Эй, мистер полицейский!

      Новый день — новые силы — новые подкаты.       Ну, так обычно бывало. Однако не сегодня.       Такемичи с удивлением посмотрел на свой телефон. Тот предательски молчал, и это показалось парню очень странным. Обычно сообщения от Сано по будням начинали приходить с восьми до половины девятого. А потом их было не остановить.       Но в этот раз телефон молчал и в восемь, и в половину девятого, и в девять, и в десять, и в одиннадцать!       Кольнула мысль о том, что, возможно, Манджиро решил в кои-то веки отстать от него, вот только она, на удивление, спокойствия и радости не принесла. Наоборот, Ханагаки напрягся чутка, насторожился и уже придумал себе с десяток ужасных ситуаций, из-за которых Майки не писал ему: его подстрелили, его убили, его отравили, в банде начались разборки, их кто-то предал…       В какой-то момент Такемичи обнаружил, что стоит рядом с Кисаки, держит в руках стаканчик с отвратительно горьким кофе и пересказывает другу все свои волнения. А у самого Тетты такое выражение лица, будто он уже пожалел о том, что в принципе родился на этот свет. Ну или о том, что однажды познакомился с Такемичи Ханагаки — тут уж зависело от степени его душевных страданий.       — Слушай, — вздохнул Кисаки, — твой герой-любовничек наконец-то от тебя отстал, так что не так?       — В смысле? — моргнул Такемичи.       — В коромысле, — передразнил Тетта. — Это Майки тебе больше не пишет. Видать, устал об глухую стенку биться. Ты радоваться должен, а не плакаться, что тебя бросили. Да и вообще, разве нам не лучше, если он там ранен или прибит?       Ханагаки задумался. А ведь правда. Сано от него отстал, так радоваться надо! А он тут нюни распустил, беспокоится почём зря. Глупость какая!       — Слушай, а ведь ты прав…       — Конечно я прав, — фыркнул собеседник. — Прекращай мозги мне полоскать и иди уже делом займись. Вон, у тебя куча работы, которую ты никак не разгребёшь. — И это было правдой.       Такемичи послушно вернулся за свой рабочий стол и принялся копаться в компьютере, периодически сверяясь с данными из бумажной версии своего нового дела. На краю стола стояла всё та же чашка с ужасно горьким кофе, но теперь напиток в ней остыл, из-за чего пить эту бурду было ещё противнее.       Работа шла неторопливо, Такемичи даже позволил себе ещё раз сходить на кухню и заварить новую чашку кофе, но в этот раз добавил туда сливок и сахара. Ещё сходил на перекур: сам он не курил, но поболтать с коллегами, пока те делали затяжку за затяжкой — святое.       И постепенно солнце клонилось к закату, рабочий день обещал закончиться через пару часов, а сам Ханагаки уже и думать забыл о каком-то там Манджиро Сано, который ежедневно написывал ему по трём десятками подкатов за раз. Как вдруг раздался телефонный звонок.       — Офицер Ханагаки? — спросили на том конце провода.       — Чем могу быть полезен?       — Это Сержант Мегуру Васаби, если помните. — Такемичи кивнул: он помнил этого человека. Они общались, когда он расследовал дело о коррупции чиновника. — На вас написали заявление. Прошу в кратчайшие сроки приехать в полицейское отделение Эдогавы.       Ханагаки поднял брови, потом нахмурил их, а затем вздохнул и принялся одеваться.       — Кто заявитель?       — Не знаю. Бумага просто появилась на моём столе после обеда. Видимо, кто-то из стажёров принял заявление, но забыл процедуру оформления — тут даже имени заявителя нет! — и решил просто подсунуть её мне. Клянусь, завтра у меня все стажёры по шапке получат.       — А на что заявление хоть?       — Кража.       — Ладно. Ждите через минут сорок. — И сбросил трубку.       Всё это было очень странно, да и пахло как-то дурно. Что Такемичи мог украсть? Он и не знал. Нет, он помнил, как месяц назад набрал корзину еды в супермаркете и забыл оплатить жвачку, лежащую на дне той самой корзины, но вряд ли из-за подобной мелочи на него будут писать заявление. Неужели тот чиновник решил отомстить? Или же какой-то новый враг, которому Ханагаки успел перебежать дорогу?       Весь путь до полицейского участка Эдогавы Такемичи провёл как на иголках. В голове парня то и дело проскальзывали самые неблагоприятные сюжеты развития дальнейших событий: вот ему втюхают кражу особо крупной суммы денег, вот его осудят за коррупцию на двадцать лет. Или, например, подставят, сказав, что он вообще крал наркотики со склада улик и торговал ими! А ведь ещё могут сказать, что он обокрал склад оружия с работы! Или, например…       Ото всех страхов голова пухла едва ли не в буквальном смысле. Такемичи становилось всё страшнее и тревожнее, отчего к полицейскому отделу он подошёл на дрожащих ногах.       Его встретили со смешком. Ханагаки напрягся: ну точно смеются над тем, как он со скоростью пули сейчас вылетит из токийской полиции!       Сержант Мегуру Васаби принял его за своим рабочим столом, да с такой ехидной улыбкой, что Такемичи невольно возмутился: да что же там в этом лживом доносе такого, что даже Васаби-сан, который всегда относился к нему с долей теплоты, теперь начал так зловредничать?!       — Прежде всего хочу сказать, что впервые вижу такого гнусного и хитрого воришку, — максимально серьёзным тоном заявил сержант. Такемичи стало ещё хуже. Он взял сложенный листок в дрожащие от нервов руки, развернул и прочёл, игнорируя шапку заявления.

Заявление       Прошу вас привлечь к уголовной ответственности по статье 235 Уголовного Кодекса Японии (кража) гражданина Ханагаки Такемичи, проживающего по указанному в шапке заявления адресу. Четыре месяца назад, а именно 04.07.2017 года гражданин Ханагаки совершил действия мошеннического характера в моём отношении, заключающиеся в следующем: он украл моё сердечко. Для этого он имел наглость родиться самым настоящим совершенством: таким красивым и сексуальным, что просто дух перехватывает! Вдобавок к вышесказанному 12.11.2017 года он посмел опубликовать свою улыбающуюся фотографию в социальной сети Instagram, из-за чего у меня мгновенно встал член и на протяжении часа не хотел опускаться.       В соответствии с вышесказанным, прошу предъявить гражданину Ханагаки Такемичи обвинение в совершении кражи по статье 235 УК Японии.

      Такемичи пялился в заявление ещё минуты три, пока, наконец, не отложил бумагу в сторону. Затем он встал, рукой взлохматил волосы и тяжело вздохнул. Голос его был как никогда сух и строг:       — Клянусь, я его убью.