Куда приводят мечты

…Крики и шум снаружи повозки опять выхватили Гастона из дремоты. Он сел поудобнее и присоединился к Белль — она подалась вперед всем телом и буквально пожирала глазами то, что происходило за маленьким обляпанным окошком дилижанса. Они прибыли в Париж. Гастон оглядел повозку — Адам тоже проснулся, а вот маршалов внутри уже не было. — А где эти двое? — спросил Гастон жену. — Один поехал за подкреплением в дом тети Адама, а другой пошел за художником, чтобы везде развесить наши портреты на тот случай, если мы вдруг сбежим, — ответила Белль. — А мы куда едем сейчас? — К тете Адама на опознание. — Понятно. Белль вдруг прижалась своим носиком к стеклу повозки и воскликнула: — Смотри, смотри! Мимо них с грохотом и шиком проехала открытая коляска, несмотря на уже холодную осеннюю погоду. В ней сидела женщина в шикарном платье с таким глубоким декольте, что у Гастона отвисла челюсть. Цвет бархатных обивок сидений экипажа были в тон ее костюма, а коляска была запряжена чистокровными рысаками. На шее красотки сверкало умопомрачительное колье. — Кто это? — спросил Гастон Белль. — Одна из так называемых une Grande Cocotte! Дамы полусвета обладают огромной властью, так как имеют самых влиятельных любовников. Для своей второй жены, как они это называют, они сделают все что угодно. Гастон поморщился. — Кокотки… Слово-то какое. Так бы и сказала — обычные шлюхи. — Где, где шлюхи? — отпихнул его от окошка принц, так же как и Белль прижимаясь лицом к стеклу, чтобы ничего не пропустить. Он никогда не видел шлюх. Гастон рассмеялся. И Адам, и Белль выглядели как маленькие дети. А он сам уже слишком много повидал в своей жизни, чтобы его можно было чем-то удивить. Везде все одно и то же: те же люди на улицах, только их больше, те же дома, только выше и вычурнее, те же женщины и мужчины. Так же кричали торговцы и ругались носильщики. Просто и Белль, и Адам просидели кучу лет в изоляции, хотя и по разным причинам, и совсем не знали реальную жизнь. Дилижанс проехал еще какое-то время и остановился. Дверь открылась, и Франсуа, один из маршалов, крикнул находящимся в повозке: — Выходите! Только без глупостей. Сложно было делать какие-либо глупости, потому что около дилижанса столпился аж десяток маршалов. Гастон вылез из повозки и помог спуститься Белль, Адам шел последним. После полумрака повозки их глаза щурились от дневного света. Они стояли напротив огромного дома, украшенного колоннами. Дом был похож на дворец. Широкая лестница из какого-то белого камня вела к главным воротам. Тетя Адама явно не имела проблем с деньгами. Гастон, Белль и Адам, чуть позади, в окружении маршалов, поднялись по лестнице. Слуга открыл дверь и сказал, что старая мадам уже ждет. Они прошли по коридору, который был устлан мягким ковром, немного вперед, ближе к какой-то большой комнате вроде гостиной у принца в замке. Гастон обернулся на Белль и в который раз поразился, как органично она выглядела в таких изысканных помещениях. Несмотря на то, что то розовое платье, которое ей выдали в замке принца слуги, было помято от драки и поездки, она все равно выглядела элегантно и изящно. Она поправила локон, который постоянно выбивался из ее прически, таким легким и грациозным движением, что ей можно было любоваться бесконечно. Гастон же, в своих грязных сапогах после тех ночных приключений и мятой рубахе, скорее всего, выглядел как что-то инородное в этом роскошном доме. Он машинально начал поправлять свои волосы и заглядывать в зеркала, которые висели на стенах как какие-то украшения. Его взгляд задержался на отражении в зеркале. Конечно, он был красив. Красавец, как и всегда. Но он был красив, как первый парень на деревне, только так… Именно поэтому нужно скорее вернуться туда, где он самый лучший. Тем более, что уже скоро новый сезон охоты. А он нормально не охотился с тех пор, как у Белль были проблемы со здоровьем. Теперь же можно будет охотиться как обычно. Гастон очень надеялся, что с тетей проблем не будет. Они вошли в зал, и из кресла поднялась с помощью служанки старая женщина. Адам выступил вперед из-за спин Гастона и Белль. Старая мадам протянула к принцу дрожащие морщинистые руки с пальцами, унизанными множеством колец. — Жоффруа… Это ты? Неужели я уже умерла, и мы встретились с тобой? Адам тоже протянул руки к старухе. — Нет, тетушка Эмма, это же я! Это я — Адам! — Адам… Я… Я знала, я верила, что ты жив! — Женщина вся задрожала в объятиях принца и потеряла сознание. … Гастон сидел на мягком кресле в театре, который назывался “Парижская опера”, и скучал. Тетушка узнала Адама, и жизнь принца полностью перевернулась. Он оказался очень и очень богат — на его счете в банке до совершеннолетия лежали тысячи и тысячи франков. Гастон думал, что любой принц по определению богат, но это было не так. Аристократы тоже могли разоряться. Но Адам всю юность, все десять лет, пока был Чудовищем, не тратил ровным счетом ничего, и теперь у него было столько денег, что он мог всю жизнь кутить — и еще бы осталось его потомкам. В ворохе одежды, что Адам взял с собой, была маленькая коробочка, о которой постоянно ныл Когсворт, чтобы ее обязательно взяли и показали в Париже. Белль вспомнила о ней, и Адам показал эту коробочку старой мадам и маршалам. Там лежали письма от короля, а также от тети принца, акт о его рождении, какой-то медальон, в общем, в совокупности этих бумаг и свидетельств личность Адама подтвердилась. И он стал вступать в свои права. Принц Адам прямо воодушевился и стал совсем не похож на обычного себя. Обычно он был, как это сказать правильно… более ведомый, его день планировали слуги, а что-то сделать или куда-то выйти — предлагали Полетт или Белль. Сам же Адам был обычно в задумчивом и меланхоличном настроении. Будто он постоянно дремал. Сейчас же он, получив доступ к деньгам и так или иначе оставшись наедине с самим собой без привычной толпы слуг, он был словно ребенок, оказавшийся внезапно в магазине игрушек. Сначала он хотел примерно наказать маршалов за неуважение к себе и своим друзьям. Белль еле упросила его быть милосерднее. Гастон беспокоился, что вопрос с виной Белль и его кражами будет не закрыт, но, видимо, друзья принца априори становились безгрешными. Перед ними извинились, рассыпаясь во всевозможных уверениях признательности. Далее с помощью тети Адам нанял специального человека, который помогал бы ему с общением в банке, и… получил доступ к своим тысячам франков. С помощью специального человека Адам купил огромную квартиру. Там было комнат десять, не меньше, дальше Гастон не считал. Пол был гладкий, такой, что, если снять сапоги и разбежаться, можно было кататься в носках по паркету как зимой на коньках на катке в центре городка. Они так и катались с принцем, пока Белль не назвала их дурачками, смеясь. Белль и Гастон остановились в этой квартире тоже, Адам об этом их попросил. Адам нанял новых слуг. В первый же день принц решил, что они все вместе должны пойти на ужин в какой-то знаменитый ресторан. Для этого надо было соответствующе одеться. Несмотря на их протесты, Адам заказал еще платьев для Белль и костюм для Гастона, сюртук для которого искали по всему городу. Принц подарил Белль бриллиантовое колье, а Гастону — золотые часы на цепочке. Они волшебно тикали, как живые, и их было даже страшно брать в руки. Отказы Адам не принимал. Специальные слуги помогли Гастону и Белль одеться и даже причесаться. Они сидели, нарядные, в знаменитом ресторане, где были поданы какие-то неведомые блюда, и, как и всегда, взяли тарелки и выпили содержимое через край и засмеялись. — Вы — мои друзья! — говорил Адам. — Вы были со мной, когда я был изгоем, Белль была со мной, когда я был Чудовищем, а теперь вы будете со мной, когда я счастлив! Когда у меня есть все. Это все было чудесно, прекрасно, но Гастон, когда осушал еще один бокал шампанского, вдруг задался вопросом — а когда же они поедут домой? И вот теперь Гастон ерзал от скуки в “Парижской опере”. Монархия поддерживала только три театра, и, конечно, Парижская опера был одним из этих трех. Белль смотрела представление с интересом, вся подавшись вперед, и ее большие карие глаза почти не мигали, чтобы не пропустить ни единого движения на сцене. Адам сидел слева от нее и смотрел спокойно, но вроде выдерживал. А Гастон не ожидал, что опера — это значит, что все герои будут петь. Да, спасибо, что на французском, но он все равно не понимал ни бельмеса. И еле терпел этот вой. Он спрашивал Белль, можно ли выйти и подождать снаружи, но, оказывается, ходить туда-сюда в театре неприлично. То ли дело на их деревенских представлениях на воздухе! Хочешь — приходи, хочешь — уходи, хочешь — ешь или пей. Кстати, о еде. Перед представлением предлагали шампанское и фрукты, фрукты, кстати говоря, поздней осенью. Интересно, откуда они приехали? Гастон набрал в карманы вишни и сейчас уже всю ее съел. В кармане было полно косточек, а в руке — небольшая книжица, где были написаны имена актеров, которые играли в сегодняшнем представлении. Боже, как он уже скучал по Лефу! Они всегда были неразлучны, и теперь, когда Лефу не было рядом больше недели, Гастон понял, почему. С Лефу было… легко. Любое плохое настроение улетучивалось, если просто посмотреть на его жизнерадостное лицо и послушать его простые смешные шутки. Он никогда не обижался, не ныл, не жаловался. С ним можно было вести себя как угодно. И, может быть, дело было еще в самом Гастоне. Для Белль надо было что-то отдавать от себя, и для дружбы с Адамом — тоже. А вот с Лефу было по-другому. Тут, наоборот, Лефу отдавал, а Гастон брал, брал, брал и купался в его обожании. Лефу носил его вещи, приносил пиво и окружал такой заботой, что Гастон мог просто наслаждаться жизнью, совершенно не напрягаясь. И да, можно было вести себя не очень хорошо — Лефу это не волновало. Те самые мужские шутки и веселье, которое обычно мужчины не показывают своим девушкам и женам — грубые шутки, тычки, затрещины, драки — везде в этих вещах с ним рядом был верный Лефу. И Лефу совершенно не обижался на безобидный фофан или тычок — он же понимал, что все это было в шутку. Да что там говорить, ни один мужик не признается, что ему больно от каких-то затрещин, если они были в таверне: он, наоборот, рассмеется, несмотря на синяки. Как же Гастону не хватало Лефу и простого веселья… В последнее время, пока Белль болела, было не до веселья. А Гастон не привык грустить. Если бы сейчас тут был Лефу, он бы шептал на ухо Гастону всякие смешные комментарии по поводу внешности дам и кавалеров в театре, а то, что смеяться громко было нельзя, делало бы эти шутки еще более уморительными, и так бы спектакль прошел незаметно. Гастон шумно вздохнул и чуть сполз с кресла. Он слишком долго вел себя прилично, и ему необходимо было веселье. Нормальное такое мужское простое веселье, вроде соревнования плевков. Где голова не думает, а отдыхает. Боже! А еще сейчас все вокруг Гастона слишком нежные. Вчера он в шутку отвесил Адаму подзатыльник, а тот посмотрел на него глазами умирающей лани. Еще и спросил: “Ты что?” Что-что, Лефу бы даже не заметил подзатыльника и продолжил бы болтать. Боже, как же трудно держать свои руки при себе. С Белль, конечно, хоть она и утверждает обратное, надо быть аккуратным тоже. Вчера игриво щипнул ее бок, и пожалуйста — сегодня там синяк. Она говорит, что ничего страшного, но понятно же, что ему пришлось извиняться полдня. Боже, ему нужен Лефу… Так. Вот он вернется домой, встретится с Лефу, и что он расскажет другу? Над чем они будут ржать, как кони, в таверне? Решено. Гастон свернул книжицу с именами актера и зарядил свой рот вишневой косточкой. Поискал глазами жертву. Лефу умрет со смеху. Гастон никогда не промахивается. Пиу! В прическу почтенной дамы попала вишневая косточка. Гастон убрал руки и с невинным видом уставился на сцену. Но Белль, конечно, все заметила. — Гастон! — прошептала она. — Что ты делаешь? Она сама задала вопрос, и поэтому Гастон быстро зашептал все то, что у него накопилось: — Мне скучно, Белль, смертельно скучно! Почему они все время поют? — Потерпи, еще недолго. Главная героиня уже умирает. — Умирает?! Она стоит и, мать ее, поет! Белль не удержалась и хихикнула. — Ну, да. Посиди спокойно, я хочу досмотреть. Хватит ерзать. Чтобы успокоить его, она положила ему руку на бедро, но это привело к тому, что Гастон заерзал еще больше. — Ладно, выйди и жди снаружи, — сдалась Белль, покраснев как помидор. Он вышел, протискиваясь сквозь ряды, и, выйдя в коридор, начал ходить туда-сюда, разминая ноги. — Вам не понравилось представление? — услышал он женский голос и обернулся.