Проклятье

      — Что ты здесь, чёрт возьми, делаешь?       Сатору листает уже третий том какой-то романтической манги, когда Каччан заходит и аккуратно ставит сумку на специальную подставку. Специальная подставка для сумки, ради всех Богов. Эта комната в принципе слишком чистая для подростка. Даже у Шото грязнее, а к ним каждую неделю клининг приходит.       — Прячусь.       Каччан фыркает.       — Что ты делаешь в моём доме?       — Прячусь, — повторяет Сатору медленнее, зная, что это только больше взбесит подростка. — Потому что Ястреб не найдёт меня дома, как и в остальных укрытиях, Шото сдаст дом Мидории, а твой домашний адрес он не осмелится сказать.       — Деку знает мой домашний адрес. Мы живём буквально в сотне метров друг от друга, — несмотря на замечание, Каччан явно смиряется с раздражающим взрослым: снимает гакуран, включает настольную лампу и достаёт учебники.       — И он бы сдал меня, если бы я остановился у него. Но ты меня не сдашь, — Сатору довольно улыбается, помахивая томиком манги. Кацуки закатывает глаза.       — Мне плевать. Это отличная манга.       — Хм, — Сатору потирает подбородок, размышляя. Чем можно подкупить подростков в нынешнее время?       — Какого хрена ты вообще прячешься?       — Как насчёт рекомендации в UA? Гарантированное поступление?       — За кого ты меня принимаешь? Я прекрасно размажу статистов на вступительном. И ты уходишь от вопроса.       — Личные отдельные тренировки? Деку-кун ведь тренируется отдельно с Всемогущим. Таким образом ты сравняешь шансы, это не будет преимуществом.       Спина Кацуки на секунду застывает, и Сатору внутренне ликует. Вот она, лазейка.       — Ты всё ещё уходишь от вопроса, — повторяет он и начинает по-настоящему делать домашнее задание.       Да что не так с нынешними детьми. Что за испорченное психологами поколение. Ой, стоп. Он же сам сказал, что ребёнка надо отвести к терапевту…       — Ястреб – мудак. Он знал, что там есть дрон. Он хотел, чтобы нас поймали. Я не знаю, как реагировать, что-то среднее между восхищением, раздражением и желанием ударить его между ног, поэтому прячусь.       Кацуки поворачивается и кривит лицо в самую кислую мину, на которую способен.       — Иди и поговори с ним. Или со своим психологом. Просто перестань торчать у меня. Это отвратительно. Ты взрослый человек.       — Я не хочу с ним говорить. Я не хочу думать над этим. И мой психолог – крыса комиссии.       Каччан молча задёргивает шторы, включает свет и продолжает делать домашнее задание. Сатору дочитывает пятый том манги, сюжет выходит на новый уровень, когда возлюбленный героини оказывается наркоманом из-за собственной матери, которая его подсадила на вещества из-за своей причуды. Это настолько интересно, что он сначала даже не реагирует на звонок в дверь.       Каччан раздражается, но спускается вниз.       Сатору прячется за углом, решая подслушать через открытую дверь.       — Привет, ты случайно не видел Сатору? — это голос Ястреба, вежливый и учтивый специально для работы. Сатору беззвучно хмыкает, зная, что это только больше разозлит Кацуки.       — Нет, — рычит он и пытается хлопнуть дверью, но, судя по звуку, дверь ударяется о ботинок.       — И всё же, можно зайти?       Сатору на секунду перестаёт дышать.       — Нет, нельзя. Нет, долговязого ублюдка здесь нет. А если бы и был, судя по поведению, ты тут главный мудак, поэтому тем более нет.       Через секунду Сатору видит, как активируются два причудливых фактора. Раздаётся взрыв.       — Вали отсюда.       Диалог ещё недолго продолжается, но Сатору садится обратно на кровать и продолжает читать. Как самонадеянно думать, что он сам не попытался бы поджечь эти перья.       Каччан возвращается с тарелкой закусок и напитком, как хороший хозяин, на моменте, когда главная героиня попадается на причуду матери любовного интереса в попытках освободить его от гнёта семьи.       — С тебя тренировки. Мне пришлось солгать ради тебя. Я, чёрт возьми, никогда не лгу. Будь благодарен, — он громко ставит поднос с крайне раздражённым выражением лица. — Ястреб и правда мудак.       Сатору хмыкает и поднимает солнцезащитные очки, всматриваясь в причудливый фактор. Он заметил ещё раньше, что у ребёнка огромный потенциал, но никогда не пытался смотреть пристальнее, чтобы проанализировать. Кажется, сейчас самое время.       — Отлично. Ты знал, что можешь делать взрывы всем телом?       В глазах Кацуки загорается огонь.       Так проходит несколько недель. Сатору объясняет нетерпеливому ребёнку, что для усиления причуды нужно стать ещё немного старше, иначе тот сломает своё тело, как возможно накопить пот внутри собственного тела, потому что на самом деле взрывает он не пот. А определённое вещество из своей системы, которое есть даже в его кровотоке. Пока что его руки устойчивее всего, хотя он мог бы попробовать сделать это на ногах, но это просто не практично. В остальное время он берёт дневные патрули как можно дальше от маршрутов Ястреба, почти не появляется дома, потому что все его братья и сестра смотрят на него с осуждением из-за вполне оправданной реакции, и решает зарыться в распутывание планов Гараки.       Дело в том, что, если бы он действительно не хотел, чтобы Ястреб его нашёл, он бы взял отпуск и скрылся у Сёко дома. Он знает это. И Ястреб знает теперь, что Сатору дома у Бакуго.       Им просто надо выяснить, что с этим делать, и двигаться дальше.       Но Сатору не хочет двигаться. Он вообще слабо понимает, чего хочет, кроме как пойти наперекор всем, просто потому что его мозг только перешёл порог в двадцать лет.       Поэтому он продолжает немного бездумно работать, игнорирует все личные вопросы и шепотки за спиной, ловит парочку второсортных злодеев.       — Эй, Даби!       Сатору оборачивается и видит Кролика на крыше. После того, как она ударила вора прямо ему на кулак, будет невежливо у всех на виду проигнорировать её. Сатору вздыхает и поднимается к ней.       — Отличный удар, — говорит он, потому что не хочет показаться каким-то мудаком.       — Спасибо, Франкенштейн, — говорит она с огромной улыбкой, и ему хочется почти гордо покрасоваться на свету своими серьгами. — Но я здесь не для светской беседы. Ястреб попросил передать вот это, потому что «я его обидел, он теперь либо будет игнорировать меня, либо ударит между ног», — она очень удачно пародирует голос Кейго, даже пуская скупую слезу. — Лично я считаю, что он заслуживает кастрации.       Сатору с интересом берёт небольшой листок. На нём только адрес с подписью, что это связано с их расследованием. С одной стороны, Кейго доверия нет, с другой стороны – он не стал бы врать насчёт чего-то такого. Сатору чуть склоняет голову вбок, размышляя.       — Клянусь, этот парень – шлюха внимания, — продолжает она говорить.       — Аккуратнее в выражениях, — без эмоций предупреждает Сатору. Кролик поднимает руки вверх, якобы сдаваясь. — Знаешь, в детстве он был гораздо милее.       Она смеётся.       — По крайней мере, с ним выходят хорошие тренировки. Мои инстинкты травоядного включаются на полную, когда его перья приближаются.       Только посмотрите на Кейго: всего несколько недель разлуки, и он уже находит новых друзей. Оказывается, ссориться всё же полезно!       — Спасибо, — Сатору машет бумажкой и разворачивается, прежде чем через его барьер пытается проникнуть рука.       — Вау, это реально стрёмно, — она пытается ещё раз положить руку ему на плечо, хватая лишь воздух. — Будь поаккуратнее с ним, ладно? Он немного развалина сейчас.       Сатору фыркает и телепортируется, просто чтобы ему не смотрели в спину. Наверное, это хорошо, что за Кейго готов кто-то вступиться, потому что до этого момента они всё время были вместе. Типа, почти двадцать четыре на семь. Звучит не очень здорово со стороны…       Сатору заканчивает патруль без особых происшествий и сворачивает на указанный адрес.       Ему приходится проехать на крыше поезда несколько линий, а затем разбираться с координатами в собственном телефоне, потому что адрес оказывается точкой посреди леса. Он путается в трёх соснах, несколько раз забирается на верхушки, чтобы хотя бы понять, где он, но вокруг просто… сплошной лес. Без троп. Буквально нетронутый человеком.       В итоге он ориентируется на сигнатуру причуды Ястреба и звук лопаты.       Его встречает абсолютно прекрасная в своём ужасе картина: потный Кейго с лопатой в руках и несколько сгнивших трупов. Некоторые – только скелеты, некоторые – не до конца разложившиеся с личинками в мясе и воняющие тухлятиной, некоторые – целые, будто заснувшие, просто с испачканной грязью кожей и волосами.       И все они…       Все, абсолютно все дети.       — Так, я прощён? — спрашивает Кейго, вытирая пот со лба и размазывая грязь по лбу.       Проклятая энергия.       Почти от всех них несёт проклятой энергией, ещё немного, и образуется проклятье первого уровня.       — Я не злился, — бормочет Сатору, осматривая трупы. Он не может понять принцип бальзамирования, а даже без принципа – почему их всех свалили в одну огромную братскую могилу. Если бальзамировать на долгое сохранение, то зачем избавляться ото всех?       — Я учился с некоторыми из них. Когда мне было шесть. Некоторых я не узнаю, но другие, — Кейго машет рукой на самые сохранившиеся, — вообще не связаны с комиссией.       Они разных возрастов. Кто-то совсем крошечный, вроде младенцев, кто-то, кажется, лет пяти-шести. Мальчики и девочки. Кто-то немного повзрослее.       — В общем, я нашёл одного из старых кураторов, пригрозил отрезать ей пальцы, но она всё равно не сдавалась, поэтому пришлось сначала отрезать ей волосы. К концу она по старой дружбе рассказала о проекте: причастна она не была, но знала о свалке неудавшихся… экспериментов.       — Ещё что-то?       Кейго устало вздыхает и садится под дерево, отталкивая лопату подальше.       — Нет, она тогда только устроилась и отвечала за логистику. Несколько раз она привозила беременных женщин на базу, но трупов гораздо больше, чем привезённых женщин.       Они экспериментировали с проклятой энергией. Они пытались… что именно? Подсадить проклятую энергию в детей? Реинкарнировать кого-то из его мира в этот?       — Узнаёшь кого-то? — Кейго спрашивает почти с птичьим любопытством. Сатору качает головой.       — Это… не совсем так работает. Я отчасти похож на старого себя, но тело всё равно другое. Шото вообще не похож на прошлого себя, как и Фуюми. Сёко почти полностью похожа, но она ничего не помнит, и в ней лишь крупицы проклятой энергии. Это новые тела. Мы похожи на наших родителей. Но в этом есть… определённый баланс? Не знаю. Я старался об этом не думать.       — Вау, ты чего-то не знаешь, удивительно, — не надо быть мега эмпатичным человеком, чтобы услышать сарказм. — Сатору. Я не знал, что нас сфотографируют. Я серьёзно. Я не вру. Ты просто был там, после битвы, и я хотел тебя поцеловать. Я знаю, что не должен был, но я не знал.       Сатору смотрит в честные глаза Кейго, которые кричат ему, что это правда. Всё кричит об этом: усталость, мешки под глазами, сжатые губы, нахмуренные брови, перья. Кейго страдал. И Сатору улыбается, подходит, наклоняется и целует его в лоб, забывая про бесконечность на собственной коже на несколько секунд.       Дело в том, что Ястреба обучали профессионально врать. Контролировать взгляд, осанку, жесты, перья. Профессионально обучали, ещё до того, как Сатору встретил его ночью с пером у собственного горла.       Поэтому Сатору ему не верит.       Но он всё равно присаживается рядом, обнимает Кейго и даёт ему испачкать собственную форму, прислоняя голову к себе на плечо. Кейго облегчённо вздыхает и прикрывает глаза, позволяя себе небольшой отдых, а уже через тридцать секунд начинает сопеть.       На одной из тренировок на базе комиссии Сатору сломал ему нос. Его почти тут же вправили, их немного пожурили, но с тех пор Кейго иногда начинает сопеть во сне, особенно когда очень устал. Врач предупредил, что с возрастом это обернётся в храп, но Птичка спит слишком чутко, чтобы каждый раз настолько глубоко погружаться в сон.       Они сидят под деревом перед трупами до самого вечера. Когда Кейго открывает глаза, небо окрашивается в красный, почти как его перья.       Сатору любит его.       Вот так просто.       Он хочет забыть об обмане, о лжи прямо в лицо, о манипуляциях и любить дальше, будто ничего не было. Потому что ему, если честно, всё равно, что говорят о них люди, СМИ и прочие. Его задевает, что Кейго считает себя умнее и способным взять его жизнь под контроль.       Но Сатору любит.       Поэтому забывает.       — Я думаю, что некоторые из них забальзамированы как раз для создания того монстра, — говорит он, когда Кейго промаргивается, трёт глаза и зевает.       — Думаешь, они могут создать ещё?       — Я думаю, у них точно есть ещё. Но эти?..       Сатору щёлкает пальцами.       Горит синее пламя.       Такое знакомое, родное и успокаивающее. Трупы превращаются в смертный костёр, а затем в прах. Огонь сжигает плоть, кости, зубы, волосы. Ничего не остаётся в память о несчастных детях, которых комиссия использовала и выбросила посреди леса в яму и закопала даже без таблички.       — Это глупо, — бормочет Кейго, — мы могли бы поставить маячок и проследить за тем, куда отвозят трупы в следующий раз.       — Они заслужили покоя. И я не думаю, что у них не отложены другие где-то про запас на базе.       Кейго вздыхает и поднимается, разминая крылья. Сатору поднимает тоже: вся его рука, от плеча до кончиков пальцев, затекла. Они медленно выходят на лесную тропу, а затем Сатору за пару прыжков телепортирует их в квартиру.       — Хорошая работа, — говорит Сатору перед тем, как лечь спать. Кейго благодарно кивает и ложится рядом, моментально отрубаясь.       Сатору достаёт небольшую косточку из плаща и смотрит на неё. Часть тазобедренной кости, если ему не изменяет память школьной программы. Но это дело следующего дня.       Утро их встречает приятным звонком.       Их агентства наконец-то полностью укомплектованы и готовы к работе. Они разделяются на улице, желая друг другу вменяемых героев поддержки, и расходятся по разным углам города. С одной стороны, это кажется логичным: больший охват площади, больше спасённых жизней и бла-бла. С другой стороны, это кажется целенаправленным разделением их для общего имиджа. Или для чего-то ещё.       Агентство Сатору оказывается неприметным двухэтажным зданием на границе районов. Один из них — тот самый, с доками, который он хорошо узнал в тринадцать и ещё лучше во время тренировки комиссии. Сатору осматривает здание с крыши до фундамента и чувствует, как его обделили бюджетом.       — Разве это за мной нужен присмотр? — спрашивает он философский, открывая дверь в здание. Открывая дверь руками. У них даже нет автоматической двери. Или пуленепробиваемого стекла.       Куратор продолжает улыбаться кураторской улыбкой и заходит вслед за ним.       Тогда он видит, почему она пришла вместе с ним.       Сёко стоит в геройском костюме в центре зала спиной к нему, разговаривая с Твайсом и Поп-степ в непринуждённой манере, какую могут иметь только давние коллеги или друзья. Сатору медленно поворачивается к куратору.       — Залог взаимопонимания, так сказать, — говорит она ему, будто её дочь, стоящая посреди геройского агентства – это норма. — Сёко-чан не говорила, что училась на героя? Я посчитала, что со знакомыми людьми тебе будет работать гораздо легче.       Она отдала собственную дочь в заложники.       Вот же сука.       Сатору восхищён.       — Действительно, всё ради моего комфорта, не так ли?       — О, Даби-кун, не будь саркастичным. Я прекрасно понимаю, что во всём бардаке виноват Ястреб, а не ты. У меня нет планов нарушать наше личное соглашение, — она машет рукой, мол, брось эту глупость, и начинает идти к троице. — Это, кстати, не все твои подчинённые. Думаю, тебе понравится небольшое дополнение. Камеры стоят по всему зданию, но в твоём кабинете, естественно, их нет. Мы помним, как ты ценишь свою приватность. Систему защиты изучишь сам.       Сёко оборачивается на голос матери. На секунду она выглядит испуганной, но потом её плечи в кожаной куртке выпрямляются, а ноги в берцах принимают позицию для атаки.       — Что же, поскольку вы уже все знакомы, я оставлю вас вместе. Комиссия очень надеется на вашу плодотворную работу! Помните, что мы все на одной стороне.       Она кланяется им на прощанье, притворяясь приличной женщиной, и уходит, оставляя их в неловком молчании. Сатору борется с желанием потереть переносицу, потому что это точно не уменьшит его головную боль.       — Ты обещал нам, что справишься к двадцати. Тебе двадцать, Даби, — объявляет Сёко во всеуслышанье. — Поэтому мы пришли помочь.       Он решает игнорировать Сёко.       — Ты-то почему здесь? — он поворачивается к Твайсу.       — Меня выследили и шантажировали психушкой, а я не псих, я могу работать! Предложили регулярную оплату.       — Я здесь, потому что меня поймали с поличным, а твою причуду расценили как гравитационную.       В Сатору борются два желания: поскорее слинять из этого здания и осмотреть каждый уголок, чтобы понять, насколько здесь опасно. Побеждает разумная часть.       Они сваливают из здания, запирая его на ключ, в разрушенные доки.       — Ла Брава же не с вами, да?       Сёко закатывает глаза.       — Она укатила в романтическое путешествие с каким-то стариком. Познакомились на сайте знакомств. Решила брать с тебя пример, — Сёко поудобнее устраивается на одном из обломков стены.       Они обмениваются информацией. Что Поп-степ прижали во время концерта настолько быстро, что было понятно, что за полицейской униформой скрывается явно не рядовой полицейский с очень удобной причудой контроля тела. Что Твайса поймали сразу после того, как он проломил череп очередному наркоторговцу контролем разума, и он даже не смог разделиться, дабы его клон сбежал и предупредил остальных. Что Сёко сама согласилась, потому что не зря же у неё есть эта пыльная лицензия, полученная упорным трудом ускользания из-под взгляда UA.       — Ты дура, — говорит ей Сатору.       — Не хуже тебя, — Сёко в ответ показывает язык.       И тогда Сатору рассказывает свою часть: про эксперименты, про разрывы реальности, про детскую братскую могилу и предполагаемые связи с Королём демонов. Он не говорит Сёко о прошлой жизни. Не говорит ей, что её мать — безумная сука.       Вместо правды он говорит:       — Ей нужно от меня громкое дело, чтобы посадить на место нынешнего президента. Мне нужно доказать связь комиссии с ВЗО. Так что нам надо попытаться провести ДНК-тест, чтобы попытаться установить хоть какую-то связь с родственниками. И дальше пойдём по накатанной. Найти Гараки — уже моя задача.       — Без Ла Бравы манипуляция такими данными в открытых базах опасна. И оборудование… — Поп-степ бормочет, прикидывая в уме.       — Я знаю кое-кого. Если ему заплатить, он всё сделает. Но он, эм, скорее ближе к злодеям, чем к линчевателям.       — Мне всё равно, — произносит Сатору и кидает кость ей. Сёко неловко её ловит у самой земли, почти роняя.       Они делятся. За Сёко – ДНК-тест, за Поп-степ – патруль территории как самой приятной личности среди них, за Даби – поиск Гараки, за Твайсом – помощь в поимке.       — То есть я бесполезно сижу? Круто!       — А ты хочешь пойти в патруль? — Поп-степ почти смеётся над ним.       — Наверное, это не лучшая идея. Нет, хочу!       — Кстати, а кто ещё один герой-помощник? — Сатору спрашивает, когда они уже собираются расходится. Сёко морщится.       — Комиссия посадила нам личного аналитика. Не совсем приятный парень. Сказал, что работает только потому, что пообещали отсутствие переработок и ровно в шесть он пойдёт домой.       Сатору задерживает дыхание. Сёко всё ещё пытается вспомнить имя, но ему уже это не нужно.       Он так и не возвращается в агентство.       Отыскать базу Гараки до подозрительности легко. Сатору размышляет, является ли это ловушкой, но у обычных людей нет Шести глаз, младшего брата, гулящего в тени, и парня с сверхчувствительными крыльями. К тому же след, оставленный в документах, до боли очевиден. Номера грузовиков, даты приезда и отъезда, отсутствие наименования груза, примерные маршруты. Легко составить примерную карту поиска, легко найти.       — Тебе пора домой, — он говорит Шото, когда тот выходит из тени на одном из своих волков. Они вместе смотрят на небольшой двухэтажный домик в традиционном стиле. Здесь есть даже парковка и наружный почтовый ящик. А под землёй — кусочек ада.       — Это нечестно. Я помог найти это место, — он ноет, но белая гончая уже растворяется в тени.       — Никаких драк для детей без официальной лицензии, — Сатору подводит черту, и на этом разговор закончен.       Шото никогда не был и не будет тактильным ребёнком, но перед уходом он всё равно обнимает старшего брата изо всех сил, до хруста позвонков и почти защемления спинного нерва.       — Не поранься, — говорит он на прощанье и уходит в тень.       Через секунду на его место приземляется Ястреб и начинает расчёсывать свои перья, которые лежат неправильно из-за частого отделения от крыльев. Один из клонов Твайса на земле показывает «Ок» — каждый запасной вход и выход перегорожен. Они могут войти.       Они входят.       Даже внутри сначала это кажется обычным жилым домом. Но в глаза бросается отсутствие признаков самого жилья: никакого беспорядка, идеальная чистота, ни фотографий, ни картин, ни лишней техники, ни даже растений. Стерильно.       Они аккуратны. Они даже не прикасаются к земле — летят, чтобы не задеть ловушки и не включать тревогу. Перья Ястреба мечутся из комнаты в комнату, пока он сам резко не повернётся в сторону нужной двери.       Дверь в подвал оказывается дверью лифта.       Они спускаются вниз.       Они так долго спускаются вниз, что в какой-то момент напряжение от предстоящей битвы сменяется тихой неловкостью. В лифте нет никаких кнопок, кроме одной, и нет указателей этажей. Они просто едут и едут вниз, а вокруг слышно только гудение лампы и их собственный ток крови.       — Спасибо, — Ястреб внезапно говорит и разминает сначала одно плечо, затем второе. Сатору только поворачивает голову на звук. — В смысле, что взял меня с собой.       Двери лифта открываются так же беззвучно.       Ястреб вылетает первый, Сатору следует за ним.       Первое, за что хватается нос — тошнотворный сладкий запах. И гниение. И что-то затхлое. И что-то химическое. Огромные колбы с изувеченными телами подсвечиваются еле заметным зелёным цветом, провожая их вдоль по коридору до двери.       Злодейская эстетика, что ещё сказать.       Трупы не просто изувечены: они мутированы, сшиты, переплетены, изломаны и искажены. Где-то плавают только части тела, где-то только головы. Где-то просто детские тела, которые ничем не отличимые от обычных мёртвых детей. Ястреб не останавливается. Даби тоже.       Дверь открывается по отпечатку ладони и сетчатки глаза. Вместо этого Даби нагревает замок до короткого замыкания.       Лаборатория огромна. Колбы становятся больше, как и тела в них. Половина больше монстра, которого они победили. Из всех них льётся столько проклятой энергии, что образование проклятья не случилось лишь из-за бесчувственности людей, которые здесь находились хоть раз в жизни.       Всё подсвечивается зелёным. Всё — смерть и трупы. И голубой свет огромного экрана отбрасывает тень на пол.       Красное перо тут же оказывается у чужого горла.       — Привет! — Даби улыбается и подходит к учёному, на месте разворачивая стул к себе. — Мы здесь для небольшого разговора.       Гараки выглядит смешно со своими огромными усами и очками.       Смеяться не хочется.       — В-вы, наверное, не знаете, ха-ха, — Гараки смеётся неловко и потеет прямо на глазах. Его пот тоже воняет мертвечиной. — Но герои не могут меня арестовать. У меня контракт с комиссией! Поэтому я был бы рад, если бы вы могли убрать столь опасное оружие от моего горла.       Перо вдавливается сильнее.       — М-м-м, правда? — Даби качает головой. Есть небольшое искушение поджечь противные усы. А потом он понимает, что его ничего не останавливает, и поджигает их. Гараки орёт.       — Правда! Правда! Договор, печать, всё соблюдено! Я ничего не нарушал! Комиссия сама попросила того ному, спросите у своего руководства!       — Тогда ты не против показать эти документы, верно? — Ястреб спрашивает достаточно мило. Гараки кивает изо всех сил, плача от ожога лица.       — Раз это обычная проверка документов, то почему бы и нет, ха-ха. Да, конечно, я покажу документы!       Даби медленно поворачивает кресло вместе с учёным в сторону экрана. Он выше банальных угроз, потому что бедняжка должен понимать, что не имеет права на ошибку.       Бедняжка понимает.       Перед ними копия документов во весь огромный экран, от потолка до пола. С личной печатью их куратора.       Ястреб читает быстро, бегая глазами с строчки на строчку. Даби вчитывается в каждый иероглиф, чтобы понять, что с комиссией никаких договоров нет. Точнее, у Гараки в принципе нет договора.       Это всего лишь договор между ВЗО и их куратором. В обмен на пользование причуды «реинкарнация» сотрудник комиссии передаёт им все неудачные образцы результатов с обязательным примечанием, что неудачные — это все те, кроме единственного, которого хочет получить заказчик. А сотрудник Гараки предоставляет свои услуги био-инженера для создания идеального героя.       Как только Гараки тянется к тревожной кнопке, красное перо заливается кровью.       Даби поджигает стул вместе с трупом, превращая всё в пепел, и развеивает по помещению. Ни костей, ни зубов, ни остатков пластика. Ничего, кроме горящим голубым кучки пепла.       Он продолжает читать.       Перечитывать.       Снова и снова.       Шото по какому-то договору обещан ВЗО. Нацуо. Фуюми. Его братья. Его сестра. Проданы, как результат неудачного эксперимента.       Ястреб уже находит другие отчёты: записи о ходе экспериментов, записи об изучении проклятой энергии, записи…       Даби продолжает перечитывать договор.       Он впервые испытывает жгучий холод в собственных костях, хотя его тело физически не может ощущать холод.       Холод.       Холод.       Ему холодно.       Руки на плечах пытаются обжечь, но не могут его коснуться. А потом — запах озона, этот особый запах пуха, — могут и обжигают.       — Спасибо, — опять говорит Кейго, и Сатору приходит в себя.       Они вместе уничтожают опасный объект. Они забирают все документы, которые могут использовать для дачи показаний, и Сатору смалывает всю лабораторию в труху. Небольшой домик в традиционном стиле остаётся цел и невредим, только немного дерево трескается.       — Это повод для военного трибунала. Это… предательство родины, — Кейго бормочет, пока домик становится лишь точкой на горизонте.       — Это не может стать Токийским процессом. Это не может быть международным. Это должно оставаться внутри, — Сатору почти шипит.       Они не могут заявить во всеуслышанье на всю страну, что комиссия героев была в сговоре с главным злодеем прошлого поколения. Что они ставили человеческие опыты. Что они… такие же злодеи, как и те, против которых они борются.       — Комиссия всё ещё не государственный орган управления. Это, — Ястреб замирает на секунду в полёте, раздумывая, — беспорядок. Я даже не могу сообразить, какой суд должен это расследовать. Это просто… подрыв всей системы героев, которую успели выстроить.       На секунду Сатору думает, что они вообще ничего не могут с этим сделать. Потому что глава комиссии поймёт, что последствия слишком сильны, чтобы они их вынесли, и они не смогут себе это позволить, и всё повиснет просто в воздухе, и… Сатору выдыхает.       — Иногда плохой день – это просто плохой день, — медленно проговаривает он, смотря на ночное небо. В префектуре слабо видны звёзды. — Мы ляжем спать, и завтра будет лучше, потому что завтра – это не сегодня.       — Технически уже завтра, — Ястреб криво улыбается.       Они приходят домой и ложатся спать.       На следующий день Сатору тренирует Каччана. Проверяет лекарства Шото. Желает Нацуо удачи со съёмочным проектом. Крадёт кепку Фуюми.       Патрулирует. Спасает кошку с дерева. Говорит мальчику, что мама его не ненавидит, а потом его мама вырывает из рук своего сына и рыдает, ведь искала ребёнка два часа. Останавливает воришку велосипедов. Наслаждается видом.       Разделяет маршруты патрулирования с Поп-степ. Смотрит Сёко в глаза, как будто ничего не меняется. Помогает Твайсу разобраться в новом телефоне. Избегает ещё одного героя-помощника изо всех сил.       Проходят несколько дней.       Ещё несколько дней.       Лучше не становится. Сатору продолжает просыпаться посреди ночи с бесстрастным лицом после снов о том, как Шото кромсают на части и сшивают с частями Нацуо и Фуюми. Как он брыкается, кричит, истекает кровью, словно сияющим в тусклом зелёном свете ихором. И продолжает звать Нии-сана.       Поэтому, когда после очередного задержания ему пытаются пихнуть под нос микрофон и кричат: «Даби, прокомментируйте ваши отношения с Ястребом!», Сатору только смеётся и уходит.       Он страдает приступами гипер-опеки. Даже не над своими детьми.       Он не спит нормально.       Он жаждет крови. Он настолько жаждет крови, что в один момент от него отшатывается Сёко и даже не может объяснить, почему. Настолько, что Ястреб льнёт к нему в самые неподходящие моменты и, даже не краснея, ничего не объясняет.       (Ястребы — хищные птицы.)       Вместо слов Кейго строит гнездо из всех их вещей на кровати, затаскивает Сатору внутрь и хватает за плечи, не в силах отпустить, потому что рефлекс, как в старые добрые.       Они продолжают ждать результатов ДНК-теста, продолжают ждать работы Сёко, потому что никто из них не подходит для разговора с таким типом травмированных гражданских людей. Потому что она заслуживает свой час славы после того, как оказывается во всё это втянута.       Ла Брава возвращается из отпуска замужней женщиной. Сатору даже не уверен, что она совершеннолетняя, но пока её муж целует её ступни, всё в порядке. Ла Браву рвёт после расшифровки всех отчётов об экспериментах. Сатору услужливо подставляет ведро.       Скандалы забываются.       Жизнь идёт.       Голова Сатору не выдерживает.       У него всегда было столько терпения. Достаточно, чтобы внедриться в программу обучения. Достаточно, чтобы выдерживать Старателя рядом с собой на одной кухне. Достаточно, чтобы учить новое поколение колдунов с планом, что они изменят их отвратный мир.       Но когда он в очередной раз поправляет лямку сумки на плече Шото и ерошит волосы Каччана, терпение просто… сгорает.       Оно сгорает, когда Каччан отбивает его руку, Нацуо корчит рожу, а Шото закатывает глаза и поворачивается к нему спиной.       Он исчезает посреди патруля и медленно идёт к куратору. Он хочет убить. И он хочет ответов.       Зачем Сатору Годжо появился в этом мире?       А куратор просто проводит свой выходной дома. Когда он заходит, она стоит у плиты и жарит курицу. Небольшие кусочки, похожие на наггетсы. Затем поворачивается и записывает свой каждый шаг в блокнот, попутно фотографируя каждый этап.       Сёко говорила, что мама учит её готовить.       Он смотрит на этот процесс несколько минут. Переворот кусочка курицы палочками. Масло брызгает. Фотография на телефон. Запись в блокнот. Приправы, которые не очень-то нужны. Фотография ложки, чтобы понять на глаз, сколько именно это – два грамма сухой травы. Запись в блокнот.       Шипение масла. Запах жаренной курицы.       — О, Даби-кун! — она улыбается своей кураторской улыбкой, и Сатору осознаёт: то, что он называл кураторской улыбкой с детства — вовсе не кураторская улыбка. А просто до боли знакомое выражение лица.       До боли разрезанного туловища и множества порезов по всему телу.       — Чем обязана визиту? Проходи, не стесняйся. Я как раз готовлю закуску.       Даби почти начинает чувствовать себя злодеем в этой обстановке.       Почти.       — Ты тоже, — он улыбается от иронии всей ситуации. — Тоже перерождённая.       — Ты говоришь загадками, — она почти смеётся, и её маска падает, открывая лицо, искажённое в непонимании и нелепости. — Мы же выше этого.       — Ты хотела, чтобы у меня было громкое дело для становления репутации, — он чувствует, как губы расплываются в оскале, — и я наконец-то достиг цели.       Она сияет напротив него. Ставит тарелку с наггетсами на стол и хлопает в ладоши. И улыбка — она настоящая, человечная, передающая искреннюю радость.       Сколько Сатору не пытается вглядеться, он не видит следов отрицательной энергии. Не видит типичных признаков. Только слабые следы самой Сёко, живущей дома, и ничего больше.       — Я знала, что ты сможешь! О, ты обеспечишь мне безбедную старость и спокойствие, Даби-кун. Ты единственный достойный…       — Зачем? Зачем тебе достойный? Чтобы вселиться в тело? — он напирает, подходит ближе, но она только улыбается и качает головой.       — Нет, конечно, нет! Этому миру нужен достойный!       — Чтобы?       — Чтобы… чтобы я могла…       — О, — Сатору усмехается, — как же низко пали великие мира того, Рёмен.       Она смотрит на него с тем самым узнаванием, с которым на него впервые посмотрел Шото в день ожога. С которым на него посмотрел Нацуо, когда врастил свои руки в чужое тело. С каким на него посмотрела Фуюми, когда пришла в форме Шикецу домой. С каким на него смотрел Мегуми перед битвой. С каким его ударил Итадори по плечу. С каким Кугисаки брала его кредитную карту.       — Ты даже не знала, да? Но зачем тебе сильный противник, если ты сама не сильнее блохи в этом жалком теле? Вырвала страничку из истории Кендзяку? Захотела снова ощутить силу, возглавив комиссию, и отомстить всем? Когда сама лишь жалкая…       — Ураумэ умер! — шепчет она. Она шепчет, и это похоже на крик, но она шепчет так, будто проклинает его изо всех сил. — Ураумэ умер, и ничего не имело смысла! А однажды она пришла ко мне в детстве, и спросила, счастлива ли я, и я только знала, что мне нужен Ураумэ. Я умоляла, и она дала мне его. А потом он умер, и ему было всего четырнадцать, и мы только зачали. Мне нужно было её найти, чтобы воскресить его. В теле нашего ребёнка. Ты должен понимать!       Неважно, что нет следа проклятой энергии. Как он раньше не понял?       Такая низкая мораль есть только у шаманов.       — Понять тебя? — Сатору смеётся. А она улыбается, как-то безумно и потеряно.       — Конечно же! ВЗО был лишь вынужденным шагом, но я снова её нашла. Она всё твердила, что Ураумэ не может снова войти в путь реинкарнации. Что она может воскресить только тех, кто выберет дорогу на север. Я смирилась. Одна в этом мире с ребёнком без защиты… И я вспомнила тебя. Наш бой. Он был великолепен. Если кто смог бы защитить всех нас, это был бы ты. Я снова и снова пыталась, но она повторяла, что нужны правильные люди, что нельзя выбрать сосуд и прочая чепуха.       Он берёт наггетс и проглатывает целиком, медленно пережевав.       — И ты появился. Я привела тебя в этот мир, Даби. Я почти тебе вторая мать, разве нет? Я дала тебе всё. Я дала тебе твоих детей. Я дала тебе твоего возлюбленного. Я дала тебе всё, чтобы ты расцвёл, как красивый цветок, которым можно восхищаться издалека, и сделал то, ради чего рождён. Разве ты не понимаешь меня? Как хорошо иметь всех, кого ты когда-то потерял.       Нет.       Нет-нет.       Она не запудрит ему мозг.       Кейго — это Кейго. Кейго никем больше не является, кроме самого себя. Кейго стал его, потому что во вселенной есть больше одного человека, который способен стать его другом.       Она не отнимет это у него.       — Разве ты не заметил? Возможно, нужно чуть больше поработать на тренировке с твоими шестью глазами… Не волнуйся, мы составим новый план, и к моменту обновления рейтинга ты уже….       — Ты правда думаешь, что я позволю тебе увидеть, как стану номером один? Главой комиссии?       Она наконец-то затыкается и смотрит на его оскал.       Они стоят так близко к друг другу, что воздух дрожит от бесконечности.       Она открывает рот.       Сатору впервые раскрывает свою территорию.       Необъятная бездна поглощает её мозг, разрушая всеми вероятностями: как она была бы счастлива с возлюбленным, как она страдала бы от выкидыша, как она бы трахалась с возлюбленным в теле дочери, как она бы покончила с собой, как она была сильнейшим проклятьем, как она выбрала перерождение и не сдержала слово, как она сдержала слово, как она ошиблась, как она права, как она несчастна, как она счастлива, как её ненавидят, как её любят, почему её ненавидят, почему её любят, как она проигрывает, как она выигрывает. Бесконечные вероятности бесконечных вселенных останавливают её сознание, работу мозга, работу сердца, жизнедеятельность тела.       Сатору оглядывается вокруг.       Красота в чистейшем её проявлении.       Он отрезает голову куратора и кладёт в вакуумный пакет. Интересная штука, надо будет купить к ним на кухню. Он испепеляет тело синим пламенем. Он подметает пол. Он отмывает перекисью небольшие пятна крови. Он съедает наггетсы. Он уничтожает телефон.       Он телепортируется прямо домой, в комнату Шото, на кровать. Тот читает очередную научную книгу, которые Сатору находит донельзя скучными.       — Эй, Шото, — он зовёт несмело, держа пакет в руках. Слышит, как младший брат по-подростковому вздыхает, видит без взгляда, как закатывает глаза.       Шото поворачивается и застывает, смотря на отрезанную голову.       — Это перерождённый Сукуна, — объясняет Сатору. — Он не в твоей голове. Он был ей. И теперь его нет.       Шото встаёт, подходит, встаёт на колени и касается пальцем ещё тёплой щеки. Нии-сан не стал бы ему врать.       Сатору наблюдает, как небольшой шрамированный участок кожи вокруг глаза искажается. Льются слёзы. Шото хватает голову с колен, поднимает перед своим лицом и рассматривает со всех сторон.       — Всё закончилось окончательно. Твой кошмар закончился.       Голова катится по полу, шурша упаковкой. Из Сатору выбивают весь дух, а плащ не впитывает слёзы. В воздухе только соль и шёпот из «Спасибо, спасибо, спасибо».       Когда Шото, тяжёлый, но всё ещё угловатый с острыми локтями, засыпает прямо на старшем брате, уже вечер. Сатору боится сдвинутся, чтобы не нарушить сон без единого кошмара и довольную улыбку.       Набирается духа только посреди ночи. И когда убедится, что кошмаров действительно нет. Голова в пакете испепеляется на заднем дворе. Нацуо наблюдает краем глаза из-за занавески, потому что иногда давать вторые шансы облажавшимся людям — это ошибка. Но если не давать никому второго шанса, то ошибёшься ещё больше.       Сатору оказывается в постели только под утро, потому что продолжал смотреть на голубое пепелище заднего двора. Он сидит и смотрит на Кейго без повязки до головной боли, стараясь увидеть следы того, что ему известно. Но ничего нет. Ничего, кроме осуждающего пинка крылом и хватки на руке, чтобы притянуть к себе.       Она не отняла это у него.       Кейго — это Кейго. Кейго родился как Кейго, жил как Кейго, работает как Ястреб и будет продолжать оставаться Кейго.       Кейго — это не Сугуру.       В бесконечном переплетении множества вселенных больше одного человека, способного приблизиться к Сатору.       Они просыпаются с новостью о том, что Сёко закончила. Что Ла Брава уже смонтировала видео с родственниками пропавших жертв. Что они готовы выложить в сеть.       Сатору ещё никогда так быстро не оказывался на работе ни в одной из жизней.       Они стоят перед монитором и просто смотрят на треклятую кнопку. Ястреб подталкивает его крылом в спину, и Сатору делает шаг вперёд. Ещё один. Дотрагивается до мышки. Щёлкает.       Видео начинает загружаться.       Они отменяют все патрули. Они огораживаются от внешнего мира, запираясь в агентстве на целые сутки. Они празднуют, заказывают кучу вредной еды, хлопают хлопушки и бьют друг друга по спинам.       Они смогли сделать это. Первый настоящий шаг.       Осталось совсем немного.       Они пьют до самого заката, потому что думать о следующих шагах — прерогатива завтрашнего дня. Сатору не заливает в себя спиртное, потому что ему не нравится, но ему всё равно весело. Особенно от выражения лица пьяного Кейго и танцев Твайса.       Сёко не пьёт, потому что грустная и выходит покурить каждый час.       Сатору выходит к Сёко на улицу и присаживается рядом на перила. Она протягивает ему сигарету, но он молча отказывается и вместо этого достаёт чупа-чупс из кармана. Они сидят в прохладе и сырости летнего ночного воздуха города и ждут.       — Мать вчера не вернулась домой. Ты, — она запинается и тушит недокуренную сигарету о перила, — ничего не слышал?       — Нет, — он качает головой и впервые на своей памяти снимает с себя бесконечность, чтобы обнять Сёко и поцеловать в макушку. — Но мы разберёмся. Обещаю.       Сёко кивает и продолжает молчать, пытаясь согреться о ледяное тело.       Вот и всё его извинение.