Коснуться звезды

Мы встретимся где-то в апреле,

В аромате весенних цветов.

Ну а пока за окном метели,

Оставайся среди моих снов.

Вару. Время летит так же быстро, как птицы уносятся на юг. С моего слишком импульсивного побега прошло около месяца, но сколько же всего за это время изменилось: листья окончательно покинули ветви деревьев, земля перестала быть черной и мокрой от дождей, вместо этого скрылась под полуметровым слоем снега. Середина декабря, учиться осталось лишь несколько недель, но снегопады действительно были чем-то неожиданным для меня — раньше я никогда не видел зиму, однако не думал, что она будет такой холодной, мягкой, светлой и мрачной одновременно. Витя говорил о том, что сам удивлен такому количеству снега в этом году, на что я просто незаинтересованно махнул рукой — я говорил не о снеге, я говорил о моральном ощущении зимы, не о физическом. Я, кажется, морально разбиваюсь, как самолет после крушения, падаю на асфальт, полностью теряя свою энергию. По ощущениям, становлюсь тем, кем был через месяц после смерти Руны — унылым дерьмом с сентября по октябрь. Чувствую себя хреново — не потому, что мне грустно из-за ее смерти, а потому что ничего не чувствую — нет больше во мне злости и бесконечного потока адреналина, но и импульсивности и необдуманных решений нет. Я, кажется, совсем пустой сейчас — и я действительно не знаю, хочу ли себя так чувствовать или нет. Кажется, мое состояние прыгает из крайности в крайность, а мне ни одна из них не нравится. Единственное приятное, что я могу вспомнить — Руну и наши с ней светлые карточномирные дни, но даже это перекрывается ощущением боли из-за ее смерти. Когда я шагал в школу в компании моего короля и чертового Зонтика, что выглядел слишком хорошо после того, что с ним приключилось, мне казалось, что я лишний — Пик в последнее время был счастлив, действительно счастлив, рядом с Блонди, Зонт с улыбкой на лице надоедал Феликсу, который потом надоедал мне, прося сигареты, а я просто был — без радости, но и без печали — во мне не было эмоций, и, казалось, что я смотрю какой-то дешевый фильм или просто являюсь наблюдателем чужих жизней. И, если быть честным даже с самим собой, я ненавидел это. Мне не нравилось, что я единственный, кому сейчас не хочется жить так, как мы живем. Это такая расплата за все мои грехи и ужасно активный ноябрь? Потому что если это так, она мне совсем-совсем не нравится. Меня больше привлекало удушающее чувство желания свободы, легкости в теле, раздражения и необоснованной злости. И хотя я понимал, что могу чувствовать себя гораздо лучше, чем тогда, это было самым лучшим моим состоянием за почти полгода. Вместе с тем, что я стал более пассивен и безагрессивен, ко мне просто намертво прилип Витя. Наверное, посчитал, что если я его не отталкиваю с тем же рвением, что и раньше, то я смягчился, но на деле мне было просто до ужаса лень пытаться его разубедить в желании общения со мной. Будь он проклят, если считает меня другом — я раздражаюсь каждый раз, когда он называет меня таковым. Мы не друзья и никогда такими не станем — не более чем знакомые или, может быть, приятели, потому что я не позволю ему пробраться ближе, ведь так у него будет слишком много шансов сделать мне больно, а я не хочу снова чувствовать себя так разбито, как после смерти Руны. Витя бегает за мной, как собачка за хозяином, болтает обо всем, что придет ему в голову и уходит в свои размышления во время своего мысленного потока — он устраивает длинные монологи о забавных теориях заговора, механики действия каких-то его физических — от слова физика — штук, о египетских пирамидах, что были построены во времена, когда на земле жили мамонты, а я слушаю его, не понимая и половины слов, но мне по-странному нравятся времена, когда он просто без умолку говорит о чем-то с горящими глазами и широкой улыбкой, из-за которой у него появляются еле заметные ямочки на щеках. Мы действительно проводим много времени рядом, но только потому, что он совсем не отстает от меня — Витя говорит и говорит, а я молча слушаю его слова, иногда кивая, и его это, кажется, вполне устраивает. Из-за всего этого, рыжик часто шутит и прикалывается над кем-либо, — потому что он не видит себя без этого — смеется один, но это его тоже, видимо, устраивает. Так, за практически месяц я услышал столько всего и узнал о стольких вещах, о которых, зачастую, мне не хотелось бы знать. И если шутки про «сходства пустого портсигара и сироты» и «как смеются на Пасхе?» были приемлемы и иногда даже очаровательны из-за их непробиваемой тупости, но то, как я узнал о значении слова хентай и порно… Мне не нравится это воспоминание. Витя — идиот, и это факт, потому что в своих словах он не видит границ, поэтому шутка про хентай, а потом мой взгляд, означающий, что я ничего не понял, побудили его открыть режим инкогнито в браузере его телефоне и показать мне это. Я с отвращением наблюдал за происходящим, пока Витя забавлялся с моей реакции, а потом я, не зная что говорить, попытался пошутить и сказав: «А представь, если бы люди делали подобное», пожалел об этом, ведь видеть трахающихся людей на экране телефона моего друга было не тем, чем я хотел бы заниматься во время школьной перемены. Тогда я понял, что мне не нравится подобное, оно выглядит слишком отталкивающее, а звучит еще неприятнее, но Витя, кажется, не хочет сблевать завтрак в унитаз при виде этого, поэтому я думаю, что для него это уже в порядке вещей. Интересно, впервые он отреагировал так же? Или я здесь неправильный? Мы не жили в карточном мире достаточно долго для того, чтобы получить второе поколение жителей, поэтому я ничего не знаю о создании новой жизни, но я не подозревал, что это будет так… грязно? Хотя Витя и придурок, от которого мне хочется отдалиться, на самом деле я не против его компании. Мне нравится наблюдать за эмоциями, которые сменяют друг друга на его лице, когда он самозабвенно рассказывает о чем-то. Он часто прищуривает глаза, пытаясь понять, слушаю ли я его, а брови чуть-чуть хмурятся, когда он не может сообразить, интересно ли мне. У него бегающий взгляд — я понял это, когда начал наблюдать за ним и слушать, что говорят о Вите другие. А болтают о нем много, — может быть, даже слишком — но все разговоры сводятся к тому, что он действительно красивый и у него завораживающего цвета глаза. Я пытался понять, что они нашли в его глазах, но у меня никогда не получалось. Думаю, что у него самые обычный цвет глаз — даже больше серый, чем кристально-голубой, как о нем отзываются. У Зонта тоже голубые глаза, но о них никто дифирамбы не поет, значит ли это, что всем нравится такой серовато-голубой цвет Вити? Или это означает лишь то, что в таком человеке, как этот идиот, остальные видят лишь красоту, потому что внутри он хороший — добрый, отзывчивый и дружелюбный. Что я действительно могу понять, так это восхваляющие слова о его волосах — да, признаю, они у него реально красивые. И цвет такой… больше огненный, чем оранжевый, и прическа у него забавная: волосы немного волнистые, но не спутанные, что бы он с ними не делал. Витя реально рыжий — как лис, как огонь, вспыхивающий, когда я щелкаю зажигалкой, как кончик сигарет, которые я выкуриваю, как яркие закаты, за которыми я наблюдаю из окна, не в силах выйти из дома. Мне искренне нравятся его волосы — однажды я коснулся их, и они, вопреки моим мыслям, были такими мягкими, что у меня в удивлении приоткрылись глаза, однако больше я на касания не решался — было что-то стыдное в этом, а я не хотел ощущать эти горящие от собственного недовольства щеки. — Вару, ты слушаешь меня? — неожиданно резко спрашивает Витя, а я несколько раз растерянно хлопаю глазами. — Вроде. — Ты меня не слушал, — выносит вердикт он. — Может быть, — честно говорю я, ведь действительно не слышал, что он что-то говорит, я смотрел на него и думал о своем. — Я говорил о том, как Агата вчера пыталась сделать сальто, но лишь сломала палец и не будет ходить в школу около недели. — Я киваю, а Витя продолжает болтать. — Я думал, что она собирается просто спрыгнуть со стола, но она, типа, крутанулась на нем, а я не успел ее поймать. Такая идиотка, Господи, за что мне такая сестра, но зато она очаровательная! Ты бы видел, как она выглядит, когда деньги клянчит, а когда какую-то хрень вытворит и просит извенения, то вообще— — Почему ты общаешься со мной? — вопрос вырвался из моих уст до того, как я успел о нем подумать. — А? В смысле? — негодующе спросил рыжик. — Почему при всем том количестве людей, что хотят с тобой общаться, а некоторые и встречаться, ты продолжаешь искать общения со мной? Я не похож на дружелюбного человека, ищущего чьего-то общества. — Не знаю, — неловко улыбнулся он. — Возможно ты напоминаешь мне моего друга. Ну… того, с которым я с детства общался. Я привык к его характеру, агрессивности и всему прочему, а ты до жути похож на него. — Который влюбился в тебя? — сощурившись, спросил я. — Да. Единственное, в чем вы не похожи, так это в этом и том, что у него было куда меньше таких… упадков в настроении? Я не знаю, у него биполярное расстройство было, но с кучей маний, поэтому я больше привык справляться с ними, и редко вытаскивал его из депрессий, — с печалью в голосе рассказывал Витя. — Ты хочешь сказать, что я биполярник? — Меня раздражало это. Он второй человек, который пытается назвать меня таким. — Нет-нет, — замахал руками рыжик. — Я не говорю, что ты такой, но и не говорю, что ты не такой. Ты просто похож на моего друга с БАР — это все, что я думаю. — Прежде чем я успел бы вставить хотя бы пару слов, он продолжил. — А знаешь что? Возьми. — Витя завел руки за спину, отстегнул какую-то застежку у шеи, а потом протянул мне черный кулон-звездочку на черной веревочке. Наверняка мое негодование полностью отразилось на лице, потому что рыжик сразу считал его и объяснил: — Несколько лет назад мой друг отдал мне этот кулон. Я, знаешь, хоть и не смогу простить его, но я все еще дорожу им, поэтому храню его, ношу не снимая. Думаю, мне стоит отпустить его, понимаешь? Мы никогда больше не встретимся, а если и случайно увидимся, я все равно не смогу быть его другом вновь, поэтому возьми это, пожалуйста. Моя рука не поднимется, чтобы я выкинул эту звездочку, ровно также, как его рука не могла подняться на меня. — О чем ты? — я все еще ничего не понимал, но этот момент казался мне слишком близким к сердцу, чтобы я отказался от него. Я чувствовал тепло, разливающееся по мне, какого не чувствовал никогда до этого, вместе с огромной недоговоренностью, витающей в воздухе. Мне казалось, что я нахожусь очень близко к чему-то, но понять к чему не могу. — Он был агрессивным. Слишком агрессивным, поэтому твое раздражение вообще никак на меня не влияет — твоя злость по сравнению с его похожа на маленького трехлетнего ребенка, стоящего рядышком с амбалом под двести сантиметров роста. Он не контролировал себя в ярости, — а злился он по мелочам — поэтому часто отправлял детей в медпункты, людей в больницы, а целые вещи в мусорки из-за непригодности — словом, ломал людей и вещи, поэтому его часто избегали, боясь попасть под руку, но вместе с этим, как бы зол он не был, он никогда меня не трогал — даже в шутку не ударял, понимаешь? Я все еще ценю это, ему было очень тяжело, но ради меня он боролся с собой. — Говоришь так, будто любишь его, — сморщился я, пока в душе вместо чего-то теплого стало расползаться что-то неприятно-больное. — Нет, это мерзко, Вару. Да, мне больно вспоминать о том, как мы разошлись, мне жаль, что мы когда-то встретились, все воспоминания о наших приключениях перекрываются моим неприятным ощущением глубокой тоски, но я не могу врать себе в том, что искренне ценил его. Пожалуйста, возьми кулон, Вару. Я поджал губы и прохрустел пальцами под столом, нервный из-за выбора. Казалось, будто он изменит так много всего в моей жизни, но что может изменить обычный кулон со звездочкой, протянутый мне Витей? Я чувствую, словно жизнь рушится в моих руках, будто вопреки всему хорошему вокруг мне плохо, и я не могу найти причину этому состоянию. Я не понимаю, почему так устаю и почему хочу спать по пятнадцать часов в сутки. Не понимаю, почему так произошло и не знаю как почувствовать себя лучше, потому что у этого должна быть причина — Должна же? — а устранить ее, пока я не могу понять в чем она заключается, я не способен. Кулон не может мне помочь в этом, подарок друга моего друга, который сейчас дают мне, не способен на решение всех моих проблем, но когда я беру его в ладонь, мне кажется, что, может быть, я сам смогу справится со всем этим. Может, я просто слаб, но если я стану сильнее, то не буду чувствовать себя так отстойно. Возможно, я просто не хочу быть одиноким, поэтому принимаю кулон, но чем бы то ни было вызвано решение согласится на протянутую вещь, я забираю ее себе и послушно вешаю на шею, пряча под толстовку, вздрагивая от соприкосновения теплого камня и моей прохладной кожи. — Ладно, погнали на улицу, — вдруг резко взбодрившись, сказал Витя то ли довольный из-за того, что я принял кулон, то ли просто сам по себе веселый. — А история? — поинтересовался я, хотя рыжик уж точно знал, что мне плевать на седьмой урок. — Тебе все равно, а я ОГЭ по ней сдаю, недавно пробники решал, у меня почти максимальный балл, так что прогулять урок мне даже полезнее будет, хоть ментальное здоровье восстановлю, — улыбается Витя и все мое естество даже не думает противится ему. Мы аккуратно проходим мимо Пика, что краем глаза замечает нас и одаривает вопросительным взглядом, но я отвожу свой до того, как он успеет понять, что я видел его, а рыжик просто в примирительном жесте машет ему рукой. Я чувствую, что мой король сейчас встанет и решит остановить нас, но он не следует за нами, а я не знаю, причина этого в том, что он считает Витю достаточным фактором для того, чтобы я вернулся домой живым, или Блонди была убедительна в рассказах о том, что рыжик ответственен и безопасен. Тем не менее, мы быстро проскальзываем мимо гардеробщицы, переодеваемся, а потом шустро проскакиваем мимо охранника, покидая душные школьные стены. Я вдыхаю морозный воздух полной грудью, ежась из-за его холода и чертыхаюсь, раздраженный из-за сразу запотевших стекл моих очков. Приостановившись, я снимаю их и протираю о рукова моей осенней куртки — тру тщательно, чтобы весь пар стерся и не оставил за собой разводов, но из-за усердной работы не замечаю, как Витя подходит ближе и хихикает прямо у меня перед носом. Я в испуге вскидываю голову, и все мое внимание цепляется за его глаза, в то время как страх медленно уплывает, смываясь странным чувством замешательства, смешанного с чем-то очень теплым, греющим меня в этот холод. Глаза Вити голубые — кристально чистые, поражающие насквозь, смотрящие прямо в душу — глаза цвета льда со смайликов телефона, похожие на стекло или хрусталь. Они должны таять сами, но заставляют таять меня, отливая чуть заметным серым цветом, что так похож на гальку на побережье чистого-чистого океана. Я такой идиот, конечно цвет его глаз исказиться из-за зеленых стеклышек моих очков, конечно он будет скучным, ничем непримечальным, серым, а не таким… таким удивительным. Мой взгляд взметнулся вверх — на его волосы, и они выглядели еще ярче, чем обычно. На фоне всего белого, покрытого снегом и его серой одежды, голубые глаза и яркие огненные локоны действительно были фактором, выделяющим его из толпы, искренним ориентиром, что привлекал десятки людей, которых, Витя, казалось, не хотел замечать. — Пошли быстрее в магаз, мы выйти не успели, а ты уже замерз — весь розовый, — хохочет рыжик, треплет меня по волосам и не оглядываясь идет на выход, пока я стою на месте, примёрзнув к земле. Мне не было холодно, мне было очень жарко, словно рыжий был не просто ярким цветом, а действительно огнем, греющим все вокруг меня. Из ступора меня вывел снег, что начал медленно опускаться мне на макушку, и я встряхнулся, топая за Витей. — Зачем ты носишь очки? — вдруг спросил рыжик, поравнявшись со мной. — Только не отнекивайся синяками под глазами, окей? Если реально из-за них, то не парься, их почти не видно. «Какой тактичный» — хотелось рассмеяться мне, но это было бы похоже на то, как ведут себя друзья, поэтому я сдержал этот порыв. — Не из-за них. Просто так, — ответил я вместо этого. — У тебя классный цвет глаз, никогда такого не видел. Светло-светло зеленые, или серо-зеленые, я не знаю, это необычно. Я с трудом сглатываю. Светлые глаза? У меня? Я никогда таких не видел, не может такого быть. Остановившись на пару секунд, чтобы достать из кармана брюк телефон, я включаю фронтальную камеру и топаю за Витей, попытно разглядывая свои глаза — действительно светлые, реально серо-зеленые, моргаю пару раз, чтобы удостовериться, потому что я никогда не видел подобного в отражении зеркала, и они вновь темнеют, становясь практически черными. Я вздыхаю, потому что этот цвет привычен, но делаю мысленную пометку, что теперь глаза сменяют между собой не три цвета, как было раньше, а четыре — черный, обычный зеленый, кроваво-красный и светлый, серо-зеленый. Я быстро скрываю глаза за очками, чтобы Витя не заметил изменения цвета, и продолжаю неспешно идти вслед за ним, переходя дорогу и огибая снег узкими тропинками, пока он что-то бормочет себе под нос, а я мысленно отмахиваюсь от голубизны чужих глаз, что засели на подкорке моего сознания. Внезапно рыжик заводит монолог о влюбленности и отчего-то мне кажется важным послушать его, но как бы я не старался этого сделать, слышать получается лишь вполуха, но Витя спрашивает меня: «Влюблялся ли ты?», и мне силой приходится напрячь свой мозг, чтобы дать ответ. Я думаю о Руне, о ее салатовых волосах и, покрашенный в фиолетовый, прядях, о очках-полукругах, ярко-зеленых глазах под ними, о ее светлой футболке с черной звездой на ней, какая сейчас болтается на веревочке на моей шее. Вспоминаю о том, как мы проводили время вместе, о наших разговорах, беготне, о том, как попадали в обезьянник Пиковой Империи, о общих побегах в лес, что граничил с Сукхаваном. В конце концов о том, как идеально мы были похожи друг на друга характером, о том, как мне не хотелось с ней расставаться и моем желании сделать так, чтобы она точно никогда меня не оставила. К удивлению, воспоминания не отдавались тянущей болью в груди, поэтому я решил, что прошло достаточно времени для того, чтобы я отпустил все тягостное прошлое, пытаясь вернуться к настоящему. — Да, была девочка, которой я нравился, — сказал я, потому что был в этом уверен. Удивившись тому, что слова не выбили весь воздух из моих легких, я продолжил. — Я думал раньше, что и она мне нравится, но сейчас понимаю, что я не любил ее, но мы были очень близки. — Вы встречались? Ты охмурил бедную девочку, заставив поверить, что любишь и бросил? — с напрягающим меня интересом спросил Витя, словно надеялся, что такого не происходило, иначе он потеряет всякое желание продолжать общение со мной. Я чуть не подтвердил его слова только для того, чтобы проверить: ушел бы он от меня, если это было бы правдой, но в конечном итоге сказал правду: — Нет, мы не встречались. Я говорил ей, что она мне нравится, а она говорила, что не может мне нравится. На мои вопросы: «Почему?», она вечно отнекивалась, — со светлой тоской в голосе проговорил я. — А потом? — с искренним интересом в голосе ожидал он продолжения, открывая дверь супермаркета, не смотря вперед, а продолжая глядеть на меня. — А потом она умерла, — пожал плечами я. — Бро-о-о, — с сочувствием протянул рыжик. — Я не хотел, правда. — Все равно ничего уже не изменишь, — пожал плечами я и продолжил, прежде чем успел прикусить себе язык. В последнее время в компании Вити я становлюсь слишком разговорчивым. — Меня лишь гнетет то, что я не попрощался и не объяснился с ней. — Ты поэтому грустным был в начале учебного года? — Не знаю, может быть, — ответил я, наблюдая за тем, как он перебирает упаковки орешков на прилавке. — Я тогда хотел подружится, но подумал, что буду сильно доставать своим присутствием, — забавно хмыкнул Витя. — Ты все еще достаешь меня своим присутствием. — Да ла-адно тебе, я клевый, — фыркнул он. — Тебе сейчас кто-то нравится? — Нет, — ни секунды не колеблясь, ответил я. — А мне вот одна девушка нравится, — сказал он и я уловил смену тона в его словах вместе с тем, как загорелись его глаза от одного упоминания об этой загадочной девушке. — Она такая великолепная, красивая, добрая и милая. Ее Злата зовут, она прямо реально огонечек живой. А что я рассказываю, сейчас покажу, пять сек! — Витя всучил мне в руки несколько упаковок орехов, чтобы я подержал их, пока он ищет телефон, а после фотографию и наконец протягивает протянутый смартфон со снимком мне. Первое, что я заметил — спящего Витю, сидящего на траве с венком из кучи полевых цветов на голове, второе — поляну, усеянную этими же цветами и только потом до меня дошло, что я должен оценить не его, а девушку, что с улыбкой на лице одевала рыжику на голову этот самый венок. Мои глаза в удивлении расширились: девушка действительно была красивой, под стать красавчику-Вите, с длиными коричневыми чуть волнистыми волосами, некоторые пряди которых были заплетены в косички, убранные за спину, карими глазами, еле проглядывающими веснушками на щеках и широкой улыбке, заставившей что-то внутри меня треснуть. — Живет, правда, Злата в другом городе, — продолжает Витя, убирая телефон. — Но я собираюсь совсем скоро, в конце апреля или начале мая, уехать туда! Не знаю еще: поступлю в колледж или пойду в десятый класс другой школы, знаю только, что мы должны видеться чаще. В любом случае, куда бы она не пошла, я проследую за ней. — Как ты собираешься уехать в начале мая, если учеба до конца? — до боли прикусив нижнюю губу, спросил я. Почему-то мне не верилось в то, что он уедет. — Сдам ОГЭ досрочно, — легко пожал плечами Витя и утопал в отдел с чипсами, а я остался стоять, не зная что ответить. Чувствуя себя слишком уставшим и никчемным для ответа, я хмыкнул, уже не желая что-либо говорить. Люди вокруг меня растут, строят планы на будущее, выбирают предметы и готовятся к сдаче экзаменов, пока я болтаюсь между небом и землей, пребывая то в отвратительно-опустошенном, то в нездорово-энергичном состоянии. Мне стоит готовиться хотя бы к чему-то, учитывая, что мои знания в базовых вещах ниже уровня среднестатистического школьника, но у меня попросту нет сил на это ровно также, как видеть Витю, Пика и остальных людей, окружающих меня, что делают что-то со своей жизнью, идут вперед, а не стоят на месте, как я. Кажется, я просто лишний среди всех этих людей. Как бы мне хотелось найти понимающего меня человека, что не был бы до скрежета зубов правильным, что не пытался бы поддержать меня как Витя, и не старался бы опекать, как Пик; что не протягивал бы руку помощи, а находился со мной в одной лодке — был бы таким же неправильным и сломаным, чтобы понять меня. — Ты чего стоишь? — окликнул меня Витя с обеспокоенным выражением лица. — А ты куда хочешь поступать? — спросил он, когда я кинул на него вопросительный взгляд. — Когда прижмет, тогда решу, — сказал я, хотя думал лишь о том, что пойду в любое место, куда меня примут по результатам ОГЭ. — Собираешься остаться до одиннадцатого? Я отрицательно помотал головой. Мне не нужно обучение, мне нужна независимость, свобода и работа, чтобы я мог заработать денег и уйти от клонов. Мне душно и противно находится в компании стольких людей, окружающих меня. Мне это надоело. Витя же лучезарно улыбнулся, впихивая пару пачек выбранных ранее им чипсов в мои руки, пока я думал о том, что те школьники, пускающие слухи не соврали — у него было действительно привлекательное лицо, когда он так улыбается. Мне захотелось ткнуть в ямочку, что вечно образовывалась на его правой щеке, но я пришел в себя быстрее, чем мог двинуться, мгновенно напрягаясь, ловя эту мысль из общего потока и пытаясь разорвать ее на части, прежде чем она выйдет из-под контроля. Рыжик странно посмотрел на меня, но я лишь отвернулся от него, молча направляясь к кассе. Пошел к черту, любопытный придурок.