Сэлфхарм.

Дым тонкой струйкой поднимался к потолку, оседая на стенах. Ощущение ложной безопасности тревожно подавало сигналы в мозг, эйфория, которая даже не успела наступить, меняется на что-то тягучее. Болезненное. Но стоит признать, что что-то успокаивающее в этом было. Как там мама? Последний раз они опять поссорились из-за зависимости, поэтому Руслан решил лишний раз не тревожить. Он-то не тупой, все понимает. Это страшно, когда на твоих глазах умирает собственный ребенок. Твоя кровиночка, которой ты посвятила семнадцать лет жизни, чтобы из нее вырос приличный человек. В свое оправдание Тушенцов может лишь показать историю операций из приложения банка. При удобном случае старается матери прислать деньги. Они всегда возвращаются, наверное думает, что заработаны на какой-нибудь наркоторговле. Как же тошно. Косяк тушится и остается тлеть в импровизированной пепельнице из старого блюдца. Старая нычка нашлась все-таки.

***

Данила вскакивает с кровати, будто его ударили током. Сердце стучит так сильно, что отдает в висок. По спине течёт ручьём холодный пот, впитывается в футболку, создавая отвратительное ощущение липкости. — Это просто сон, — падая обратно в постель, глаза закрываются. Но что-то не дает уснуть. Что-то очень волнующее. Кашин вспоминает, что в университетском туалете видел каких-то парней. Особенно сильно запомнился напуганный брюнет. Как будто где-то его видел. Взъерошенные волосы и стрижка под горшок, проколотый нос, татуировка летучей мыши на шее... Нет, этого не может быть. Руслан ведь остался там, в далеком Питере, среди серых домов и школ. В дешевых сигаретах за гаражами и паленых вэнсах. Нащупывая в темноте телефон, Даня щурится от яркого света. 01:43. А ведь буквально недавно заснул. Все это как-то... Тяжело. Внутри опять начинают ворочаться старые обиды, воспоминания. Злость медленно закипала. Сколько они не виделись? Четыре года? Руслан Тушенцов. Его не хотелось видеть в своей жизни, даже получалось избегать, не пересекаться. Но от этого лучше не становилось, непонимание и вина за прошлое медленно съедали изнутри. Это как вечно воспаленная язва, которую не получается вылечить. Тупо все это. И больно. Поднимаясь с кровати, Кашин открывает окно и закуривает. Дым заполняет легкие и на минуту уносит проблемы вместе с выдохом. Жаль, что закончится через минуту-две. А ведь Руслан, когда появлялась возможность, обожал покупать сигареты с кнопкой. Они всегда пахли чем-то сладким. И всегда он кривился от крепких "пацанских", которые наверное разъедали легкие еще до затяжки. Данила хмурит брови, когда картинка в голове меняется на недавнюю встречу. Пускай в груди ещё трепыхались частицы теплоты к бывшему другу, но обида успевала их разъедать быстрее. — К черту, — затушивая о карниз, бычок летит вниз. Как же на улице тихо, только изредка проезжают машины. Вдохнуть бы побольше ночного воздуха, только вот лёгких не хватит. Кашин только закашливается и закрывает окно. Лечь, забыть про все, уснуть. Тушенцова будит рингтон телефона, который повторяется второй раз. Надпись «Илья Коряков» светится на экране белым, зачем ему вообще звонить? Смахивая вправо и включая громкую связь, Руслан хрипло бурчит что-то в трубку. — Я стучусь к тебе уже 20 минут, откроешь или нет? — чужой голос был явно недовольным и раздраженным, но в нём чувствовалось беспокойство. — Руслан? Ало, Руслан! Звонок отключается. Тушенцов нехотя встает с дивана и бредёт к двери, чтобы её открыть. Прохладный воздух просачивается в квартиру, заставляя поежиться. Горло неприятно саднит. Наверное не нужно было так долго стоять на балконе. — Ну и зачем пришёл? — выходит как-то грубовато. Но Руслан надеется, что его поймут. — Ты время вообще видел? — Видел, а ты мог бы поблагодарить, что я пришел за тобой, чтобы ты не проебал универ, — беззлобно кидает Илья и снимает кроссовки. Странный запах в квартире заставил напрячься, что-то тут не так. — Курил? И... ты знаешь, что я имею в виду, Рус. Тушенцов только хмурится. Но на вопрос не отвечает. Сам разберется, сам справится. К тому же это было оправданно, ведь сейчас намного легче. Больше не трясет, не бросает в холодный пот. Морозит только. "Применение марихуаны дает чувство благополучия и эйфории. Но вместе с тем отмечают и негативные последствия: чувство тревоги, беспокойства, замешательства; повышение аппетита" — это была какая-то статья из интернета, когда Руслан первый раз пытался бросить. Сорвался. От себя становится противнее, когда в зеркале появляется собственное лицо. Синяки под глазами, шелушение под носом, скулы слишком яркие. Что уж говорить про общее телосложение какого-то чмошного наркомана. А ведь он таким и является. Прожигает свои лучшие года в спирте, табаке и синтетике. Руслан бы подумал, что это довольно романтично. Холодная вода приводит в чувства. Нет, он никогда так не думал. Так порой рассуждал Юлик. — Рус, ты чё там, уплыл что-ли? — Ща выйду, — хочется есть. Улица встретила Тушенцова ревом машин, моросью и сыростью. Все в лучших традициях российской осени где-то в Подмосковье. Серые панельки, угрюмые спешащие на работу люди и слякоть. Хотя в принципе это было везде, ведь единственное, что отличало область от её главного города — это отсутствие неоновых вывесок и давки в подземных переходах. Молчание с Ильёй никогда не доставляло чувства неловкости. Они понимали друг друга без слов, как минимум Коряков всегда угадывал настроение и прозрачные намеки. Возможно это была его суперспособность. Но от мыслей отвлекает "необъяснимая" дрожь и озноб. Опять. Эти симптомы давно знакомы Руслану. Их нужно просто пережить. Только вот всегда, как по закону подлости, срыв был на третий день. И если этой ночью был скурен последний косяк, то в квартире не осталось ничего кроме классической аптечки. Да и денег нет, чтобы купить что-то дороже дешевых сигарет. Иронично, что их Тушенцов курил с Даней. Раздражение. Нужно устроиться на работу, ведь средства в виде пяти тысяч рублей и кредитки на двести не особо воодушевляют. — Рус, слушай, давай другой дорогой пойдем, а? — Коряков дернул за рукав куртки и потянул за собой. — Ты чего встал? — Нам осталось пару минут идти, уник уже перед нами. И зачем вообще сворачивать? — Руслан хмурится, когда Илья встает перед ним. Как будто что-то скрывает, обманывает. Даже не дает посмотреть за свою спину. — Илья, отойди. Удерживая друга на месте, Тушенцов проходит вперед и жалеет о том, что не послушал. «Вспомнишь солнце вот и лучик» — перед глазами появилась высокая ссутулившаяся фигура, с больно знакомым лицом. Данила. Ебучий Данила Кашин. Может быть то было помутнением сознания, или какая-то часть мозга и вправду оказалась сожженой, но Руслан продолжил идти, несмотря на крайне обеспокоенного Илью. И чем ближе они подходили, тем сильнее голубые глаза и прожигали. В частности все внимание было направлено на Тушенцова, чьё лицо все больше и больше мрачнело. — Русь, ну как тебе живется? — ядовито бросает Данила. Это была точка невозврата. Обернуться, подбежать. И вот кулак с забитыми костяшками встречается с веснушчатой скулой. Сильный толчок и тяжесть. Спиной Руслан падает на сырой асфальт и чувствует только как течёт из разбитого носа. Коленом бьет в живот и отпихивает, нависая сверху. Руки пачкаются в грязи и крови, пока удары хаотично наносятся по чужому лицу. — Как же я тебя... — уже костяшки краснеют и начинают болеть, как же все заебало, — ненавижу, сука! Силы, которые так быстро пришли вместе со злостью, стремительно покидали тело. Кашин же воспользовался чужой слабостью и, не глядя, с размаху ударил. Ощущение, как будто что-то внутри щёлкнуло. Тело немело, побитое лицо исказилось в тике. Голова, как и все тело, задрожала. Руслан, будто зритель, только смотрел издалека и чувствовал нарастающую боль, которая была похожа на расплавленное железо. Крики, голоса и шум смешались в далекое эхо, уносившееся дальше от сознания. Это будет конец? Смерть наступает именно так? Когда не можешь ничего сделать и только смотришь в пугающем предвкушении? Внутри как будто что-то начало трескаться. Все то, что пыталось вылечиться зависимостью начало биться, выпуская острые осколки наружу. Испуганный Илья, потерянный Кашин и мигалки скорой помощи с врачами — единственное, что удалось увидеть сквозь пелену перед отключкой. Чувство странного облегчения растеклось в груди.