Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением

      23 октября 1999 года — суббота, поздний вечер

      «Тебе не страшно?»              Слова Грейнджер эхом отдаются в мозгу всю дорогу до поместья Ноттов. В восточном крыле свет горит только в одном окне, Драко трансгрессирует на ступеньки крыльца и без колебаний входит в парадную дверь.              Кончики пальцев, кажется, всё ещё покалывает там, где он прикасался к Грейнджер, надевая на неё подаренный браслет.              «Тебе не страшно?»              Драко шумно распахивает дверь в кабинет Тео и застаёт друга за письменным столом уставившимся на стопку пергаментов. Несмотря на неожиданное появление, Тео даже не вздрагивает. Домовик уже наверняка предупредил его о прибытии гостя.              — Драко, — ровным голосом приветствует Тео, небрежно указывая на винный шкаф у камина.              Хотя в данный момент Драко ничего так не хочется, как стакана огневиски, он принимается расхаживать взад-вперёд. Успевает сделать три захода, пока Теодор Нотт не закатывает глаза и не поднимает взгляд.              — Сядь, жалкий ты придурок, — командует Тео, взмахом руки подзывая кресло из угла. — Рассказывай давай, зачем так сжимаешь палочку. Что случилось?              Драко сердито опускается в кресло, плюхаясь так, что его мать поморщилась бы.       — Гермиона Грейнджер — вот что случилось.              Тео стискивает зубы, в его зелёных глазах мелькает боль.       — Да ладно, приятель, не надо. Не делай этого.              — Нет! — удивлённо восклицает Драко. — Дело не в этом. Она просто… невозможная.              — Ты встречался с ней? — Голос Тео колеблется между истерикой и обеспокоенностью.              Драко глубоко вдыхает, успокаивая себя.       — Да. Мы сходили выпить кофе. Я оставил её там одну и отправился прямо сюда.              — Ты… оставил её… в живых? — спрашивает Тео.              Драко вскакивает на ноги.       — За кого ты меня принимаешь? Я не убивал её, Нотт!              Тео смеётся.       — Я шучу. Мерлин, расслабься. Я знаю, что ты не убивал её. Честно говоря, я больше шокирован тем, что это она тебя не убила. Как всё прошло?       Драко медленно возвращается в кресло, усмиряя кипящую от слов Тео кровь. У него никогда не было намерения убивать Грейнджер, но в голове всё равно мелькает образ её тела, распростёртого и изломанного на мраморном полу. Не по его вине — он не причинил бы ей вреда ни сейчас, ни, наверное, даже тогда, — но он смотрел. Стоял там и ничего не делал.              Что одинаково плохо.              — Всё прошло… отлично.              — Отлично, — повторяет Тео в замешательстве. — Ты встретился с Гермионой Грейнджер, самой что ни на есть Золотой девчонкой. Лучшей подружкой Гарри Поттера. Девушкой, с которой ты годами вёл себя как последний мудак, на которой должен жениться меньше чем через месяц, и ты говоришь, что всё прошло отлично?!              Драко кривится.       — Что ты хочешь, чтобы я сказал, Тео? Всё прошло… на удивление хорошо. Мы не поубивали друг друга. Просто поболтали.              — И о чём же вы поболтали?              — В основном о совпадениях, — отвечает Драко, — я хотел узнать, кто достался её друзьям.              Тео нетерпеливо наклоняется вперёд.       — Скажи мне, что у Поттера кто-нибудь смешной. Вроде… вроде Миллисенты Булстроуд.              — Нет, — Драко закатывает глаза, — ему досталась Уизлетта. Та, с которой он встречался с… Мерлин, четвёртого курса или как-то так?              — Скукота, — объявляет Теодор, — а кто у Уизли?              Драко невесело усмехается.       — Боюсь, тебе придётся внести хоть немного конкретики. Грейнджер окружена Уизли. Если ты имеешь в виду закадычного дружка Поттера, то у него какая-то Ханна Аббот. Не знаю её.              Тео откидывается на спинку сиденья.       — Всё это скучно. Неужели у тебя не найдётся для меня ничего интересного?              Драко ухмыляется.       — Обе сестры Гринграсс достались братьям Уизли.              На мгновение воцаряется тишина. Теодор Нотт медленно встаёт и направляется к бутылке огневиски.              — Мерлин, — выдыхает он, — с этого надо было начинать.              Он щедро наливает два стакана, вручая один протягивающему руку Драко. Какое-то время они молчат, Тео откидывается на спинку кожаного кресла и делает глоток. Драко наблюдает, как он морщится, когда алкоголь обжигает горло.              — Стори, наверное, с ума сходит, — размышляет Драко. — Мне кажется, Даф это примет, но Астория всегда… стремилась быть такой, какой хочет видеть её отец.              Выражение лица Нотта мрачнеет.       — К сожалению, Дафна — старшая. Во всяком случае, он попытается оспорить её брак. Пусть Стори останется с выбранным партнёром, но Дафна будет свободна.              Драко пожимает плечами, стараясь выглядеть беззаботным. Ни он, ни Тео не близки с сёстрами Гринграсс, но они не глупцы. Им сильно повезло, что их отцы давно мертвы, — отец Астории и Дафны жив.              — Иногда неплохо побыть сиротой, а? — Бойкий тон Тео вырывает Драко из размышлений.              Драко смеётся, на мгновение отчаянно скучая по матери.       — Вот уж действительно. Ну а ты — встречался сегодня с Лавгуд?              Тео становится тихим и неподвижным, опускает стакан на стол из красного дерева. Его лицо — бесстрастная маска, и Драко наблюдает, как Тео продумывает, что рассказать о своей сегодняшней встрече, — Драко его не винит. Они слизеринцы. Он сделал то же самое в ответ на вопрос о Грейнджер.              — Всё нормально, — начинает Тео, — она оказалась… не такой, как я ожидал.              — Я предупреждал тебя, что она безумная чудачка, приятель.              Гнев Тео проявляется мгновенно, волной пробегая по лицу и исчезая на следующем вдохе. Не смотри Драко так пристально, он бы и не заметил. Но он ждал.              — Чёрт возьми, — бормочет Драко, — да она тебе нравится.       — Нет, — противится Тео, — нет, она просто… она была… милой?              Он произносит последнее слово неуверенно. Драко прищуривает глаза — он сам думал точно так же всего час назад. Грейнджер помнилась ему чудовищной выскочкой с остроумными колкостями, копной волос и неприятными ответами.       Никак не выходит из головы её вопрос.              «Тебе не страшно?»       И хотя её волосы остались такими же дикими, как и раньше, Грейнджер просто села рядом и была к нему… добра.              Драко почти жалеет, что она не проявила жестокости. Он-то в жестокости хорош — привык к ней и точно знает, как обернуть ситуацию в свою пользу и нанести ответный удар.              — Грейнджер сказала, — Драко сглатывает, — сказала, что Лавгуд хорошая. Что она поговорит с тобой.              Тео немного оживляется.       — Да. Она… надела какие-то дурацкие розовые очки и твердила, что поместье — идеальное место для поиска нарглов, кем бы они ни были. Она искала их по всему саду, и всё это время просто… говорила. О… ни о чём, если честно.              — Значит, ты просто следовал за бессвязной сумасшедшей женщиной и решил, что она милая? — смеётся Драко.              Тео ухмыляется, делает ещё один глоток огневиски и тяжело опускает стакан на стол.       — Отвали, приятель. Вообще-то она говорила не так уж и бессвязно. Просто… она ни разу не заговорила о том, что выводит меня из себя, понимаешь? Она… спросила меня о любимом цвете, и почему мне нравится лето, и где моя мама.              — И что… что ты ответил? — нерешительно спрашивает Драко. Последний раз Тео упоминал мать, когда им было по девять, и всё, что Малфою известно, — она загадочным образом умерла. У Драко даже остался шрам на брови: напоминание о том, как он решился разузнать, что произошло, а Тео набросился на него кулаками.              Тео хмурится, молчит. Драко медленно потягивает огневиски и даёт другу время подобрать слова.              — Сказал, что она умерла, — начинает Тео, — а потом… Всё как-то закрутилось, и я рассказал ей вообще обо всём… Даже о том, что, казалось, давно забыл. Ты знал, что второе имя моей матери было Полетт?              Драко молча разглядывает друга.       — Нет… Нет, не знал. — Единственное, что ему известно о матери Тео: у неё были длинные каштановые волосы, любовь к живописи и отец Тео убил её. По крайней мере, так говорили люди. Само собой, доказательств никаких не нашлось.              Тео вздыхает.       — Может, это имя Полумны напомнило мне об этом… В общем, я рассказал, что она любила сливочное пиво, блинчики и подсолнухи, и я даже не знал, что помню всё это, пока не начал говорить.              — Тео… — произносит Драко, но слова застревают в горле. Он никогда не был силен в речах — колкости давались ему так же легко, как и рецепты зелий для первокурсников, но всё остальное… особенно когда это было необходимо. Язык всегда подводил его.              — Я знаю, — торжественно говорит Тео, — знаю. Проблема в том, что твоя ведьма собирается разобраться с ВМН и освободить нас всех, да? И я не могу оставить Полумну себе; она не принадлежит мне.              Драко на мгновение замирает — в этом заявлении так много всего, что нужно осознать. Его ведьма — Гермиона Грейнджер может стать его женой.              Тео не ошибается: Драко не может представить мир, в котором Грейнджер сидела бы сложа руки и позволила несправедливости торжествовать. Не может представить, чтобы она позволила Закону о восстановлении магической нации заманить друзей и себя в ловушку брака — она бы боролась. И Драко даже не может винить её за это.              А Теодор Нотт — ну, разве он этого не признал?              Тео провёл с Полумной Лавгуд всего один день, но уже боится потерять её. Что-нибудь хорошее. Что-нибудь доброе.              «Тебе не страшно?» — издевательски звучит в голове.              Драко тянется за бутылкой и наполняет стаканы, не говоря ни слова, после чего Теодор залпом выпивает всё до дна.              — Знаешь, — тихо говорит Драко, — она попросила… спросила, не страшно ли мне.              Тео устремляет на него ярко-зелёные глаза, в которых загорается любопытство.       — Гермиона Грейнджер спросила, не страшно ли тебе?              Драко кивает.       — Да. Но не раньше, чем сама призналась, что боится.              — Оу, — бормочет Тео, — ох уж эти гриффиндорцы, да?              Драко не отвечает, а Тео не спрашивает — они слизеринцы до мозга костей, и признавать страх или слабость не их сильная сторона.              Он покашливает.       — Я рад, что Лавгуд милая.              — Да, — вздыхает Тео, — я тоже. И ей не повезло, что она выходит именно за меня.              Драко смотрит на огневиски в своём стакане, наблюдая, как оно омывает хрустальные стенки при покачивании. Тео… Тео его лучший друг вот уже многие годы, и он хороший. Хороший в том смысле, в каком сейчас мало кто хорош. Но всё же он не ошибается. Он далеко не глуп.              — Ей повезёт с тобой, как никому, — говорит ему Драко, и в его словах нет ни капли лжи. Ей повезёт: Тео будет к ней добр.              Тем не менее Тео смеется. Пьёт виски. Смотрит в тёмное окно.              — Она станет одной из Ноттов, — в конце концов шепчет он, — что является противоположностью удачи.              — Лучше, чем одной из Малфоев, — отвечает Драко.              Тео молчит, но правда повисает между ними. Несмотря на принуждение к браку, мир увидит Полумну Лавгуд не более чем женой Пожирателя смерти.              Гермионе Грейнджер придётся ещё хуже.              «Тебе не страшно?»              Драко со стуком ставит стакан на стол, и на этот раз Тео вздрагивает от неожиданности. Он ничего не говорит, просто наблюдает за другом: его зелёные глаза, напоминающие глаза идиота-Поттера, печальны. Тео без слов понимает, какие мысли проносятся в голове Драко.              «Тебе не страшно?»              Да, постоянно.