бронзовой поверхности отличительной меткой. Размером со строчную букву. Чаша будто вела счёт своим жертвам, оттого превратила имя Малфоя в солнечный нимб, а имя Робардса — строго под ним в тёмное размытое пятно на бездушном металле.       Очередное "о" предрекло новую ...опу.       Жуткий контракт был заключён. И Драко не представлял, чем пнёт его Поттер. Хотелось думать, что тот чувствует досаду и злость, а не изумление.       Или упаси бог — уважение.       — Знаешь, как это называется, Малфой? — начал герой, сгребая Чашу своими геройскими лапами и нацеливая ту на мохнатый кисет.       Возвращая карандаш, Драко набрасывал варианты:       — Вредностью? Глупостью? Или, скажешь, упрямством?       Несколько мгновений в зале стояла тишина. Пока Драко топтался на месте. Пока рыцари сжимали латами вековые щиты. И пока Поттер складывал магические пожитки.       Он даже сделал шаг к выходу, повернулся и выдал прямо в озадаченное лицо Малфоя:       — Не скажу, — Гарри взялся за длинный шнурок. — Но нормальные люди зовут это преданностью.       Драко застыл. Не в силах послать его. Или спорить. И он абсолютно не понимал, кто из них в эту минуту выиграл...       А ответ до гениального прост:       Никто.

* * *

      "Чушь! — внушал себе Малфой, сидя в массивном кресле в Гербовом зале, где когда-то вывел Грейнджер на чистую воду. — Чушь и блажь".       Используя комод вместо постамента, Драко расположился перед картиной, которой, наверное, лет шестьсот, и не исключал, что та вполне может не дотянуть до следующей сотни. Он скрыл холст неосязаемым барьером, но, скорее, скрылся сам, словно нарисованный маг был в состоянии прочесть его мысли:       "Поттер несёт всякую хрень!"       Никакая эта не преданность...       Обычная расчётливость. И с Грейнджер у него обычная сделка! Так сказать, взаимовыгодный договор. Он ей немно-ожечко должен. И всё. Он её чуточку хочет. И на этом тоже — всё!.. Преданность — это вопрос доверия, а Малфой и себе-то не очень-то верит.       И ещё — он порядком злится на Грейнджер.       За непревзойдённое упрямство. За это её "пожалела". За неприступные губы.       Которые засели в мозгу.       Напрочь.       Пока Драко не забил башку иным развлечением... вроде плана.       К вечеру Гербовый зал смотрелся несколько мрачно, и Малфой забавлялся тем, что по очереди гасил и зажигал настенные канделябры, раз уж Поттер отменил домашний арест и снял чары с волшебной палочки. Драко нравилось, как блекло и проявлялось его отражение в оконном стекле, будто перед ним то и дело представало два человека, и хотел Грейнджер именно тот, кто темнее и размытее.       Над Драко довлело то, что до конца лета он должен изловить чёртову Любовь, а где теперь её искать — не знает даже Великий Мерлин. Единственное, о чём сейчас более-менее думалось, — это Пророчество, криво-косо полученное от Робардса, и правильнее найти способ отплатить Грейнджер.       Как?       Ответ битый час маячил перед глазами:       Николас Малфой.       Скрытый под чарами, но всё такой же мерзкий и несговорчивый.       — Ты опять опоздала, — начал Драко, как только Грейнджер вошла в комнату — гордая и серьёзная. — Уже четверть десятого.       Он поднялся, не желая пялиться ей на бёдра. В кремовой, отливающей жемчугом блузке и какой-то длинной дешёвой юбке противного коричневого цвета она могла бы быть не соблазнительней полевой мыши, но Драко поймал себя на том, что её тонкая талия смотрится почти приглашением и прежняя злость гаснет, словно парящее в ночи пёрышко.       Не было никаких сомнений, что Поттер после визита доложился по полной, утаив, как мошенник, про свой грубый шантаж. Этот очкастый засранец выбрал нужный момент, да и мотивы у него были достойные, только методы откровенно подкачали. И сейчас Малфой упивался тем, что одна гриффиндорская натура скорее отрежет себе язык, чем расскажет, как другой белобрысый идиот предпочёл послать героя с его длинным носом.       — Не опоздала, а задержалась, — возразила Гермиона, бессознательно сохраняя дистанцию между ними.       Малфой тоже решил поумничать:       — Задерживаются только министры. В крайнем случае — замминистры.       Грейнджер разгадала намёк:       — Я не настолько амбициозна, как тебе кажется. Да, я отказалась от повышения, но не стану об этом переживать. Зато есть хорошая новость!.. — на её щеках проступил нежный румянец. — В ближайшее время Нотту вернут палочку, — она сразу поправилась: — То есть разрешат купить новую, конечно же. И допустят к работе.       Гермиону явно трогала эта мысль. Пусть Тео и получил от ворот поворот, он оставил у неё в душе некий след. Чувства Нотта отпечатались в её памяти и, как неизбалованная девушка, она не могла плюнуть на них и растереть.       — Неужели козёл-Говард держит своё слово? — зубоскалил Драко, глуша незваную ревность. Ему бы порадоваться за друга, только его эгоизм перекрыл нервы. — Подозрительно, что он не рвётся в министерское кресло, расталкивая и свата и брата.       — Гавейн Робардс вступит в должность лишь через две недели. Стандартное время, чтоб подготовить бумаги и представление, — отчиталась она, чуть осмотревшись.       Драко не удержался:       — Значит, у меня есть две недели, чтоб всё испортить.       Гермиона уставилась на него с видом почтовой совы:       — Чаши Астреи тебе уже мало? — возмутилась она, обругав его нечистые намерения. — Малфой, уймись наконец! Тебе и так грозит двадцать лет Азкабана, а ты печёшься о чьей-то карьере.       — Крупная подлянка скрасит мне годы заточения, — Драко копнул поглубже: — Поттер вообще знает, где ты?       — Он мой друг, — не улыбалась Гермиона. — Иное было бы странно.       — И поэтому ты скрываешь от него правду? Насчёт проклятья и прочего...       Грейнджер вспылила:       — Тебе так нравится про это напоминать?       — Конечно, — вымещал недовольство он. — Особенно когда ты меня, — Малфой изобразил кавычки, — якобы пожалела. Когда помогла. Что за хрень, честная моя?! Ничего умней не придумала?       Фантазёрка приняла защитную стойку:       — Зато прозвучало правдоподобно.       — Вроде этой твоей лазейки с Чашей? Ты реально считаешь, что Робардса можно задобрить? — искренне не понимал Драко.       — Не исключаю, — размеренно сообщила Гермиона. — У каждого человека есть слабости.       Малфой беззвучно взвыл и приплёл выходку героя:       — Нет более надёжной слабости, чем шантаж. Уверен, Говард смягчится, если я на него что-то нарою... Или на его братца.       Нельзя было сказать, что Драко не оценил её усилий, но представить себе человечного Робардса никаким боком не мог. Если сатрап Поттера и казался добрее, то Глава Отдела тайн определённо не умел прощать или признавать собственные ошибки.       Гермиона обхватила руки выше локтя, прячась в складках бежевой блузки и за пеленой умных мыслей:       — Просто верни Любовь, — смиренно выдала она. — Желательно не в камне.       Драко не слишком верил в страшные сказки, но с некоторых пор убедился, что и в самых бредовых из них есть доля истины. Как и мудрости.       — После смерти Гойла гоняться за ней хочется всё меньше и меньше, — нервно признался он, крутя в пальцах волшебную палочку.       Гермиона помрачнела, выдавая свою нежестокую суть, и расцепила руки:       — Его смерть в какой-то мере случайность... — вторила начальству она. — Расщеп Гойла оказался фатален, но он не мог знать, что трансгрессировать вместе с Любовью очень опасно. Да и откуда ему знать? Правило трех "Н" не предполагает, что внутри волшебника поселилось Нечто со своей волей и магией, — ступая по залу, она коснулась удобного кресла, словно искала опору.       Малфой однажды видел расщеп, и зрелище совершенно не вдохновляло. Ещё тогда он решил, что при плохом раскладе можно запросто истечь кровью.       — Парная трансгрессия — весьма радикальный способ кого-то убить, — заметил он. — Даже если Любовь сделала это неспециально.       Гермиона скользнула взглядом по комоду, сжала обивку и наверняка поняла, что чары скрывали самую беспощадную в этом доме образину. Её голос дрожал от волнения:       — Какая теперь разница, если Гойл погиб?! И когда мы найдём его сердце...       — Что?.. — тут же перебил Драко, чувствуя, как приподнялись волоски на теле. — Что значит "найдём его сердце"?       Он не спрашивал — он практически продирался через пошатнувшийся мозг и неидеально крепкий желудок.       — То и значит, — Грейнджер ненадолго приложила руку к солнечному сплетению, и Драко решил, что она сейчас слишком чувствует его стук. — Тело нашли с кровавой кашей в груди. Колдомедики сроду такого не видели... Однако в Мунго считают, что сердце не звери растерзали, оно осталось в точке прыжка. А вот откуда сломя голову аппарировал Гойл... — она перевела дыхание. — Вариантов нет.       Драко боялся представить, какую боль испытал неуклюжий Гойл, но зловещая сцена, где он лежит в окровавленной луже, атаковала беспокойный разум. Вряд ли он успел понять, что произошло... Только то, что он рухнул оземь, как рваный кожаный мешок, разбудили шёпот скорби и сожаления. Испытав чудовищную боль, несчастный болван обрёк себя на верную смерть, когда магически рванул сквозь пространство, и Любовь вольно-невольно выдрала ему сердце. Возможно, она взбунтовалась, а, возможно, и убийственная тяжесть сердечных мук наполнила его грудь и откололась от Гойла.       — А где Поттер его нашёл? — Драко замялся и отмахнулся от ужасной картины.       Грейнджер потёрла переносицу. Ей нелегко давались воспоминания:       — Вообще-то его нашла Дафна Гринграсс. Да ещё и отчасти...       — В каком смысле? — растерялся Малфой, сбитый с толку её ответом.       — В том смысле, что с Гойлом "отличилась" Марго, её лиса. Она отгрызла и притащила к ним в дом его палец. С кольцом. Ну, ты знаешь... С вензелем.       Драко аж передёрнуло — от того, что мозг выдал за видение: окровавленные морды стаи голодных лис, глумящихся над истерзанным телом.       Гермиона сжала руку в кулак и тут же раскрыла:       — С Дафной случилась истерика. Хорошо, что её сестра повела себя хладнокровнее, она обыскала окрестности и вызвала авроров.       Астория и раньше была менее эмоциональной, однако её стойкость в критической ситуации оказалась сюрпризом. Драко нечасто проводил время в её компании, каким-то шестым чувством сопротивляясь их эфемерному браку и тесному сближению, и только теперь ощутил, что такая Гринграсс достойна большего, чем дежурное внимание.       Не зная почему, он спросил Грейнджер:       — А ты сама его видела?       Она неожиданно отвернулась:       — Гарри был против. Но я настояла.       Малфой невольно раздул щёки, звучно выдыхая:       — Твоё бесстрашие порой на грани идиотизма, — он проследил за её взглядом, застывшим на родовом гербе. — И как вы собираетесь найти его сердце? Не в "Пророке" ж объявление поместить!       — Ты звал меня ради подробностей? — вдруг закрылась она, вероятно, устав от допроса.       Малфой покачал головой:       — Во-первых, я звал тебя ради Пророчества. И в письме ясно дал это понять. Тебе не кажется, что пора отдать мне фиал?       Грейнджер уставилась на Драко молчаливой занозой.       Отчего он метнулся непозволительно близко:       — Я хочу доказать, что ты какую-то хрень в башку вбила! — напирал Малфой.       Он до сих пор её выводам не очень-то верил. Это какая-то дикость...       — Я не ошиблась, — как отрезала Гермиона, смело встречая его маленький срыв. — Убил твоих родных и проклял меня один и тот же человек.       — Но где моя семья и где ты!.. — не заботился о подтексте Драко.       Он ткнул в фамильный девиз, в нём чистота крови была нерушима.       — А во-вторых? — Грейнджер снова сменила тему.       Малфой указал на высокий комод. Точнее, на знакомую картину:       — А во-вторых, ради него, — нехотя уступил Драко. — Единственный, кто знает о проклятьи Мантикоры — Николас Малфой. И либо мы придумаем, как его дожать, либо...       "Ты умрёшь" — то, что повисло в воздухе, не сорвавшись.       Только Гермиона и без того всё поняла:       — Обещай, что поймаешь ублюдка, — она опустила взгляд. — Что бы со мной ни случилось. Даже если придётся просить помощи у Гарри.       Малфой заиграл желваками. И дело было не в Поттере:       — Никакого плана "Б", Грейнджер! Я запрещаю... — он сглотнул огромный комок. — Запасного плана у меня нет. И не будет!       — Нельзя запретить смерть, Драко, — Гермиона надеялась на его благоразумие. — И, как в сказке, нельзя спрятаться. Идти на встречу с ней лучше с открытыми глазами.       То есть принять её, если нужно.       Грейнджер ударила прямо под дых. Но Малфой не Поттер, оттого правда вырвалась наружу вместе со слепым мелочным страхом:       — Я не справлюсь без тебя, — сраженный им, выдохнул Драко. Быть честным порой тоже выгодно. — Поэтому думай! — скомандовал он, возвращаясь к портрету. — Ты это умеешь.       Гермиона повела хрупкими плечами:       — Я не знаю, что ему предложить. Николас — не часть моей семьи, — она отвела от лица волнистые локоны, и Малфой, сбегая от соблазнов, ненадолго прикрыл глаза. И услышал: — А почему его зовут Чистой смертью?       Драко ухватился за этот вопрос, как за соломинку.       — Вида смерти очень не любит. Крови тоже, — пояснил Малфой, цепляясь за чужие грехи и цитируя излияния Септимуса: — Поговаривали, что он проклял пару-тройку врагов, но уличить Николаса так и не смогли... — он раскачивал в воздухе палочкой. — В волшебном мире сложно что-то доказать, когда нет ни тела, ни свидетелей.       Грейнджер едва склонилась:       — Так его зовут Чистой смертью за преступную изворотливость?       — Именно, — подтвердил Драко. — Проделал всё без шума и пыли. Полагаю, что и тем самым проклятьем тоже, — он нацелился на портрет: — Этот мерзавец просто так не уступит.       — Так поговори с ним, — предложила неглупая Гермиона. — Если не знаешь, что ему нужно, тупо возьми и спроси. Мы — это наши желания, и даже у такого, как Николас, они есть...       Драко не мог не признать, что разумное зерно в её словах есть, и развеял с картины барьерные чары. Очень быстро перед ними предстал худой вредный старикан без серой меховой накидки и злорадной улыбки. Холодный вечерний свет чуть скрыл его угрюмые морщины, но отнюдь не смягчил иссохшее лицо. Николас задвигал ртом, при этом не издав ни звука, и уставился на молодого наследника, намеренно игнорируя его гостью.       — Я не стану ходить вокруг да около, — не расшаркивался Драко. — Мне нужна информация о Шипах мантикоры, и я готов за неё заплатить.       Предок, ненадолго выпятив губы, не стал отмалчиваться:       — Не тебе, а грязнокровной врушке.       Драко перевёл взгляд на Гермиону, но её ничуть не задело избитое оскорбление.       Он бросил, что думал:       — Любая информация — всего лишь вопрос цены.       Или перед ними не Малфой.       Николас на миг высунул свой поганый язык и прошамкал:       — Для грязнокровки она непомерна, — поправляя шапку, он не церемонился: — И тебе не заставить меня, сосунок...       — Разве? — хмыкнул Драко и перешёл на тот же язык: — Даже если я присягну на гербе, что ты отказал в долге жизни последнему из рода? — он покосился на пустую, но массивную раму. — Арманду Малфою это совсем не понравится. А если его здорово разозлить... Однажды он снесёт тебе седую башку. Без предисловий.       Гермиона округлила глаза, но у слизеринцев свои методы вести несветскую беседу.       Николас поводил костлявыми плечами:       — Ты не посмеешь.       — Или мы торгуемся, или я натравлю на тебя не только Арманда, но и всю фамильную галерею, — пригрозил Драко, заходя в шантаже дальше и дальше.       Николас обхватил свою высокородную шею и выдал вполне очевидное:       — Я очень удивлюсь, если ты найдёшь, что можно предложить портрету.       Но Драко был готов:       — А я и не буду искать, я просто спрошу... — он не отводил взгляд от его хищного носа с кривой горбинкой. — Чего ты хочешь, Николас? Гербовый зал? Лучшее место? Чего?!       Предок изложил саму тривиальность:       — Очень хочется ощутить себя живым, Драко, — он захлопал светлыми ресницами над водянисто-серыми зенками.       Наследник немного присмирел. И ответил не менее прозаично:       — Ты хочешь невозможного.       — Разве? — передразнил его Николас, мстительно сузив глаза. — Я мёртв, но и мне доступны человеческие удовольствия.       Драко заподозрил недоброе:       — Мне не нравится, как это звучит.       — Как по мне, звучит прекрасно! — приоткрыв рот, старикашка обтёр уголки тонких пепельных губ. — Вам нужна информация, а мне... — он кивнул в сторону Гермионы, — её гордость.       Глава дома невольно обронил:       — В каком смысле?       Он заметил, как грязно блеснули глаза замшелого предка.       — В самом приятном, — проскрипел Николас. — Я поделюсь важными нюансами, если эта девка поделится своими шипами... Прямо здесь и сейчас.       — Не понимаю, — вставила Гермиона, на шаг отступив.       Драко раздул ноздри, обнажая нешуточный гнев:       — Зато понимаю я, — он прикрикнул: — Это мерзко даже для Малфоя!       — У каждого секрета своя цена, — по-прежнему издевался портрет, обличая низменные желания: — У этого — её унижение.       — Хрен тебе, а не шипы! — скрипя злобой, сорвался Драко.       Гермиона, осмелев, чуть выступила вперёд:       — Что вы имеете в виду, Николас?       Драко почти полыхал:       — Он хочет увидеть шрамы, разве не ясно? Этот урод хочет тебя раздеть!       — Не совсем так, — поправил его заплесневелый предок. — Я хочу, чтобы вы, мерзкая притворщица, оголились сами. На моих чистокровных глазах.       Старый хрен, довольный собой, огладил тёмную расшитую рубашку.       Чем ещё больше разжигал нелучшее в Драко:       — Я сожгу тебя к драклам собачьим! — он наставил на извращенца палочку.       — Умей пожинать плоды, недоросток, — поучал его Николас.       Драко тяжело дышал:       — Закрой свой вонючий рот, — сухо отчеканил он. — Или...       Гермиона обернулась, остужая его демонов нелепым и метким словом:       — Подожди.       Она повернулась к портрету, прижав рукой светлую блузку чуть выше талии.       — Мне нужно показать свою грудь?       Николас снизу прислонил палец к корыстному носу, словно принюхивался к своему запашку:       — Да. Именно её. Но не частично, не мельком, а медленно и всю целиком. Чтобы я смог отсчитать, как мало вам осталось. И прочувствовать ваш позор.       — За это вы дадите мне информацию? — продолжала Гермиона, откидывая за плечи длинные распущенные волосы.       Николас сдавленно хихикнул.       — Скорее всего, — подтрунивал он.       — Грейнджер... — пытался вклиниться Драко, взглянув на миг в большое окно.       Вряд ли там торчали чьи-то конечности, однако проверить тянуло.       — Какие у меня гарантии? — словно дьяволу в сети, неслась она.       — Гермиона! — взывал к её разуму более здравый Малфой. — Не смей...       На что портрет тихонечко шикнул.       — Гарантии, Николас! — настаивала она.       — Никаких, — подняв брови, наслаждался тот. И посерьёзнел: — Кроме моего слова. Быть может, это сложно представить, но даже Малфои его держат, — Чистая смерть показал редкие жёлтые зубы: — Если хотят.       Гермиона крутила туда-сюда верхнюю пуговицу на блузке, а Драко и без тысячи клятв знал, что эта испорченная свинья ни черта ей не откроет.       — Решайтесь, — подначивал Николас, пуская в ход подлые приёмы. — Что для вас дороже: честь или жизнь, мисс...       — Грейнджер, нет! — подлетев, Драко схватил её под левую руку, ощутив гладкость струящейся ткани, и от расстерянности ослабил захват.       — Заткнись, Малфой, — спокойно высвободилась она.       И Драко отступил.       В сторону.       Новый отказ он бы не вынес.       "Вперёд!" — неслышно, только губами отбрыкнулся он и, сбивая с картинки фокус, не слышал за спиной даже парковых птиц.       Возможно, те спали.       Но он-то нет...       А одна дура, неспеша расстегивая пуговицу за пуговицей, глядела в глаза желчного безобразного старика, не кривясь от его грязных условий. С каждой секундой она обнажала себя всё больше и больше, пока Николас, стянув с полулысой головёшки шапку, тискал её своими влажными ручками и весьма неживописно потел. Блестел лоб, нос, впалые щёки. Чуть высунув кончик языка, он полудышал и ёрзал от нетерпения, чем вызывал у Драко лишь приступ тошноты.       Негодяй, должно быть, ждал слёз унижения.       Но их не было.       Ни капли.       Как не было стыда или страха. Было ощущение пошлости — без вкуса и возбуждения. Было... у Драко.       И у неё.       Иное он бы заметил. Ощутил самой кожей. Он бы уловил это в её дыхании — сейчас таком жёстком и искусственном. Драко не чувствовал ревности, нет!.. Как не чувствовал азарта или похоти — лишь отвращение.       Не к Грейнджер — к гадкому старику.       Драко и сам мечтал увидеть эти шрамы, только увидеть их так — он совсем не мечтал. Потому отвернулся к окну, отрекаясь от липкого, публичного, совершенно не нужного действа, пялясь и не пялясь в размытое отражение.       Она развела края блузки и сбросила ту с плеча, обнажив со стороны сердца прекрасно-молочную кожу и целомудренное бельё. Гермиона не прятала гордых глаз, как не прятала непокорные губы, когда провела кончиками пальцев по неприметной отделке — от верха к центру. Равнодушие с примесью власти на её лице слишком быстро сменили местами хищника и жертву...       Николас перестал елозить. И недоулыбаться. Взгляд его стал голодным и неправедным. Голос осип:       — Грязнокровки всегда были слишком испорчены.       — А Малфои слишком одержимы, — не смолчала она, поддев левую лямку.       Гермиона сбросила бретель, другой рукой придерживая полуоткрытую чашку — верно расставленными пальцами. Оголив только три шрама, похожих на нечёткий прокол, она ненавязчиво огладила большим пальцем тот, что был ближе к соблазнительной вершине и темнел на коже — сколько Драко ни щурился! — сильнее прочих.       — Гарантии, Николас... — напомнила она, опять обводя свою проклятую метку. — Мне тоже нужны гарантии, что ваша информация чего-то да стоит.       — Скрижали, — протяжно вычмокал тот, бросая скупую подачку.       — Что за скрижали? — сорвалось у Драко, и он крепче сжал волшебную палочку.       — Скрижали проклятья. Дальше... — с масляными глазками полусопел Николас. — Дальше-дальше, мамзелька! — подгонял он: — Хочу увидеть сосок. Ваш набухший, розовый, аппетитный сосок...       Мерзавец не смаковал — он вокально дрочил.       Драко не выдержал:       — Хватит! — и повернулся.       Он метнул заклятье, и чёртов портрет бухнулся с комода на затоптанный пол — трах! — старческим рылом приятно вниз. Бухнулся и разразился кучей ругательств. За новый взмах палочки Драко заткнул ему рот, будто пробкой, и далеко не воспитанно отыгрался:       — Утрись, упырь!       Гермиона уже вернула на плечо непрозрачную блузку и впервые покраснела как рак, застегивая её выше и выше с опущенным взглядом. Она вскинула голову и встретилась глазами с Драко, запихнув поглубже оправдания и прочие возражения, которые "моралист" не жаждал услышать.       Она обронила с пылом и благодарностью:       — Спасибо, — Гермиона прижала рукой скромный вырез и оставила всё как есть. — Спасибо, что не смотрел.       — Только подсматривал, — буркнул он.       А Грейнджер, блин, разошлась. Целых два "спасибо" в один присест! И за что?.. За сомнительное благородство?       Она едва-едва улыбнулась и добавила:       — Спасибо, что всё понял правильно. Спасибо, что ты вообще всё понял!       Драко наконец поумнел. Но он никак не ожидал от заучки такого эпического блефа! И он ни хрена не ожидал такую степень доверия:       — Ты надеялась, что я вовремя вмешаюсь?       — Да, — коротко созналась она и нырнула в карман юбки.       — А если я не стал бы? — бездумно предположил он.       — Я бы узнала чуть больше.       Малфой нахмурился:       — То есть ты показала бы ему всё?       — Не всё-всё, — успокоила его Грейнджер. — Но если кто-то считает, что способен унизить девушку, просто увидев её грудь, то он плохо понимает, что и она способна сыграть в эту игру по своим правилам.       — А если б этот урод не сломался? Вот вообще бы ни слова не выдал?!       — Была такая вероятность, — разоблачалась она. — Хотя вряд ли перед ним регулярно оголяются... Но ты прав, я слишком рисковала.       Гермиона чуть светилась от маленькой победы.       — Ты ненормальная, да?       — Как и ты, — красивая в своей дерзости, высказалась она.       И вдруг протянула ему фиал с воспоминаниями:       — Он твой... С самого начала — твой.       Малфой пожертвовал ради Пророчества очень многим...       Своей свободой.       А потому очень многое заслужил — он коснулся её дара тёплой рукою, с острым предчувствием оглаживая и пузырёк, и её пальцы. Только Гермиона мягко ускользнула от осторожной ласки, вероятно безотчётно и интимно дразня, лишая его и долгожданного фиала, и непозволительной близости.       — Так отдай... — вышептал Малфой, ловя правильное волнение.       — Сам возьми, — еле слышно предложила она. — Или попроси...       Но откуда в ней это безумство?.. Блин, она его возбуждала!       И лишь реальный шаг разделял его с Грейнджер.       — Уизел не должен был... — он замолчал, стараясь затушить горячие мысли внутри, но их непреложность будто сама не позволила: — ...тебя отпускать.       Чёрт бы подрал эту Грейнджер!       Он же сказал шесть предательских слов.       От которых Гермиона застыла.       Застыла, словно их искренность ускорила бег её сердца.       И теперь он точно знал, что чувствует.       Когда его рука тянется к её лицу — медленно и абсолютно недвусмысленно, а глаза ловят тёплое безумие во взгляде. Когда кровь приказывает быть ближе и не признаёт поражения. Когда расстояние между ними кажется долгой разлукой, и она льётся прозрачной неистовой болью по венам.       Отчего Драко наклоняется к Грейнджер.       Так же медленно и непреложно.       И в этом несмелом движении нет ни капли жалости — есть только дикое желание ощутить, как бьётся под кожей жизнь — в прижатых губах и мягком проникновении. Когда нетерпение кружит голову с немым стоном. От лёгкого придыхания плывёт весь гребаный мир и, наверное, лишь жажда большего удерживает в сознании. Он тянется к ней, потому что хочет — несмотря на то, о чём потом, может быть, пожалеет...       Чёрт бы подрал эту Грейнджер!       Потому что всё сущее знает, что она ответит.       А он ей это позволит — сама мысль пьянит и торопит.       Драко почти касается кончиками пальцев её волос, боясь, что кто-то внутри прикажет остановиться. А он...       Он лишь сильнее прижмётся к её губам и будет целовать Грейнджер, словно без этого любой следующий шаг потеряет смысл. Он будет целовать её, отдаваясь жадным порывам, не позволяя себе быть слабым. Или правильным. И плевать, что его занесёт, когда Драко станет раздевать её, как и оголять своё возбуждение несдержанным языком.       Главное, что она это позволит.       Потому что Малфой обретёт над ней власть. Как сейчас она — своим волнующим вдохом, приятно робким и искушающим.       И тут...       Распахнув окно, в комнату с монотонным криком влетела сова. Серая неясыть спланировала над их головами и выронила из лап коробку. Картонка, издав тихий "плюх", свалилась у пары скованных ног, которые, очевидно, пригвоздила своей внезапностью.       — Что за хрень? — разозлился Драко, выпуская Грейнджер из почти что объятий.       Потому что не смог это проигнорировать.       Небольшая квадратная коробка, похоже, для праздничного торта, едва высилась над полом скрытой издёвкой и была подписана неровной чернильной надписью:       "Vale et me ama".       — Прощай и люби меня, — по инерции перевела Гермиона и уставилась на неё, уже понимая, кто отправил это послание:       Та, кто вырвала сердце из груди Гойла.       Малфой только теперь узнал этот цвет... Подобный оттенок зелёного предпочитал лишь один ресторатор:       — Панси, — ляпнул он.       — Кто?.. — будто не расслышала Грейнджер.       Забыв об осторожности, она сбила ногой бумажную крышку, и из-под неё обильно повалил густой резкий дым. Отчего Драко закашлялся, глаза заслезились, в горле засвербело, и мелкая паника разбежалась по венам.       Они оба отшатнулись, прикрывая рукой нос и рот, ведь в Мэнор прислали не любовный десерт, а неароматную летучую...       Смерть.