If you could only see the beast you've made of me

      — Это не зависимость, пока ты не сосал за это хуй. Вот один мой знакомый отсасывал буквально за сигарету…       Доктор Цзян немного зависает в VooV Meeting, поэтому Мо Жань вынужден несколько долгих секунд любоваться на искреннее недоумение, застывшее на его обыкновенно нейтральном лице.        — А вы все шутки шутите, — отвечает доктор Цзян и смотрит в камеру на своем ноутбуке как на четвертую стену.         — Мне заплакать, что ли?       — Если хотите.       — Не хочу.       — Что ж, — доктор Цзян переводит взгляд на свои записи и что-то в них неторопливо чиркает, — все понятно.       — Ну и что вам понятно, доктор Цзян? — интересуется Мо Жань едко и поправляет наушник.        — То, что вы саботируете лечение, господин Мо.        — Я?        — Вы.       — А смысл мне саботировать? — не понимает Мо Жань.       — Чтобы оставаться в зоне комфорта, — объясняет Цзян Си терпеливо. — Конечно, вы сейчас возразите, что это далеко не зона комфорта, потому что вам очевидно не комфортно, но это не так работает. Комфорт — это то, что вам привычно. А вы привыкли страдать.        — И каков вывод?       — Это нормальный процесс. Ваша психика не перестроится в мгновение. Будут откаты. Вопрос в том, как вы будете действовать в моменты кризиса, — доктор Цзян делает глоток из своей кружки прежде, чем продолжить: — Вам все же нужна поддержка извне, господин Мо. Не надумали сходить на группу?        — У меня нет на это времени, — отмахивается Мо Жань. — Я слишком много работаю.       — Ну, время на вечеринки вы все же находите.       — Это тоже часть работы, — упрямится Мо Жань.        — И все же я еще раз объясню вам, для чего нужны эти группы, — не отступает доктор Цзян. — Люди с психическими расстройствами постоянно ощущают свою инаковость и «ненормальность», вследствие чего изолируются от общества. И именно посещая группы, человек понимает, что он не один такой «неправильный» и что его проблемы не уникальны. Худшее, что вы можете сделать для себя, господин Мо, — это окончательно увериться в том, что вы не в себе, и забаррикадироваться в этом убеждении.        — С таким подходом и психушка покажется подходящим местом для пребывания. Ведь там сплошные единомышленники!       — Госпитализация и группы поддержки — это диаметрально противоположные вещи.        — И все же.       — И все же.        — Ладно, — Мо Жань потирает переносицу и вздыхает. — Мы друг друга все равно не переспорим.       — Я с вами и не спорю, господин Мо. Всего лишь указываю вам на возможные пути улучшения вашего самочувствия. Прислушаться или нет — уже ваша воля.       — Будь моя воля, я бы вообще не рождался, — шутит Мо Жань, но ему самому уже давно не смешно. — Или родился бы не человеком, а каким-нибудь животным. Хаски, например. Они прикольные, хоть и приносят своим своим хозяевам много неприятностей. Прям как я!        — Тем временем наша встреча подходит к концу. Есть что-то, что вы бы еще хотели обсудить сегодня?        — В целом, нет.       — Хорошо. Тогда я отправлю вам адрес и контакты поддерживающей группы в Шанхае, чтобы вы — если у вас возникнет возможность, конечно, — легко могли их найти.        Мо Жань хочет прямо сказать, что нахер ему это не сдалось, но все же решает промолчать, чтобы не давать очередного повода думать, что он саботирует терапию, и кивает.        Проблема в том, что он действительно саботирует терапию.        Попрощавшись с доктором Цзян, Мо Жань встает из-за занятого им углового столика в кофейне и, махнув на прощание знакомой баристе, уходит.        Наступающее Рождество заполонило собой Шанхай, не оставляя в нем места для чего-то иного. Глядя на переливающиеся гирлянды в магазине для туристов напротив, Мо Жань поджигает сигарету и с наслаждением затягивается. В глазах рябит от недосыпания, недоедания и убийственного количества кофеина, и мигание огоньков усиливает не предвкушение предстоящего праздника, а мигрень, но внутри него будто бы лопаются пузырьки шампанского.       Это не счастье и не восторг, но что-то определенно щекочущее изнутри.       Мо Жань ненавидит праздники с самого детства. Даже когда он попал в дом семьи Сюэ, ненависть к ним никуда не делась. Напротив, она разрослась, подобно плесени, и заполнила все его существо, потому что теперь-то он знал, как на самом деле должно быть, и отчетливо видел, чего недополучил за пятнадцать лет своей жизни. Госпожа Ван всегда пыталась додать ему то, что с избытком получал Сюэ Мэн, но это было все равно что лить воду в дырявую кастрюлю.        Недостаточно. Мо Жаню всегда было недостаточно.        Прошлое Рождество он встречал в Амстердаме после съемок. Ни один магазин и ни одно заведение в округе не работали из-за праздника, а его рейс в Шанхай перенесли на следующий день в связи с непогодой, и Мо Жань весь день провалялся в своем номере, проклиная католиков и надираясь какими-то ликерами из мини-бара за их здоровье. А, вернувшись в Шанхай, затусил с Сун Цютун. Но в этом году все, возможно, будет не так плачевно.        Мо Жань тушит сигарету и достает из кармана пальто телефон. Ответа на свое предложение от так и не получил, но сообщение прочитано, а значит, его адресат раздумывает.       Не то чтобы Мо Жаню хочется навязываться. Он, конечно, мастер в этом, да еще какой, но это не то, чем он гордится. И все же он не может удержать себя от настойчивого и последовательного проникновения в жизнь Чу Ваньнина. Может, их и разделяет тысяча километров, но именно сейчас они друг к другу намного ближе, чем в то время, когда сидели в клинике и обсуждали ментальное состояние Мо Жаня.        После тех трех совместных дней в Шанхае что-то в их отношениях неуловимо изменилось. И эта перемена, несмотря на то, что Мо Жань не мог ее охарактеризовать, все же была ощутима.        — Ты можешь писать мне и звонить в любое время, — сказал ему Чу Ваньнин уже возле такси.       Мо Жань вызвался проводить Чу Ваньнина до вокзала, но тот, разумеется, отказался от такой чести. Поэтому Мо Жань довел его лишь до машины.        — Правда?         — Правда.        — Даже среди ночи?        — Нежелательно, но если что-то срочное…       — Спасибо.       Рука Чу Ваньнина, уже потянувшаяся к дверце, замерла.       — За что?        — Просто.        — «Просто»?       — Просто.       Чу Ваньнина окинул Мо Жаня полным скепсиса взглядом и заключил:       — Ты явно не в себе.        — По-моему, мы выяснили это еще прошлым вечером, — не то чтобы Мо Жань был рад вспоминать свой вчерашний водопад слез, но ему пришлось.        — Ладно, — Чу Ваньнин все же дернул за ручку и открыл дверцу машины. — В любом случае, ты меня понял. До встречи.       — А когда мы увидимся? — Мо Жань сделал шаг вперед и остановил движение двери, которую Чу Ваньнин попытался закрыть.       — Посмотрим.        — Господа, заканчиваете быстрее с прощанием. У меня уже следующий заказ поступил, — вставил таксист недовольно и посмотрел на Мо Жаня как на главного кобеля века.        Главный кобель века был готов полезть в драку. Но его, к сожалению, остановили.       — Мне правда пора. Если что — я на связи.       А потом Чу Ваньнин уехал на вокзал, а оттуда в Пекин, а Мо Жань остался в Шанхае, слишком просторном для него одного.       И они начали переписываться. Ни о чем таком, на самом-то деле: Чу Ваньнин просто интересовался делами Мо Жаня, а Мо Жань в свою очередь присылал ему мемы и нелепо флиртовал. Пару раз они даже созвонились и обсудили текущие новости. А один раз…       Телефон издает звук пришедшего сообщения, и Мо Жань снова открывает их с Чу Ваньнином переписку. «Можно. Только никакого алкоголя»       Алкоголь? Зачем Мо Жаню алкоголь, когда рядом с ним будет Чу Ваньнин, да еще и на добровольной основе?

«Без проблем!»

«Я посмотрю ближайшие рейсы и скину тебе наиболее удобные варианты ;)»

«Кстати, а в твоей семье отмечали западные праздники?»

      Чу Ваньнин долго печатает и периодически останавливается, и Мо Жань уже начинает сожалеть, что задал такой личный вопрос. Но ему так интересно! Чу Ваньнин практически все знает о Мо Жане, но Мо Жань знает о Чу Ваньнине так мало, что будто бы и вовсе ничего не знает.  «В моей семье не отмечали никаких праздников»

«Почему?»

«Не было принято. Смотри рейсы, Мо Жань»       Ну вот, Чу Ваньнин снова переводит тему. 

«Сейчас посмотрю»

      И стикер с мультяшным хаски, посылающим воздушный поцелуй.       Стикер Чу Ваньнин ожидаемо игнорирует.        Но все равно внутри Мо Жаня пузырьки шампанского лопаются лишь сильней.

***

      — Ты совсем не ешь, что ли? — первое, что слышит Мо Жань от Чу Ваньнина по приезде в Пекин.        — Да ем я!        — По твоему исхудавшему лицу и не скажешь. А еще от тебя несет сигаретами за километр. Ты куришь на голодный желудок? Это крайне вредно.        — Ну не начинай только, а!       — И почему ты без шарфа? Зима на дворе, а здесь холоднее, чем в Шанхае. Так можно заболеть и…       — Чу Ваньнин.        — Что?        Мо Жань делает шаг вперед и крепко обнимает ворчащего мужчину. Чу Ваньнин замирает в его объятьях и будто бы перестает дышать.        Они стоят так долгие минуты, и мимо них проходят люди, спешащие кто на поезд, а кто к выходу с вокзала, но они не замечают этого.        Мо Жань вдыхает знакомый до боли запах Чу Ваньнина, уткнувшись носом ему в макушку, и впервые за долгое время верит, что теперь все точно будет хорошо.        Спустя еще минуту Чу Ваньнин осторожно отталкивает его и прокашливается прежде, чем сказать:       — Идем.        Пока они едут в машине, Мо Жань с любопытством рассматривает город и замечает, что в отличие от Шанхая, ориентированного на иностранных туристов и потому сходящего с ума по Рождеству, Пекин остается более традиционным, а от того родным.        — Ты не будешь заезжать к дяде с тетей? — неожиданно интересуется Чу Ваньнин, и Мо Жань отрывает взгляд от видов за окном и переводит его на мужчину.       — Нет. Я приехал исключительно к тебе.        — Это неправильно, — Чу Ваньнин слегка прикусывает нижнюю губу, но в целом больше ничего не выдает его нервозность.        — Да мне плевать, что правильно, а что нет. Заедем в супермаркет за продуктами для ужина?       — Ты должен приезжать ради семьи, а не меня, — словно бы не слышит его Чу Ваньнин и прокусывает губу до крови.       — Останови машину.       — Зачем?       — Останови. Эту. Блядскую. Машину.        Чу Ваньнин бросает на Мо Жаня настороженный взгляд, но все же сворачивает к ближайшей парковке.        Стоит машине остановиться, как Мо Жань отстегивает ремень безопасности и нависает над Чу Ваньнином.        — Здесь камеры, — напоминает Чу Ваньнин, по всей видимости ожидающий, что Мо Жань накинется на него и трахнет прямо здесь.        Но Мо Жань планирует не это.       — Почему ты всегда принижаешь свою значимость? — спрашивает он, глядя прямо в холодные глаза феникса, и замечает, как в них начинает таять лед.        Чу Ваньнин сглатывает и отвечает:       — Потому что я действительно ничего не значу в твоей жизни, Мо Жань.        — Ты заблуждаешься, Ваньнин.        — Я старше, мне виднее.        — Пфф, это не аргумент!        — А еще я твой бывший врач.       — У тебя закончились нормальные аргументы? Ваньнин, — Мо Жань наклоняется ближе и упирается взглядом в пересохшие губы с капелькой крови, — я говорил тебе это уже много раз, но ты, видимо, прослушал: ты мне нравишься. И нравишься уже очень давно. С первой нашей встречи.        — Ты был тогда ребенком.        — И что?       — А я был взрослым, проявившим по отношению к тебе доброту. Видишь связь?        Конечно, Мо Жань видит связь. Примерно то же самое ему втолковывал Ши Мэй во время их телефонного разговора. «Мне кажется, ты путаешь влюбленность с банальной благодарностью и дружеской расположенностью. Очень характерно для детей, оставшихся без попечения родителей. Да и в принципе для детей из дисфункциональных семей».        Но чувства Мо Жаня по итогу оказались далеки от благодарности и дружеской расположенности.       На самом деле, Мо Жань всегда хотел Чу Ваньнина. Даже в пятнадцать он видел весенние сны с его участием. И позже, когда Мо Жань перестал идеализировать Чу Ваньнина и начал его ненавидеть, он стал хотеть его еще больше.        Неужели Чу Ваньнин действительно не понимает, какое воздействие оказывает на него?..       Вместо ответа Мо Жань слизывает капельку крови с нижней губы Чу Ваньнина и отстраняется.        — У меня есть для тебя небольшой подарок, — говорит он и тянется за рюкзаком на заднем сидении. — Я хотел подарить его тебе позже, но раз уж у нас зашел такой разговор…       Чу Ваньнин наблюдает за тем, как Мо Жань копается в своем рюкзаке, с крайне сложным выражением лица.        — Кстати, тебе что, не понравился мой подарок на твой день рождения? Давно хотел спросить, но все забывал.       — Какой подарок? — не понимает Чу Ваньнин.        — Который передала Е Ванси. Слишком вычурно, да? Но я думал, что если носить его под рубашкой…       — Мо Жань. Я даже не открывал твой подарок.       Мо Жань резко прекращает рыться в рюкзаке и удивлено смотрит на Чу Ваньнина.       — Не открывал?..       — Меня отвлекли, и я убрал его куда-то, а потом замотался и вовсе забыл о нем. Я даже не понял, что подарок от тебя.        — …       — Ты расстроился?       — Нет. Просто, хах, — Мо Жань издает смешок, — ты единственный человек в этом мире, который может забыть открыть свой подарок. Ты невероятен, Чу Ваньнин! А сейчас я лично проконтролирую, чтобы ты открыл этот подарок.       Мо Жань, наконец, достает из рюкзака коробку в рождественской упаковке и вручает Чу Ваньнину.       Чу Ваньнин принимается аккуратно снимать подарочную бумагу под наблюдением Мо Жаня.       А потом открывает крышку коробки и замирает.       — Знаю, это выглядит пугающе и по-сталкерски, — начинает Мо Жань, — но с самой нашей первой встречи я собирал твои платки. Иногда я даже намеренно травмировался, чтобы ты достал свой очередной платок и вытер им мою кровь. Как видишь, за три года скопилась внушительная коллекция. Я даже возил их с собой в Корею и Европу. Я больной, да?       — Почему ты решил вернуть их мне?       — Потому что мне не нужны твои платки, когда рядом со мною ты. Теперь я, надеюсь, ты понял свою значимость в моей жизни?        — …       — Так что, заедем за продуктами? У тебя же в холодильнике точно не одна мышь повесилась. А еще я хочу приготовить утку и османтусовые пирожные, ну и надо взять какую-нибудь газировку и сига…       Чу Ваньнин не дает Мо Жаню закончить.        Он притягивает его к себе за шею и отчаянно целует.        Мо Жань удивляется, но быстро вникает в ситуацию и с жаром отвечает.        Когда они отрываются друг от друга, начинает идти снег.        Чу Ваньнин снова заводит машину, а Мо Жань подключает свой телефон к стереосистеме и выбирает самую избитую рождественскую песню из всех возможных. 

Make my wish come true

All I want for Christmas is you 

***

      Спустя несколько дней Чу Ваньнин приходит на работу и, не снимая верхней одежды, подходит к столу, отодвигает ящик и достает небольшую коробку.        Внутри коробки оказывается красный кулон в форме капли крови на длинной серебряной цепочке. И записка:       «Я бродил по блошиному рынку на днях вместе с Е Ванси и заметил эту подвеску. Продавщица уверила меня, что камень на ней, соприкасаясь с кожей, согревает до самого сердца, и я сразу же вспомнил о тебе. Ты же постоянно мерзнешь! Понятное дело, что продавщица наврала с три короба, лишь бы сбагрить мне эту безделушку, поэтому все равно одевайся теплее. Ну а подвеска… Мне хочется, чтобы ты тоже думал обо мне, потому что я думаю о тебе постоянно. С днем рождения, Ваньнин».       Чу Ваньнин несколько раз перечитывает этот текст, написанный неровным почерком, и берет в руки украшение.        Кулон очевидно всего лишь симпатичная дешевая стекляшка, и Чу Ваньнин в жизни такое не стал бы носить.       И все же он надевает подвеску и прячет ее под рубашкой.       Стекляшка касается места у самого сердца, и Чу Ваньнину действительно становится теплее.