Наложник

      Большая повозка, покрытая толстой хлопковой тканью, вновь ударилась о застрявший в грязи камень. Повозка вновь поднялась и заставила проснуться всех лежащих в ней кинутых чуть ли не на друг друга мужчин, чьи руки и ноги были туго связаны. Самых буйных, как видно, связали друг с другом, чтобы не было и попытки освободить себя из заручников. Но даже они были настолько обессилены, что с гримасой злобы продолжали лежать на досках повозки, полные пыльной грязи из-под чужих ног. Тем, кому посчастливилось не лежать лицом о доски, продолжали сидеть и пытаться хоть немного уснуть.       Одного из них, забившегося в самом углу и каждый раз чувствуя удары об щёку при каждом столкновении колёс с камнем, звали Полей. Совсем молодой юнец, что, в отличие от других рабов, сохранил в себе несколько грамм мышц и выглядел наиболее здоровым среди других. Взгляд его сверкающих в этой тьме зелёных глаз был устремлён за маленьким обзор между досками повозки и чёрным холстинным полотном, открывающим вид на природу снаружи. Именно тот свет из-под этого обзора ударял по его глазам, не давая уснуть. Светлые кудри были ему небольшой подушкой на затылке, которые спасали его голову от каждого удара об повозку.       Как же Поле хочется сейчас скинуть нависшую над головой полотно, чтобы его тело смогло на себе полностью ощутить холодный весенний воздух. Хотелось также, чтобы лучи появившегося из-под облаков солнца обожгли его бледную кожу, пока тело бежит прочь из повозки далеко за деревья, которые он видит по пути. За ними может быть бескрайний лес, где обессиленные ноги мужчины будут спотыкаться об каждую ветку. Может, за ними будет бескрайнее поле, где сбежавшего раба увидят аж с горы. Поля готов был на всё, чтобы ощутить на своих плечах свободу, а не удушающую тёмную накидку, стоя при этом на мокрой после зимы дощечке где-то на рынке.       В голове ещё крутится момент, когда их работорговец, выставляя на обозрение самых красивых мужчин, словно свежее зерно в мешке, неожиданно пропал с их поля зрения. В тот момент и не было мысли убежать, так как за ними всё равно наблюдали другие торговцы и мимо проходящие купцы от иностранцев до дворцовых стражников с оружием. Лишь вдалеке слышался радостный, но в то же время полный волнения голос торговца. Вероятно, его товаром заинтересовался довольно богатый человек, что хотел бы иметь около своей руки крепких рабочих мужчин или очаровательных парнишек. Обычно последних ищут на соседней улице рынка, где продают, возможно, самых несчастных мужчин на свете — евнухов. Не удивительно, что на них был намного больший спрос среди богатейших людей, нежели на простые, но сильные руки. Как бы там ни было, кто-то заинтересовался последними.       Заказчика никто не видел,а мужчин отбирал сам работорговец, что светился от счастья, а точнее — от тяжести своего будущего мешка с золотом. Он отобрал красивейших мужчин разного телосложения, среди которых самым первым оказался, что не удивительно, Поля. Ещё даже не взойдя на свой прилавок он приказал выйти «кудрявому» вперёд, разбираясь потом и с остальными. Оказавшись впереди всех и вне поля зрения возбуждённого грошами купца, он пытался немного выглянуть в сторону, откуда пришёл его вскоре бывший хозяин. Около стражников он увидел полностью облачённого с головы до ног в багровую ткань человека, пол которого Поля определить не мог. Человек был высок как для здешней женщины, и на голове явно был головной убор, похожий на корону или нечто подобное, но явно драгоценное. Стоит заметить и то, что и стражники выглядели более изысканнее в своих доспехах, возможно, даже по-парадному. Почитаемый дворянин или же дворянка хочет выкупить их.       Большее Поля увидеть не мог, дожидаясь своей новой участи в этой повозке. Ещё один камень ударился об колесо, заставив голову лежащего на его коленях парня вновь подпрыгнуть и выдать из себя тихую брань. Большинство из рабов не были немцами и лишь немного знали немецкий язык, и то, будучи из австрийских земель, говорили на ином диалекте. Здесь же — другая Германия, довольно далёкая и по языку, и по традициям пригорода Вены. Лишь двое из них были чистокровными немцами, оказавшись здесь ещё в юном возрасте и обречённые когда-то быть перепродаваемыми. Не удивительно, что они хорошо сдружились и отдалились от других. Оставшимися были славянами, что были родом от Польши до Балкан. Поля был родом из польских земель, и был единственным в своём роде здесь. На его коленях лежал чех, и тут ещё один из Моравии где-то валялся. Привязанными друг к другу были буйные хорваты, в одном из углов сидел болгарин, а других поляк не особо различает из-за того, что толком увидеть остальных не может.       Впереди лошадей уже начало что-то новое виднеться. Вероятно, это был дворец, про который недавно говорили немцы. Если это как раз то, о чём они разговаривали, то сейчас повозка направляется прямо в Германский дворец правящей семьи империи. Интересно, зачем им понадобилось почти что два десятка мужчин «чужой крови» при своём дворе? Этот вопрос разбивал их предположения как тонкий фарфор одним касанием руки, однако, как оказалось, этот фарфор был намного твёрже.       — Дворец, — вполголоса произнёс Поля, обратив на себя внимание пары тройки приятелей. — Наша новая темница – дворец.       — Дворец? — раздалось где-то на другом конце повозки с уст одного из немцев. — Ох, чёрт…       Мало что известно про Германский дворец, но двое немцев что-то да слышали о нём. Они успели парой слов перекинуться во время своего тихого обсуждения, из которого Поля запомнил то, что они пользуются весьма… аморальной практикой — гаремы. Похоже, что некий Веймар прославлен среди люда благодаря своей любви к… мужским гаремам? Даже поляка кинули в дрожь от этой мысли, что вновь вернулась, когда он вспомнил это имя.       И ведь нужно думать о лучшем? О том, что они будут не более, чем отличной прислугой при дворе правящей семьи. Наверняка в это больше всего верят те двое немцев, пока другим всё равно на свою судьбу. Возможно, она будет намного красочнее, чем жизнь на рабской витрине.

***

      Повозка остановилась. Послышались шаги во внешнем мире, после чего хлопковое полотно резко сняли с повозки. Если бы они были на солнечной стороне, то некоторые из рабов точно заистерили подобно упырю. Однако, будучи на задней части огромнейшего замка, было намного легче приоткрыть свои глаза, чтобы банально не наступить на кого-либо. С трудом открыл глаза и Поля, что предвещал увидеть перед собой песочно-бежевые тона замка в тени ещё задолго до приветствия с новыми красками. Пришлось выбираться из повозки через силу. Стражники гоняли их как скотовод своих полуслепых овец. Наконечники мечей явно взбадривали изнурённых работой и голодом рабов, что готовы были накинуться друг на друга, чтобы не сбиться с пути. Уже будучи в середине замка они кое как смогли раскрыть свои краснющие глаза под тусклым светом свечей.       Выбравшись из довольно тёмных коридоров, они оказались в большом зале, что освещался ярким полуденным светом из окон, за которыми вознеслось солнце. Ощущение, что это был гостевой зал, что находился по соседству части прислуг. Поля понял это потому, что оттуда слышался яркий аромат свежей выпечки — голодный желудок говорил про кухню неподалёку. Вероятно, именно отсюда выносят главные блюда, закуски и напитки во время пиршеств или бала… аж ностальгия накрыла Полю.       Недалеко отходя от дверей, рабов выставили в целый ряд. Не менее десяти мужчин, что смирно опустили свои головы и спрятали их под тёмным плащом накидки, выглядели по-своему красиво. Некоторых, наоборот, красит тяжёлая работа или же тоска на лице, насколько это лицемерно не звучало. Здесь главное красота и изящество, а на страхи и печаль тут наверняка наплевать. Этот урок стоит усвоить Поле сейчас же, чтобы не чувствовать себя здесь как на небесах, ибо рано или поздно ему предстоит встретиться с землёй.       — Господи, словно картошку с огорода только что выкопали, — раздосадовано произнёс один из слуг, выглядевший на фоне стражи и пары других слуг наиболее ярко.       Он явно занимает почётное место во дворе, а его уставший вид говорит об выполнении тяжёлых обязанностей, раз уж его любая мелочь теперь злит. Скорее всего, перед ним сейчас стоит камердинер, облачившийся в тёплый бархатный жюстокор.       — Вымойте их как следует, а то прикоснуться страшно, — махнул рукой тот своим помощникам.       — Как прикажете, Берлин… Ваша Светлость, — сказал один из слуг и, допустив ошибку, повторил с лисьей ухмылкой на лице.       Итак, теперь Поле известно имя камердинера, что явно не терпит грязь на только что вымытом до блеска полу.

***

      Приведённые в огромную баню рабы будто бы очутились в раю. Стоящий опрятный запах горячей воды создавал духоту, от которой напрочь дурманило голову. Для них это были долгие минуты, чтобы хоть немного успокоиться и отойти от тревожащих голову мыслей. Конечно, среди них были и те, кто пребывал в подавленном настрое, будь это затяжная печаль или огонь злобы в сильных грудях. Им достаточно всего лишь одной искры, чтобы выплеснуть все свои накопившееся эмоции на мимо проходящего слугу.       Поля решил воспользоваться баней не только чтобы очистить своё крепкое тело от грязи, но и собраться с мыслями. Они быстро испарялись подобно воды здесь, но они немного отвлекали Полю от раздражающей боли в висках. Однако его, как и всех рабов здесь, волнует то, почему они оказались в этом дворце, так ещё и в таком количестве. Была бы польза, если их отбирали по каким-то умениям или знаниям, но тут лишь красивые лица и не более — некоторые из них сейчас не способны самостоятельно помыться и им помогают слуги.       Прямо в бане после лёгкой процедуры на них ждал лекарь, которых поочерёдно будет проверять их с головы до ног. Первым пошёл скромный паренёк, который не был рад тому, что ему залезли в каждую дырку в теле. Именно в каждую. Когда ему пришлось нагнуться, некоторые, в основном наиболее чёрствые и крепкие мужчины посмеивались, пока тот не заорал от того, что в него реально залезли. У всех резко появился тяжёлый ком в горле, когда в их голову пришло осознание, что их ждёт такая же участь.       — Все обязаны вымыть себя так, чтобы все сверкали как при самом рождении! — разъярённо крикнул лекарь, приказывая всем пройти баню для ещё одной, более болезненной процедуры.       Это первое, о чём следует вскоре забыть Поле в последующие годы своей жизни.

***

      — Твою ж мать, мы попали в гарем, — явно с ужасом на лице произнёс один из немцев позади Поли, что вместе с остальными прошёл в большой зал с кучей мужчин.       Когда-то все свысока относились к султанский традициям иметь огромный гарем при своём дворе, но теперь европейцы могут заткнуть свои хохотущие рты перед видом гарема в самом центре Европы. Ещё хуже видеть это, когда ты и есть его частью. Единение в себе гарема в мусульманских традициях вместе с европейской модой выглядело слишком искусственно. Поля, которому было в юношестве удостоено услышать интересные факты про старых правителей Европы и их гаремы в дохристианские времена, пытался смотреть на гарем как на возрождение старых традиций, а то и нежелание скрывать куртизанский характер императорской семьи. Глупым будет отрицать, что в браке не может быть любовников, а немцы решили выделится тем, что они не станут скрывать свои ценности за христианской догмой. Ох, если Поля сейчас и дальше будет думать о политике, то он сойдёт с ума быстрее, чем остальные.       Несмотря на то, как они прекрасно себя чувствовали минуты назад, когда на их чистое, словно возродившееся из пекла тело были накинуты лёгкие ткани нового наряда, что обязательно включал в себе камзол и жилеты разных цветов на каждом рабе. Уже трудно называть новоиспечённых наложников обычными рабами, ибо первое слово звучит намного солиднее.       — Словно на Голгофу идут, — раздался насмешливый голос где-то сверху, на который Поля поднял голову.       Тут были и другие наложники, что определённо расположились в гареме намного раньше. Наиболее честолюбивые стояли на балконе, который держали дорические колонны. Так называемый гарем был выполнен на римский, более классический манер, словно он построен по всем развратным желаниям римского деспота Коммода. Стоит надеется, что никого не кинут в печь за недостаточно тёплую воду.       Несмотря на желание построить гарем с использованием нового слова в европейской моде, вырисовывалась лёгкая османская манера в планировке гарема. Может, Поле это кажется из-за того, что такое практикуется при мусульманских дворах, хотя корни присутствуют даже в «цивилизованной» Европе. Поляк догадывается, что именно в этом огромном зале он проведёт долгие дни своей жизни, где ему придётся спать плечом к плечу с другими несчастными мужчинами за колоннадой. Ему придётся сидеть в этой римской клетке, словно животное, ждущие спаривание с наилучшим самцом или самкой. Тяжело придётся тем, кто имеет в себе хоть немного самоуважения.       — Встаньте в ряд! — приказал один из служителей, что до этого вёл за собой партию рабов.       Вокруг новоприбывших начала кучковаться небольшая толпа других мужчин, одеяния которых были немного краше, и то не всем было дано светить позолоченными нитями на камзолах. Можно догадаться, какой ценой они носят на себе роскошь, которую не все купцы могут себе позволить.       — Как думаешь, это хуже, чем в рабстве? — обратился некто к Поле по соседству в ряду.       — Разве что не будешь спать рядом с чумными мышами, — ответил поляк, не срывая глаз от пришедшего за теми следом Берлина и ещё одного выделяющегося служителя, который загнал новых наложников в гаремный зал.       Здесь внешний вид человека расскажет о человеке многое. Если о Берлине можно сказать, как о первом человеке здесь после правящей семьи, то про второго следует узнать лучше, ибо он, скорее всего, будет попадаться на глаза чаще. Его наряд был намного проще и практичнее, чем у Берлина, но от остальных слуг его выделяла выступающие рюши рубашки с пышными рукавами из-под жилета. Если приглядеться, то и ткани будут казаться намного дороже по сравнению с другими сопровождающими слугами, которые даже голос подать не могут.       — Итак, господа, смею заявить, что Бог решил смиловаться над вами и подарить новую жизнь, — начал свою речь тот слуга. — С этого дня вы являетесь собственностью германской семьи. Всё, что вы слыхали о гареме раньше следует забыть, как и о жизни за этими стенами. Каждый ваш шаг, вдох и выдох, даже проскользнувшая в голове мысль имеет право на существование ради одной, до боли простой цели — угодить пожелавшему вас принцу, Его Императорскому Высочеству.       Страхи многих из мужчин оправдались и показали себя во всей красе на их обескураженный лицах. Взгляды наложников обеспокоенно бегали по всему гарему, моментами заостряя внимание на сдерживающих смешок давно живущих здесь мужчин. Неужели они все угождают своему господину… тем самым способом?       — Помните, что изящная красота и жестокая дисциплина в гареме живут в гармонии, потому на нашу милость не смейте рассчитывать, — продолжил Берлин, что свысока глядел на напуганных мужчин. — Если будете себя хорошо вести и выполнять все наши указания, этот дворец станет для вас раем. В ином случае вас ждёт суровое наказание. Запомните, что при малейшем скандале Его Императорское и Королевское Величество шкуру с вас сдерёт.       — За порядком в гареме следят я, Кёльн, и Ваймар, — представил себя тот слуга, зачесав назад свои тёмно-рыжие волосы. — Его Светлость Берлин, хранитель покоев Его Императорского Величества, отвечающий за порядок при его дворе и почитаемый дворянин в империи, будет особенно требовательным к вам. Чтобы заполучить хоть один шанс встретиться с Его Императорским Высочеством, мало будет быть послушным: вы должны поразить нас своей красотой, умом и талантами, чтобы не сгнить тут.       — Не очень-то и нужно ваше Высочество…       Раздавшийся тихий голос одного из рабов был сказан с необычайным самодовольным тоном. Прошло лишь одно мгновение ока, как Берлин подорвался с места и ударил мужчину так, что тот свалился с ног и ударился головой прямо об сзади стоящую колонну. Наложник был здоровее дворянина, но удивительно, что один взмах руки заставил его свалиться с ног. Весь ряд пооткрывал в удивлении свои рты, пока другие наложники наслаждались мгновенным наказанием буйного раба.       — Будешь плакаться крысам в темнице, — прошипел камердинер, после чьих слов подошла охранявшая вход в гарем стража и забрала оцепеневшего наложника с пола.       — Кто будет огрызаться, того с лёгкостью скормим рыбам в Ельбе, — сдержанно проговорил Кёльн. — Мы найдём многих мужчин на вашу замену, поэтому не думайте, что кто-то за вами будет бегать как когда-то мама в детстве.       — К славянам здесь особое отношение, — добавил Берлин, испепеляя весь ряд своим грозным пламенем из серых глаз. — Сегодня же у вас начнутся занятия, а пока что можете отдохнуть от дороги.       — Остальные наложники вам обо всём расскажут, но обращаться за помощью вы можете только ко мне, — предупредил Кёльн. — Я ваш попечитель в гареме.       Оба служителей покинули гарем, оставив новоиспеченных наложников прямо в руки не менее хищных старых. С них не спускали глаз ещё при входе, а теперь они остались наедине. Однако к ним сразу не подойдут, ожидая первый шаг именно от славян. Похоже, что тут поголовно живут немцы, и при виде славянской экзотики в гареме они слегка возмущены этому. Интересно, что их сдерживает от настоящей злобы или то же зависти? Вроде бы они друг другу конкуренты, и они либо хорошенько скрывают это от наблюдательных взглядов Поли, либо же причина является другой.       — Ох, Марек, мы попали в ад, — прошептал один из славян, пройдя со своим приятелем мимо оглядывающегося Поли. — Говорят, что тут готовы обесчестить… при помощи раскалённого ножа.       — Томаш, не нагнетай, — ответил тот.       Все прошли за колоннаду, где были диваны и лежащая по полу куча подушек, чтобы все смогли помочь своему телу отдохнуть. Немцы ставят на то, что они пару дней побудут отрешенными, а потом гнетущее одиночество заставит их выйти в свет.       Поля заметил, как немцы, стоящие по другую колоннаду напротив, с ухмылками шептались и поглядывали на славян. Ни одна пара глаз не прошла мимо Поли, как единственного кудрявого парня во всём гареме. Было много вьющихся волос, но природные белокурые кудри поляка затмевали их искусственную красоту. Некоторые из стоящих на балконе, имеющие больший авторитет в гареме, вовсе не пытались оставаться незамеченными для Поли. Они смотрели на него даже тогда, когда тот поднимал на них свою голову.       Здесь полно мужчин, причём не простых молодых парнишек, что скорее женщину собой напоминают. Поля действительно удивился тому, что нашёл тут мужчин, которые в воины могут годиться. Конфликтовать с ними не следует, и если между ними произойдёт ссора, то без крови не обойтись: один резкий замах может переломать кому-то кости.       — Я словно на воинов гляжу, — сказал вслух Поля, уже сидя на одном из диванов, причём не один, а с рядом обустроенными Мареком и Томашем. — Если они тут по силе равны нам, то как выглядят члены правящей семьи?       — Глупо не догадываться, что они подобны десяткам мужчин в одном теле, — нервничал Томаш, что ёрзал на подушке. — Ты-то сможешь отстоять свою честь перед ними, у тебя единственного среди нас хоть что-то осталось.       — Возможно, за их формой тщательно следят, — предположил Марек. — Если так, то зачем? Не думаю, что кто-то из немцев любит быть покладистым.       — Хах, читаешь мои мысли, ведьмак, — издал смешок поляк. — Главное сохранять спокойствие, ибо они думают, что мы дикари. Они не против будут избавиться от нас, поэтому стоит ожидать приставаний от них.       — Приставаний? — заискрился ещё больше Томаш.       — В смысле того, что они захотят разозлить нас на глазах Кёльна, — объяснил Марек. — Я не планирую как тот идиот считать свои дни в темнице.       — Да кто знает, что тут вообще может произойти… — произнёс Томаш, аккуратно поглядывая в сторону немцев.

***

      Первые несколько дней в гареме для славян (и двух несчастных с ними немцев) прошли трудно, но другим выходом отсюда была только смерть. Они слишком молоды, чтобы лишаться жизни, которую вовсе не видели, и потому им пришлось склонить голову. Парочка из них со стыдом признавала это слабостью перед страхом смерти и несбывшимися желаниями, которые они желают наверстать. Один из них нашёл это на уроках музыки, когда впервые за последние рабские года взял в свои руки гитару — прирождённый музыкант плакал, когда понимал, что может обрести своё счастье только в позорном гареме.       Полю считали среди всех самым спокойным: он не проявлял ни агрессию, как всё ещё сидящий в подвальной темени самолюбец, но и не выдавал свои страхи, как все остальные. Новоприбывшие мужчины вздрагивали от одного лишнего шума рядом, боясь то ли получить по своим головам от проходящего мимо Берлина, что даже в гарем не заходил, то ли внимания со стороны других наложников. Не обошлось без развратных комментариев не менее горделивых немцев в их сторону. Тем нравилось наблюдать, как мужчины, которые недавно лишь гонялись за женской юбкой и смеялись над их смущением, сейчас со страхом боятся обычного прикосновения руки в мужском гареме.       «Они такие пугливые… прямо как женщины, которым надокучило их внимание?» — именно такая фраза была наиболее популярной среди прочих издёвок, но она оскорбляла всех, кроме упомянутого Поли. Правда, его безразличие к такому лишь сильнее подогревала интерес немцев к его скрытой, но явно авторитетной персоне среди славян. Его скромность слегка сглаживала всякие подозрения в его персоне.       Поле есть что-то скрывать? Он скромен разве что перед немцами, чьи познания намного больше, чем у новобранца. На уроках он далёк от своего образа: он схватывает материал на лету, но и не спешит впереди учителя. Единственный его порок был на уроках немецкого языка с Кёльном, которого начали раздражать сильные славянские акценты, так ещё и не одна пара штук.       Горячей темой для каждого наложника была всегда одна, неведомая им персона — Его Императорское Высочество. Славян удручало то, что их было несколько, и легче всего было шёпотом называть их по именам, чтобы не спутать старшего сына Его Императорского Величества с младшим, а так же их двоих с внуком. Поля осмелился первым задать другим наложникам вопрос, кому из них принадлежит этот гарем. По их сверкающим глазам стало заметно, что они с нетерпением ждали этот вопрос от славян.       — Мы являемся любовниками старшего сына Его Императорского Величества, — сладким голосом ответил один из немцев, что жил на балконе – этаже фаворитов. По их ярким и свободным нарядам, что напоминали османский манер, было понятно, что они те ещё любимчики. — Однако сын Младшего Высочества так сильно возгорелся желанием заиметь гарем, что Старшее Высочество позволил ненадолго разместить его здесь. Наш господин очень благородный, далеко не царь похоти, как говорят у вас в деревушках.       — То есть… мы тут принадлежим двум господинам? — Поля понимал, что его вопрос звучит глупо, но сейчас не помешает ненадолго притвориться простаком в этой теме.       — Нет, глупыш, — посмеялся второй, поправляя своё выступившее каре назад. — Вы, славяне, и та парочка баварцев – гарем юного принца, а все остальные принадлежат нашему Старшему Высочеству.       — То есть… все остальные наложники готовятся ради ночи лишь с одним из германцев? — на этот раз Поля без всяких актёрских масок искренне удивился. — А как же остальные?       — Побойся такое вслух произносить, — на всякий случай оглянулся вокруг коротковолосый наложник. — Если о твоём любопытстве узнаёт Кёльн, то твой язык будет лепетать только на блюдечке.       Волнение со стороны наложника оказались отнюдь не ложными. На них действительно поглядывали, но лишь из-за того, что Поля с лёгкостью подошёл к столь почётным личностям в гареме. Помимо других наложников на них поглядывали около входа в гарем двое служителей, среди которых во всей красе были представлен Кёльн. Он был слишком далеко, чтобы услышать разговор поляка с немцами, так ещё и вёл с кем-то разговор. Второго человека не было видно из-за стены, а сидящие около входа наложники были увлечённо заняты своими хобби, чтобы не заметить столь важную персону в гареме.       Как Поле известно, гарем принадлежит всей германской семье, но управляет им высокочтимый супруг Его Императорского Величества — Его Императорское и Королевское Величество Австро-Венгрия. Несмотря на свой широкий титул, он находится значительно ниже своего мужа, надев на себя венец матери их сыновей. Именно он купил Полю, оказавшись скрытым от адских солнечных лучей под слоями шелковой ткани, что вредит его светлым полуслепым очам.       Австро-Венгрия, или же АВ, имея также и государственные дела, не может полностью уделить себя гарему, потому у него существует ряд помощников, один из которых сейчас разговаривает с Кёльном. В неком роде и сам Кёльн не посвящён одному гарему, так ещё и прислуживает своему господину, — самому младшему из германской семьи, — напрямую. Он обязывается хранить покои господина и все его владения во дворце, включая наложников, а помощник АВ должен быть осведомлён обо всём происходящем.       — Ты уверен насчёт поляка? — спросил второй человек в гареме после своего господина, Австро-Венгрии.       — Поверь, все эти дни я и глаза не спускал с наложников Его Императорского Высочества: неотразимая красота привлекает все живущее вокруг, его руки наделены талантом к завораживающей музыке и утонченному гончарству, а его ясная головушка отвечает на каждый мой вопрос без всяких сомнений и ошибок. Единственное, чего ни он, ни я не можем сейчас сделать, так это поддать его язык нашему придворному говору.       — Не думаешь, что слишком рано? В гареме Германа есть двое баварцев, в которых вряд ли можно усомниться. В первую ночь Его Императорское Высочество захочет услышать голос своего любовника, а не детский лепет.       — Вена, не ты ли мне сказал, что Его Императорское Высочество желает первым в постели увидеть невиданный экзотичный фрукт, нежели давно знакомое садовое яблоко?       Тот решил оставить простейший вопрос без ответа. И пока Кёльн самодовольно улыбался, Вена успел немного поразмыслить над «наилучшим» вариантом для Германа — самого младшего члена германской династии.       — Тогда подготовь Полю как следует к сегодняшней ночи, — поддался тому Вена. — Если хоть одна его мускула на теле дрогнет и станет противиться воле Его Императорского Высочества, то его задушат прямо в постели. Припугни его, чтобы смирно сидел на своём месте.       — Поверьте, я не заставлю ни вас, ни Его Императорское и Королевское Величество усомниться во мне, — растянул на лице надменную улыбку Кёльн.       Когда Вена ушёл, служитель подождал, когда Поля отойдёт от напыщенных наложников и пройдёт к своему нагретому месту в кругу славян. Всё произошло именно по его задумке, потому он, приняв на лицо невозмутимость, резко заявился в гарем и остановился прямо напротив Поли. Все сидящие наложники Германа поднялись при виде своего попечителя, в том числе и Поля, что вместе с остальными опустил голову в знак почтения.       — Поля, ты ещё не готов? — на лице Кёльна появилась хитрая ухмылка, что ввела в ступор поляка и остальных наложников.       — Простите? — в недоумении поднял тот голову, на которого устремились все взгляды в гареме.       — Почему не собираешься в баню? — поднял бровь попечитель. — Скоро закат, а ты не готов ко встречи со своим господином.       Эти слова ещё сильнее запутали наложников, однако, Поля был способен понять, о чём сейчас говорит Кёльн. Удивление в изумрудных глазах было настолько сильным, что затмило собой испуг на лице, что слился воедино с замешательством.       — О чём вы? — спросил Марек.       — Про то, что Пауль проведёт эту ночь с Его Императорским Высочеством, — игриво произнёс длинноволосый наложник, к которому недавно обратился поляк.       — Потише, Гуго, — сказал тому Кёльн и вновь устремил взгляд на оцепеневшего Полю. — Я тебя жду около бани.       Как только попечитель покинул стены гарема, к поляку сразу же пристали все его приятели. Было много вопросов, что вызывали хохот у рядом сидящих наложников, но ни на один из них Поля не мог ответить. Не было ни одного слова о восхищении — все беспокоились за славянина, что среди них всех оставался наиболее стойким. Неизвестно, сможет ли тот прийти обратно в гарем прежним Полей, а, может, стоит уже говорить о вопросе его жизни и смерти в покоях господина.       — Всё нормально, — прервал поляк льющийся как у ручья поток вопросов. — Я справлюсь, не переживайте.       — Это ведь не к Веймару? — беспокоился Томаш, но не только за Полю, но и за свою скорую участь.       — Никому из вас он не светит, но причуды сына Младшего Высочества мало чем отличаются от вкусов Старшего Высочества, — Гуго явно было в удовольствие издеваться над славянами, что кроме учёбы и уборки в гареме ничего более не видели. — Разве что он может быть чёрствым как его отец… или убить ненароком, хах.       — Гуго, не пугай ты так их, — подошёл к немцу его приятель, что, вопреки сказанному, вместе с ним ухмылялся.       — Ох, Вилли, мне уже и пошутить нельзя, — закатил тот глаза.       Этот разговор мог быть интересным, если бы Поля не увяз в собственных мыслях прямо как в медовой бочке. Его молчание пугало больше, чем небрежные высказывания старших наложников. Его пытались хоть немного поддержать, но он отгонял их как собак от себя, пока собирался. Нельзя сказать, что поляк был подавлен этой вестью, которая для остальных наложников была бы подобна приглашению Габриэля на чаепитие с двенадцатью апостолами в Эдемском саду. Полю же словно Сатана пригласил посмотреть на кипящие души грешников в своём котле, и, скорее всего, от лица тех самых душ.       Однако такие выводы сделали лишь по его острой реакции на новость, ибо раньше он был намного сдержаннее в плане эмоций. Можно подумать, что он испугался того, что именно его решили выбрать в качестве первого любовника для Его Высочества, чьё имя он даже не знает. Что его не беспокоило бы сейчас, он должен вновь спрятать обескураженные чувства подальше от своего сердца. Он может этим разозлить Кёльна, из-за чего… не сможет получить его благосклонность к своей персоне, а значит, ему такой шанс потом вовсе не выпадет. Не значит ли это, что Поля не хочет терять шанс ещё раз встретиться со своим господином, которого, по идее, боится? Этого мужчину очень трудно с первого раза понять, и когда пытаешься это сделать, он резко исчезает за стеной.       — Пусть радуется, ибо, когда Его Младшее Высочество приедет с Востока, то никому из славян здесь несдобровать, — напоследок сказал Гуго.

***

      — Правила у нас очень просты, Поль, — ходил Кёльн вокруг поляка, которого подготавливали в считанные секунды до выхода.       Ещё не так давно Поля укутывался в жёсткую накидку, еле пряча в ней свои ноги от холода, а теперь на его сильные плечи надевают тёплый бархатный кафтан, который согреет молодое тело по пути к своему новому господину. Его тело сжимает тонкий багровый камзол, что при лишнем движении может с лёгкостью порваться на его крепком теле. Хрустальные глаза бегают по отражению поляка в зеркале, совершая каждый оборот и завиток золотой вышивки на лацканах и свободном воротнике камзола, из-под которого выпирает изящный кружевной жабо.       Одежда была лёгкой, хоть камзол лишь подчеркивал мужские формы Поли под большой и свободной рубашки. Всё можно было снять одним махом, продолжая дальше заниматься своими делами… даже не глядя вниз, одной рукой освобождая мужчину от красных бридж, тем временем глядя ему в глаза или делая нечто хуже. От этой мысли тело Поли вновь отдалось дрожи, затруднив беспокойный вдох, который услышали все в помещении.       Он находится, по словам Кельна, в своей будущей комнате, что около балкона на втором этаже — этаже фаворитов. Очень сильное заявление как для личного слуги, который восхищается красотой наложника. Поля сверкает подобно Фебу с Олимпа, где яркий свет излучают его светлые, иногда переливающиеся золотом кудри как шёлковые нити. Лёгкая косметика подчеркнула его острые скулы, но в то же время скрашивала его юношеский вид.       Правда, его павлинья золотистая каффа на одном из ушей, где свисающее перо напоминало серьгу с изумрудом, слишком сильно качалась в стороны. Дрожь не покидало тело Поли, а неровное дыхание сбивало с колеи Кёльн, который надеялся на его сдержанность в самый важный момент в жизни своего господина. Парень вряд ли сможет сказать вслух то, что беспокоится насчёт вида Его Высочества. Прислужник-то сразу же своё надумает и посчитает вопрос поляка оскорбительным, но тот на деле волнуется по пустяку. Если Поля действительно подобен древнегреческим статуям, то как на деле выглядит его господин? Неужели ещё больше?       — Ты не должен показывать свой страх, — грозно сказал Кёльн, остановившись прямо около уха Поли. — Запрячь его подальше, как ты превосходно это делал со своими чувствами раньше. Перед Его Императорском Высочеством нужно быть учтивым и аккуратным, ты не смеешь лишний раз дрогнуть без его позволения. Ни в коем случае не поднимай на него свой чарующий лесной взгляд, ибо в нём он станет волком. Не говори с ним без разрешения – болтливым тут языки отрезают.       — И на блюдечке подают, — нечаянно кинул Поля.       — От любимчиков Его Старшего Императорского Высочества услышал? Он любит своих наложников такими фразами пугать, — прищурил глаза Кёльн и наклонился поближе к поляку. — Если разгневаешь сына Его Младшего Императорского Высочества, то тебе не язык отрежут, а голову на штык натянут.       — Я понял, — сказал Поля, чтобы не слышать этот настораживающий тон попечителя.       — Именно поэтому тебя выбрали: ты всё на лету хватаешь, — слегка смягчился в лице Кёльн и, когда ему подали парфюм, он слегка обрызгал им свободную часть шеи поляка. — Будешь пахнуть как спелая вишенка, к которой он с аппетитом потянется.       Поля словно затерялся в собственных лесных глазах, представляя своего господина как волка, чей гладкий, но испачканный кровью язык будет облизывать его шею. Острые клыки могут ненароком впиться в шею, когда его мощные лапы придавят поляка к своему ложе, что тот совсем забудет, что считался мужчиной.       Настало время выхода. Волнение ещё сидит в голове Поли, но злостный взгляд Кёльна в его сторону заставляет скривиться в лице и принять мнимый покой на лице. Небольшой каблук его бархатных туфлей раздаётся эхом как движение стрелки на часах каждую полсекунды. Поля выходит из комнаты, когда все наложники собрались внизу гарема и ужинают, паралельно с этим что-то яро обсуждая. Их голоса становятся непонятливыми, хотя до ушей Поли добирается каждое произнесённое слово. Кёльн шёпотом приказывает славянину ступать дальше, пока остальные заняты трапезой.       Каждый шаг давался поляку с трудом, но он шёл дальше по коридорам. Интерьер был выполнен в довольно светлых тонах, которые гармонично переливались цветами вместе с мимо проходящим славянином. Они обошли пустые коридоры гаремной части, которые отделывались лишь колонными пилястрами, между которыми были резьбовые панели золотистых оттенков. О том, что они ступили на монаршескую территорию, говорили прерывающие подобные коридоры небольшие анфилады с каминами, искусными картинами живописи и местом для отдыха, например, для игры в шахматы или наслаждением искусством в его разных видах. Поля обвёл взглядом каждую деталь в этих комнатах.       Кёльн слишком быстро шёл, не давая Поле хоть напоследок сделать полный вдох, пока его глаза не отрывались от каждого нового интерьерного предмета. Камзол слишком сильно сдавливал его грудь, будто бы его специально нацепили на него, чтобы не дать ему ненароком вскипеть.       — Как только войдёшь в покои, встань на колени и поцелуй подол его жюстокора. Если на нём не будет накидки, то стой на коленях, пока тот не прикажет тебе встать, — объяснял на ходу Кёльн. — В глаза не смотреть и голос без позволения не подавать. Понятно?       — Да, — перебирал пальцами поляк.       — И не показывай страх, — сказал напоследок попечитель и, оставив рукой Полю и сзади провожающих их слуг, поспешил к двум стоящим стражником около дверей.       Они совсем близко к покоям Германа. Слуги наготове снять с наложника кафтан, пока Поля пытается взять самого себя в руки. Мужчина в нём устраивает чуть ли не адский пожар в груди, что не желает мириться с судьбой своего хозяина. Это тело должно лечь под другого мужчину и беспрекословно повиноваться своему господину. Другой бы мужчина на его месте готов был стерпеть одну ночь и не запомниться Его Высочеству, чтобы его больше не трогали. Однако… Поля хочет запомниться Герману.       — Его Императорское Высочество сейчас подойдёт, — сказал мигом ощутившийся возле поляка Кёльн. — Ты пока можешь подождать его, но когда он придёт, то покорно его жди около ложе. Когда он подойдёт к тебе, то действуешь так, как я тебе говорил.       С Поли сняли кафтан, заставив холодный воздух проникнуть сквозь тонкую ткань его льняной рубашки. Его быстро провели к большим дверям покоев, которые открыли перед ними стражники. Поля замешкался, когда увидел своими глазами опочивальню своего господина, но Кёльн заставил его войти во внутрь, после чего прямо за его спиной двери закрылись. Он опёрся всей спиной об двери, чтобы тело не упало от резкого головокружения.       Поля наконец оказался в покоях, где ему суждено обесчеститься другим мужчиной. Глазам всё ещё трудно поверить, что подобный разврат происходит в столь красивых покоях, в спрятанной за красным балдахином ложе, что достаёт аж до начала орнаментального багета на потолке. Парень кончиками пальца оттолкнул своё тело от двери. Его ноги еле как сделали свои первые шаги, а когда в голове проскользнула мысль, что Его Высочество может подойти в любую секунду, то они заметно поспешили к кровати. Обхватив рукой балку балдахина, Поля оглянул вокруг покои. В стороне от него над горящим камином из тёмного мрамора, на червонных узорчатых обоях висел огромный портрет мужчины, что проскользнул мимо внимания Поли. Последнее, во что хочется верить при взгляде на изображённого на фоне природы охотника с ружьём в руке и около поваленной туши громадного лося с такими же рогами, так это то, что на нём изображён Его Высочество. Тот выглядит молодо, но его тело огромно настолько, что тот мог и без ружья удушить того буйного лося. То ли кафтан на нём делал мужчину больше, то ли Поле не кажется, что этот тёмноволосый мужчина, на глазах которых выступают блеклые, но видные синие оттенки, действительно будет массивнее него. Может, слухи больше не являются смешными для него, когда он слышал про силовое превосходство правящей семьи. Поговаривали, что они наследуют красоту римских богов, но Поля не подумал бы, что лизоблюды не приукрашивают ради похвалы.       Дверь резко издала скрипящий звук при своём открытии. Отвлечённый на картину поляк чуть не подорвался с места и не унёс за собой ткани балдахина, но быстро принял ровную стойку с опущенной головой у кровати. Поля не должен допустить ошибку и хоть где-то отступиться. Всё должно пройти идеально… чтобы увидеться с господином ещё раз, а потом и третий, четвёртый…       Охотник с картины будто бы снизошёл с неё, но уже в своих дворянских одеяниях. Войдя в свои покои, он ожидал в них увидеть своего первого любовника, которого сразу же начал искать, пока его взор наконец не упал на смирно стоящего поляка. Двери вновь закрылись, а пришедший Герман не двинулся с места. Возле его постели стоит высокий широкоплечий мужчина, чьи светлые волосяные завитушки поймали взгляд голубых глаз словно рыбу на крючок. Его Высочество не отворачивал голову от своего первого избранника, когда снял с себя бархатный багровый плащ, украшенный тёплой оторочкой из меха горностая. На весенней улице, откуда только что пришёл немец, стоял холодный ветер, который заставил пару волосинок мужчины немного свисать над лбом.       Поля осмелился разок поднять свой взгляд, чтобы увидеть Германа, и заволновался, когда тот уже оказался совсем близко к нему. Его господин не в туфлях, чтобы своими шагами создавать шум и гвалт — он ходит как мышка… точнее, как кот, что на мягких лапах приближается к мышке. Подкошенная нога напомнило наложнику встать на колени перед Его Высочеством. Но, встав на одно колено, Поля успел заметить, как мужчина махнул ему рукой вверх. Герман приказал ему встать, что потрясло поляка. Теперь славянин не знает, чего следует ожидать от немца, когда традиции нарушатся прямо на его глазах.       Можно было не поднимать голову, чтобы понять, как выглядит Герман. Он всем своим телом заглушал свет покоев, оставляя поляка в свете своей большой тени. Немец был не только больше него, но и выше. Если бы Поля поднял свою голову, то заметил небольшую разницу в росте, — меньше половины от своей головушки, — однако, ему пришлось бы поднять свой взгляд на Его Высочество.       В нос поляка ударил травяной запах муската, своими пёстрыми нотами напоминающий пряный привкус ликёра прямо на нёбе. Камзол перед ним был сшит словно из сплава бурого золота, запечатлев на одеянии орнаментальные узоры с иногда появляющимися гербами правящей семьи. Чёрные бриджи с тонкой вышивкой цветом камзола на краях облегают наверняка мужские бёдра. Поля уже не знает, преувеличивает ли он увиденное перед собой, или просто завистливо смотрит ещё и на свои неидеальные формы, которые испортил периодический голод в рабстве.       К румяному от волнения лицу славянина протянулась рука, чьё запястье показалось из-за пышных кружевных манжетов батистой рубашки. Тыльная сторона ладони коснулась холодными пальцами горячей щеки, что притягивала к себе замершего немца. Пальцы скользнули до подбородка и приподняли его. Драгоценные глаза поляка поднялись и застыли во встречном взгляде с взором немца. Точно такое же лицо с портрета, но без лишних красок. Герман ещё красивее, чем на картине. При виде его лица Поля не только восхищается, но и пугается — он испытывает бурю эмоций в груди, к еле вздыхающей которой он приложил руку.       Не одному Поле удостоено наблюдать за собственным идеалом мужской красоты, что далека от аристократических идеалов. Ему чужды припудренные смягчённые скулы, прямо как и Герману, которого раздражают излишняя скромность и глупость. В новом любовнике поражало то, что он без страха в глазах продолжает смотреть на своего господина. Ощущение, что это Герман пришёл к Поле… это забавляет немца и натягивает на него ухмылку, из-под уст которой вырывается лёгкий вздох. Был бы тут Кёльн, который недавно наблюдал на лице наложника полную растерянность, не поверил бы, что перед его господином стоит Поля.       — Как тебя зовут? — спросил Его Высочество, которого умилял курносый нос наложника. Все его лицо, несмотря на мужскую природу, в глазах немца было мягким, особенно согревающие щёки.       — Поля, — ответил парень, совсем немного улыбнувшись кончиками губ.       Господин имел пленительную красоту, которую славянин ранее не видал среди аристократичного круга. Правда, строгость и утонченность в Германе весьма озадачила Полю, ибо под такого мужчину ему придётся добровольно лечь. Тем не менее, эти глаза, что подобны аквамарину, заставили поляка ненадолго притупить свои страхи на это долгое мгновение.       — Откуда такая краса родом? — немцу, чьи желания должны исполниться этой ночью, нечего сдерживать себя, разрешив своей руке потеряться в небольших кудрях любовника.       — Из Моравии… — загадочный тон голоса выдавал недосказанность ответа Поли. — Родители до моего рождения из-за войны сбежали в Моравию из Кракова.       — Поляк? — слегка приподнял брови Герман, запустив вторую руку в мягкие локоны кудрявых волос.       — Да… ваш поляк, единственный здесь, — рука славянина, наплевав на все запреты попечителя, коснулась руки немца.       Поля начинает ощущать себя женщиной, что впервые касается столь крепких рук. У Германа шикарная жизнь юного наследника, очередь до которого ещё успеет дойти, и сейчас ему остаётся только наслаждаться прелестями императорской жизни с вкусной едой, разнообразными развлечениями и, наилучшее, наслаждению со своими любовниками. У него есть всё в этом мире, пока Поля лишь недавно начал здорово питаться. Совсем два разных мира в одном помещении и в чудовищно малых сантиметрах друг от друга… или они не совсем разные?       — Я безмерно рад тому, что моя первая ночь будет с тобой, Поля, — Герман приблизился к любовнику, почти что касаясь его кончика носа.       Рука Поли с его запястья соскользнула на плечо. Сердце поляка поразил резкий колкий удар, словно он был на один шаг от погибели… или же рай оказался слишком близко к его глазам. Голубые глаза напоминают эдемский небосвод, но каков смысл рая, если там нет зелёного древа? Того самого запретного древа, который наблюдается в лесных глазах поляка.       Влажные губы соприкоснулись. Одеяния Германа на плече слегка сжали от испуга, но Поля потерял свой страх. Его свободная рука аккуратно приложилась к твёрдой ткани камзола немца, но не чтобы оттолкнуть мужчину, а, наоборот, схватиться за него и притянуть к себе. Его Высочество спустил одну руку к талии наложника, пока второй нежно поглаживал затылок, чуть ли не купаясь в кудрявых волосах.       Поля дышал подобно дракону, упустив момент набраться дыханием перед манящим поцелуем. Столь короткими были моменты, когда их уста ненадолго отставали друг от друга и тот обжигал губы своего господина, а потом вновь прильнул к нему.       Давно не секрет, что Герману нравится главенствовать над телом другого мужчины, а сердце его ликует, когда он способен заставить того упасть на кровать перед ним. Всего лишь подставив ногу между двумя чужими немец наклоняется вместе с любовником над кроватью, пока аккуратно не положит его тело на сказочно мягкую постель. Не разрывая поцелуй, что становится слишком жадным со стороны Германа, он стал для подчиняющегося поляка единственным светом перед полуоткрытыми глазами. На славянина навалились всем телом, а дамастовый балдахин прятал за собой свет свечей. Поля оказался спрятан от всего мира, и лицезреть красоту его тела сможет лишь Герман. Только его рукам позволено сегодня впервые прикоснуться к нему.       Немного надавливая на пуговицы камзола поляка, Его Высочество избавляется от сильной давки на грудь любовника. Поцелуй их разрывается, когда Герман задевает завязку жабо и снимает оголённой шеи. Поле было душно, когда рядом с ним тяжело дышит ещё один мужчина, что напоминает голодного хищника возле туши своей готовой жертвы. Каждое прикосновение горячих губ немца и безостановочного блуждания рук своего господина заставляло поляка пыхтеть и томно вздыхать, закатывая голову назад и вертя ею в стороны. Глаза затуманены как во время опьянения, но мужчина, к сожалению, не только понимает всё происходящее с ним, но и запомнит это. Каждое нежное и грубое касание Германа, сжатие его одеяний вместе с кожей в попытке сорвать с любовника лишнюю одежду, а также томящий звук причмокивания из его уст, когда он присосался к его ключицам, словно ненасытная пиявка, — всё это оставит на славянине собственный след. Кёльн был прав: Поля оказался сладостной вишенкой прямо на языке Германа.       Рубашка Поли отлетела на край кровати вместе с камзолом. Герман, надавливая на живот нижнего, ощущал под собой крепкие мышцы, и было смешно, что сначала они казались ему такими мягкими. Его радуют собой с каждой секундой, за что немец одарил наложника ещё одним поцелуем, но на сей раз в губы. Поля же, когда к нему приблизились, положил руки на грудь Его Высочества и расстегнул все пуговицы. Следом за ним оголил свой верх и Герман, у которого, в отличие от любовника, был видна каждая граница рельефа тела. Нет, поляк не способен поверить, что такое тело принадлежит дворянину, который не должен испытывать на себе тяжёлую работу, чтобы иметь такой завораживающий вид. Сомнительно, что это будет как-то связано с пристрастию к военному делу, что свойственно этой династии.       Тело Поли с новой силой вздрогнуло, когда руки господина спустились ниже. Его ноги обняли и быстро сняли бриджи, за которыми ушли и чулки, а туфли сами спали с пяток. Наложник оказался заново рождённым, показывая собой весь кропотливый труд своей матери. Сотворённые ею глаза тоже желают узнать, насколько сильно постаралась мать Германа над своим сыном.       Нет, глаза Поли обрекли в своих зеницах пелену. Он был одурманен. И страх был на его душе, и сердце возбуждённо билось в груди, пока дрожащие руки пытались то ли остановить Его Высочество, то ли прикоснуться к нему. Ощущение, что немец был везде, кошмаря его волосы, задевая его ногу до верху и не отставая от его красных щёк.       Герман отстал от Поли, хоть его рука по-прежнему держала его за волосы, доходя до покалываний. Становилось не по себе, когда немец покидал его. Наложник не успел опомниться, как к его низу прикоснулись, а затем сделали рывок вперёд. Балдахин лишь немного заглушил невольный вскрик, прервавшийся долгим шипением от того, что Герман сильно сжал кудри в своей руке. Над лицом Поли в тот момент раздался томный вздох, что будто бы вырвался из глубины души немца. Он шёл дальше, вынуждая наложника чуть ли язык не прикусывать от боли, что отдаётся во всю спину. Вся болезненная подготовка к этой ночи казалась напрасной, если долгие минуты растяжки и увлажнения никак не спасали поляка от неистовой боли. Но со временем первые ощущения утратят свою остроту и мужчине придётся только постанывать прямо на ухо своему господину, что жаждет услышать восхищённые возгласы из поляка. И ведь последний всё ещё помнит, что от него требуется, и будет поддерживаться этого правила.       Возможно, за сегодняшнюю ночь Его Высочество будет завтра с утра кланяться Австро-Венгрии за такой подарок, а также одарит Кёльна за то, что первую ночь Герман проведёт с наилучшим любовником. Придя к своему слуге, немец ещё долго будет подбирать слова, чтобы описать то, насколько Поля великолепен. Он был прекрасен и снаружи, чаруя господина изяществом своей природы, и внутри, будоража пылающую от любви душу. Каждое движение в нём напоминало рассвет после ночного дождя, когда все цветы, насытившись водой, раскрывали свои влажные от росы лепестки. Герман словно наполнялся живой силой от извивающимся во все стороны Поли. Ещё и волосы не давали глазам Его Высочество покоя, с каждым разом провоцируя схватиться за них и делать с ними всякие вещи, что были способны отвлечь наложника от кошмара глубоко в теле.       Ночь обещала быть очень долгой, так как господин решил растянуть «священные» минуты. Резкий переворот тела Поли и теперь немец видит перед собой стройную спину наложника с очерченными мускулами лопаток. Тот хотел привстать на локтях, но Герман шустро обхватил его за талию и снова проник в закатившего назад голову Полю. Не только немец двигался, но и он сам насаживал на себя мужчину с новой силой. Когда-то неразрывное чмоканье заменил звук сильных ударов сзади. От такого Поля не мог устоять на локтях, вместо этого подложив руки под голову. В ушах эхом отдавались вздохи и злые пыхтения Его Высочества, что ничего не слышал, кроме приглушённого постанывания любовника.       Герман не мог насытиться им. Это было схоже на грандиозный пир, где он не мог утолить аппетит ни одним блюдом, но каждая крошка на тарелке доставляла ему неимоверное удовольствие. Каждый кусочек Поли был достоин его взгляда, прикосновение руки и языка. Сказочно красивый мужчина, что готов был стать принцем для каждой юной миледи, находится в подчинении Германа, который сам не прочь сделать его своим принцем. Принц без принцессы, как и император без императрицы.       А что в голове Поли? Испытывает ли он безудержную усладу или терпит мужской позор на себе? Сейчас он и мысль связать не может, путаясь в словах и буквах. Лишь потом, когда Герман изольётся в него, он сможет прийти в себя, ибо пока что единственное, что он может делать — доставлять удовольствие и быть утехой для своего господина; быть его наложником. Что ему ещё делать, кроме как дожидаться звериного стона над своим ухом и почувствовать, как глубоко в нём стенки наполняются любовью Его Высочества? Толком ничего.

***

      Изнеможенный этой ночью наложник сейчас мирно лежал в ложе своего господина, оставляя на виду только голый верх, пока остальное спрятано под тёплыми слоями одеял. Никто не видит засохшие следы от оставленных когда-то влажных поцелуев, но он продолжает чувствовать их на своей груди и шее, словно они были только что оставлены. Раздвинутый занавес балдахина теперь открывал картину покоев Германа, что в этот момент перед зеркалом надевал на себя халат и поправлял волосы. Поле показалось, что тот изменился в лице после соития с ним, став моложе.       В покои постучались, после чего стража впустила несущего большой поднос с ужином слугу. Он молча оставил поднос на столик, что был наперёд поставлен с двумя стульями около камина, после чего быстро покинул комнату.       Поля решил отвлечься на найденную в постели каффу, которая пополнит его коллекцию в гардеробе. Вставленный изумруд в перо павлина отражал свет свеч, но неожиданно камень покрылся тенью и утратил свой блеск. Подняв голову, над поляком оказался Герман. Говорят, что немцы обожают собак, но ведут себя как кошки. Скорее всего, что вместо голодного волка на поляка напал тигр.       — Раздели со мной трапезу, — сказал немец, вручив в руки Поли его халат.       На пару секунд, пока Герман направлялся к столу, Поля ненадолго задумался, перебирая в своих пальцах тёмный шёлковый халат. Отложив каффу, парень быстро накинул на себя одеяния и поспешил к усевшемуся господину. Сегодняшний ужин состоится из главного блюда в виде форели, небольшим набором закусок и гарниров с десертом в виде кусочка шоколадного пирога с заварным кремом, сухого белого вина и, конечно же, Поли.       — Я вам так признателен, господин, — наложник лишь кончиками пальцев коснулся стола. — Вы так любезны… и так красивы, что стихами не передать, какое счастье вы даровали мне этой ночью.       Слова Поли заставили уголки губ Его Высочества приподняться.       — Хотя… это большее, чем просто счастье, — продолжил поляк. — Я прочувствовал вас не просто телом… вы глубоко достали до моей души.       Тонкий намёк заставил низкому хохоту вырваться из расплывшихся в ухмылке губ Германа.       — Ты так щедр на слова, Поль, — сказал Герман и начал разделывать большую рыбу – сегодня он настолько добр, что неосознанно для себя сделает за наложника его работу. — Сегодня моя мечта исполнилась именно с тобой. Ты был так хорош… что я не захотел тебя пораньше отпускать.       — Отпустить? — удивился Поля.       — А ты думал, что одному тебе советы раздают? — хитро глянул на того немец. — Я не намерен «нагонять аппетит» и хочу насладиться поданным блюдом сполна, не скромничая.       Такая ирония посмешила наложника, которому на тарелку положили кусочек рыбы. Узнал бы Кёльн, что поляку предстоит трапезничать с господином, то он от страха себе волосы повырывал. Однако Поля превзошёл его ожидания, так как имел нужные знания по этикету, поэтому здесь некому позориться. Всё должно пройти без единой ошибки.

***

      Ночь действительно оказалось долгой, ибо беседовал юный принц со своим любовником до тех пор, пока уставший поляк не заснул прямо на его плече глубокой ночью. Оставленный специально для него кусочек пирога добил его, заставив упасть на кровать и затянуть к себе Его Высочество. Поле было много чего рассказать, чтобы поддержать диалог с господином, но из-за сонливости его голос скорее был приятной колыбелью для Германа. Последний, в свою очередь, от себя что-то тоже добавлял, разбавляя диалог своими откровениями из жизни. Сонный поляк вряд ли запомнит детали, но немец не был против побыть в компании верного себе наложника.       Утром Герман проснулся вместе с Полей, успев насладиться его утренней неряшливостью и медовым томным голосом. К сожалению, у Его Высочества на утро были запланированы дела, поэтому ему пришлось одеваться и покидать свои покои.       — Я буду ждать вас, мой господин, — говорил Поля, застёгивая на Германе пуговицы камзола. — Мой день не будет таковым без мысли о вас, которая будет со мной и светлым утром, и тёмной ночью. Я буду продолжать чувствовать на себе ваши прикосновения, пока не окажусь здесь вновь. Всецело буду отдан вам…       На сей раз тёплая рука прикоснулась к щеке славянина, заставляя поднять голову на Его Высочество.       — Ты подарил моим глазам солнечный цвет среди полного мрака в этих стенах, — сказал Герман, чья рука вновь решила затеряться среди кудрявых волос. — Ты наполнил меня своим светом, без которого я слеп. Ещё много ночей ты будешь освещать меня на замену солнцу.       Это утешило наложника, который до этого пытался заверить себя, что эта ночь не будет единственной у них. Герман точно не забудет своё кучерявое солнце, что освещает его день своей мягкой улыбкой.       Поля покинул покои вслед за Его Высочеством. Они разошлись в разные стороны, где немца провожала стража, а поляка — гаремные слуги. Лишь посередине пути наложника по чистой случайности встретил Кёльна, что радостно подбежал к своему дитю. И без всяких объяснений стало ясно, что ночь для их господина прошла великолепно, как и сама красота Поли, что заворожила Германа аж до утра.       — Я крайне доволен тобой, Поля, — сказал Кёльн, подходя вместе с Полей к гарему. — Если ночью Его Императорскому Высочеству ты пришёлся по душе, то он щедро тебя одарит, прямо как ты его. Однако на большее не стоит надеется: господин захочет распробовать каждого своего наложника. Все они — его собственность, горячо любимые любовники, что пожелают занять твоё место.       — Его Императорское Высочество… назвал меня Sonnenschein, — решил сказать Поля, гордо подняв голову на остановившегося Кёльна. — Лучик солнца, что будет освещать его каждую ночь. Это его слова.       — Хах, — ухмыльнулся тот. — Смотри, чтобы это солнышко не свалилось с неба. Хочешь и дальше греть для себя место на его ложе — будь терпеливее, а ночью старайся угодить своей любви. Тяжело будет каждый вечер быть всё новым блюдом в старой тарелке.       Кёльн явно брал за пример поведение Его Старшего Императорского Высочества, Веймара, который лакомился чуть ли не каждым свободным мужчиной у себя в гареме. Пускай служитель всерьёз не думает, что племянник Веймара полностью пойдёт характером в старшего дядю, нет уверенности в том, что Герман остановится на поляке. Если немец подолгу может проводить ночи со своим «лучом солнца», то Австро-Венгрия, «заботясь о здоровье» своего внука, явно захочет разнообразить его ночи новыми партиями. Опять же, с оглядкой на гарем Веймара, не обойдётся без конфликтов между наложниками.       Когда Кёльн покинул Полю около дверей гарема вместе с сопровождающими двумя слугами, тот решил попозже вернуться в гарем. Развернувшись, пока его не заметили, он пошёл по коридорам и по тому пути, который помнил ещё по прибытию сюда. Он почти не касался каблуками пола, чтобы не выдать себя, попутно прислушиваясь к каждому шороху в коридоре. Выглядывая из-за поворота, он увидел одного из слуг, которого видел в первый день. Это именно тот слуга, который допустил ошибку, обратившись к Берлину по имени, а не по титулу. Как раз этот человек и нужен поляку.       Наложник подошёл к слуге, что слышал Полю сзади, но специально не поворачивался к нему. В принципе славянин сам стоял к его спине боком, создавая вид, что лишь проходит мимо него.       — Повеселился? — мужчина явно расплылся в насмешливой улыбке.       — Конечно, — тяжело вздохнул парень и прикрыл глаза, в которых померещилась картина вчерашнего вечера. — Я не могу написать о таком позоре своему отцу, поэтому прошу тебя передать ему, что дела пошли в гору.       — Не стоит ли первому обо всём сообщить Венгрии? — предложил слуга. — Вы же знаете, как Его Высочество Речь Посполитая реагирует на подобные вещи.       — Прекрасно помню, Гданьск, — прикусил губу поляк. — Пускай будет по-твоему: передай Венгрии, что его племянник без ума от меня.       Гданьск, поняв своё следующее указание, развернулся, чтобы похохотать с лица поляка и вскоре оставить его одного в анфиладе. Кто же мог подумать, что новым любовником Германа, то бишь Германии, наследного принца всей германской династии, станет его кровный враг — наследный принц польской династии и пасынок его родного венгерского дяди, Поля, или же Польша.