Legends never die

Didn't think I'd see the rest of the year/Не думала, что доживу до конца года

I'm starting to hate it here/Начинаю ненавидеть это место

Go to bed and watch me disappear/Ложусь в кровать и смотрю, как исчезаю

For days on end/Целыми днями

Don't stop, get a drink/Не останавливайся, выпей

Throw up in the kitchen sink/Срыгни в кухонную раковину

I don't wanna feel/Я не хочу чувствовать

      Музыка бьет по барабанным перепонкам, проникает прямо в мозг, дрожит басами на уровне груди — новая стопка опрокидывается в горло. Коньяк скользит по горлу горячей рекой, янтарная жидкость бьет в голову и опускается в желудок. Главное — не думать. Забыть-забыть-забыть. Заменить все искусственным смыслом, желанием опьянить сознание настолько, чтобы потерять самого себя и двигаться на вызывающих инстинктах.       Вокруг только запах потных тел, удушливый и резкий, даже приторный. Воздух превратился в выдыхаемый аромат кальянов и чего покрепче — прекрасная какофония, где никому до тебя никакого дела, лучше пей и двигайся поживей, не занудствуй. Шигараки от этого ненатурально кайфует, растворяясь в том, что до онемения отвратительно. Зато его натурально нет — ни здесь, ни где-либо еще, просто тело и сознание, что чувствует.       Этот ритм повторяется изо дня в день: знакомый клуб, бармен, стопка купюр, пьяные прикосновения и жаркие тела, нескончаемая боль и резь от света в глазах. Его глотками воздуха вырывают в главный дом, бьют обухом, чтобы он в эту же ночь вместил в себе еще больше, чем в прошлую. Тошнит от самого же себя, выворачивает в раковину и тянет в животе, сжимается конвульсионно желудок, принимая очередную порцию горячительного. В мыслях — туман, блестящие изумруды и запах одутловатой крови, ошибок прошлого, приправленных виной.       Еще одна стопка.       И еще.              Бармен, родной, заткнись и налей еще.       И вообще, пора ему выделить собственный, персональный стакан и шкаф с бутылками, ну что же ты. Где же твоя клиентоориентированность и радость при виде постоянника?       Губы обжигаются, тело — один сплошной градус. Он тянется к чужой одежде, сползает руками туда, куда не надо, вгрызается в плоть под возбужденные стоны. Его сейчас нет, он весь — процесс без смысла, ищущий контакта покойник.       Девчонка, обними бедного посильнее и дай получить гребаное, никому не нужное удовольствие. Он изголодался до прикосновений от одного-единственного человека, поэтому заменяет их сотнями других.       Из раза — в раз. И так — по кругу. Шигараки падает в какой-то канаве, он кусает самого себя, но продолжает. Зачем и почему — забывается, просто дайте уже выпить, дайте не думать и не размышлять. Ему это вредно.       Кожа липкая, на руках ощущается, как копошатся бактерии, и Шигараки мстительно загоняет себя под ледяной душ. Капли морозными ожогами расцветают на теле, волосы тяжелеют и неприятными липкими комками облепляют плечи. Когда он вообще в последний раз мыл голову? Черт его знает, дни потерялись еще в прошлой жизни, если угадает с месяцем — повезет.       Горячая жидкость в бокале не иначе, чем топливо, что отравляет: кислород настолько активный, что без него дышать и невозможно. Под ребра загоняются мысли и отвращение к себе, на дне — вся правда мира и абсолютная желанная пустота. Жажда к новому глотку держит на плаву, качает на штормовых волнах и разбивает о скалы.        У него новая зависимость — променял изумруды на янтарь, и тот пока справляется.       Холод ветра колет кожу, губы немеют и горят, внутри целый пожар. Шигараки надеется, что он выжжет все внутри, оставит пепел и даст осесть трухой, развеяться по ветру. Он заливает пожар янтарным топливом, кашляет, морщится, просит добавки в бесконечном желании убить внутри все живое.       Не иначе, чем бег от самого себя.       Одиночество колет со всех сторон, он бежит от него, ненавидит дом и ищет-ищет-ищет, не понимая, что именно является конечной целью. Сознание закольцовывается, трещит по швам и извивается рвотой. Весь мир сжимается до собственного состояния.       Посещают шальные мысли о том, чтобы вздернуться на вооон том самом фонаре, что неприятно бьет светом в окно, но что-то останавливает: то ли отсутствие веревки, то ли всепоглощающая лень, то ли страх. Равносильные по силе понятия, которые отграничивают от неисправимого.       Собственная квартира — затхлая коробка, в которой невозможно находиться. Кошмар за кошмаром, новый срыв за новым, и он ненавидит окружающие стены, как и себя. Они вросли в него, стали чертогами разума, темным отражением внутреннего мира хозяина. Шигараки бежит из нее ночью, настолько усталый и разъебанный, что нет желания идти в подпольный бар, где ему уже, он уверен, налит полный стакан.       Мебель — в труху, кровать — настоящий гроб без покойника. Кто-нибудь, уничтожьте все то, что напоминает о том, кто он такой и зачем существует: внутри разрушение во сто крат страшнее и вычурнее, чем можно представить. Пускай сгниют органы, пускай мозг расплавится и проклятые воспоминания перестанут вставать перед взором, перестанут пугать и загонять в угол.       Он идет по пустынным улицам в неназванном направлении, но зато ноги переставляются прекрасно, куда-то, да несут и ведут исправно, пока он не подходит ко знакомой двери. Дорога сама привела его к цели. Он обессиленно сдаётся перед тем, что вросло в душу сильнее, чем собственные страдания. Пялится на замок, оставляя один проклятый шаг перед глупостью и уже принятым решением.       К сожалению, Томура прекрасно знает, где найти ключ.

***

I fear that there's still further to fall/Я боюсь, что я упаду. It's dangerous 'cause I want it all/Это опасно, потому что я хочу все, And I don't really care what it costs/И мне плевать, какой ценой. I shouldn't have fallen in love/Мне не стоило влюбляться. Look what it made me become/Посмотри, во что ты меня превратила. I let you get too close/Я позволил подобраться к себе слишком близко, Just to wake up alone/Чтобы проснуться в одиночестве. And I know you think you can run/И я знаю, что ты думаешь, что можешь сбежать, You're scared to believe I'm the one/Ты боишься поверить, что я тот самый, But I just can't let you go/Но я просто не могу отпустить тебя.

      Голова — огромный зудящий комок. Ее стянули в тиски, перемололи мозги и влили обратно, добавив острого перца в качестве приправы. Удивительно, но тело не оказывается разодранным и брошенным на асфальте, и вместо равнодушного бетона его обнимает мягкая постель с одеялом. Неужели кто-то приютил преступника или же он сам забрался кому-то в кровать? Воспоминаний ровно ноль, поэтому Шигараки лишь раздирает слезящиеся глаза, с силой лезет на слизистую, чтобы собрать гной, растереть и так опухшие веки.       Состояние разлагающегося тела привычное, даже в каком-то роде родное. Расчесы на шее, зудящие ранки на губах, в которые так сладко вгрызться зубами, разорвать сильнее, до крови и боли. Методично разрушающееся, но почему-то все еще держащееся не иначе, чем на метафизической связи с чем-то высшим — вот, как бы охарактеризовал себя Томура. Прямо-таки олицетворение собственной причуды! Посмотрите, трещины со спины еще не расползлись дальше, не захватили внутренние органы, сколько там уже осталось до конца?       Свет в комнате едва заметный, приятный и не бьющий по нейронам: пробивается полоской сквозь шторы, освещает спальню из коридора. На тумбочке заботливо оставлены стакан с мутной водой и таблетки. Учитывая состояние Томуры — он даже будет рад, если его окончательно траванут. Поэтому белые горькие кругляшки опускаются в желудок.       До отупевшего мозга, истерзанного свободными радикалами и шипящим ацетальдегидом, медленно наползают эффекты: сначала отпускает боль, потом открыть глаза становится не столь героическим поступком. Конечности и суставы натурально скрипят, когда Шигараки садится в постели. Возможно, если бы не обезболивающие, то голова бы раскололась вновь, как только он до конца понял, где находится.       Блять.       Он дома у Изуку.       Силясь вспомнить прошлый день, Томура вздыхает и вжимает глазные яблоки в череп до радужных пятен. Где-то на задворках памяти хранится информация о том, как он открывает дверь и тащится на кухню: находит спрятанный алкоголь, любезно притащенный Мидорией на случай прихода Томуры, иногда любящего выпить, наполняет хрусталь и открывает чат с соулмейтом, печатая то, что на поверхности скользит в мыслях. Он — открытая книга с невидящими глазами и не попадающими по нужным иконкам пальцами.       Возможно, тогда было просто и легко выговориться таким способом. Но сейчас, находя телефон на той же тумбе и со страхом открывая чат, надеясь, что все — слишком реальный сон, нихуя не просто.       Ну и да, конечно.       В чате висит непрочитанное сообщение от Изуку:       «Вышел за продуктами. Проснись, выпей таблетки и жди меня. Поговорим.»       Томура натурально стонет, откидывая телефон обратно.       От него несет перегаром, он по всем фронтам виноват, после более чем недельного запоя — сейчас самое подходящее время, чтобы поговорить.       Ожидание похоже на натуральную пытку, когда медленно срезают по маленькому кусочку плоти. Томура успевает попинать самого себя, со стыдом просмотреть чат, заглянуть на кухню, где на самом деле оказалось убрано, сходить в душ, чтобы промыть красные глаза, выдавить на зубную щетку — зубную щетку Изуку, но выбирать не приходится — неприлично много зубной пасты, вычистить эмаль до кровоточащих десен, выдрать из свалявшихся волос несколько клоков и всеми правдами и неправдами постараться вытравить впитавшийся запах алкоголя.       Если бы не угроза разговора с Изуку, то Томура и не подумал бы о том, чтобы привести себя в порядок: приступ саморазрушения превратился в образ жизни. Но у него была цель — выглядеть хоть сколь-либо не так жалко перед Мидорией.       Однако вся внутренняя подготовка рушится карточным домиком в тот же момент, когда, выходя из ванной, Томура видит Изуку сидящим на диване. Шигараки карикатурно впадает в ступор — останавливается, глупо глядит на склонившего голову Мидорию, приоткрыв рот.       Ощущается как ожидаемый, но все равно заставляющий зажмуриться удар: все равно страшно и неприятно, даже неожиданно.       — Ну? — спрашивает Изуку. — Присаживайся, — указывает он кивком на противоположное кресло.       Томура отмирает, мажет внимательным взглядом по соулмейту, стараясь оценить степень его злости. Однако по Изуку, если тот изображает из себя не иначе, чем глыбу льда, прочитать ничего невозможно. Порой такая тихая ярость обещала гораздо более жестокую участь, чем сиюминутный порыв эмоций. Хотя Томура уже удостоился и его — когда перехватил Мидорию в тренировочном лагере, а тот убежал, так и не дав нормально объясниться.       Кресло мягко принимает в объятия, Тенко проваливается в него, утыкаясь взглядом в кофейный столик. Говорить откровенно нечего. Начать разговор — подобно маленькой смерти.       Наверное, сказать много чего хочется. Только рот не открывается, а язык совсем не слушается. Неловко.       Мидория оценивает состояние Шигараки: сопоставляет с тем, что видит, отмечает проявление дурных привычек и наклонностей, сравнивает с прошлым. Тенко сейчас — олицетворение вины и наказания самого себя. Обвинять такого равносильно забить последний гвоздь в крышку гроба. Тенко же сам прекрасно справляется с тем, чтобы загнать себя в крайнее состояние. Удержаться бы ему от того, чтобы вновь не приложиться к бутылке, и прекрасно будет.       Как бить щенка и измываться над побежденным — щемит в груди от жалости.       — Ты похитил Шото, — между тем говорит Изуку, закидывая лодыжку на коленку, и смотрит четко, ровно, стараясь не давить. — Искалечил его. Зачем?       Ровный голос соулмейта ножом разрезает воздух, опускается самым резким ударом поперек. Он не обвиняет, но констатирует факт, ожидая после объяснений.       — Я… — затхло, едва слышимо начинает Тенко, кусая губы. Борется внутри себя с гордостью и желанием наконец-то опустить барьеры между ними. — Я приревновал к нему.       — К Шото?.. — удивленно выдыхает Мидория. Хлопает глазами, всматриваясь в неожиданно расслабившуюся позу старшего. Словно тот отпустил себе эту фразу, признал и принял. — Это… Будто бы странно.       — Да, к нему, — свистит дыханием Тенко, метая алым взглядом. Сознание атакуют воспоминания, где ревность колола изнутри и сжигала органы. — Ты проводил с ним время. Улыбался, не появлялся в главном доме. Принял его как соулмейта.       — Хорошо, — принимает Изуку. Поднимает примирительно руки, не желая скатываться в выяснение отношений на повышенных тонах — это добьет не только его, но и Томуру. — Я правда после поступления в ЮЭЙ проводил очень много времени с Шото. Однако у меня к тебе встречный вопрос: почему сразу не рассказал о том, что был моим соулмейтом?       — Легко говорить, — усмехается Шигараки, кривя губы. — Ты же мне сам затирал фиговую тучу лет про то, что ненавидишь своих соулмейтов. Да даже сам Учитель мне постоянно это говорил! — взмахивает рукой Тенко раздраженно. Как там говорилось? Лучшая защита — нападение? Сейчас проверим. — У нас же все было и так прекрасно, мы были рядом, и меня все устраивало. Ну и что, что ты не знаешь, что я твой соулмейт? Твоя ненависть толкала меня к тому, чтобы скрывать этот факт. А после того, как ты прозрел, я… — Тенко судорожно вдыхает воздух и изрекает, словно признавая: — Испугался. Испугался, что ты будешь зол уже не на то, что у нас родственная связь, а потому что я все время скрывал это. И как прикажешь выходить из этого порочного круга? — с нервно дернувшимся плечом спрашивает Шигараки, смотря на Изуку.       — То есть… — медленно проговаривает Мидория. — Ты не собирался в принципе говорить, что у нас связь. И из-за резко появившегося второго соулмейта ты решил, что пора, так?       — Получается, что так, — хмыкает Шигараки. — И избил твоего дрожайшего героя я только потому, что мне было противно смотреть на то, как тот получает то, что, по идее, должно было быть моим. Мы с тобой, — Томура показывает пальцем на Изуку и себя, — прошли через огонь и воду, постепенно научились доверять друг другу, притирались и срослись до родного состояния. Да, связь помогала, — признает Томура, — но основное слово было только за нами. Тот разноцветный же получил все это чисто по праву того, что был твоим соулмейтом. И меня это невероятно, до трясучки, бесило. К тому же, — Шигараки сжимает подлокотники кресла и практически шипит: — Сосунок даже понятия не имеет, с кем у него родственная связь. Возможно, он и принял то, что ты связан с Лигой, — допускает старший. — Но как насчет факта, что ты также и Слепой Бог?       Мидория дергается от слов, бьющих прямо в цель: подтверждение собственных домыслов выводит из равновесия. Они, узники одного обмана, но с разных сторон, были рядом, но не видели друг друга — жестокая шутка и желание отца. Шигараки нельзя винить, нельзя осуждать за то, что тот боялся непринятия, боялся того, что Изуку оттолкнет. Каждое слово Тенко подобно постепенно прорезающемуся звуку, разгоняющему пелену. Боже, да Изуку сам виноват в том, что загнал старшего в безвыходную ситуацию.       Однако принять полностью — тяжело. Он прекрасно осознает, что ни его, ни вины Шигараки, ни Тодороки в сложившейся ситуации нет. Дорожка карикатурных случайностей сложилась до одурения ровно, ложась под запросы Все За Одного. В истории можно допустить столько «если», но все они лежат в прошлом и отныне неисправимы. Выбор есть только здесь и сейчас, и нужно решать.       Ну и, конечно, нельзя не признать правоту насчет Тодороки. Возможно, тот свыкнулся с мыслью о том, что Мидория сын Все За Одного и член Лиги, но что делать со Слепым Богом? Эта личность никуда не денется, не сможет прахом остыть в душе, в ней горит идея и цель существования, столь много людской веры, что грехом будет собственноручно убить божество в себе. Да и не сможет он — сорвется где-нибудь, слетит на катушках эмоций до линчевания во время «геройствования». Уже думал об этом.       Не получилось.       — Да, ты прав, — сглатывает Мидория. — Тодороки вряд ли примет Слепого Бога.       Где-то на задворках сознания Монстр жалобно скулит, теребя коготочками грудную клетку. Творец лишь улыбается, довольный происходящим.       — Вот и я про то же, — припечатывает Шигараки. — Оттого мне было чертовски больно видеть и знать, что ты потворствуешь этому герою. Есть грань, за которую обычные люди не пойдут даже за родственными душами. Мы с тобой, Изуку, — мягко говорит Томура, смотря в подвижные малахитовые бездны, — эту грань давно пересекли. Мы живем в ней столько, сколько не живут, взобрались на самый верх. И тебе даже при желании уже невозможно вернуться на сторону, с которой мы все однажды пришли.       — Черт, — выдыхает Мидория и прикрывает лицо руками, напряженно смотря в пол. — Как же все сложно.       — Ты же уже получил причуду от Всемогущего, так? — уточняет Тенко, обращая внимание родственной души на себя. — Тогда просто возвращайся, — звучит из уст Шимуры как решение всех проблем. — Давай вернемся в Лигу и будем продолжать жить так, как жили раньше. Вместе. Я так соскучился по тому времени, когда мы все были рядом.       Изуку смотрит на то, с какой надеждой и верой произносит эти слова Томура, и внутри медленно чахнет и гниет стоячая вода. Шигараки не знает о том, что знает Мидория. Не Томуру обманывал собственный, по идее, мертвый, отец.       — Нет, — качает головой Изуку. — Я не хочу возвращаться в Лигу.       — Но почему? — не понимает Томура. Кривит брови, складывает у переносицы. Тревожные звоночки звенят у правого уха.       — Потому что Все За Одного обманывал меня. Использовал, чтобы играть в свою игру. После того, что он сделал, я не желаю иметь с ним ничего общего.       Отвращение, свозящее в звуках, поражает Томуру: греби лопатой, пока есть возможность, вылей целое море и отрави океан.       — Подожди, что случилось? Что сделал Учитель?       Реакция Изуку пугает Томуру. Неведение, на самом деле, всегда пугает. Так, словно у тебя в организме безболезненно росла раковая опухоль, о которой ты и не догадывался — клеточки делились, накопляли мутации и разносились по всему организму метастазами. Противно-липко. До одурения страшно. Оглянись, и увидь позади себя не стену, а распахнувшуюся бездну — она тщательно скрывалась, но сейчас, подобравшись ближе, вынуждена оголить свою темноту.       — Ох, Томура, ты бы знал, сколько всего случилось.       Горечь скользит, льется из губ Мидории. Он начинает свою историю с самого рождения, рассказывая о том, кто его отец.       

***

      Продирать глаза подобно маленькой смерти. Далеко за пределами понимания маячат знакомые голоса, тормошат за плечи и пытаются докричаться. Вызывает лишь раздражение и желание провалиться обратно. Айзава не знает, что там и кому от него надо, потому что более прельщает соскользнуть обратно в небытие.       Но вместо этого его вырывают из плена кровати, обшаривают руками, бьют по щекам и в конце концов тащат непонятно куда. Впору бы возмутиться, начать сопротивляться, но внутренняя интуиция молчит, а ей герой привык доверять. Особенно в моменты, когда сам балансируешь на грани, едва улавливая, что тело вообще куда-то перемещают. По ощущениям больно не делают, не пытаются убить или навредить. Смутно знакомый голос успокаивает. Его владельца даже при желании и не назвать — свое имя и то с трудом отыскивается в голове. Поэтому Айзава лишь стонет и шипит, стараясь вновь не оборвать сознание, и цепляется дрожащими пальцами в чью-то одежду. Плевать, в чью, главное найти опору и не свалиться на пол, иначе все, конец, не встанет даже подавно, развалится безвольный трупом и сгниет окончательно.       Выхватываемые воспаленными глазами и разгоряченным мозгом образы отпечатываются смазанными снимками, обрывками фраз:       — Айзава, Айзава, черт возьми, посмотри на меня! — бьет по барабанным перепонкам.       — Придурок, звони в скорую! — влетает туда же.       Его дергают, ощупывают лавой раскаленный живот. Шота шипит, съеживается, брыкается в сильной хватке.       — Что там, где нужно оплатить? — раздраженно, на грани, на английском. В голове переводится практически на автомате. — Да не тупите же вы, давайте быстрей!       — Хуево, — едко, резко. Незнакомым голосом на родном языке. — Он выдержит, пока приедут медики? Может, мне самому перенести его до ближайшей больницы?       — Каким чертом ты планируешь его доставить? Добить хочешь? — практически рычат. И вновь обращаются к нему. — Шота, придурок, приходи в себя. Не спать, слышишь? Не спать!       Дальше лишь комок сплетенных звуков: разные голоса, жесткие носилки, резко бьющий в глаза свет, оглушающие звуки мигалки. Он вертится в них, погружается, теряется и отключается с завидной периодичностью.       В срединную вену на руке резко влетает игла, и мир отключается.       В следующую же секунду его вышвыривает обратно — тело пробрасывает, дергает из стороны в сторону. Сознание вылетает из головы, чтобы всмятку разбиться о стену и вернуться в черепную коробку. Вокруг слышатся обеспокоенные, громкие, незнакомые голоса:       — Запустили! Сейчас же принеси ЭКГ и готовь адреналин!       — Раствор Рингера?       — И его тащи!       И вновь погружение в воду: за ускользающее сознание держатся цепкие лапы страха, Айзава противится всеми силами тому, чтобы соскользнуть обратно в неизвестность. Но сил недостаточно, и он проигрывает эту схватку. Он летит далеко и глубоко, настолько, что в голове свистит полная пустота.

***

      — Я заебался.       — А можно не выражаться?       — Иди нахуй. Делаю, что хочу.       — Я бы поспорил. Ты всё-таки в нашем доме, — выделяет мужчина, с осуждением смотря на растянувшееся в кресле тело.       — Однако, — выплёвывает причуда, — вы все еще находитесь в моих владениях. По сути, это, — он обводит рукой стены дома, — незаконное строительство.       — Ну тогда херли ты здесь делаешь? — взрывается Дайгоро.       — Бля, как же ты бесишь, а… — скрипя зубами, шипит Творец.       — Эй-эй, ребят, давайте попытаемся существовать мирно, — врывается в диалог Йоичи, аккуратно оттаскивая Банджо от кресла.       — Нет, ну вы слышали? Пусть он тут и был изначально, но какого фига качает права, а? С хрена ли он может приходить и наводить свои порядки везде, а мы типа бедных родственников?! Тебе сколько лет-то, а? В конец охуел, сосунок?!       Творец страдальчески закатывает глаза, но старательно фильтрует базар новых знакомых и соседей по совместительству. Ну и какого ляда с ними должен возиться он, а не сам Изуку? Не ему же, Творцу, передали причуду с прицепом, а Мидории, но страдает от тут один.       Мог бы — держал сознание хозяина в подпространстве подольше, однако сил на это не было, а еще сам Изуку научился сопротивляться. Как весело и просто было, когда тот мелкий шугался и каждый раз испуганной ланью бегал от него! Прекрасные деньки, когда Творец развлекался на полную катушку, беззастенчиво используя материю монстра. Сейчас тоже вполне неплохо, они хотя бы говорить нормально стали, как и силы наращивать, но из-за отдачи страдал и сам Изуку, поэтому к нему сильно лезть не хотелось: сериал под названием «Жизнь Мидории Изуку, ака Слепого Бога, в геройской личине, или как не сойти с ума с двумя соулмейтами» и так сильно бил по непутевому хозяину. Поэтому развлечение только одно: методично капать на мозги новым постояльцам, раз от них не избавиться.       За столь небольшое время знакомства Творец успел стать занозой в заднице если не всех, то большинства воплощений, что не могло не радовать — издеваться он, несмотря ни на что, любил. Возможно, стоило прислушаться к просьбам Изуку поладить, но кто он такой, чтобы не поступить ровно наоборот? В конце концов, пока Мидория развлекался там, вверху, то что прикажете делать одинокому воплощению?       Правильно — создавать себе контент самостоятельно.       По телу прошла небольшая волна: причуда тряхнула плечами, привыкшая к ощущению вхождению в мир владельцу, с удовольствием наблюдая, как другие воплощения странно заозирались и нахмурились. Конечно, Творец в жизни не скажет им о том, как можно было бы наблюдать за жизнью владельца. Ну или, например, радушно предупредить, что не только они могут в определенные моменты «втягивать» сознание Изуку внутрь, но и сам Слепой Бог может нагрянуть в любой момент.       — Изуку! — удивлённо-радостно восклицает Йоичи, когда в общей комнате возникает силуэт парня.       — Всем привет, — кивает головой Мидория остальным воплощениям, пока дядя заключает его в объятия.       — Боже, прошло всего ничего, а ты снова у нас! Что-то случилось? Ты без сознания? — обеспокоенно осматривает племянника Шигараки.       — Нет, нет, все хорошо, — качает головой Изуку осматриваясь. — Просто я почувствовал общее волнение, и решил проверить, как у вас дела. Все хорошо?       — Ну, как бы, вроде… — бегает глазами первый владелец, не зная, как обрисовать ситуацию.       — Я заебался! — кричит со своего кресла Творец, поднимая руку.       — Ну да, вот… — вздыхая и отходя, комментирует дядя, неловко сжимая рукой шею.       — Что у вас случилось? — хмурит брови Изуку, оценивая масштаб предполагаемых разрушений.       — Ничего, на самом деле, — разводит руками Нана. А потом лукаво бросает в сторону Творца: — Просто у кое-кого переходный возраст.       — У кого-кого переходный возраст, женщина?! — подрывается с кресла причуда. — Я не мужчина и не джентельмен, поэтому ударю первым при случае!       — Правильно подмечено — ты не мужчина и не джентельмен, а не пойми что, — фыркает Банджо, довольно скаля зубы.       Мидория ловит подскочившего для удара Творца, не давая тому никому навредить. Общий смех воплощений ситуацию не упрощает, поэтому только собственными силами Изуку кидает обидевшуюся причуду обратно на кресло:       — Ну вот, вот! — жалуется Творец. — Они меня ни во что не ставят! А я! Я тут изначальная причуда! — тыкает пальцем себе в грудь воплощение.       Мидория страдальчески закатывает глаза и вздыхает. Голова сама собой начинает болеть.       — Именно я помогал тебе все это время, именно я выбрал соулмейта, именно я помог тебе создать Слепого Бога! Нет, ну это ни в какие ворота, мало того, что без приглашения явились, так ещё…       — Стоп.       Изуку удивлённо оглядывается на Кудо, положившего руку ему на плечо. Тяжёлый взгляд и стальной голос заставляют даже шебутного Творца умолкнуть и заинтересованно уставиться.       — Этот клоун только что сказал, что помог создать тебе Слепого Бога, — медленно проговаривает мужчина. — Однако я знаю только одного Слепого Бога по воспоминаниям Тошинори.       Холод пробегает по позвоночнику, и Изуку замирает. Тупо смотрит прямо на Кудо, ощущая, как чужая рука с каждой секундой промедления становится все тяжелее.       — Блять, — настойчиво тянет Творец, понимая, что своей болтовней ненамеренно раскрыл то, что не хотел говорить Мидория. — Прости.       — Значит, — второй владелец переводит спокойный ровный взгляд с Творца на Изуку обратно, — я понял все правильно. Ты — Слепой Бог.       Мидория открывает рот, чтобы привычно — на самом деле ничерта не привычно, ещё ни разу ему не кидали такие заявления прямо в лицо — оправдаться, но рот закрывается сам собой. Ну, в конце концов, кому воплощения смогут рассказать? Да и рано или поздно все равно узнали бы. Если не в начале, то позже, и тогда стало бы даже тяжелее все объяснять.       — Да, — подтверждает Изуку. — Я — Слепой Бог.       Он готов к крикам и обвинениям, к насилию и ненависти во взглядах, но Кудо лишь придирчиво обводит его взглядом:       — Не думал, что ты будешь… таким мелким.       Творец в кресле несдержанно прыскает со смеху. Изуку кидает в него взгляд, передающий всю степень предательства.       — А почему Слепой? — со своего места в гостиной спрашивает Брюс.       — Ну… — немного зависает Мидория. — Я раньше слепым был. И повязку на глаза всегда ношу, когда вершу суд как Слепой Бог.       — «Суд»? — смакует на языке Хикаге. — Звучит пафосно.       — А меня вот больше интересует, как слепым можно быть в прошлом, — задумчиво подпирая подбородок, бросает Эн.       — Погодите, то есть все нормально? Никаких криков или возмущений? Какой ужасный Слепой Бог, как ты так можешь, ты монстр? — недоверчиво уточняет Мидория, разворачиваясь к воплощениям лицом, а к Творцу, полностью залезшему в кресло, спиной.       — Мальчик, — усмехается Кудо, легко закидывая руку на плечо Изуку и прижимая к себе. — Ты ждёшь возмущений от тех, кто жил в эпоху расцвета ВЗО, насилия и беззакония? Поверь, многие из нас даже поддерживают твою бурную деятельность. Да у меня самого на руках крови больше, чем у тебя! — в запале щёлкает по носу Мидории второй обладатель ОЗВ со смешком.       — Это… Ну, неожиданно, — моргает Изуку. Вглядывается в лица предыдущих владельцев. — То есть с этим никаких проблем, так? Реально?       — Боже, да конечно. Тем более, что мы все уже давно мертвы, — улыбается Нана, ставя руки в бока.       Немного странно видеть человека, столь радостного от своей кончины, но об этом Мидория подумает попозже.       — К тому же, — Дайгоро легко бьет Изуку в плечо. — У нас с учетом твоей силы появилась реальная возможность закончить с Все За Одного! Уверен, тот не успокоится, пока не умрет.       — Тут, кстати, есть небольшая проблема, — легко посмеивается Мидория, не зная, как правильно сообщить последние новости и одно важное обстоятельство из своей жизни.       — Какая? — не понимает Хикаге.       — Все За Одного сейчас находится в Тартаре, а еще, — Изуку переводит взгляд на удивленного Йоичи, — так получилось, что с господином Йоичи мы в какой-то мере родственники.       — Это через кого? — уточняет Кудо.       — Да как раз через Все За Одного, — криво улыбается Мидория. — Он — мой отец.       

***

      — Если ты сейчас же не дашь мне воды, то, уверяю, я умру от обезвоживания раньше, чем расскажу вам все.       — Ой, да, прости! — тут же подрывается с места Мик, срываясь из больничной палаты.       — И долго вы тут уже? — охрипшим и слабым голосом интересуется Айзава.       — Около двух недель? — предполагает стоящий рядом Ястреб. — Пока тебя разыскали, пока с больницей разобрались и попытались понять, что произошло. В итоге вот последние дней пять просто ждали, пока ты проснёшься, чтобы объяснить все.       Шота кивает, не пытаясь даже привстать с кровати: по ощущениям тело — деревяшка, болящая и ноющая. Даже ворочать языком и шеей и то тяжело. Что уж там говорить о том, чтобы приподняться и оценить нормально состояние.       Даже малых надежд на то, что спустя столько времени Цирк не замёл следы — нет.       — Я совсем плох? — лишь уточняет Айзава, уперевшись в потолок взглядом. Рядом мерно пикают приборы, в вену капает раствор, названия которого он и подавно не знает.       — Понятия не имею, — честно сообщает Ястреб, едва слышимо шурша крыльями. — Но доктора долго не отходили от тебя. Постоянно что-то обсуждали, оперировали часов девять, если не больше. Сказали только, что жить будешь. Что там подробнее — лучше у них самих спросить.       В палату буквально влетает Сущий Мик.       — Я принес, а еще позвал врачей, — сообщает он, подходя ближе.       Айзава просто рад, что друзья и помощники оказались у него столь понятливыми. А еще — что соседей по палате у него нет, потому что смотреть на то, как он сначала давится водой и едва ли не высмаркивет ту из носа — малоприятное времяпрепровождение.       — Айзава, что случилось? Расскажешь? — спустя несколько минут спрашивает Хизаши, обеспокоенно осматривая друга.       — Ты не поверишь, — невесело усмехается Шота. — Я, кажется, успел умереть и воскреснуть, не иначе. Но это так, — легко дергает головой Айзава. — Я поехал сюда, чтобы расследовать дело о Мидории, моем ученике. Ты знаешь его, Ямада, — преподаватель кивает подтверждая. — Мне и директору Незу показалось странным то, насколько хорош Мидория был на Спортивном Фестивале, а потом и в инциденте в Хосу. Он будто бы не первый раз участвовал в схватках, а иногда и вовсе игрался с противником. Однако самым странным нам показалось прошлое Мидории: непонятная история со смертью отца, после — матерью и ее попыткой самоубийства вместе с Изуку, — на этом моменте Ястреб и Хизаши нахмурились и напряжённо переглянулись, но не стали прерывать Сотриголову. — После того случая мать Изуку впала в кому, а заботу о ребёнке взяли на себя родители Бакуго. Однако через некоторое время опеку почему-то взял на себя некий Тенебрис Кретур, нынешний опекун Мидории. Там ещё была очень мутная история с лечащим врачом и самой матерью Бакуго, которая не желала давать показания, но большего выяснить у нас не удалось, — ровно проговаривал Айзава, стараясь сильно ничего не упускать, но и не вдаваться в подробности. В любом случае, информация была не то чтобы под запретом, но сильно распространиться не стоило. — Вместе с ним они, по словам самого Тенебриса, отправились в Америку.       — Собственно, для этого ты и прилетел сюда, да? — спрашивает Ястреб, пока Ямада помогает Айзаве отпить ещё немного воды.       — Да, — кивает он. — Мы с директором подумали, что Изуку участвовал в подпольных боях здесь, в Америке, для того, чтобы набраться опыта. Но мы также думали и о том, что его могли подослать. С учетом совсем уж мутного прошлого, а еще поступления в ЮЭЙ с опозданием — очень уж вероятно. Нужно лишь было понять, с чем именно мы имеем дело: со шпионом или подростком, который при должном внимании сможет стать сильным героем.       — Судя по тому, что сейчас с тобой — второй вариант? — с кривой улыбкой догадывается Ястреб.       — Не совсем, — качает головой Айзава. — По крайней мере, я пока не понимаю.       Шота рассказывает в подробностях то, что произошло с ним по прибытии в Америку: о поисках, первом нападении, Крысолове, баре, информации про Цирк Причуд, Мидории и его связи с Цирком и о Пауке. По телу бегут мурашки, когда приходится рассказывать о мимолётной смерти, пробуждении и «сюрпризе».       — Я так полагаю, в таком случае нам стоит начать с обыска того бара, твоей съемной квартиры и поиска информации о Цирке Причуд, — перечисляет Кейго.       — А там недалеко уже тогда будет и выяснить, кто тебя спас, почему, как тут замешан Мидория и кто такой тот самый Паук, — заканчивает Сущий Мик.       — Только прошу вас, будьте крайне осторожны и не разделяйтесь, — напоследок настаивает Айзава.       Вполне закономерно, что про-герои не находят ничего в совершенно пустом баре: они даже фотографируют голые стены, чтобы показать Шоте. Ни трупов, ни следов какой-либо жизни. Из знакомого остается только вход и общая площадь. Они опрашивают жителей, ищут по подворотням, но все концы уходят в мутную темную воду.       В снимаемой Айзавой квартире вправду гниют наполовину разложившиеся и сожженые кишки, о чем вполне красочно сообщает запах: им приходится отмахиваться от паучков и морщиться от того, как ботинки липнут к полу. Как соседи до сих пор не вызвали никого — хороший вопрос, но в данном случае это даже играет им на руку. Рассказ Айзавы подтверждается, и вариант с тем, что Шота попал под действие психической причуды, отметается. Запросив записи с камер наблюдения через связи Незу и других профи, Ястреб и Сущий Мик с болью на лице наблюдают, как профи, едва держащийся на ногах, сначала доходит до квартиры, а потом, задыхаясь и откровенно подгоняемый страхом умереть, не иначе, направляется в отель. Помятуя совет Айзавы, напарники не разлучаются. Следующим пунктом становится поиск информации по поводу Цирка Причуд. В интернете услужливо упоминается только о постоянно гастролирующем Цирке с постоянной труппой, однако ни контактов, ни расположения, ни примерной даты следующего выступления не находится. Даже больше — ни одной фотографии с представлений, только восторженные отзывы посетителей. Парня, Крысолова, которого Айзава изначально встретил, среди описаний посетителей не было, ровно как и туманного описания кого-либо, похожего на Паука.       Спустя несколько дней поисков, Хизаши и Кейго уже хотят сообщить Айзаве о том, что поиски не увенчались успехом, однако профи опережает их: звонит и чуть ли не срывающимся голосом просит сейчас же явиться в больницу.       — Они приглашают нас, — трясущимися руками передавая вскрытый конверт, сообщает Айзава.       — Чего? — не понимает Ястреб, забирая протянутое приглашение. Вытаскивает из конверта несколько бумажек, оказавшимися фотографиями и листком с текстом:       «Дорогие герои, мы невероятно рады, что вы так усердно ищите встречи с нами! Однако не стоит больше тратить усилия понапрасну, вам ещё пригодится сила и терпение в предстоящей игре.       Мы вполне понимаем, что ваша тяга к нашей встрече продиктована жаждой ответов. Мы готовы дать вам нужные ответы в обмен на услугу: вы сыграете с нами в игру, правила которой мы скажем при нашей встрече.       Вы вправе отказаться от приглашения и покинуть Америку. В таком случае вы никогда более не узнаете то, что искали на чужой земле.       Ваш дорогой друг уже искал нас без нашего желания. Однако мы сильно не любим тех, кто ищет нас вопреки нашей воле и столь нагло врывается в спокойную жизнь труппы. Последствия вы можете наблюдать на теле вашего друга. Его сохранная жизнь — наш подарок тому, кто ранее был среди нас и занял важное место в сердце Цирка. Если вы продолжите попытки найти нас до обговоренной встречи, то, боюсь, нам придётся принять соответсвующие меры предосторожности.       Наше предложение — встретиться на *** в 18:00. Наши шатры развернутся на полях, чтобы встретить долгожданных гостей. Принятие данного приглашения и ваше присутствие на *** в 18:00 равносильно согласию на игру.       Однако помните, что однажды согласившись, вы более не сможете остановить Игру.       Труппа Цирка Причуд приглашает вас, герои, и ждёт, чтобы вы пришли исключительно втроем — в составе про-героев: Сотриголовы, Сущего Мика и Ястреба. В случае, если данное условие не будет соблюдено, то Игра не начнется.

С уважением,

Директор Цирка».

      На покрывало Айзавы высыпались десятки фотографий: вид едва дышащего Сотриголовы, части тел трупов, сотни изображений крыс и пауков, а еще — координаты места встречи.       — Что это вообще за хрень? — кривится Ястреб, отбрасывая листок. — Куда мы влипли, и что за игру они имеют в виду?..       Айзава с замирающим сердцем смотрит на членистоногих и собственное искаженное в боли лицо, запечатлённое на фотографии. Из души ползут щупальцы страха, сковывая мышцы. Он думал, что самое страшное позади, однако со дна постучался самый настоящий ужас.

***

Я вновь чересчур обессилен

Иду по набережной где-то в России

Никто не знает, как мне тут одиноко

Хочу найти себе хотя бы немного тепла

Отведи меня туда, где нет обид

Я за тобой готов идти хоть на край Земли

Ты бы знала, как я сильно не хочу домой

Я окунулся бы в тебя прямо с головой

      Шигараки оторопело моргает под конец рассказа Изуку: смотрит невидяще на собственные пальцы, заключённые в перчатки, и переваривает информацию. Выходит откровенно плохо, на самом деле, но что поделать.       — Ебать, — коротко и емко заключает Томура.       Шигараки не знает, что именно успел сделать с ним Изуку, какие таблетки дал и как подействовал, но в мыслях ощущалась кристальная чистота и трезвость, леденящая нейроны. Приходилось по мере поступления информации скрупулёзно укладывать ту по полочкам, чтобы не запутаться и понять до конца.       Мидория дергает плечом, внутренне отмечая, что в последнее время слишком много людей в его окружении могут лишь материться на сложившуюся ситуацию. Наверное, это многое говорит о самой ситуации, однако делу не помогает: вряд ли хоть каким-то словом можно решить то, что строилось не один год.       — Значит, ты хочешь покинуть Лигу? — аккуратно спрашивает Тенко. Напрягается всем телом, понимая, что это вполне логичное желание.       На самом деле сам Шигараки не горит желанием обрывать все связи с прошлым. Даже несмотря на то, что рассказал Изуку: внутри грызёт зверь, что цепляется когтями за то, чем он жил и существовал большую часть своей жизни. У него ничего, кроме Лиги и Изуку, нет, ни единой цели к существованию. В голове вертятся слова Все За Одного, пролетают годы жизни, и только пониманием страдания соулмейта Томура не пытается отговорить Мидорию от того, чтобы покинуть Организацию.       — Думаю, это закономерно, — выдыхает Мидория, потирая виски: слишком много откровений и рассказов о собственной биографии на промежуток в несколько дней.       — Подожди, а ты подумал о том, что делать с Учителем? С Тенебрисом, Кеншином, всеми остальными? Что делать мне в таком случае? — спрашивает Шимура, впериваясь взглядом в Изуку. — Просто выкинешь все то, что связывало тебя с Лигой, забудешь и побежишь к своему герою? — жестко и с обидой чеканит Томура. Внутри поднимается запредельная обида, ощущение, что его бросают для чего-то более важного.       — Нет, погоди, стой, — подрывается с места Изуку. Качает головой и пытается успокоить Томуру. — Все не так просто. Мой уход из Лиги не означает, что я брошу тебя или других.       — Нет, а как ты себе это представляешь? — не понимает старший. — Я уйду от вас, но при этом как бы с вами? Слышишь, как это звучит?       — Томура, — давит Мидория, смотря на соулмейта тяжёлым взглядом. — Своими попытками задеть меня ты лучше не делаешь. Объясняю: ты должен понимать, что желания плясать под дудку Все За Одного у меня нет. Ровно как и оправдывать какие-то там надежды. Мне противно даже думать о том, что меня с тем человеком, — Изуку резко жестикулирует рукой в сторону, но Шигараки понимает, — связывает одна кровь. Он играл нами словно игрушками, врал и обманывал! Он настроил тебя же самого против того, чтобы ты не рассказывал мне ничего. Сейчас же тот трусливо свалил, и, — о, я уверен, — что он прекрасно знает о том, что происходит вокруг. Он, черт возьми, знал о том, что я ненавижу его. И даже из этого смог вырвать выгоду для себя, построить свой противный план! Мы все, — Изуку показывает вокруг, — актёры в его пьесе. И он как главный зритель и постановщик прекрасно знает конец, он сам его организовал и расставил по своим местам. Да даже в тюрьме он лишь потому, что захотел быть там!       — Ну и нахрена ему это? — взрывается Томура, вскакивая с кресла. — Если он прекрасно знает о том, что ты пойдёшь наперекор, то почему дал завладеть причудой Всемогущего?       — Да я будто бы знаю! — выплёвывает Мидория, сжимая пальцы. — Влезть к нему в голову, увы, не могу и не хочу. Да я даже разговаривать с этим подонком не буду!       — Ещё лучше! — язвит старший. — Просто прекрасно. Мы пришли к тому, что ничего не поделать! Ты ничего не знаешь, я ничего не знаю, и конец нашей эпопее. Ждём возвращения Учителя, чтобы любезно поговорить и расставить все по местам!       Томура острым взглядом полосит Изуку, сжимая челюсти. Смотрит открыто и тяжело до тех пор, пока в напряжённой тишине винный взгляд не наполняется пониманием. Мозги пучит, извилины нагреваются, и до старшего доходит, открывается одна из сторон:       — Стоп, нет.       — Что такое? — не понимает Мидория хмурясь.       Тенко падает обратно в кресло и прикрывает рот с носом. Стучит ногой по полу нервно:       — Учитель понимает, что сама Лига не даст тебе уйти, — медленно начинает Шигараки с ужасом. — Для деятельности Слепого Бога нужны как минимум информатор и Инженер. Один ты не сможешь оставаться в тени. В открытую же переманивать на свою сторону — глупо. Слепой Бог не сможет вершить суд так, как необходимо. Да даже если ты и уйдёшь, откажешься от Слепого Бога, то остальные члены Лиги не останутся в стороне: Кеншин, главы остальных филиалов, Цирк, Дома, — перечисляет Томура. — Всё повязано на нас с тобой как на преемниках Все За Одного. К тому же на собрании он уже сообщил, что Слепой Бог — это ты. Без Учителя всё внимание будет на нас. Поэтому уйти ни у меня, ни у тебя не получится. Читай между строк — нам хрен выбраться.       — Черт, — лишь понятливо цыкает Изуку.       Томура прав: никому из них двоих просто так уйти не дадут. Слишком прочно они сидят в Лиге, слишком много ВЗО повесил на них. Сил же сопротивляться машине в лице Лиги даже с поддержкой Кеншина у Изуку сил нет. Собрать бы себя по кусочкам и начать пользоваться раздутой причудой — и на том спасибо.       — Вопрос лишь в том, зачем Учитель решил попасть в Тартар, — выдыхает Тенко. — Несомненно, он планировал это, раз дал четкие инструкции на время своего отсутствия, но зачем? Почему не сказал ничего мне? — скрипя зубами, в пустоту спрашивает Шигараки. — Он мог бы удержать тебя даже банальным шантажом про Слепого Бога и раскрытием перед героями. Вон, пожалуйста, он мог рассказать все Всемогущему и даже убить его! Но на какой-то черт оставил его в живых, — не понимает Томура. — Учитель словно наоборот толкает тебя в сторону героев, — поражённый своей догадкой заключает Шигараки. — Нет, в этом есть соль с учетом того, что можно было бы узнать подноготную героев и заполучить причуду Всемогущего, однако дальнейшего смысла будто бы нет. Я его в принципе не вижу.       — Я тоже не понимаю этого, — стонет Мидория, запрокидывая голову на кресло. — Все упирается в мотивы Все За Одного. Почему он не отрицал того, что обманывал меня? Ведь знал же, мог, например, подтереть следы. Не знаю даже, не пускать меня в ЮЭЙ? Шантажировать жизнью Тодороки? Тебя-то нахрена вводить в заблуждение?       Вопросы повисают в пространстве: ни ответов, ни предположений. Часы на стене надоедливо отсчитывают секунды.       Мидория сжимает челюсти, скользит взглядом по стене и напряжённо думает, ища логику: собственное состояние и небольшое использование причуды на Шигараки для облегчения его состояния не слишком хорошо оказываются на организме, голова болит и опоясывается мигренью. Творец настойчиво стучит с обратной стороны черепной коробки, напоминая, что желание избавить родственную душу от самых жестоких последствий запоя и невыносимого запаха не означает, что самому Изуку не будет плохо. За глазами надоедливо пульсируют вопросы, напряжение и раздражение. Тяжёлый разговор даётся ровно так, как казался в мыслях: со скрипом, с тысячью тупиков и словно бы направляемый чьей-то невидимой рукой.       — Прости меня, Изуку, — невпопад звучит от Томуры.       Изуку возвращает внимание к Шигараки и моргает. Вырывает самого себя из задумчивости.       — С чего ты просишь прощения?       — Если бы я не был трусом и признался раньше, то все было бы гораздо проще, — на выдохе произносит Томура. Опускает голову, зарываясь в еще влажные волосы пальцами.       — Не бери в голову, — тут же отвечает. — Единственный, кто тут виноват — это Все За Одного.       Шигараки на слова соулмейта неопределённо дергает плечом: не то чтобы согласен, но и не отрицает.       — Может, забить на все и уйти к героям? — отчаянно, не веря своим словам, кидает Мидория, отпуская напряжение.       — Прекрасно, — фыркает Томура. — А мне что делать? Предлагаешь тащиться к ним с повинной? Всю жизнь скрываться от Лиги? Ты-то еще можешь начать новую жизнь, — машет рукой Томура, а потом указывает на себя, — я же отныне непосредственное лицо Лиги Злодеев.       Изуку осекает самого себя и внутренне залепляет пощечину: придурок, забыл совсем, откуда начинал? Заткнись и перестань думать только о себе самом.       — Но я не хочу бросать тебя… Не сейчас и не когда-либо вообще, — скрипуче, признавая вину, делится Изуку.       Шигараки дёргается от неожиданно тёплых слов. Смотрит на беспомощного, открытого, действительно загнанного в ловушку Изуку и не может сдержать щемящую сердце нежность.       — Я тоже, — уверяет Томура. — Я не хочу больше ссор и недомолвок, тишины и обид. Не хочу. Мне это осточертело. Не хочу быть заложником ситуации.       — И что тогда нам делать? — аккуратно спрашивает Мидория.       — Вообще никаких вариантов, — отрывисто покидает рот старшего перед опустившейся тишиной.       Мидория кусает губы и отворачивается, судорожно ища выходы из положения: сценария, где каждый из них получает то, что хотел бы, в голове не находится. Да и, кажется, не существует в принципе.       — Возможно, — тихо начинает Шигараки, — у меня есть идея.       — Какая? — тут же реагирует Мидория, обращая все внимание на собеседника.       — Если ты так не хочешь быть связанным с Все За Одного, а я прочно связан с Лигой, то давай так и играть. Я прикрою тебя в Лиге, — отчаянным планом вылетает из губ Тенко. — У нас будет побольше времени до тех пор, пока не придумаем что-то более стоящее.       — Это… — тянет Изуку. — Словно бы сработает, — потирая подбородок и задумчиво смотря прямо на соулмейта. — Все За Одного думает, что я перебегу на сторону Всемогущего. По крайней мере, я так считаю, — поспешно добавляет младший преемник. — Однако мы поставим свои правила игры: Слепой Бог будет связан с Лигой, но Мидория Изуку — нет. Пока Все За Одного будет в Тартаре, мы сможем поднабрать союзников, оценить масштаб катастрофы и попытаться понять, в чем заключается план моего отца. Тенебрис уже согласен уйти, — делится Изуку. — Возможно, если поискать, то в Организации также есть люди, которые хотели бы уйти.       — А я постараюсь организовать все так, чтобы Лига промялась под мои желания, — тихо продолжает Томура, ловя искру радости и понимания в глазах Мидории. — Лига будет продолжать кошмарить героев, нападать и всячески наводить хаос, пока совсем не разрушится. Благодаря этому мы сможем вывести из тени другие Организации.       — И на этом фоне Слепой Бог сможет развернуть свой суд по-полной.       — Да, — спешно кивает Томура с нездоровым блеском в глазах. — Лига обеспечит самый нужный фон и обстоятельства для того, чтобы на большую арену вышел Слепой Бог.       — Томура, — поражённо шепчет Изуку. Подрывается с места, мчит ближе к соулмейту, чтобы обхватить того за щеки и поднять голову. — Мы — гении.       — Да, — ошалело подтверждает старший, радостно встречая взгляд изумрудов и тёплые прикосновения. Ластится ближе, опирается на родные ладони.       — Господи, спасибо, что ты у меня есть! — легко и откровенно проговаривает Мидория. — Что бы я без тебя делал.       Сердце в груди у Томуры делает кульбит: останавливается, не веря услышанному, замирает испуганно, чтобы пропустить самый громкий удар в жизни. Глаза слезятся, в носу щиплет от осознания, что все обиды канули в бездну, забыты и совсем неважны.       Шигараки обнимает Изуку за талию, притягивает к себе, чтобы уткнуться носом в футболку на животе. Руки Изуку соскальзывают, невесомо гладят жёсткие влажные волосы.       — Я так соскучился, — едва ли не скулит Шигараки, сильнее сжимая бока соулмейта: втягивает родной запах до самых глубин, отпускает себя.       — Я тоже, Томура. Я чертовски соскучился, — не удерживается от нежной улыбки младший, когда чувствует, как плечи Тенко начинают мелко трястись, а футболка намокать от слез.       — Прости меня, прости, — шепчет он невнятно, наслаждаясь присутствуем соулмейта рядом.       У него есть смысл для жизни, есть то, ради чего стоит жить и двигаться дальше. Колкие пасти одиночества отползают далеко на дно души, прячась от ласковых движений.       Он — нужен.

***

      Мидория возвращается в больницу только к вечеру: когда, вдоволь нарыдавшись и поговорив, Томура выпустил его из рук. Было сложно оставлять соулмейта, однако мир за пределами небольшого дома не остановился для того, чтобы они могли наконец-то простить друг другу то, что не могли простить себе.       Телефон разрывался от сообщений и звонков, однако Мидория не счел нужным отвечать каждой собаке о том, где, как и по какому поводу пропадал. Написал только коротко самым близким и заверил, что вернётся как можно скорее, направляясь обратно в больницу с легким сердцем и желанием жить дальше.       Выслушивать от докторов, Всемогущего и Тенебриса лекцию о неожиданных пропажах, безответственном отношении к собственному здоровью и безрассудности казалось даже немного забавным. Тодороки, впрочем, смерил его нечитаемым взглядом и удалился в свою палату, что расстраивало сильнее, чем всякие возмущения. Тогда же Кретур и Всемогущий «обрадовали» воспитанника новостью о переезде всех учеников геройского курса в общежития, открытые специально для них. Возражений особо не последовало, хотя Мидория предпочёл бы, чтобы о таком предупреждали заранее.       Следующие дни завертелись в хлопотах о выписке, километровых рекомендациях, нескончаемых дозах стабилизатора от Тенебриса и переезде. В перерывах между тем, чтобы собраться и найти в себе силы упаковать вещи, Изуку отвечал на некоторые сообщения от Томуры и взглядом провожал Шото, который не иначе, как избегал его.       — Шото, что-то случилось? — однажды, когда Тодороки проходил мимо в новом корпусе с коробками в руках, спросил Изуку. Выловил его буквально на ходу, пока другие также заняты своими делами.       Соулмейт сначала дёрнулся и удивлённо воззрился на Мидорию, но вполне четко ответил, сбегая взглядом в сторону:       — Прости, — без вины проговаривает Шото. — Немного повздорил с отцом, и не хочу ни с кем общаться. Это… Пройдёт, — уклончиво сообщает он, пожимая плечами.       Изуку обеспокоен состоянием соулмейта, однако не стремится лезть в то, о чем не просят: помятуя о том, как открылся Тодороки однажды, даже боится, что причина все-таки заключается в нем. Поэтому аккуратно кладёт не жёсткие напряжённые пальцы ладонь, смотрит открыто и тепло в разноцветные глаза:       — Точно? — осторожно уточняет он. — Это не из-за того нашего разговора в больнице?       Соулмейт открывает рот, желая сказать что-то, но только вздыхает и качает головой с грустной улыбкой. Сдерживает дрожь, бегущую по телу от липкого страха, холодящего спину. Дуреет от контраста, который создают мягкие и тёплые изумруды, смотрящие на него с заботой.       — Нет, — качает головой Шото. — Нет, — нагло врет. — Просто дай мне немного времени.       Мидория отпускает Тодороки с тяжёлым сердцем, но ничего поделать не может. Иногда правда нужно только время.       Однако предаться ненужным размышлениям не даёт сообщение от человека, о котором Изуку и думать забыл во всей суете и событиях: Шинсо просит Мидорию провести с ним небольшую тренировку в ближайшее время. И преемник ВЗО с радостью соглашается на протянутую соломинку, переставая терзать себя глупыми мыслями. Отвлечься же иногда тоже стоит, так? Вот поэтому Мидория тут же срывается к Всемогущему, чтобы всеми правдами и неправдами выклянчить поле или арену для задуманного.       У него большие планы на грядущую тренировку: Творец внутри уже откровенно выл от бездействия, а руки чесались наконец-то вернуться в знакомую стихию, подвергнуть себя испытаниям гораздо большим, чем в прошлые разы.       Мидория не сомневается, что при должном старании Всемогущий даст ему все, что только Изуку потребует.

***

      — Ну что, как дела, Шинсо? Получилось доработать механизмы? — буднично и радостно спрашивает Мидория, когда напарник появляется в поле зрения.       — Добрый день, Всемогущий, — кивает первоочередно Хитоши, выражая уважение. — Да, вроде как. Нужно теперь опробовать.       — Вот, Всемогущий, знакомьтесь, это Хитоши Шинсо, ученик, о котором я Вам рассказывал, — представляет парня Мидория улыбаясь. — Про него я как раз говорил, что учителя несправедливо оценили потенциал причуды, и того стоит взять на геройский курс.       — Мидория! — возмущённо-шипяще дёргает знакомого парень, смущенный похвалой.       — Не стоит стесняться, юный герой, — смеётся Всемогущий. — Если Изуку прав, и ты хорошо покажешь себя на тренировке, то, думаю, все вполне осуществимо, — подмигивает ошарашенному Шинсо профи. — В любом случае, давайте не будем попусту тратить время. Начнём тренировку!       Вокруг них вполне знакомый пейзаж полуразрушенного города, где проходил экзамен у геройского курса. По традиции они разминаются и делают несколько силовых упражнений, после чего встают в спарринг под надзором профи.       — Шинсо, попробуй завладеть моим сознанием. Я постараюсь сопротивляться, твоя задача — всеми силами завладеть им, — коротко инструктирует парня Изуку.       Причуды психического типа довольно интересны и трудны. Они более тонкая материя, нежели материальное проявление, но вложение в них может дать гораздо больше, чем ставка на грубую силу. Именно поэтому Мидория из раза в раз даёт Хитоши атаковать своё надёжно защищённое сознание, пока тот пробирается на разные уровни. Изуку улыбается, понимая, что если парень напротив сможет подловить Творца внутри и обхитрить, то более никакой противник ему ничего не сделает. Да, сталкивать новичка сразу с финальным боссом довольно жестоко, однако наиболее действенно поможет вырасти.       — Нет, все, — выдыхает Шинсо. Трясёт головой. — Глубже проникнуть не могу. У тебя в сознании будто стальная стена, — переводя дыхание и разминая спину, жалуется парень.       Мидория смеётся по-доброму и мысленно даёт пять Творцу за все успешно отраженные атаки. Его сознание всё-таки в надёжных, однако довольно язвительных и своевольных руках.       — Всемогущий, — обращается к учителю преемник. — Я могу немного попробовать активировать причуду?       — Смотри по собственному состоянию, — наклоняет голову профи и осматривает ученика. — Точно все хорошо? Ничего не беспокоит?       — Нет, все хорошо, — машет рукой Деку. — Попробую сейчас уничтожить то здание, — указывает на стоящее рядом пятиэтажное сооружение. — Шинсо, отойди чуток пожалуйста. Мне нужно немного размять причуду.       Всемогущий кивает, принимая ответ ученика, и осматривает расстроенного Хитоши, вставшего рядом с ним. Возможно, пока ещё рано, но парень явно толковый: Изуку успел достаточно рассказать о нем, его причуде и задумках в приспособлениях, чем заинтересовал профи.             Мидория тем временем легко выуживает из подпространства любимую трость. Поглаживает пальцами по набалдашнику, лелеет в руках знакомую тяжесть. В задумке — расчертить вокруг здания подконтрольную Творцу зону и схлопнуть пространство, не оставляя внутри примерно ничего. Для первого использования причуды на полную катушку немного рискованно, однако покрасоваться перед Всемогущим и Шинсо точно так же важно.       Ну ладно, может, чуточку сильнее.       Все идёт не совсем так уже с момента, когда нехарактерно сияющие символы ограничивают здание, подсвечивая стены алым — бегут и сменяются настолько быстро, что Изуку едва поспевает за ними. Сосредотачивается на задаче сжатия и резкого исчезновения материи, прикрывая глаза. Погружается в мир формул, ограничивает себя от материального, переходя в более тонкие аспекты. Вихрь должен закрутиться посередине здания, поглотить в себе бетон и цемент, размолотить в крошку, чтобы после схлопнуться — таков его замысел.       Символы бешено крутятся, выхватывают нити, связующие атомы, тянут на себя своей властью. В середине Творец открывает настоящую бездну, неумолимо поглощающую внутрь себя все остальное. Руки дрожат от силы и концентрации, которую приходится прикладывать.       — Изуку, — звучит как сквозь вату. — Изуку! — криком врывается в височные доли.       Мидория недовольно открывает глаза, чтобы едва не рухнуть на ослабших ногах. В лицо тут же нещадно хлещет ветер, перед лицом, беспощадно поглощая в себя все на своём пути, зияет настоящая, мать ее, чуть ли не чёрная дыра. Страх и удивление ползут по спине, бьют прямо по лбу настоящей картинкой: ноги деревенеют и едва не подкашиваются, Изуку чертыхается и непослушными пальцами вычерчивает несколько дополнительных символов. И, о черт, нет-нет-нет.       Символы и формулы рассыпаются в руках от нечаянно вложенной силы, искрами бьются о края дыры. Та с хрустальным звоном и отвратительным треском в тот же момент расширяется сильнее, ползёт краями к краю подконтрольного пространства, вылезает и немым всепожирающим монстром смотрит прямо на Мидорию.       Контроль в руках рушится, мысли замирают на высшей точке страха: он тупо смотрит в развернувшееся ничего и никуда, истошно вопя Творцу о том, чтобы тот слушался, послушно погасил волну и захлопнул чертово пространство. Однако тот неумолимо тих, так, словно его и не было никогда: беснуется и пучится от пропускаемой через себя силы глубоко в подсознании.       Паника накрывает с головой, Мидория отчаянно смотрит на испуганных Всемогущего и Шинсо, ища помощи: руки ходят ходуном, едва удерживая растущую по его же воле тварь. Тень обеспокоенно рябит под ногами, выдавая монстра.       — Шинсо! — орет Изуку, не находя решения лучше. Отступит хоть на мгновение — конец. — Шинсо, черт возьми! Прикажи мне сейчас захлопнуть пространство!       — Чего?! — не понимает Хитоши, прикрываясь рукой от бьющего в глаза ветра. Сердце в груди заходится беснующейся птицей.       — Прикажи мне захлопнуть пространство Творца. Сейчас же!       — Каким образом?! — едва перекрикивает потоки воздуха. — Я не пробьюсь через твою защиту!       — Я опущу все щиты! Поэтому прикажи мне уже, блять, захлопнуть пространство! — рычит Мидория, буквально вынуждая Шинсо повиноваться.       Юный герой, цепляясь за Всемогущего, активирует причуду: скользит невероятно мягко в самые глубины сознания Изуку, избегает бушующих штормов, чтобы найти на самом дне копию знакомого и выдохнуть тому в лицо приказ:       — Захлопни пространство. Сейчас же.       Реакция на слова мгновенная: непослушные руки взмывают вверх, глаза лишаются блеска, а земля вокруг трещит и ходит ходуном. Символы на земле ползут дальше, питают почву своим соком, сжимают зудящую, вырывающуюся материю в свои тиски. Чёрная дыра сужается до ничтожного миллиметра, чтобы в самом конце хрустально разбиться.       Взрыв сносит к чертям собачьим весь город, находящийся за несчастным зданием: стирает в труху и пыль, сжигает подчистую, оставляя кратеры и наполненный озоном воздух.       Мидория податливо падает на колени, все еще ведомый чужой причудой.

***

— Зачем тебе револьвер? — удивленно и заинтересованно спрашивает Крысолов, осматривая оружие.

— Как же, — улыбается Директор, проверяя барабан и патроны. — Мы же хотели сыграть с героями. Ты знаешь, что такое русская рулетка?