Однажды в Хогвартсе

На удивление, никто сегодня не упал с метлы, и даже конечности у всех остались целы. Не то чтобы первокурсники часто умудрялись зарабатывать травмы, но утро Кавеха однозначно не задалось, и он успел смириться с мыслью, что удача отвернулась от него. А может, так оно и есть? В кладовом помещении с мётлами и квиддичным инвентарём царил хаос. И кому же ещё, если не Кавеху предстояло всё это разложить по местам и пересчитать? Вот найдёт он того, кто навёл здесь такой беспорядок, и провинившийся до конца учебного года будет эти самые мётлы расставлять в порядке уменьшения пушистости веника. Так и подошёл учебный день к концу. Кто-то скажет, что Кавеху легче прочих профессоров приходится, учитывая, что уроки полётов всего несколько раз в неделю и только у первокурсников, но не стоило забывать, что он ещё и за квиддич ответственен. Прибавить к этому обязанности декана — и вот уже он с головой завален множеством мелких, но оттого не менее важных дел. Захотелось выпить — и он имел право себе это позволить. Нужные бумажки заполнены, кладовая разобрана, детишки не бедокурили, а значит на сегодня он полностью свободен. Стремясь скорей сбежать, чтобы весь вечер провести в «Трёх мётлах», за скоростью шага Кавех не следил, а потому на очередном повороте неловко врезался в кого-то... Ну конечно, аль-Хайтам. Годы идут, ничего не меняется. — Куда-то спешишь? — Выпить, — Кавех легко смахнул чужие руки со своих плеч и как ни в чëм не бывало продолжил путь к выходу из замка. Свежий воздух, какая радость. После такого ответа склизеринец наверняка оставит его в покое, Кавех ни секунды в этом не сомневался. Ну не пойдет же аль-Хайтам с ним в паб? Вот только от этой мысли в груди что-то кольнуло. Невралгия. Не иначе. Был ли аль-Хайтам удивлён? Ни капли. Если бы кому-то пришло в голову составить список главных пьянчуг всея Хогвартса, Кавех занял бы в нём одну из лидирующих позиций. Уступил бы, разве что, только Венти. Аль-Хайтам никогда не забудет тот день, когда в их общей гостиной однажды обнаружилось десять ящиков сливочного пива. Кавех тогда подкупил его молчание обещанием поделиться своими запасами, но аль-Хайтам от силы несколько бутылок у него взял — десять ящиков испарились менее, чем за месяц. Лучше, чем сам того хотел бы, аль-Хайтам знал, каким становился подвыпивший Кавех. В школьные годы не раз ему приходилось вытаскивать из сугробов своего в стельку пьяного друга, чтобы тот не попался преподавателям на глаза и не слёг с воспалением лёгких. Аль-Хайтам совершенно не горел желанием повторять события давно минувших дней. Да и Кавех больше не тот безрассудный мальчишка, должен был уже научиться пристрастие к алкоголю контролировать. А если на него нажалуются другие преподаватели или ученики, то так недалеко и до отстранения от должности дойти — аль-Хайтам только в плюсе останется. ...однако эта мысль отчего-то радости ему не принесла. Глядя в спину Кавеху, стремительно от него удаляющемуся, аль-Хайтам вдруг с острой ясностью осознал, что менять соседа ему вовсе не хотелось. К этому гриффиндурку он хотя бы привык и научился сосуществовать с ним в общем жилом пространстве, а вдруг тот, что придёт Кавеху на замену, окажется сто крат хуже? Аль-Хайтам не мог так рисковать. Точно так же, как и не мог признать истинных причин своего нежелания от Кавеха избавляться. Потому что причины эти погребены слишком глубоко в его подсознании, чтобы до них добраться, придётся признать и другую правду, такую же неприглядную. А аль-Хайтам неспроста похоронил её в самом тёмном и отдалённом уголке своей души. Аль-Хайтам, не тратя больше времени на размышления, ускорил шаг и вскоре поравнялся с Кавехом. Не глядя на него, бросил: — Это наиболее распространённое прикрытие для тайной встречи, а таверна — наиболее распространённое место для тайных встреч, — аль-Хайтам дёрнул уголком губ в короткой усмешке. — Если ты думал, что я поверю в твою невиновность так просто, то вынужден тебя разочаровать. Как только они вышли за ворота, первой мыслью было аппарировать. Но что-то остановило Кавеха. Вот вроде как хочется развернуться и врезать аль-Хайтаму по его самоуверенной физиономии, а с другой стороны терзали сомнения. Оправдания аль-Хайтама абсурдны до крайности, и очевидней некуда, что за ними крылось нечто иное. Неужели переживал за Кавеха? Когда в последний раз такое было? Во времена ученичества? Да и было ли вообще? — Ага-да. Я тайный агент. И ты сейчас своими подозрениями рушишь всю мою шпионскую карьеру, — это прозвучало столь же бредово, как и сами подозрения аль-Хайтама. Сил на споры уже попросту не оставалось. — У меня назначена секретная встреча с кружкой сливочного пива. Теперь наша с ней идиллия будет порушена твоим присутствием. Всю дорогу до Хогсмида аль-Хайтаму никак не удавалось привести в порядок мысли и чувства. Он шёл с Кавехом плечом к плечу — ощущение настолько знакомое, что сердце его сдавливало от боли. Всего на секунду, но и этого оказалось достаточно, чтобы посеять в его душе целую бурю сомнений, клокочущих, как море в преддверии шторма, противоречащих друг другу и самим себе. Казалось, они только вчера шагали в тени еловых ветвей по этой самой тропинке, окружённой сугробами. «Тогда» от «сейчас» отличалось лишь тем, что Кавех больше не пытался вытянуть из него ни слова, больше не смеялся рядом с ним, не улыбался в его присутствии и даже не разговаривал с ним без веской на то причины. Аль-Хайтам чувствовал себя чёрной дырой, пожирающей все светлые эмоции Кавеха, всё то, что заставляло его сиять. Он совершенно не контролировал этот процесс, как и не мог остановить его. В подобные моменты Аль-Хайтам становился будто бы сторонним наблюдателем своей же собственной жизни, не способным ни на что повлиять, но отчаянно желающим изменить что-то. Тишина, повисшая между ними, скрипела свежевыпавшим снегом под ногами и колким морозным ветром била по щекам. Никто из них так и не заговорил до самого Хогсмида. В «Трёх мётлах» царила оживлённая атмосфера, всюду люди разной степени пьяности, смех и ругань. Аль-Хайтам едва заметно поморщился — он, признаться, совсем не любил находиться в подобных местах. Слишком людно, слишком шумно, и просто... слишком. Никакого покоя. Аль-Хайтам искренне не понимал, как люди вроде Кавеха умудрялись находить какое-то умиротворение и гармонию в этом пабе. Он сам здесь не бывал вот уже почти десять лет — с тех самых пор, как Кавех в последний раз его сюда вытаскивал. Вместе с Кавехом из жизни аль-Хайтама исчезла единственная причина наведываться в «Три метлы». Не прошло и пяти минут, а они уже восседали за столиком наедине друг с другом и сливочным пивом. Кавех по-прежнему хранил молчание, задумчиво вглядываясь в воздушную пенку на верхушке нетронутой кружки. И что теперь? Осуществить изначальный план по уничтожению нескольких бутылок пива путем залития напитка в себя? Или всё же отдаться моменту и вспомнить былые беззаботные времена, ограничившись несколькими кружками? — Вот она, значит, как проходит твоя «секретная встреча с кружкой»? — аль-Хайтам лениво вздёрнул бровь и сам сделал демонстративный глоток. — У вас с ней телепатическое общение? Даже я не предполагал, что ты способен спиться до такой степени. Столик, за который они уселись, располагался в дальнем углу заведения — отсюда не слышно привычного Кавеху веселья и громких голосов. Приглушенный шум не приносил никакого расслабления, а только угнетал. Может потому ему и расхотелось пить вовсе? Аль-Хайтам прожигал его взглядом. Пока этот склизеринец сидел молча, и Кавеху удавалось игнорировать его присутствие, было ещё вполне комфортно. Но не теперь. — Спиться? Разве я первым пригубил пиво? — фыркнул раздраженно в ответ, в свою очередь тоже делая глоток. Почему всё извернулось таким образом? Почему их беседа с, казалось бы, точно такими же подколами, как и во времена ученичества, приносила теперь настоящие обиду и боль, а не веселье, как было прежде? Почему аль-Хайтам такой упёртый и непробиваемый, почему не прекращал гнуть свою палку, хотя та уже давно разломилась надвое? Вымещал таким образом обиды прошлого? Будто бы ему есть дело до прошлого… Аль-Хайтам просто самовлюблёный придурок. И хотя злость достигла в нём точки кипения, Кавех понимал, что катализатором его гнева стала собственная застарелая обида. В чём он ни за что не признался бы, так это в том, что готов отдать всё, лишь бы вернуть их отношения к тому, какими они были прежде. Выходит, не только аль-Хайтам здесь горделивый самовлюблённый придурок? — Скажи, ты всё ещё думаешь, что я вынашиваю коварный план? Поэтому продолжаешь меня преследовать? — с каждым словом всё отчётливей в его голосе звучала грубость. — Может прекратишь следить за мной?! — в пылу эмоций Кавех громко стукнул ладонью по столу. Он понимал, что перегнул. Сглупил, позволив чувствам взять верх. Теперь один лишь взгляд, брошенный исподтишка на помрачневшего вмиг аль-Хайтама, отдавал холодными мурашками по спине. Гриффиндорец поспешил отвернуться. Неприятное покалывание в ладони не позволяло Кавеху забыть о недавнем ударе. Аль-Хайтам и раньше докапывался до него, Кавех и раньше вспыливал, почему же сейчас ему так паршиво, как никогда прежде? Молчание повисло над ними дамокловым мечом, и ситуацию нисколько не спасал тот факт, что за пределами их столика отовсюду звучали радостные вскрики и хохот, дополняемые жизнерадостной музыкой какого-то барда. Они оба не видели ничего дальше собственного носа, а потому даже не попытались разглядеть истинные чувства друг друга, продолжая принимать за чистую монету напускную язвительную враждебность, которой прикрывали самое уязвимое и болезненное — привязанность, доверчивую и неискоренимую. Непомерная гордыня и упрямство мешали сделать первый шаг к тому, чего оба так отчаянно жаждали. Аль-Хайтам на Кавеха даже не смотрел. Вместе этого невидящим взглядом уставился на свою кружку, которую сжимал в руке с таким усердием, что ещё чуть-чуть — и по ней поползут трещины. «Прекратить следить за тобой?» — язвительно подумал аль-Хайтам, находясь всего в шаге от того, чтобы выплюнуть следующие слова в лицо Кавеху: «Если бы я не следил за тобой, неблагодарный ты гриффиндурок, ты бы ещё во времена ученичества отправился к праотцам. Пару раз так точно. Если бы я не следил за тобой, тебе бы подсыпали отраву твои же друзья гриффиндорцы, и неизвестно, чем бы всё это кончилось. Может, я не попал бы под подозрения, не нарвался бы на совершенно идиотские обвинения и не рассорился бы с тобой...» Аль-Хайтаму хотелось бы иметь маховик времени, чтобы стереть из прошлого все эти «если», вот только... что тогда стало бы с самим Кавехом? На пару секунд аль-Хайтам прикрыл глаза и глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Бесконечные сожаления о прошлом — путь слабаков и трусов, не желающих полноценно жить в настоящем. Аль-Хайтам ни о чём не жалел, нет. Вовремя подоспел официант, спасая сидящих за столиком от необходимости кому-то заговорить первым. — Господа! — обратился к ним улыбчивый юноша. — Не желаете ли попробовать наши новые блюда? Обещаю, они не оставят вас равнодушными! Аль-Хайтам, даже не взглянув на него, махнул рукой, позволяя продолжить. — В нашем меню недавно появилось несколько основных блюд: мятно-фасолевый суп, креветки в соусе карри, грибное ассорти, мясное рагу, цыплёнок в масле и рыба в сливочном соусе, — заметив, что ни Кавех, ни аль-Хайтам пока что не выглядят особо заинтересованными, официант добавил: — А на десерт могу вам предложить пахлаву, засахаренные орехи, заварной крем из роз, клубничный пудинг или... — У него аллергия на клубнику, — перебил официанта аль-Хайтам. Эта фраза вырвалась машинально, выученная за годы регулярных походов вместе с Кавехом по разномастным пабам, кафе и ресторанам. Вот она — сила привычки. Когда аль-Хайтам опомнился, было уже слишком поздно — на него уставился и официант, и сам Кавех. Сохраняя видимость абсолютной невозмутимости, будто бы не сказал ничего такого, чего помнить и вовсе не должен был, аль-Хайтам обратился к молоденькому официанту, упорно игнорируя Кавеха: — Принесите мне мясное рагу и заварной крем из роз, — и лишь после этого аль-Хайтам наконец обратил внимание на соседа, слегка вздёрнув бровь в молчаливом намёке, что пора бы и ему поторопиться с заказом. Официант, казалось, вообще не ощущал, насколько гнетущая атмосфера нависла над столиком. Он что-то приторно-радостно вещал о новинках в меню, но Кавех вообще не слушал его. И на аль-Хайтама не смотрел тоже. До тех пор, пока не услышал фразу, вырванную из далёкого прошлого. «У него аллергия на клубнику», — прозвучало холодно и отстранённо, но так обыденно и в какой-то мере уютно, по-домашнему. Кавех, распахнув глаза, в немом удивлении уставился на аль-Хайтама, даже поникшие плечи расправил. «Почему ты..?» — ...мне то же, что и ему... — ответ с запозданием, но был дан, и довольный официант наконец оставил их в покое. А Кавех всё продолжал на аль-Хайтама пялиться. — Ну, — с небольшой заминкой выдавил из себя, — может я и перегнул с эмоциональностью... «Извини» произнести едва ли не физически больно. А может, виной всему упёртость Кавеха и убеждённость в том, что слизеринец сам виноват? Преследовал его сегодня весь день — тут кто угодно вышел бы из себя. Но если бы не это преследование, аль-Хайтам никогда бы не позаботился о такой мелочи, как клубника… Глядя на то, с каким трудом даются Кавеху эти жалкие попытки принести извинения, аль-Хайтаму впервые не захотелось заставить соседа подольше помучиться. Вместо этого он просто кивнул, тем самым закрывая поднадоевшую обоим тему. В конце концов, какими бы ни были причины их нахождения вместе не просто в одном пабе, а за одним столиком, это уже не имело никакого значения. Сейчас всё, что должно заботить их — как посытнее набить желудки. В ожидании заказа они обменялись парой-тройкой нейтральных фраз, но вот еду подали, и они умолкли вновь. Однако эта тишина в корне отличалась от той, что царила между ними до небольшого инцидента с клубникой. Молчание больше не ощущалась колючим и давящим, скорее просто олицетворяло правило «когда я ем, я глух и нем». Напряжение, скопившееся между ними за весь день, незаметно истаяло, отчего на душе стало спокойней. На целую долю секунды аль-Хайтаму даже показалось, что он искренне наслаждался атмосферой их ужина — вокруг не то чтобы слишком шумно, музыка барда не так уж плоха, и даже мясное рагу приготовлено весьма недурно. По меркам аль-Хайтама всё это вполне подходило под описание «мирного вечера». Но не стоило забывать, что они по-прежнему находились в пабе, где каждый второй в стельку пьян или как минимум очень к этому близок. Откуда-то из зала вдруг послышался громкий шлепок — какой-то волшебник рухнул на пол. Люди, сидевшие поближе к тому месту, подняли шум, но вовсе не он привлёк внимание аль-Хайтама, а сама ситуация. Перед глазами замелькали сцены, слишком глубоко отпечатавшиеся в памяти... Тихий беззлобный смешок сорвался с губ, уголок которых дёрнулся в едва заметном намёке на улыбку. — Помнишь, — произнёс он, слишком глубоко погрузившись в воспоминания, чтобы контролировать спонтанное желание поделиться ими, — как ты напился однажды, да так сильно, что ноги тебя не держали, и всю дорогу до школы мне пришлось тебя едва ли не волоком тащить? Аль-Хайтам вот, например, отлично помнил. В тот вечер Кавех надрался до такой степени, что не был способен уже ни связно мыслить, ни внятно разговаривать, ни даже стоять на ногах ровно. Аль-Хайтам, конечно же, предупреждал, но разве стал этот упрямый гриффиндурок его слушать? И чем больше пил Кавех, тем активнее сопротивлялся — никакие угрозы на него к концу дня больше не действовали, из паба его пришлось вытаскивать силком. Вытолкать Кавеха из паба — только пол беды, ведь затем его предстояло дотащить до самого замка. Аль-Хайтам закинул его руку себе на плечо, да ещё и придерживал за талию, но Кавех был старше, и ноги его заплетались так сильно, что пару раз он всё же умудрился упасть в сугроб, едва не утащив за собой аль-Хайтама. Тот, с трудом подавляя желание бросить Кавеха валяться в снегу до тех пор, пока не протрезвеет, с горем пополам дотащил друга до самого Хогвартса, где ему предстояло решить, что делать дальше. А точнее: куда деть Кавеха? Очевидно, спрятать его в подземельях аль-Хайтам не мог — слизеринцев не обманешь так просто. Но даже если аль-Хайтаму удастся довести Кавеха до башни Гриффиндора, пароля от их гостиной он всё равно не знал, а пускать туда Кавеха в одиночку совершенно бессмысленно. Он, вероятно, отрубится посреди коридора, и всем станет ясно, где пропадал Кавех. Если же до директора дойдёт новость, что некий ученик не только нарушил комендантский час, но ещё и вернулся в стельку пьяный, то отработки до конца учебного года будут ему обеспечены. Единственный вариант, который у аль-Хайтама оставался — спрятать гриффиндурка в Выручай-комнате. Так он и поступил, а весь следующий день демонстративно игнорировал Кавеха, пока тот мучился с жутчайшим похмельем. Впрочем, тогдашний Кавех ещё не разучился признавать свою вину. Помнится, в попытках задобрить аль-Хайтама он даже согласился провести вечер вместе не в «Трёх мётлах», а в библиотеке, и позволил аль-Хайтаму самому выбрать книги для «лёгкого чтения»... Аль-Хайтам хорошо помнил, как зол был на Кавеха за его глупость, но вот что странно — вспоминая то далёкое время, сейчас он не испытывал ни капли раздражения. Только светлую грусть, смешанную с острым привкусом ностальгии. Ни Кавеху, ни даже себе самому аль-Хайтам не желал признаваться в том, что он... скучал. — Не помню, — бросил Кавех, лениво доедая десерт. Планы его строились на том, чтобы повторить сегодня тот «забытый» случай, но из-за одного склизеринца всё пошло по одному месту... Воспоминания и правда оказались затуманены, ведь хмель тогда знатно ударил в голову подростку. Лишь смутные отголоски тепла рук, неразборчивое ворчание и хмурый вид аль-Хайтама мелькали где-то на задворках сознания. Зато следующий день, к превеликому сожалению Кавеха, запомнился в мельчайших деталях. Кажется, в тот раз он впервые напился так, что даже круциатус казался менее страшной участью, чем мучившее его похмелье. А этот седовласый гад и бровью не повёл, просто взял и оставил Кавеха корчиться от боли в Выручай-комнате! Однако, когда здравый смысл всё же возобладал над ним, а похмелье отошло на второй план, в гриффиндорце проснулась совесть и, дементор его подери, благодарность. Если бы не аль-Хайтам, у Кавеха наверняка были бы проблемы... Почему тогда просить прощения за косяки давалось ему так легко? — Раз уж напиться не получится, не вижу смысла сидеть здесь дальше, — кружка опустошена, впрочем, как и тарелки. Пора возвращаться в замок, время уже позднее. — Так что, если ты доел... Ответа Кавех дожидаться не стал. Просто поднялся из-за стола и молча направился в сторону выхода. В том, последует ли аль-Хайтам за ним, он ни на миг не усомнился. Точно не после целого дня беспрестанного преследования. В моменты, подобные этому, аль-Хайтаму казалось, что за минувшие десять лет Кавех ничуть не изменился. Строит из себя оскорблённую невинность и само воплощение гордости, но в то же время с чистой совестью позволяет себе сваливать оплату счёта на аль-Хайтама. Тот, впрочем, поступок Кавеха никак не прокомментировал, не считая тихого вздоха, который попросту не сумел сдержать. Аль-Хайтам поднялся из-за стола следом, и в тот момент, когда оставлял деньги на столике, вновь испытал острый приступ ностальгии. Надо же, а ведь он думал, что больше никогда за Кавеха ему расплачиваться не придётся... и вот как повернулась судьба. С тех пор, как они вошли в паб, на улице заметно стемнело. Время, должно быть, близилось к одиннадцати часам, и комендантский час в Хогвартсе давно вступил в силу. Ещё десять лет назад им бы пришлось забеспокоиться и поторопиться, чтобы не попасться на глаза дежурным профессорам и старостам, теперь же они сами стали профессорами. Мог ли аль-Хайтам тогда представить себе подобный исход? Обратная дорога не казалась такой же холодной и давящий, как их путь до паба. Возможно, всё дело в паре кружок сливочного пива и сытном ужине, который грел не только желудок, но и сердце. А может, дело в том, что одна из воздвигнутых между ними десять лет назад стен дала трещину, и пропасть стала на один шаг уже. Луна выплыла из-за облаков, высвечивая впереди на той же тропе три невысоких силуэта. Аль-Хайтам молча переглянулся с Кавехом, и они, не сговариваясь, ускорили шаг. Вскоре три неясных фигуры приобрели очертания учеников. С такого расстояния лиц было не разобрать, да и вряд ли аль-Хайтам вспомнил бы их имена — судя по росту, они были слишком малы для того, чтобы записаться на курс по изучению древних рун. Аль-Хайтам наложил на себя и Кавеха заглушающие чары, чтобы не спугнуть сорванцов, а те ни разу даже не оглянулись. И чем дальше они шли, тем яснее становилось, что дети держат путь вовсе не к школе, а в сторону Запретного леса. Аль-Хайтам и Кавех почти нагнали учеников, когда их слуха достигла пара весьма смелых фраз: «...в крайнем случае мы убежим. Пойдёмте дальше». Аль-Хайтам хмыкнул про себе, готовясь порушить наивные детские планы. — И далеко вы собрались? — холодно поинтересовался аль-Хайтам, взмахом палочки снимая заглушающие чары. И умолк — вести поучительные беседы с младшим поколением он не горел желанием, решив предоставить эту честь Кавеху. А на случай, если ученики в самом деле осмелятся на побег, аль-Хайтам палочку убирать не стал. Теперь, когда трое учеников, держащихся за руки, были всего в шаге от профессоров, аль-Хайтам сумел их разглядеть получше. Нет, он не узнавал их, но по лицам становилось очевидно — совсем ещё дети. На двоих пуффендуйские шарфы, ещё на одном — когтевранский. А говорят ещё, что все проблемы от гриффиндорцев. В разговор Кавеха с провинившимися учениками аль-Хайтам особо не вслушивался. И, возможно, именно по этой причине он первым обратил внимание на странный звук, доносящийся откуда-то из глубин Запретного леса. Звук, который он ни с чем бы не спутал. Аль-Хайтам крепче стиснул в руке палочку, вся кровь в его жилах мигом заледенела, а сердце, кажется, пропустило удар. Нет. Разве возможно, что... Но вот противный скрежещущий звук раздался вновь, развеивая последние сомнения в душе аль-Хайтама. Уж он-то точно не мог ошибиться. По старой, не до конца искоренившейся привычке аль-Хайтам оглянулся на Кавеха — и в его глазах прочёл ответ на неозвученный вопрос. Очевидно, теперь и Кавех услышал тоже. — Детей нужно отвести в замок, — аль-Хайтам свёл к переносице брови, больше не глядя на Кавеха. Теперь всё его внимание обращено к лесу, откуда доносились зловещие механические звуки. — Я пойду проверю. Он знал, что Кавех начнёт спорить и попытается его остановить. Поэтому просто не оставил ему выбора.