Драко Малфой. Эффект кувалды

— Да чтоб тебя! Я тяжело вздохнул, привычно проглотив рвущееся с языка более грубое ругательство — обещал маме не материться, надо держать слово, и снова с раздражением дёрнул тёмно-зелёный галстук, висельной петлёй болтающийся на шее. Ненавижу их! С той самой минуты, как впервые надел эту удавку на первое в жизни сентября — мама настояла. «С ним ты выглядишь настоящим мужчиной». Было бы там чему выглядеть: метр с кепкой, тощий, бледный, как смерть, и с чёрным, вечно стоящим чубом — единственное батино наследство, всем остальным я упорно шёл в мамину родню, чем вызывал в родителе брезгливую жалость. «Ну что ж ты за немощь такая? — кривился он, тыкая пальцем в мой впалый живот. — Ветром скоро сносить будет. Уродилось же…» Я на него не обижался: ему, потомственному военному под два метра ростом и центнер весом сплошных литых мышц, иметь такого сына было и вправду стыдно. «Зато умным будет, — примирительно гладила меня по голове мама. — Не всем же кувалдой махать или снег на плацу месить. Лёшенька станет двигать науку». Собственно, именно поэтому меня и отдали не в обычную школу во дворе дома, а в заумный лицей на другом конце города, куда обязательно нужно было ходить в костюме и трижды клятом галстуке. Увы, маминых надежд я не оправдал, в первый же день расквасив одному из новоявленных одноклассников нос. Если честно, это вышло случайно: я, подойдя к своей парте, как раз снял с плеча рюкзак, когда мимо решил протиснуться мальчишка. Он запнулся о длинную лямку и с грохотом рухнул в проход, приземлившись на собственный кулак. В пересказе директору эта история приобрела несколько иной вид, и мама, чтобы замять скандал — мальчишка оказался сыном какой-то высокопоставленной городской шишки — перевела меня в ту самую дворовую школу. В ней учились дети обычных родителей, со многими я рос и набивал шишки, играя в казаков-разбойников, так что за расквашенные носы и обидные прозвища никто родителей в школу не вызывал. Но галстуки я с тех пор ненавидел. — Слушай, может, я без него пойду? — Ещё чего удумал! — обиженным бизоном взревели сзади. — Это же часть образа. Как борода у Деда Мороза. К зеркалу, отталкивая меня в сторону, подскочил Терри, мой друг и бывший одноклассник. Сошлись мы с ним за два года до окончания школы: после девятого класса больше половины выпускников подались в училища и колледжи, а из оставшихся слепили один класс. Терри, учившийся до этого в другой параллели, проболевший половину сентября и умудрившийся опоздать на первый урок, бойкой скороговоркой прокричал извинения, плюхнулся за мою парту — единственное свободное место в классе, отобрал книгу, которую я читал (наш историк, Катай Альбертович Бинов, уже сильно немолодой и довольно занудный, разрешал на своих уроках заниматься чем угодно, лишь бы мы не шумели и вовремя сдавали рефераты), и, глубокомысленно покивав, выдал: — Ну и вкус у вас, мсье. Ладно, не переживай, сделаю из тебя нормального человека. Я пару минут попялился на обложку, где крупными буквами было написано «Физиология человека. Расширенный курс», и философски пожал плечами: делай, кто ж мешает? Не знаю, что конкретно Терри подразумевал под нормальностью, в моём случае он ограничился тем, что насильно знакомил меня с фэнтезийной литературой. Началось всё с Терри Пратчетта и его «Плоского мира», потом были «Звёздные войны», «Хоббит» и «Хроники Нарнии». Меня заставляли читать книги, смотреть фильмы и восхищаться чужими мирами. Вообще-то во всём остальном, что не касалось его увлечения, Терри — в миру Ипполит Лютиков — был обычным парнем, отзывчивым и компанейским, заботливым сыном и любящим братом сестёр-близняшек. Мы отлично ладили, за пять лет близкого знакомства став настоящими друзьями — в том самом смысле, что и в огонь, и в воду, и дать списать конспекты, даже поступили в один институт, поэтому я довольно спокойно относился к его попыткам забить мой мозг всякой ерундой, пока в прошлом году не случилось страшное — Терри влюбился. В Гарри Поттера. Мальчик-которого-ещё-и-лопатой-не-прикончишь буквально свёл моего друга с ума: Терри, как малолетка, обклеил комнату его постерами, подписался на все группы по Поттериане, отыскал где-то чучело совы — слава Гиппократу, не живую! — покупал по баснословным ценам атрибутику и, конечно же, знал наизусть все книги и фильмы. Мне пока удавалось отговаривать его от желания набить на спине физиономию очкастого недоразумения, но с каждым разом это становилось всё сложнее. А утром первого января он прискакал ко мне, едва рассвело, отвратительно бодрый и счастливый, заорав прямо с порога: — Я их достал! — Кого? — уточнил я, плохо соображающий после такой экстремальной побудки. — Не кого, а что! Билеты! — Ты достал билеты по фарме?! — тут же встрепенулся я, отгоняя остатки сна. Фармакология, или фарма, как эту дисциплину называли студенты, сама по себе была предметом несложным (для меня так уж точно), если бы не преподаватель, который её вёл. Сергей Анатольевич Снегов, сухой, желчный, вечно чем-то недовольный, одевающийся исключительно в чёрное, одним своим видом нагонял на будущих медиков неконтролируемый ужас, заставляя литрами хлестать успокоительные сборы перед каждой контрольной. Зачёты и экзамены у него редко кто сдавал с первого раза. Жалобы в деканат не помогали; главный ужас универа лишь презрительно кривил губы и холодно цедил: «Посмотрим, как вы запоёте, когда вашему ребёнку или больному родителю неправильно выпишут лекарство. Медицина — точная наука, в ней безалаберность весьма дорого обходится». Робкие возражения студентов о том, что сейчас всё можно найти в интернете, вызывали в ответ лишь ещё более язвительную усмешку, подчёркнутую выразительно изломанной смоляной бровью: «Тогда что вы здесь делаете? Идите уже… в интернет и освободите место для тех, кто действительно хочет учиться». Летом наш курс ждал экзамен, поэтому мы всеми правдами и неправдами пытались выманить у старшекурсников билеты за прошлый год, чтобы хоть примерно знать, что нас ожидает. — Какая фарма? — недоумённо нахмурился Терри. — Я достал билеты на фестиваль Гарри Поттера. С косплеем! Он состоится тридцать первого июля, в день его рождения. И ты едешь со мной! Ещё и ногой топнул, ну точь-в-точь его Сашка-Наташка — так все близняшек называли. Отказать другу в такой малости я не мог, и в последних числах июля мы рванули на встречу с братьями по фэндому. Надо отдать Терри должное: он озаботился не только билетами на фестиваль, но и номером в гостинице, чтобы нам не пришлось ночевать в палатках или маяться в поисках съёмного жилья. А ещё — и за это я ему спасибо точно никогда не скажу — костюмами. Поэтому сейчас я стоял перед зеркалом, пытаясь в сотый раз ровно повязать треклятый галстук. — А это тоже часть образа? Я двумя пальцами приподнял белый прилизанный парик, как и галстук, стойко игнорирующий мои попытки придать себе сходство с киношным оригиналом. — Конечно! — уверенно кивнул Терри. — Ты же Драко Малфой! Он закончил возиться с галстуком и занялся париком. Мне пришлось присесть, чтобы ему было удобнее. Начавшийся в тринадцать пубертатный период заставил меня вытянуться и сильно раздаться в плечах, плюс я начал ходить на борьбу, так что сейчас мало напоминал того полудохлого воробушка, которого мама прочила в светила отечественной науки. — Готово, — пропыхтел, отдуваясь, Терри, тряся занемевшими от неудобного положения руками. — Любуйся! Откровенно говоря, любоваться было нечем. Из зеркала на меня смотрел мрачный детина с бандитской рожей, на которой уже начала пробиваться тёмная щетина (хоть каждый час брейся!), косой саженью в плечах и пудовыми кулаками размером с хороший футбольный мяч. Взятый напрокат костюм опасно трещал по швам при малейшем движении; укрощённый, но непокорённый чуб хулигански торчал из-под парика, норовя в любой момент скинуть захватчика. На моём фоне аристократически тоненький, почти на голову ниже светленький Терри казался почти подростком. — Лучше бы ты меня в Хагрида обрядил, а Малфоем был сам. И парик бы не понадобился. — Ещё как понадобился бы! — возразил Терри. — Мои волосы на два тона темнее. Не знаю, как он различал эти тона, для меня все шевелюры делились на тёмные, светлые и рыжие. Терри как-то попытался провести ликбез, тыкая мне под нос образцы и краску, но в пятый раз на вопрос «А это какой цвет?» услышав в ответ неразборчивое мычание, устало махнул рукой и оставил меня в покое: «Ладно, живи неучем, главное, чтобы скальпель от зажима отличал». — Да и потом, — продолжил он, — я никак не могу быть Малфоем. Моя единственная и вечная любовь — это Гарри. И гордо продемонстрировал загогулину шрама над правой бровью. Самое печальное, что шрам был настоящий. Нет, его оставил не безносый Волдеморт, а куст акации, в который Терри свалился на выпускном. Мы тогда, почувствовав долгожданную свободу, знатно погуляли: к пиву, после долгих уговоров разрешённому родителями и администрацией школы, кто-то контрабандой притащил водки. Бутылка ухнула в пять жаждущих глоток — остальные двадцать теперь уже бывших одноклассников были девчонки, манерно тянущие кислую шипучку, — как вода в пересохший колодец, но Терри этого хватило. Чтобы не спалиться и не огрести от строгой классухи, я подхватил друга под локоток и выволок на улицу — освежиться. Чем ему приглянулись чахлые кустики жёлтой акации, Терри так и не смог потом объяснить, но его туда тянуло, как на аркане, даже мне не под силу оказалось удержать малохольное тельце: он вырвал руку, бодро доковылял до зарослей и… бесславно свалился в них, порадовав округу мелодичным храпом. В другое время я, может, и посмеялся бы по-доброму над упившимся в зюзю другом, но в тот момент мне было совсем не смешно, потому что правая половина его лица оказалась залита кровью: очевидно, падая, он напоролся на шип (и как только глаз не выколол?). Оставшийся над бровью шрам поначалу был лишь стыдным напоминанием о пьяном свидании с акацией, но через два года неожиданно превратился в предмет наивысшей гордости: ну как же, теперь у него точно такая же отметина, как у обожаемого Гарри! — Слушай, может, я не пойду, а? — с тоской смотря в маниакально блестящие глаза друга, попытался избежать участия в сомнительном предприятии я. — Ну какой из меня Малфой? Только позорить тебя буду. Иди один, а я в номере посижу, книжку почитаю… — Ну, Лё-о-о-ошь! — состроив несчастную мордашку, заныл Терри. — Я этого фестиваля полгода ждал! Чтобы с лучшим другом потусить. Ну? А ты? Обещал ведь! Да и мелкому сувенир присмотреть. Мелкий — это мой младший брат, такой же фанат Поттерианы, как и Терри. Его с нами не пустили — маловат ещё, поэтому, чтобы пацан сильно не расстраивался, я сказал, что обязательно привезу ему что-нибудь «волшебное» с ярмарки. — Уговорил, — окончательно смиряясь с неизбежным позором, кивнул я. — Но если над нами будут ржать, потом не жалуйся. Беспокоился я зря — на нас никто не обращал внимания. Народ отрывался, как мог, курсируя между палатками с едой и бесполезным «магическим» хламом, фотографируясь с ростовыми куклами или участвуя в конкурсах. Как подсказывал прошлый опыт подобных мероприятий, первые дни обычно были самыми насыщенными, затем основной поток страждущих приложиться к фанатской субкультуре заметно ослабевал. Поэтому мы никуда особо не торопились, намереваясь пробыть до конца. Время близилось к ужину, и я уже собирался напомнить Терри, что к пище духовной стоит хоть иногда добавлять пищу обычную (одна шаурма и пара хот-догов — не в счёт, мой желудок их, кажется, даже не заметил), когда, выходя из очередной палатки — «Гадательный шатёр мадам Трелони», он споткнулся о кем-то брошенную на землю кувалду и едва не вписался носом в грудь миниатюрной брюнетки. Я успел ухватить его за шиворот в последний момент. — Прошу прощения, милая леди, — обретя твёрдую почву под ногами, извинился Терри. — Я определённо потерял голову из-за вашей красоты. Позвольте представиться, Ипполит, но друзья зовут меня Терри. Играю за Гарри Поттера. «Милая леди» смущённо хихикнула, заливаясь нежным румянцем: — Ася, играю за Асторию Гринграсс. А это моя двоюродная сестра Даша. — Она указала на стоящую рядом светловолосую девушку, совершенно на неё не похожую. — Играет за Дафну. Терри приосанился, торопливо пригладил вихор, как бы ненароком открыв свой знаменитый шрам, и с явным удовольствием приложился к ручке «Астории». Я готов был взвыть от досады: единственное, что ненадолго могло отвлечь моего друга от Гарри Поттера, — это красивая девушка. При условии, что она готова поддержать его восторги по поводу героя магической Британии. Судя по взглядам, которые Ася кидала на Терри, они нашли друг друга. Плакал мой ужин. Я не сильно, но довольно чувствительно пнул Терри по ноге. — О, милые дамы, прошу прощения, что не представил вам своего друга, — по-своему понял мой тычок он. — Алексей, играет за Драко Малфоя. — Очень приятно, — вяло поздоровался я. — Может, перенесём наше дальнейшее знакомство в более… аппетитное место? Мой желудок громко выразил надежду, что его наконец покормят. — Отличная идея, — поддержала меня Даша. — Вот в той красной палатке продают свиные рёбрышки. Просто объедение! Неужели и мне повезло найти среди этого вертепа родственную душу? — Ведите, миледи! — пафосно провозгласил я. Даша-Дафна милостиво приняла мой локоть, сзади, уже углубившись в жаркий литературный спор, пристроились Терри-Гарри и Ася-Астория. Прогулка оказалась недолгой, но весьма интересной, меню порадовало жутко неполезными, но вкусными блюдами, да к тому же каждому покупателю в качестве рекламной акции предлагали в подарок небольшую бутылку «Огневиски». Мы решили устроиться на свежем воздухе, благо деревянных столов под открытым небом хватало. Девушки от крепкого напитка отказались, мне он тоже не внушал доверия. — Да ладно тебе, — уговаривал меня Терри. — Там и пить-то нечего — на полглотка. Тебе и вовсе как слону дробина. Поколебавшись, я всё же сделал пару глотков и, скривившись, отдал бутылку Терри: — Гадость. Сам пей, если не боишься опять с акацией обниматься. Шрам уже есть, в этот раз без глаза останешься, будешь косплеить Грюма. Девчонки загорелись желанием узнать героическую историю появления легендарного шрама, потом разговор сам собой перескочил на школу и весёлые истории из детства, а я, извинившись, пошёл прогуляться: меня вдруг начало серьёзно тошнить. Не знаю, что послужило причиной — сгустившаяся ли к вечеру духота или выпитое на голодный желудок странное пойло, но так плохо мне ещё никогда не было: голова раскалывалась от боли, перед глазами плыло, ноги ощущались чужими и ватными. Я кое-как добрёл до ближайших кустов и вызвал рвоту, но легче не стало. «Надо вернуться в гостиницу и промыть желудок, — подумал я. — Хорошо, аптечку с собой взяли, а лучше «скорую» вызвать. Только Терри скажу, чтобы не волновался». Увы, осуществить свой нехитрый план мне не удалось: я заблудился. Поплутал среди казавшихся одинаковыми в темноте палаток и решил было, плюнув на всё, прикорнуть под любой из них, потому что ноги отказывались держать, когда случайно заметил «Гадательный шатёр мадам Трелони». Знакомая вешка — теперь-то я точно смог бы найти место, где мы сидели, — придала сил, я рванул вперёд и, не заметив торчащий из земли корень, споткнулся. Последнее, что я увидел, была лежащая на земле огромная кувалда. Потом голова взорвалась от боли, и наступила темнота.