Куда приводят мечты

Когда Гастон оказался в их с Белль комнате, его жена уже стояла перед раскрытым шкафом и рылась в куче своих платьев. Гастон осторожно прикрыл дверь и, понизив голос, чтобы не слышал принц, начал ее расспрашивать: — Белль! Белль, что ты делаешь?! Она обернулась. — А как ты думаешь? Убираюсь вон. Обещала я, не обещала себе о нем заботиться, но я больше не могу здесь оставаться ни минуты! — Белль начала еще яростнее рыться в цветном ворохе одежды, будто ища что-то конкретное, бормоча себе под нос: — Поверить не могу, что он совсем не изменился! Я же думала, он начал понимать хоть что-то… Стал добрым, нежным… Нет, некоторые люди не меняются. Я несколько раз говорила: напиши письмо в замок своим слугам. Они столько для тебя сделали, столько пережили вместе с тобой… Терпели твой характер несносный… А теперь ты в Париже, а о них ты забыл как о чем-то, что можно оставить позади… Напиши Полетт, скажи хоть, стоит ждать или нет. Потом, потом… А на Флор у него есть время и на ее подруг. А это последняя капля. Он хочет иметь нас при себе как игрушек или что-то еще, а если мы отказываемся, сразу показывает свое истинное к нам отношение. Он с нами так же поступит, как с Когсвортом и Полетт, когда станем не нужны. Нет, я так не могу. Гастон нахмурился, выслушав эту тираду. — Белль, подожди… Ты что, указывала ему, что делать, а что — нет? И что ты, черт возьми, ищешь? Он занервничал. Белль, Белль, его Белль… Она, конечно, была та еще штучка. Ее огненный характер. Она не лезла за словом в карман и всегда была непокорной. Но то, что она решила идти наперекор принцу в его собственном доме, немного напрягало. Гастон не собирался злить принца Адама, он хотел, чтобы тот сам, по собственной воле дал им уехать, чтобы знал, что они ему благодарны и все такое прочее, ну, чтобы не было проблем. И Гастон уж точно не хотел вести себя так вызывающе, чтобы Адам мог разозлиться. Он сам знал на собственном опыте, что лучше не злить того, кто сильнее тебя. Он сам помнил свое бешенство после того, как он думал, он осчастливит Белль тем, что устроит ей свадьбу-сюрприз. Но вместо этого он оказался унижен. А ведь он хотел тогда быть милым, потратился на все приготовления и все такое прочее. И Гастон понимал, что Адам, выбирая им дом, решая все бумажные с этим заморочки, ожидал восторженных восклицаний, горячей благодарности и уж точно не того, чтобы на него наорали и, поймав на слове, уехали из его квартиры, хлопнув дверью. Так сказать, демонстративно бросили бы его, если придираться к действиям. Это было бы унижение, и принц, скорее всего, этого бы так не оставил. Как и Гастон в свое время. Некоторые люди не любят слышать “нет” в качестве ответа, не принимают отказы. И лучше бы не злить таких людей, а вот Белль собиралась сделать именно это, потому что и сама чувствовала себя оскорбленной. Гастон теперь понимал Белль тогда, когда он без всяких предисловий поставил ее перед фактом того, что осчастливит ее тем, что женится на ней. Ведь кто не хочет выйти замуж за Гастона? Так же могло показаться и принцу Адаму: кто не хочет жить в Париже в роскошном доме? Но все-таки простой вопрос “Хочешь ли ты выйти за меня замуж?” или “Хотите ли вы жить рядом со мной в Париже?” избавили бы дарителя нежданного счастья от неприятного внезапного отказа. Гастон понимал и Адама: наверное, они в чем-то были похожи — в том, что они считали, что то, что хотят они сами, автоматически хотят другие люди. Гастон также и понимал, а вернее, чувствовал, что разозленный принц может быть опасен так же, как и Гастон. И возможностей у принца сделать так, как он хочет, намного больше, чем у деревенского охотника.  Белль встала около кома с одеждой и сняла свое пышное роскошное платье через голову. — Я ищу свою одежду, свою собственную одежду! Нормальную одежду, в которой я могу нормально ходить. Ту, которую мне купил мой муж, черт возьми. Боже… Как так получилось, что у нас сейчас нет ничего своего? Я не могу уйти в тех вещах, которые он мне купил, как это будет выглядеть?! Она начала с преувеличенной осторожностью вешать платья на вешалки и помещать их в шкаф. — Ничего у него не возьму, это принципиально. Несправедливо, что он осыпает нас бриллиантами, а при этом забыл старых слуг. Я ему сто раз говорила, но он такой эгоист. Слышит только себя и видит рядом только тех, кого хочет видеть именно в этот момент. — Подожди, Белль, ты что, говорила ему, что ему делать, а что — нет? — Гастон в очередной раз услышал, что Белль вела себя с принцем как учительница с неразумным учеником. — Мы, конечно, вроде как его друзья, но ты должна знать свое место. Белль, все еще стоя в нижнем белье, уперла руки в боки. — И какое это такое мое место, Гастон? Что с тобой? Он взял ее за плечи и проговорил, глядя в глаза: — Белль! Это все твои дурацкие книжки! Только там главная героиня режет правду-матку сильным мира сего, а ее все слушаются! В реальности все совсем не так! Да, может быть, принц сейчас к нам хорошо относится, слишком хорошо даже, ну вот такой у него сейчас каприз, но переходить некоторые границы нельзя. Не указывай ему, что делать с его слугами, с кем встречаться и так далее. И мы сейчас не будем хлопать дверью, как главная героиня из твоих любимых книжек, а подождем, пока он остынет, еще раз поблагодарим его, а потом убедимся, что он не против нашего отъезда. Уедем с его разрешения. Мы не будем бросать ему вызов! Молодая женщина удивленно захлопала ресницами. — Да что с тобой такое? С каких это пор ты стал себя так вести? У тебя что, гордости нет? — У меня есть гордость, но также есть мозги, чтобы понять, когда мне быть гордым, а когда — нет. — Он постучал пальцем по лбу Белль. — Это принц, а не хрен собачий. Мы не можем просто послать его подальше и уйти. Он может и разозлиться, один Бог знает, что он тогда сделает, учитывая, что нас сюда привезли как преступников. Белль высвободилась из его рук и, пожав плечами, сняла с шеи бриллиантовое колье, которое ей подарил принц. — Не нужно думать о людях хуже, чем они есть, Гастон. Ничего он нам не сделает. — Она аккуратно положила ожерелье в обитую бархатом коробочку и поставила ее на туалетный столик. — Давай сюда часы. Давай-давай. — Белль протянула раскрытую ладонь к Гастону. Он повиновался, но все равно спорил: — Возвращать подарки не лучшее решение, Белль. Это взбесит его до белого каления.  — Ну и пусть бесится. Он покупает нас, не видишь, что ли? Я это сразу не поняла, но теперь чувствую, что мы или должны делать то, что он хочет, и тогда все будет в порядке, или поступать по-своему, но тогда он будет злиться. Он не дает нам жить своей жизнью. Я только сейчас поняла, что это все слишком затянулось. Ему тут хорошо — отлично, но у нас есть и своя жизнь! — Она начала складывать детские вещи в дорожный мешок. — Мы и так тут слишком задержались. Нам надо обустраивать дом к рождению малыша. Мне нужно спокойствие, в конце концов, а я совершенно не готова. Тебе нужно на охоту. Нужно сделать детскую кроватку. Мне нужно навестить отца. Адам совершенно об этом не думает. Перевезет всех… Он ведь даже не спрашивает! Разве он спросил у моего отца, где он хочет жить? У Лефу? И так далее. У своих слуг он и подавно не спрашивает. Нет, нам точно нужно домой, и как можно скорее. Я не хочу трястись в дилижансе перед самыми родами. Сейчас уехать — самое время. Где же, черт возьми, моя собственная одежда?  — Белль, ты приехала сюда в розовом платье, которое тоже из гардероба принца.  — Боже! Терпеть не могу, когда ты умничаешь! Черт… — Белль выудила розовое платье из вороха одежды и, видимо, колебалась, можно ли надеть очередной подарок принца и не быть, как она выражалась, “принципиальной” или остаться совсем без одежды. В итоге победило платье, тем более, оно было наиболее скромным из всех, а также его юбка была не пышной, а чем-то похожей на обычные повседневные платья Белль, немного открывающим ее соблазнительные икры. Белль начала натягивать платье, раздражаясь и торопясь, и шелковая ткань треснула на ее уже достаточно выдающемся животе, когда она резко дернула подол вниз. — Проклятие! В дверной проем протиснулось противное лицо Мари-Эрнестины — видимо, она подслушивала и ей было интересно, сможет ли она передать ссоры принца с его любимцами в завтрашние газеты. Белль уже и так была на грани, но эта женщина, видимо, совершенно не чувствовала стыда. — Вам чем-нибудь помочь, мадам? — Нет, спасибо. — Вижу, вы расстроены. Что случилось? — Не твое собачье дело! — О! Вы сейчас не так любезны, как обычно. Сказывается ваше деревенское происхождение. Парижанам будет что почитать. Белль обернулась к служанке, вся красная от злости. — Иди-ка ты знаешь куда? — Ну и куда же? Белль открыла свой хорошенький ротик и сказала — куда. Гастон даже покраснел. Мари-Эрнестина аж задохнулась от возмущения. — Вот! Вот твое истинное лицо, похабная выскочка! Строит из себя непонятно кого — книжечки, манеры, тихий голосок — а сама такая же вульгарная тварь, как и твой муж-идиот! — Что ты сказала про моего мужа? — Белль двинулась к служанке, и Гастону пришлось ее поймать за руку. — А ну, повтори! Мари-Эрнестина, взвизгнув, выскочила за дверь и, скорее всего, побежала в газеты. Завтра, видимо, выйдет сенсация о принце. Гастон выпустил запястье Белль, и они оба сели на диван. — Вот видишь, видишь, какие тут люди? Они ненавидят нас, сама не знаю почему, — вздохнула Белль. — Я не так себе представляла Париж и богатые дома. Боже… Я расстраивалась, что меня в нашей деревне считали странной, но ведь меня все любили! Все ко мне хорошо относились. Я так скучаю по дому и друзьям. — Ты права. Дома все восхищались мной, а тут даже слуги считают меня каким-то уродом. — Просто мы не на своем месте. Или, не знаю… может быть, Адамом пользуются дурные люди. В любом случае, если он хочет здесь оставаться — это его дело. Мы — уедем. — Белль, у нас нет денег. Как их попросить у него, если мы будем вести себя своенравно? Раздался сильный стук в дверь — видимо, это был Адам. — Я не одета! — крикнула Белль, и принц не стал заходить. — Поедете сегодня со мной на ужин, там все и обсудим, — раздался голос Адама из-за двери. Было заметно, что он злится, но старается говорить спокойно. — Там не будет Флор. Прежде, чем Гастон успел ответить, Белль начала лезть в бутылку. — Мы не поедем на ужин, мы собираемся домой. — Что? Это не просьба. — А что — приказ? — нахмурилась Белль. — Послушай, Адам, если хочешь… — вмешался Гастон, пытаясь сделать так, чтобы все успокоились, но, видимо, принц уже не хотел его слушать. А может быть, не хотел его слушать с самого начала. — Белль, он может ехать, если хочет, а ты оставайся, — в голосе принца слышались, с одной стороны, властные нотки, а с другой стороны, вроде как просящие. — Я считаю, что ты должна выбирать для себя лучшее, а не делать только то, что он говорит. Ты не создана для убогой деревни, а он там самый лучший, самый сильный, самый красивый, лучший охотник и так далее. Он не хочет начинать жизнь с чистого листа, но ты не должна жертвовать своими мечтами и будущим ради него. Тем более, что он сам мне признавался, что ты вышла за него замуж по принуждению. Ну, гнида! Уж чего-чего, а такого Гастон не ожидал. Адам ударил по самому уязвимому месту их с Белль пары, то самое, самое гадкое и темное, что Гастон выболтал тогда, во время первой встречи с принцем, движимый раскаянием и чувством того, что он не достоин своей жены… Видимо, принц, хоть и тщательно скрывал это, имел виды на его жену. Гастон сжал кулаки, но при этом испуганно взглянул на побелевшее лицо жены. Белль сжала губы и ледяным тоном произнесла: — Не лез бы ты, Адам, в наши отношения. Мало ли, что он тебе сказал: милые бранятся — только тешатся. Я его люблю, нравится это кому-то или нет. Еще раз говорю тебе спасибо, но наша семья уезжает домой. Спасибо за приглашение на ужин. Адам, видимо, в раздражении, изо всех сил ударил кулаком по двери и, наверное, сбил какую-то вазу в коридоре — раздался звон. Потом послышалось, как он сбегает вниз по лестнице. Белль и Гастон подошли к окну, наблюдая, как принц садится в карету и уезжает. — Что же мне надеть? — вздохнула Белль.