Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением

22 декабря 1999 года — среда

      Гермиону будит запах кофе. Она поворачивается на другой бок, но половина Драко уже пуста, хотя вмятины от тела на матрасе ещё свежие. Гермиона поднимает руки над головой и снова чувствует несоразмерную возрасту боль.              По коридору раздаются лёгкие шаги, в комнату просовывается светловолосая голова. Серебристые глаза находят её, и пускай выражение его лица остается непроницаемым, спину Гермионы обдаёт жаром.              — Грейнджер, — приветствует Драко, — как мило, что ты решила проснуться.              Гермиона трёт глаза — она уже давно так хорошо не спала.       — Который час?              — Половина одиннадцатого. Я думал, ты так и не встанешь.              Гермиона моргает. Вместо ответа она встаёт и раздвигает тёмные шторы; её встречает свежевыпавший снег и солнечный свет.              — Кофе готов, — добавляет Драко. — Джуни принесёт завтрак, собирайся пока.       Она кивает, но не отвечает. Драко уходит, а Гермиона смотрит в окно на заснеженный мир и пытается проснуться. Прошло тридцать девять дней с тех пор, как она вышла замуж за Драко Малфоя в магловской церкви, и, признаться честно, ожидания от брака совсем не оправдались.              Драко открыт в проявлении чувств. Не так, как Рон: он не делает никаких откровенных заявлений, не склонен к публичным примирениям и ссорам из-за ревности. Зато он приносит кофе по утрам и каждый день оставляет сообщения в ежедневнике, даже если Гермиона сидит в соседней комнате. По ночам он запускает пальцы в её волосы, когда думает, что она спит, и, обнимая, шепчет на ухо: «Грейнджер».              Это неожиданно, но, безусловно, приятно.       Становится только хуже, стоит вспомнить, что, в конечном счёте, она пытается разрушить то единственное, что их объединяет. У Гермионы есть недостатки, но глупость не один из них; она видит, что Драко привязался к ней, может быть, она ему даже нравится, но за каждое мгновение, проведённое с ней, он плюет в лицо наследию. С рождения Драко готовился к жизни, к которой она не имеет никакого отношения, и Гермиона не совсем уверена, что сможет с этим справиться. Не уверена, хочет ли она ввязываться в новую битву, в этот раз зная, что шансы проиграть непомерно велики.              Гермиона вздыхает, поднимает с пола его рубашку и надевает поверх тонкой пижамы, чтобы согреться. Когда она выходит из спальни, коридор залит солнечным светом, и до носа доносится запах готовящегося Джуни завтрака.              Драко сидит за столом: вокруг тарелки с тостом громоздятся стопки книг, и он читает, параллельно жуя. Окажись здесь Гарри, он бы закатил глаза, потому что единственный человек, которого он когда-либо видел читающим за едой, — это Гермиона.              — Госпожа Малфой. — Джуни взмахивает рукой, и тарелка опускается на единственное свободное место на столе. — Джуни приготовила ваш любимый завтрак!              Гермиона улыбается.       — Спасибо, Джуни. И в который раз повторяю, можешь называть меня Гермионой.              — Конечно, госпожа Малфой. Джуни вернётся, как только закончит с обязанностями в поместье. — Эльфийка трансгрессирует прямо из дома, что технически противоречит всем законам магии.              — Магия домовиков воистину необыкновенна, — говорит Гермиона, выдвигая стул и усаживаясь напротив Драко.              Он поднимает на неё взгляд.       — Это я уже слышал, Грейнджер.       — Почему все в моей жизни отказываются звать меня по имени? — возмущается она.              Драко ухмыляется и захлопывает книгу, сосредотачиваясь на жене.       — Приношу свои извинения, Гермиона.              Её имя, слетающее с его губ, звучит почти неприлично, и Гермиона чувствует, что краснеет, несмотря на попытки сдержаться. Он жадно рассматривает её, и Гермиона знает наверняка, что происходит, когда Драко Малфой смотрит на неё с таким выражением.              Стук в окно разрушает чары, Малфой откладывает недоеденный тост, встаёт и впускает знакомую сипуху.              — Привет, Жюльен, — здоровается Гермиона из-за стола. Сова в ответ дружелюбно ухает, поворачивает голову и одаривает Драко недоверчивым взглядом.              — Эта твоя сова меня ненавидит, — жалуется Малфой, срывая письмо с лапки и чудом уклоняясь от клевка.       — Нет, — усмехается Гермиона, — она просто знает, что ты её боишься.              Драко сердито смотрит в ответ.       — Я не боюсь какой-то совы-недоростка, Гермиона.              — Ну не знаю, — лукаво произносит она. — Чем-то он мне напоминает одного небезызвестного гиппогрифа, а мы оба знаем, какая у вас с ними крепкая дружба.              — Тот вонючий гиппогриф чуть не оторвал мне руку! — восклицает Драко. — Они опасны и не подходят для изучения третьекурсникам!       Гермиона жуёт яичницу и ждёт, пока возмущение на лице Драко спадёт. Когда это происходит, он просто закатывает глаза и возвращается к столу, размахивая письмом, которое забрал у Жюльен — сова остаётся сидеть на подоконнике и принимается чистить перья.              Гермиона разворачивает пергамент и читает:              

      «Гермиона,

      

      Как вы с Малфоем смотрите на ужин сегодня вечером? Рон придёт, Невилл тоже. Не нужно ничего приносить, вся еда с нас, собираемся в пять.

      

      Гарри».

                    — Чего Поттер хочет?              — В последний раз повторяю, Драко, его зовут Гарри! — Гермиона сердито смотрит на мужа. — Вот вроде улучшения налицо, а ты всё так же не можешь называть его по имени.              Драко ухмыляется.       — Само собой, вспомни, что я не звал по имени и тебя, пока не женился, а ты мне нравишься значительно больше, чем Поттер.              Гермиона краснеет, растеряв все аргументы из-за его признания. Драко, не дождавшись ответа, взмахивает палочкой, отправляет тарелку в раковину и снова садится за чтение.              — Он хочет, чтобы мы пришли к нему на ужин, — наконец объясняет Гермиона. — Там будут Джинни, Невилл и Рон.       — О, здорово, — выдыхает Драко, перелистывая страницу. — Как говорится, прямиком в пасть льва.              Гермиона невольно смеётся.       — Боишься парочки гриффиндорцев, Малфой?              Он смотрит на неё исподлобья.       — И не мечтай, Грейнджер.              — Отлично, тогда напишу, что мы придём, — говорит она, быстро набрасывая ответ. Драко не возражает, поэтому Гермиона подходит к Жюльен и аккуратно прикрепляет письмо к лапке. — Передай это Гарри, Жюльен. Спасибо большое!              Крупная сипуха прижимается головой к её руке, и Гермиона несколько раз нежно поглаживает перья. Птица тихонько ухает и вылетает в окно.              Оставшаяся часть завтрака проходит в тишине: Гермиона с удовольствием греется в лучах солнца напротив окна и слушает, как Драко листает страницы и время от времени хмыкает, обнаруживая что-нибудь занятное. Мирно и спокойно.              У камина стоит недавно украшенная ёлка с золотыми лентами и серебряными фонариками — не самое лучшее сочетание, но они с Драко договорились, что каждый добавит цвета своего факультета. Вместо ангела на верхушку, как с детства привыкла Гермиона, они водрузили большую сверкающую звезду. Пускай украшения перемешались, так даже лучше — для Гермионы это первая ёлка с тех пор, как она покинула родительский дом. Первые послевоенные каникулы прошли по-настоящему ужасно, и тогда Гермиона цеплялась за каждую секунду покоя, которую могла себе позволить.       Ей повезло — когда только объявили о ВМН, она и представить себе такого не могла. В этот самый момент сотни ведьм и волшебников готовятся встретить праздники с супругами, которых они не выбирали, или ещё хуже.              Предстоящее заседание Визенгамота в грядущем году давит на плечи мёртвым грузом — Гермиона усердно готовится к выступлению день за днём, Драко помогает, но всё же за целый месяц им не удалось далеко продвинуться. Отчасти потому что они просто-напросто не нашли никаких лазеек в Законе, но Гермиона бы солгала, если бы сказала, что бросила на поиски все свои силы.       Выражение лица Рона на недавнем приёме Ноттов давит не меньше. Её лучший друг несчастлив — он застрял между женщиной, которая его не любит, и законом, который приковывает его к ней. И ведь Ханна не плохой человек: Рон рассказывал, как она обустраивает их новую квартиру, готовит ужины и правда старается. Он рассказывал, какая она добрая и как иногда, забывая о том, насколько мир прогнил, отпускает остроумные шутки, и они вместе смеются.              — О чём задумалась, Грейнджер?              Гермиона моргает. Драко смотрит на неё, и она понятия не имеет, как долго это происходит. Она вздыхает.       — Я не имею ни малейшего представления, как нам избавиться от ВМН.              — Это рождественская ёлка навела на такие мысли?              Гермиона закатывает глаза в ответ на сарказм.       — Малфой, я серьёзно. Мы до сих пор не знаем, почему Розмерта помогла Кингсли, и Кингсли ли вообще его придумал!              — Гермиона, мы работаем над этим! — с жаром произносит Драко. — Ради чего мы каждый вечер часами читаем о старых семейных традициях и истории чистокровных браков? Мы максимально подготовились к твоим слушаниям.              Глаза жгут слёзы разочарования, но она категорически отказывается портить прекрасное утро, которое они провели вместе.       — Я знаю. Знаю.              — Повтори со мной ещё раз, — тон Драко смягчается, — совпадения.              Гермиона медленно выдыхает. Бесполезная затея, она произносила эти слова столько раз, что могла бы повторить их даже во сне.       — Мы знаем, что они основывали подбор пар на предварительной информации о персональных и деловых интересах каждого человека, а также семейной истории. Мы знаем, что эту информацию передал кто-то — скорее всего Розмерта, и она собирала её годами, подслушивая разговоры клиентов, — хотя не знаем, зачем ей это понадобилось. Наиболее вероятной причиной принятия закона, помимо официального роста населения, является укрепление экономики за счёт стимулирования бизнеса и инвестиций.              — За исключением… — добавляет Драко. Он знает свою роль и покорно исполняет её.              Гермиона вздыхает.       — Мы не знаем, почему по какому принципу подобраны отдельные пары — возможно, они были выбраны случайным образом для тех, о ком не имелось достаточно сведений. В основном это касается маглорождённых и полукровок.              — Так как же нам дискредитировать этот процесс?              Она дёргает себя за прядь волос.       — Понятия не имею.              Взгляд Драко останавливается на браслете, который он подарил ей вечность назад на помолвку. Гермиона потирает лазурные камни и улыбается. С каждым днем, когда ни ей, ни Полумне ничего не угрожает и никто не пытается повесить самоубийство Трейси Дэвис на Маркуса Флинта, Гермиона всё больше убеждается, что у неё развилась паранойя, раз она решила, что министерство могло попытаться подставить бывших Пожирателей смерти.              — Я хочу тебе кое-что показать, — говорит она, удивляясь сама себе. Она умеет хранить секреты — всегда умела.              Драко прищуривается, не отводя взгляда.       — Что?       Гермиона встаёт и жестом приглашает его следовать за ней. Она распахивает дверь в кабинет, и сразу же становится легче от вида множества книжных полок. Всё время их с Драко совместного проживания кабинет принадлежал только ей одной — тот заглядывал пару раз, но никогда не задерживался надолго.              Гермиона подходит к сундуку, открывает и откидывает крышку, показывая на потайную лестницу, ведущую вниз, где теплится тусклый источник света.              — Итак, на мой сундук наложено заклятие незримого расширения, — признаётся Гермиона.              Драко раздраженно выдыхает — где-то между смехом и недоверием.       — Гермиона, ты хочешь сказать, что применила не одно, а два запрещённых заклинания и каким-то образом не попалась министерству?              — Два? — невинно переспрашивает она.              — Думаешь, я не заметил ту сумку, которую ты повсюду таскаешь с собой после войны? Однажды ты вытащила оттуда три книги. Три, Грейнджер. Только идиот не понял бы, что она заколдованная.              Гермиона пожимает плечами, но уголок рта приподнимается в улыбке.              — Что мне с тобой делать, ведьма? — спрашивает Драко.              — Надеюсь, ты заглянешь в мой незаконно расширенный сундук и поможешь найти способ отменить глупый правительственный закон? — Гермиона широко улыбается.              — А я-то всегда думал, что в Хогвартсе ты не в своей тарелке, — рассуждает Драко, спускаясь по лестнице.              Она ждёт внизу и молчит. Терпение вознаграждается, когда Драко пристально рассматривает каждый угол доски, проводя пальцами по кнопкам и ниткам, соединяющим пары. Его палец натыкается на собственное мрачное лицо, напечатанное на серой газетной бумаге.              — Где ты это взяла? — тихо произносит он.              — В «Пророке», когда написали про твою маму, — говорит Гермиона, подходя и становясь рядом. Она невесомо проводит пальцами по фотографии. — Мне показалось, ты выглядел грустным. Наверное, именно поэтому я тогда написала тебе. Поняла, что ты скорее всего уже знал о её болезни.              Драко отрывает пальцы от доски.       — Значит, ты догадалась, что министерство, возможно, пытается поймать Пожирателей смерти с поличным.              Это не вопрос — она ждала гнева или удивления, но Драко говорит бесстрастным голосом. Это пугает её сильнее, чем ярость.              — Да, — шепчет она.              Он выдыхает медленно, ровно; Гермиона почти дрожит от волнения. Драко избегает её взгляда, глядя только на неряшливые строчки, написанные её рукой: «Они планируют обвинить Пожирателей смерти в убийствах жён?».              — Я ожидал, что ты быстро поймешь, — говорит он. — Неделю за неделей ждал, когда ты что-нибудь скажешь.              Гермиона хмурится и тянет его за руку, пока он не поворачивается к ней лицом. Его серебристые глаза скользят по ней, но теплоты, которая поселилась там всего несколько мгновений назад, не видно.              — Ты тоже мог бы что-нибудь сказать, — возражает она, поднимая руку и потрясая браслетом. — Не думай, что я не поняла, что ты подарил мне этот браслет, зная, что я могу оказаться в опасности, — мог бы и сам сказать!              Драко хмурится.       — Грейнджер, ты едва могла смотреть на меня без содрогания, когда я тебе его дарил. Думаешь, если бы я тогда добавил, что твоя жизнь может находиться в опасности, это улучшило бы ситуацию?              Гермиона сдувается — он прав. Рука опускается вдоль тела.              — Я не злюсь, — объявляет Драко.       — А мне кажется, что да, — хмуро отвечает она.              Неожиданно он наклоняется и прижимается губами к её лбу. Драко тёплый, от него приятно пахнет, и Гермиона чертовски устала от неопределённости в их отношениях.              — Я не злюсь, Гермиона, — повторяет он, обдавая кожу дыханием. — Ты не ошибаешься, я думал, что министерство может попытаться подставить и нас с Тео. Когда Трейси Дэвис оказалась мертва, то ещё больше уверился. Я даже не сказал Тео, но поделился с Тельмой. Мне сказали, что домашние эльфы — бесценные защитники.              Гермиона отстраняется и недоверчиво смотрит на Драко.       — Ты… ты только что назвал домашних эльфов бесценными?              Он смеётся.       — Грейнджер, ты мне уже которую неделю рассказываешь о ценности домашних эльфов и их невероятно уникальной магии. Именно ты убедила меня начать платить Джуни… Неужели тебе действительно не приходило в голову, что если ты попросишь её, то она по доброй воле свергнет министерство ради тебя?              Гермиона не может сдержать улыбки: она стоит в маленьком кабинете, полном книг и теорий заговора, а Драко Малфой, мальчик, который когда-то считал её никчёмной, задумчиво теребит её локон, размышляя о важности домовиков.              Ей ужасно хочется, чтобы Люциус Малфой увидел это своими глазами.              Хотя, если бы Люциус оказался здесь, Драко бы здесь не было — в этом она уверена.              — Чего я не могу понять, так это почему Розмерта выдала им информацию, — говорит Драко.              Гермиона морщится.       — Может… может, на неё наложили Империус?              Драко качает головой, его лицо приобретает скорбное выражение.       — Нет.              — Почему… почему «нет»?       — Её было… трудно контролировать, — признаётся Драко. — Мне постоянно приходилось преодолевать сопротивление, и не столько из-за чувства вины, сколько потому что она очень, очень сильная ведьма. Именно поэтому её объединили с Кингсли. Сомневаюсь, что найдётся даже пара волшебников, которые смогли бы наложить на неё заклятие.              — А что насчёт Кингсли? — Даже сам вопрос Гермионы звучит как предательство — Кингсли может быть кем угодно, но она никогда не считала его поклонником тёмных искусств.              — Сомневаюсь, — задумчиво произносит Драко, — он не производит на меня особого впечатления. Возможно, Хоксворт, но отец ни разу не упоминал при мне его выдающиеся способности к магии, так что вряд ли — человек, сделавший это, должен суметь поддерживать заклятие.              У Гермионы в груди расцветает страх.       — Что… что, если дело не в магии?              — О чём ты?              Гермиона подходит к зернистой фотографии Розмерты. От неё тянутся нити, связывающие её с другими парами — Розмерта должна была знать о Кэти Белл, о талантах Невилла в травологии и навыках Панси в зельеварении. Едва ли нашлось бы что-то, о чём она ни разу не слышала за долгие годы работы.              Однако, несмотря на количество нитей вокруг, Гермиона не нашла никаких свидетельств наличия у неё семьи. Розмерта — до брака с Кингсли — была, по-видимому, незамужней, бездетной и одинокой в отношениях. Она была тайной, покрытой мраком.              — Что, если… что, если они угрожают ей? — говорит Гермиона, касаясь пальцами улыбающегося изображения женщины. — Я не смогла найти ничего про её родственников или близких, но вдруг у неё есть кто-то, кого она должна защищать?              — Тогда я бы об этом не знал, — медленно отвечает Драко. — Империус — в некотором роде… хитрое заклинание. Она бы сказала или сделала всё, о чём бы я ни попросил, но я никогда не спрашивал о её личной жизни, только о людях, которых она видела или с которыми разговаривала. И будь она умна — а я не сомневаюсь, что так и есть, — она бы намеренно избегала сообщать мне любую информацию о себе.              Гермиона продолжает рассматривать лицо Розмерты, словно пытаясь прочесть мысли по колдографии.              — Грейнджер, — голос Драко звучит мягко, — давай вернёмся наверх. Здесь мы больше ничего не выясним. Твоя встреча с Визенгамотом расскажет больше.              Она следует за ним с ватными ногами и тяжёлым сердцем.       

***

      Гарри уже ждёт, и, не успевает Гермиона постучать в дверь на Гриммо, та с готовностью распахивается. Гермиона входит, Драко следует за ней, с некоторым подозрением оглядываясь по сторонам. Он никогда не видел, чтобы дом в городской черте просто появлялся при приближении, и сила Фиделиуса потрясает.              — Входите! Невилл уже здесь, Рон немного задерживается. — Гарри жестом приглашает их в гостиную и вешает пальто на крючки.              Гермиона улыбается при виде Невилла и сразу же втягивает его в объятия.       — Невилл, как я рада тебя видеть!              — И я тебя, Гермиона, — отвечает Невилл. Он откидывается на спинку стула и кивает Драко. — Малфой — Панси передавала привет. У неё ужин с матерью, и она не смогла сбежать.              Драко кривит лицо.       — Ты поступил умно, что не пошёл туда, Долгопупс. Мать Панси — дьявол во плоти.       — Вообще-то, — Невилл морщится в знак согласия, — мне больше нельзя появляться в поместье Паркинсонов.              Кислое выражение лица Драко меняется на приятно удивлённое.       — Долгопупс, как-нибудь обязательно расскажи, как тебе это удалось. Я много лет пытался добиться запрета на доступ в поместье Паркинсонов.              Диалог прерывает Джинни, входя в гостиную с двумя стаканами огневиски и бокалом вина. Она протягивает виски Невиллу и Драко, вино — Гермионе, а сама устраивается на маленьком диванчике, втиснутом в угол, — одном из немногих, что остались от старой мебели после ремонта. Гарри не захотел расставаться с некоторыми вещами Сириуса, и выцветший красный диван особенно выделяется в новой гостиной.              — Как оно, Невилл? — осторожно спрашивает Гарри, усаживаясь рядом с Джинни с бокалом в руке. — Я имею в виду, Паркинсон.              Невилл слегка пожимает плечами и смотрит на огневиски.       — Хотите знать правду?              Выражение его лица незнакомое, Гермиона прижимает свободную руку к бедру, чтобы унять нервную дрожь. Они с Невиллом дружат давно — он никогда не скрывал своих чувств; честность заложена в само его естество, и такое явное её подавление пугает.              — Да, — выдыхает Гермиона. В их последнюю встречу она была приятно удивлена, но если у Невилла с ней проблемы, Гермиона без колебаний предложит помощь.              Невилл вздрагивает и поднимает глаза, обводя глазами комнату. Он тяжело вздыхает.       — С Панси трудно. Но не в том смысле, как вы можете подумать.              — В чём же тогда дело? — спрашивает Джинни.              Невилл колеблется.       — Панси… верная.              На лице Гарри отражается недоверие, но Гермиона удивляется смешку Драко. Он откинулся на спинку дивана, наблюдая за происходящим прищуренными серыми глазами. Стакан в руках почти пуст, и Гермионе интересно, нервничает ли он сильнее, чем показывает, находясь сегодня здесь.              — Хочешь что-то добавить, Малфой? — хмурясь, спрашивает Гарри.              Драко вздыхает.       — Я знаю, что мы не ладили в школе, но, полагаю, на пятом курсе вы замечали, что я… не лучшим образом проводил время?              — Да, — мгновенно отвечает Гермиона, — конечно, да.              Драко бросает на неё взгляд.       — Разумеется, ты заметила, Грейнджер. Ты всё замечаешь.       Гермиона смотрит на него, и постепенно к ней приходит понимание.              — Ты был не один, да?              Удивительно, но отвечает Невилл:       — Конечно, он был не один. Большинство из них оказались в одинаковых условиях — половина слизеринских семей либо пришла в ужас от возвращения Волдеморта, вызванный прошлым дезертирством, либо они и без того содействовали ему, что обычно означало пытки для поддержания контроля или принуждение становиться Пожирателями смерти.              — Панси? — спрашивает Джинни, почти не дыша.              Невилл пожимает плечами.       — Послушай. Это её прошлое. Но мы все совершали ужасные поступки ради людей, которых любим, и я уверен, что мы сделали бы всё это снова. Панси… неожиданная. Это не так уж и плохо.              — Долгопупс, — растягивая слова, произносит Драко, — когда ты отрубил голову той мерзкой змее, я хотел поблагодарить тебя. Панси тоже.              Невилл медленно улыбается.       — Я знаю. Она сама мне сказала.              — Ты знаешь её второе имя? — внезапно спрашивает Драко, подаваясь вперёд.              Невилл смеётся.       — Ага. Но я ни за что не скажу тебе, Малфой.              Брови Драко удивлённо ползут вверх, и он поднимает бокал с огневиски в сторону Невилла, который продолжает улыбаться в ответ на салют.              — Умоляю, не говорите Ханне, ладно? — внезапно просит он. — Я просто… Мне хочется, чтобы она была счастлива.              — Она не обрадуется, если ты продолжишь в том же духе, — отвечает Джинни. Её резкие слова разносятся по комнате, и Гермиона вздрагивает; Джинни всегда вела себя смело, но, как и у Рона, у неё что на уме, то и на языке, даже если кому-то потом станет больно.              — Я думал, что Ханна Аббот — любовь всей моей жизни. — Невилл стискивает зубы и встречается взглядом с Джинни. — Но это не меняет того факта, что Панси — моя жена. Да, обстоятельства — врагу не пожелаешь, но я уважаю её. Будь у меня выбор, я бы сделал всё, чтобы не причинять вреда ни одной из них. Но пришлось выбирать — и я выбрал Панси. Выбрал, и точка. Поэтому, Джинни, ты можешь говорить Ханне всё, что посчитаешь нужным.              Гермиона вдруг вздрагивает от того, что руке становится тепло. Драко нежно накрывает её ладонь своей, и она понимает, что нервно теребит шов на брюках.              — Мне кажется, или сейчас самое время выпить, — говорит Гарри, чтобы нарушить молчание. Он встаёт и направляется на кухню.              Гермиона поднимается.       — Джинни, хочешь вина?              — Нет, спасибо, — как ни в чём не бывало отвечает Джинни, переводя взгляд на Драко. — Гермиона сказала, что тебя почти не бывает дома. Чем именно ты занимаешься, Малфой?       Гермиона спешит на кухню, не желая оставаться наедине с Гарри, но ещё сильнее надеясь избежать настойчивых вопросов Джинни. Она застаёт друга уставившимся в окно над раковиной. Он опирается руками о столешницу и морщится, как делал всегда, когда у него болел шрам.              — Что случилось, Гарри?              Он вздыхает и поворачивается к Гермионе лицом. Выглядит он устало.       — Боже, Гермиона. Я не знаю. Как я должен смириться с тем фактом, что я счастливее, чем когда-либо, в то время как двое моих лучших друзей страдают?              Гермиона моргает.       — Я понимаю, что Рон несчастлив, но он не страдает, Гарри. Они с Ханной друзья, его не пытают, и мы найдём решение!              — А ты?! — выплевывает Гарри.              — Я? — растерянно повторяет Гермиона.              — Да, ты! — шипит Гарри, подходя к ней. Он нежно сжимает её плечо. — Думаешь, я не знаю, как далеко ты готова зайти, чтобы убедить нас с Роном, что ты в безопасности? Неужели ты думаешь, что я забыл и каждый вечер перед сном не жалею, что попросил тебя сыграть влюблённость с Малфоем?!              Гермиона отшатывается, как от пощечины, — она вспоминает, что Гарри имеет в виду. Он предложил притвориться, что она счастлива с Малфоем, чтобы у Скитер не возникло соблазна превратить её в отвергнутую истеричку. Вот почему они сделали фотографии в поместье Ноттов и статью у Полумны — чем счастливее они покажутся, тем больше устойчивым будет их положение, когда они выступят против ВМН.              Кто-то кашляет, и Гермиона замечает, как зелёные глаза Гарри скользят по её плечу и он вздрагивает. Приходит ужас — она понимает, кто там, ещё до того, как он заговаривает.              — Меня вызвали, Тео, по-видимому, нужна помощь, — холодно говорит Драко. Гермиона поворачивается и видит мужа. Она мгновенно теряется — его глаза прикованы к Гарри, и он смотрит поверх неё, будто её здесь нет. — Увидимся дома, Грейнджер.              Драко разворачивается на пятках и уходит прочь. Тёплая ладонь Гарри всё ещё лежит на её плече, и, хотя он её не держит, Гермиона чувствует себя прикованной к земле.              — Прости, — говорит он. — Я не знал, что он слушает.              Глаза Гермионы вспыхивают, и она пронзает Гарри самым яростным взглядом, на который способна.       — Ты думаешь, я способна манипулировать им подобным образом? Думаешь, я заставила его считать, что мне не всё равно, да? Что использую его для политического влияния? Что каждое моё слово и дело — ложь?              — Нет, нет, — поспешно отвечает Гарри, вскидывая ладони перед собой, словно показывая, что он безобиден, даже если они оба знают правду. — Я в курсе, что он тебе вроде как нравится.              — Вроде как? — выдавливает она сквозь зубы.              — Ты знаешь, что я имею в виду! — настаивает Гарри.              Гермиона кричит, в горле у неё пересохло от ярости и слёз:       — Гарри Джеймс Поттер, ты ничего не знаешь! Я никогда не соглашалась притворяться… Я никогда ни на что не соглашалась, кроме как выйти за него замуж. И знаешь, что? Мне нравится быть его женой. Он — он мой.       От этих слов, повисающих между ними и разлетающихся по кухне, Гарри отступает назад, пока столешница не впивается в спину. Он ошеломлённо открывает рот от осознания, и хотя каждому хорошо известно, что Гермиона — главная в их трио, Гарри не дурак. Он точно знает, в чём она только что призналась.              — Гарри? — из-за спины доносится неуверенный и глухой голос Джинни.              — Мы услышали крики, а Малфой стремительно умчался, — говорит Невилл.              Гермиона поворачивается.       — Мне нужно идти.              — Нет, подожди, — умоляет Гарри, — Гермиона, ты не можешь…              — Что я не могу? — огрызается она.              — Не сейчас, Гарри, — обрывает его Джинни. — Гермиона, до встречи. Увидимся на рождественском ужине в «Норе». Малфой всё равно приглашён, если сможет вести себя прилично с моим недоумком-мужем.              — Спасибо, — кричит Гермиона и бросается к двери, на ходу натягивая пальто. Едва она покидает территорию, как трансгрессирует и тяжело приземляется за воротами дома. Пробегая по дорожке, она спотыкается и резко распахивает дверь.              В доме тишина.              — Драко? — зовёт она. — Драко, пожалуйста, Гарри — идиот. Давай поговорим.              Гермиона сбрасывает туфли и устремляется в спальню, уверенная, что он сидит там, обиженный на весь свет. И только когда открывается дверь в тёмную комнату, освещённую одними колокольчиками на подоконнике, она начинает паниковать.              На кровати лежит толстый белый конверт, Гермиона берёт его трясущимися пальцами. Конверт тяжёлый, и она не долго думая его вскрывает. Внутри — увесистая пачка бумаг, и, вытащив их, она обнаруживает переплетённые листы пергамента с иссиня-чёрными строчками. Они гласят: «Фонд имени Грейнджер для защиты магических существ».       Гермиона листает страницы, заполненные юридическим текстом, согласно которому она является единоличным руководителем некоммерческой организации. Она может привлечь ещё четырех сотрудников и обеспечить каждому, в том числе и себе, солидную зарплату. В пункте о целях предприятия говорится: «Фонд имени Грейнджер для защиты магических существ направлен на улучшение жизни в магической среде для всех существ, ведьм, волшебников и прочих, посредством развития промышленности, правовой защиты и доступного образования».              Гермиона едва замечает, как колени ударяются о ковёр; ей не понаслышке знакомы эти слова, аргументы, заявления. Она годами повторяла их всем, кто соглашался слушать, — это важно, это необходимо, волшебные существа заслуживают большего.              Из стопки выпадает лист жёлтого пергамента, и Гермиона тянется за ним — она уже заметила знакомый почерк, отчего сердце несётся галопом.                     «Грейнджер,              в конверте ты найдёшь свой рождественский подарок — я решил, что он не должен пропасть даром. Счета в Гринготтсе на твоё имя уже открыты.              Ты хочешь изменить мир, Грейнджер, — хотела с тех пор, как нам обоим было по одиннадцать лет. Пока я тебя задирал, ты думала, как сделать мир лучше. Если кто и способен уничтожить ВМН, так это ты.              А когда ты это сделаешь, тебе больше не придётся притворяться передо мной.              Малфой».