Предание о Тигровой Лилии

Необходимость принять чудодейственный отвар напомнила о себе болью в пояснице когда Чан Хуан попыталась не отставать от быстрого темпа ходьбы монаха Чжу. Ей стоило быть впереди, быть быстрее, нестись сломя голову к человеку, которого подвергла едва не смертельной опасности, стоило сразу возвращаться в монастырь… Мэй Наньцин точно погонит её в шею как только она покажется тому на глаза. И правильно сделает! Чан Хуан подвела мечту лечить, ставить людей на ноги, этот позор получится смыть только так. " — Милостивая Удача! Смилуйся надо мной в последний раз и пусть с этим юношей все обойдется… » — яростнее молитвы, раз за разом повторяла Чан Хуан, не замечая, как крепче прежнего сжимала пальцы Му Цина в своей руке. Му Цин наблюдал за нервными, чуть напуганными движениями Чан Хуан и не мог отделаться от чувства сожаления, испытываемого к ней. Му Цин был убежден — не руководствуйся она зовом сердца — происходящего можно было бы избежать. Но поступи так кто-то другой едва ли Му Цин стал бы молчать и уж точно не вызвался бы сопровождать будучи косвенно замешанным во всем этом. Вынужденное молчание из нежелания капать ядом на раздраженную кожу удивляло сильнее всего. Он Му Цин был твердо уверен — происходящее повлияет на поведение Чан Хуан. Но то как терпимо он начинал мыслить, так дружелюбно стал относиться к ней. Это так нетипично для Му Цина, привыкшего контролировать себя, так несвойственно и от того волнующе. Обещание, данное Его высочеству накладывало на Му Цина обязательство помогать и оберегать Чан Хуан от поспешных ошибок. И это обязательство теперь было его щитом, укрывающим от стрел собственных рассуждений. Это все часть исполнения долга, как только Наследный принц возвратится из паломничества, все вернется на круги своя. Ему не было ясно куда деваться, от неё, от себя и своих странных действий, направленных на девушку, что появилась почти из ниоткуда, так мало знакомой. Оставлять ее с братом Чжу не хотелось, и потому продолжал тянуть за собой запыхавшуюся Чан Хуан. — Вы создаете впечатление девушки, которой справляется с трудностями, — тихо произнес Му Цин. — По крайней мере той, кто старается не унывать. Не опускайте руки и сейчас. Чан Хуан часто закивала, стараясь привести в норму дыхание и голову. Как только монах Чжу раздвинул створки дверей, Шан Юан, все время стороживший больного настиг Чан Хуан. Вид у него был разгневанный, словно у шершня, чье гнездо она, к собственному несчастью, разворошила. Лекарь монастыря отвлекся на Му Цина всего на секунду, но ничего тому не сказал. Чан Хуан резко поклонилась и губы её уже распахнулись, чтобы хоть одним вымолвленным словечком справиться о сложившейся ситуации. Хотя что-то ей подсказывало, что хуже некуда. — Объяснения приберегите для советника, — выставив руку вперед, строго произнес Шан Юан. — Мне же от вас требуется лишь рыжиковое масло. Вы же принесли его? — Нет, — прохрипела Чан Хуан, виновато глядя на лекаря, чье лицо теперь сделалось мрачнее грозового фронта. — Господин Шан, нет мне прощения, знаю! Но прошу вас смиренно: допустите меня к захворавшему. Я пойму, что нужно предпринять! Бедняга, лежавший на циновке привлек всеобщее внимание несвязным бормотанием и тут Чан Хуан, наплевав на запрет о помощи старшего лекаря, бросилась к молодому монаху, сраженному лихорадкой. — Господин Шан, если вы действительно хотите спасти моего брата по вере, то сейчас самое время просветить барышню Ци, — смиренно произнес Му Цин, понимая, что проявить больший натиск ему не позволят. — Скоро и ты нас поучать станешь? — презрительно шикнул Шан Юан и больше не удостоив Му Цина ни единым словом, поспешил оттянуть Чан Хуан склонившуюся над больным и осматривая его так уверенно и сосредоточенно что господин Шан на миг усомнился в своем желании. — Легкие! Там на четвертой сверху полочке, третьим слева стоит непочатый пузырек Дун Чун Ся Цао. Му Цин, не покинь в беде! Мне необходимо массажировать пораженную область. Му Цин ловко схватив нужную микстуру и ложку, в несколько шагов оказался за спиной Чан Хуан. Юная врачевательница, стараясь не обращать внимание, на чье-то имя, что тихо нашептывал захворавший, массажировала область грудины, то поднимаясь выше по шее, то опускаясь и надавливая на впадину между ключицами. Закончив спустя половину сгоревшей палочки благовоний, она попросила приподнять юношу, и когда просьба была исполнена, влила ложку микстуры в больного. Та самая палочка благовоний окончательно догорела, когда лихорадка убрала от монаха свои хладные руки, а больной перестал бормотать, а рваное дыхание вновь стало размеренным и глубоким. Чан Хуан промокнула кусочек ткани в воде и крепко отжав лишнюю воду стерла выступивший пот с изнеможённого лица и поднялась с колен. С видом уставшего, но победившего воина, она встала напротив Шан Юана. — Все худшее позади. Вам необходимо запастись микстурой — он должен принимать её каждый день по две ложки дважды в день, и массажировать ежечасно. Если делать всё строго так, как я сказала, через тридцать дней легкие полностью восстановятся. Чан Хуан сложила руки во внутренние карманы рукавов ханьфу. Голова шла кругом, силы были на исходе, но она старалась сохранить бодрость тела и духа. Господин Шан ошеломленно смотрел на неё, и Чан Хуан показалось, что раскаленная сталь в его глазах охладилась. Лишь на секунду и когда мгновение миновало, господин Шан высокомерно произнес: — В таком случае, посмотрим: посчастливиться ли тебе остаться в Хуанцзи, чтобы принять на себя эти обязанности. Приложив усилия она уговорила Му Цина остаться с бедолагой и объяснив, как поступить, если ему вновь станет хуже, Чан Хуан отправилась с Сысянгун. Но чувствовала себя так, словно подступала к плахе.

***

Вопреки нежеланию, пришлось встать на колени — правила монастыря обязывали. Но даже обессиленная, Чан Хуан стояла гордо, с прямой спиной, но затуманенным взглядом на произошедшее и на советника задумчиво расхаживавшего из стороны в сторону. Шан Юан поведал ему свою версию произошедшего и теперь Мэй Няньцин ожидал объяснений, оправданий от Чан Хуан, но та словно обратилась в очередной маленький холм со своей отстраненной молчаливостью. Впрочем, советник и без слов догадывался из-за чего весь сыр-бор загорелся. Дерзость наследного принца в каком-то роде даже восхищала советника. Получив запрет, распалить желание действовать в ком-то другом! Его Величество определенно недооценивает в своем сыне талант убеждения и выстраивания тактик. С возвышением принца на Небеса государство Сяньлэ потеряет небывалого стратега. — Барышня Ци, причина вашей задержки — поиски мальчишки по просьбе Его Высочества? Чан Хуан проницательность оценила, однако выражать то словами не спешила. Она так устала. Ей хотелось только того, чтобы все это скорее закончилось. — Если вы все сами знаете, зачем же тогда спрашиваете? — Вы и Его высочество нарушили волю советника Сяньлэ, — заговорил Шан Юан. — Мы отправим принцу письмо о немедленном возвращении во монастырь, а как только он возвратиться из странствий проведем разговор. Что до вас, барышня Ци, свои условия мы обозначили в ваш первый день. Боюсь, мы вынуждены проститься с вами. В голосе Шан Юана так и сквозили злорадные нотки, что побуждали только лишь к закатыванию глаз. Однако советник подобную категоричность проявлять не стал. Он задумчиво глядел на княжну. — Как вам удалось столь быстро определить способ лечения, барышня Ци? — спросил Мэй Наньцин, вытягивая из рукава своего светло-фиолетового ханьфу неизвестный свиток. — В училище я прочла множество книг о врачевании. В одной из них говорилось о болезнях легких и описания в точности совпадали со всеми симптомами, — пожала плечами Чан Хуан. — Не покажи вы сегодня своих способностей, я бы не задумываясь отослал вас. Даже при всей вашей бесцеремонности, отрицать талант и потенциал, коими вы обладаете — глупость и терять такого врачевателя весьма печально. Я говорил вам о письме от главного императорского лекаря, которое пришло сразу за просьбой Его Величества принять вас в Хуанцзи. Прошу, ознакомьтесь. Взяв свиток в руки и развернув его, глаза Чан Хуан внимательно скользили по ровно выведенным иероглифам и с каждым новым словом сердце её озарялось светом: «Почтенный Советник нашего доброго государства Сяньлэ. Совсем недавно имел честь я увидеться с Её Превосходительством княжной Сяоцзин, ныне сосланной в монастырь Хуанцзи Ци Чан Хуан. Мы были знакомы и ранее, молодой госпожой всю жизнь движет горячая кровь. Она не сможет усидеть на месте, если таковым будет приказ, но в минуту безысходности окажется тем человеком, который выведет вас на свет. Раньше всех дворцовых лекарей она оказалась рядом с пострадавшим мальчонкой и определила все переломы и прочие травмы на теле. Как мы позже проверили — все её рекомендации оказались верными. Скольких молодых врачевателей я уже повидал, а сей раз она предстала передо мной как самый подающий надежды и способный лекарь. Её не хватает пары лет практики и опыта, а ещё житейской мудрости, что смогла бы усмирить пылкий нрав, но прошу, не будьте чересчур категоричны к юной барышне! Я умею видеть таланты в зачатке, и поверьте, если девочка не сойдет с намеченного пути, то станет настоящим светилом врачевания.

Ляо Цзы, главный императорский лекарь столицы Сяньлэ.»

— Когда-то господин Ляо, как вы начал свой путь в стенах Хуанцзи. Кто знает, может в вас, дитя, он увидел свое продолжение, — выдал советник, когда Чан Хуан молча вернула ему свиток. — Его Величество просил не жалеть вас, но я не считаю, что перерубить потенциал — воспитательная мера. Вот вам моё последнее решение: я оставлю эту тяжесть за вами. Вы уже в силах распоряжаться своей судьбой самостоятельно. Если вам угодно предаваться праздности и переключениям — уходите из монастыря и живите как вам угодно. Но если лекарское ремесло вам важнее: оставайтесь, напишите Его Высочеству письмо, забудьте о мальчишке и начинайте взрослеть. — Но разве ему не нужна была лекарская помощь? — опечаленно спросила Чан Хуан. — Не в этих стенах. Я не позволю навредить монастырю и его обитателям снова, — сурово произнес советник. — Вы сталкиваетесь с этим впервые, но не в последний раз. Вы не можете помочь всем. — Разве он виноват? Советник тяжело вздохнул, глядя на княжну как на маленького ребенка, что только учиться ходить, то и дело падая. — Вы руководствуетесь благими намерениями, но лекарское ремесло требует ответственности за тех, кого лечите. То, что произошло с нашим братом по вере — последствие ваших намерений. Вы были ответственны за то, чтобы нужное масло было в монастыре, но не справились. Ступайте барышня Ци. Ступайте и думайте о том, как собираетесь жить свою жизнь. На негнущихся ногах она поднялась и забыв поклониться поплелась прочь из дворца Сысянгун, но не в свои покои, а в лекарскую. Перед глазами предстал прямой коридор, но на самом деле Чан Хуан стояла на распутье. С одной стороны мечты о большем, долг перед своими мечтами, ради которых было сделано так много, а с другой — её личные принципы. И ей было сложно выбирать, она не видела двух сторон, а часть себя, одной целостной. Выбор представлялся рубежом, перейдя который, она перестанет быть самой собой, но она знала, что уход невозможен. В разбитых чувствах, Чан Хуан шагнула в лекарскую. Там все ещё сидел Му Цин. Чан Хуан присела на подушки за небольшой столик, молча положив голову на руки. — Какое решение принял советник? — спросил Му Цин более обеспокоено, чем ему хотелось. — Он дал мне выбор, — бесцветно ответила Чан Хуан из своего «убежища». Му Цин удивился. — И вы, конечно, решили уйти. Подробностей он не знал и выпытывать не стал. Чан Хуан подняла глаза и посмотрела на него как затравленный хищник, пытающийся собрать оставшиеся силы, чтобы броситься в последнюю атаку. Му Цин прекрасно понял, что в обесточенном расположении духа, в котором она сейчас пребывала, лучшим решением было слушать или молчать вдвоем. — Подумать только, — вздохнула Чан Хуан поднимаясь. — Сколько прошло с тех пор когда я ушла? Нельзя пропускать массаж. — В вашем распоряжении целая палочка благовоний. Чан Хуан рассеяно кивнула, уставившись на лицо больного монаха — ещё одной монеты, утяжеляющей чашу весов. Хворь продолжала отступать на радость юной врачевательнице. — Я допустила ошибку, но больше это не повторится. — Вы это уже говорили, — хмыкнул Му Цин, изучающе глядя на неё. — На сей раз точно. Тебе следует отдохнуть. Весь день со мной якшаешься, — со слабой улыбкой, Чан Хуан положила ладонь на руку Му Цина. — Спасибо. — Перестаньте уже благодарить меня, — недовольно пробурчал Му Цин, но разливающийся румянец по щекам было не спрятать. Взгляд Чан Хуан потеплел и вернул свою ясность. Когда Му Цин ушел в свои покои, Чан Хуан глядела на спокойное лицо больного. Если она покинет монастырь, то разгневает государя ещё сильнее. Узнав о том, как Чан Хуан провела всего два дня, он расценит подобное поведение вопиющей дерзостью и исполнит обещание навсегда поселить Чан Хуан в Юнъани. Тогда она не сможет ни найти Хун-эра, но и навсегда сойдет с намеченного пути спасения других, оставшись запертой в треклятом отцовском доме. От одной мысли, вернуться в Юнъань становилось дурнее прежнего. А что до поддержки Его высочества… С таким горячим нравом, он может попытаться, но не сможет ничего сделать и лучше бы ему против воли венценосного отца не идти. Но если она останется… Она снова стала забывать о главном. О том, для чего прибыла в монастырь. Советник говорил об ответственности за тех, кого она лечит и ещё стал третьим человеком, после Цзянь Лан и Му Цина, говорившим, что она не может помогать всем, кто нуждается в помощи. Теперь Чан Хуан поняла, что спасение требует больше, чем просто желание помочь. Сейчас она не в том положении, но если бы она осталась, то смогла бы однажды стать той, кто сможет спасти сотни других. Для Хун-эра она, как лекарь делала все возможное и ведь он уже выздоравливал… Так кстати пришло на ум письмо императорского лекаря, благодарность к которому, она была готова возводить троекратно. Слова советника дали понять, что её наконец заметили. У не наконец-то появился шанс показать себя с другой стороны! Чан Хуан потянулась за пергаментом, тушечницей и кистью. Наследный принц её поймет, — думала она снова и снова начиная писать письмо и никак не понимая, как начать. Все ей казалось не тем до той поры, когда усталость не взяла верх, ей так надоело и она решила просто написать. А дальше будь что будет. Дождавшись пока тушь высохнет она свернула свиток и оставила его до утра лежать на столе. Чан Хуан продолжала уверять себя, что поступает правильно, что не отказывается от долга перед бедным мальчиком, который и так настрадался в жизни. Нет, совсем нет. Чан Хуан выбирает путь, который поможет ей гордо и верно нести доброе звание лекаря. А принц все поймет и не откажется от поисков Мингжу, ведь её решение тяжелое, потому что насколько вынужденное, настолько осознанное. Только вот от неё самой проклятая горечь неправильности принятого решения отставать не хотела. На утро письмо было передано через монаха Чжу и через несколько дней должно оказаться в Лонгвей на руках у получателя. Чан Хуан же всю ночь и ещё день провела у циновки молодого монаха, пока ещё не пришедшего в себя. Му Цина неожиданно завалили поручениями, но к удивлению Чан Хуан он нашел время поздним вечером и это была великая радость, ведь он все-таки заставил её покемарить часок, а сам охранял покой больного. Проснувшись, она снова и снова массажировала пораженные точки и ухаживала за монахом. На следующий день состояние молодого монаха улучшилось. Он просыпался, принимал пищу с помощью Чан Хуан и снова проваливался в глубокий оздоровительный сон. Чан Хуан стало немножечко легче и когда Му Цин стал заходить чаще, она позволяла себе спать подольше, а ему заменять себя на половину ночи. В один из таких вечеров Чан Хуан заметила, что Му Цин смотрит на неё дольше обычного. — Что такое? — спросила она, остановившись в паре шагов у дверей. — Вы со всем справитесь, — тихо сказал Му Цин и отвернулся к спящему А Гону. Чан Хуан хотелось сказать, она знает, что все, действия Му Цина — часть долга перед наследным принцем, но она все равно очень благодарна ему за помощь. Но произносить вслух не стала, решив, что он снова засмущается и разозлившись, прогонит её спать. Она только кротко кивнула и удалилась в покои. Той ночью Чан Хуан засыпала с улыбкой. Самой с себя диву даваясь, и как всего пару слов смогли так её подбодрить, вдохнуть в неё больше сил, чем её тысяча монологов с самой собой проведенные за эти дни. Ей приходили мысли о Хун-эре, подобно письмам, что уже складывались в небольшую стопочку, и так же как от писем, Чан Хуан отмахивалась от мыслей, обещая все разобрать, когда монаху, которого звали А Гон станет лучше. На деле она внесла решение оставить намерение найти его в список своих самых больших безалаберностей и мысли о нем мучили и поэтому, даже когда с посланиями от Цзянь Лан и тетушки было покончено, от образа мальчика с разноцветными глазками она продолжала упрямо убегать. «Я подумаю об этом завтра» говорила она себе перед сном. Но каждое новое завтра одаривало её новыми заботами, и каждый раз, она перекладывала то заветное «завтра» на потом, а когда жалость стала совсем невыносимой, она решила никогда не забывать Хун-эра, но больше никогда не думать о нем.

***

«Да убережет тебя император Небесный от бед насущных, дражайшая моя Чан Хуан, с твоим нравом даже стены монастыря бессильны удержать от авантюр столь дерзкую душу — честное слово! Быть может, ты заметила: того отвратительного дня твоей ссылки прошла всего неделя. Папенька совсем разгневался на меня. Ох, как он ругался за то, что проводила тебя! Я уже писала об этом, но теперь папа и словом не удостоил свою единственную дочь. Будто: «бросив тень на знатное имя нашей семьи» я сама обернулась тенью, блуждающую за спиной и не заслуживавшую разговоров с родственниками. Завтра отец отправляется в странствие по торговым городам Сяньлэ, по этой причине мы покидаем дворец Столицы. Когда письмо попадет в твои лекарские ручки, вероятнее всего я уже буду во владении рода Цзянь. Но пока я ещё здесь, поведаю о некоторых любопытных новостях, которые я разузнала. В последние дни обитатели дворца наблюдают за резкой переменой в поведении князя Сяоцзина. Когда ты уезжала, его пленили в собственных покоях. Пока ты вытаскивала несчастного мальчишку-монаха из колеса Сансары, твой брат проводил дни под замком, осыпая бранными словами несчастных стражников — словом, делал все от него ожидаемое. Но когда срок заключения истек, стало казаться, что во дворце появилось новое лицо, заменившее твоего диди! Странно конечно, что за такое преступление, государь отвел такое незначительное наказание, а впрочем ставить под сомнения волю Его Величества не берусь: таким уравновешенным и спокойным ни мне, ни кому-либо ещё не доводилось увидеть нашего князя, кроме Его Высочества разумеется, так что, остается только догадываться, что происходило с Его Превосходительством в заключении. Мне думается, что затишье перед новым порывом, выходке такой громкой, что ты узнаешь раньше, чем дойдет жалкое письмо. Не может в человеке что-то необратимо манятся так скоро. Больших подробностей, я так и не смогла раздобыть — твой «диди» сопровождает Её Величество пуще прежнего, а в Её общество мне, увы, войти так и не удалось. Однако я долго раздумывала и пришла к мысли, что ты непременно знаешь, что служит тому причиной. А значит тревожиться не за что. От твоего неудавшегося жениха вестей нет. Подлая беглянка тоже пока не дала о себе знать. Волей Небес над Сяньлэ солнце мира светит ярко и безоблачно. Государь, между тем, своего решения не меняет и гнев его на твою взбалмошную особу не утих, как бы не старалась наша государыня его успокоить. Пусть небожители сохранят добрые души советника и монастырского лекаря в награду за молчание о твоей неслыханной попытке отыскать мальчишку-убегашку и печальных последствиях. Иначе пощады бы не было! Как я рада, что тебе хватило рассудка прекратить эти поиски и направить всю свою энергию на правильное дело! Запомни: время — наш лучший друг. Если ты постараешься вести себя прилично, а товарищи из Лонгвея не дадут о себе знать, время успокоит Его Величество и он вернет тебя домой. Я дала обещание, а ты знаешь, насколько сильно мне претит это делать пока не я ведаю выполнимо ли оно. Но я пообещала и скучаю по тебе безмерно! Совсем скоро твой день рождения и я сделаю все, чтобы выпросить у тетушек дозволение навестить тебя, пока папенька отсутствует. Ибо в противном случае, я готова обдумать даже побег. А пока все мои грезы о новой встрече с тобой. Запомнила просьбу. Вместе со мной к тебе приедет твой агатовый браслет. На этом прощаюсь, дорогая подружка.

На веки твоя

Цзянь Лан.»

Чан Хуан с трепетом затаив дыхание ещё несколько раз перечитала письмо, прежде чем бережно свернуть почтовый свиток. В самом начале приезда в Хуанцзи, Чан Хуан написала письмо Цзянь Лан, но когда ответ пришел, времени на ответ не было. Молчание барышню Цзянь напугало, и она писала с завидной регулярностью. Приведя А Гона в стабильное состояние, Чан Хуан наконец смогла спокойно выдохнуть и первым делом взялась за письма, не жалея ни пергамента ни туши, ответила на каждое, подробно и во всех красках расписывая причину своего молчания. И вот пришло новое письмо. Одна из тревог, тяготивших Чан Хуан когда та только приехала в Хуанцзи, развеялась. Угрожало дружбе отнюдь не расстояние — оно и прежде вставало между знатными подружками, но они с гордостью перенесли его испытание, став даже ближе, но проблема заключалась в том, что знатность покинула Чан Хуан. Она опасалась того, что Цзянь Лан не снесет давления семьи и ей не оставят ничего, кроме как разорвать эту прочную связь, порой невыгодную самой Цзянь Лан. Но для дочери купца эта дружба оказалась ценнее золота и шелков. Она пресекала попытки заурядных придворных дам, почувствовавших вседозволенность уронить в грязь имя непоседливой, не так давно, госпожи. А после получала нелестные наставления от тетушек и тяжелые взгляды отца, который, отныне только так выражал эмоции. Чан Хуан просила слушать и пересказывать, но не вступать с споры. Не растерявшая уверенность, она знала, что придет день её возвращения во дворец и тогда она сама с особой внимательностью напомнит всем, где им, на самом деле, место. Однако Чан Хуан не умалчивала: столь искренне заступничество радовало её в самые мрачные моменты неудач. И хотя верная подружка продолжала примерять на себя образ матери и поучать глупышку-Чан Хуан, которая только ухмылялась в ответ, — ничего помимо удовольствия эти поучения не приносили. Ведь вопреки страхам, невзирая на их такие разные характеры, Чан Хуан нашла в Цзянь Лан настоящего друга, который в беде остался рядом, пусть и на продиктованными обстоятельствами условиях. По щеке скатилась слезинка, не медля, Чан Хуан схватилась за кисть и принялась писать ответ. А после, с легким сердцем развернула следующий свиток — на письмо с императорской печатью следовало реагировать с большим волнением, но отведя душу в письме Цзянь Лан, спокойствие Чан Хуан казалось нерушимым. Тетушка дала отчет о самочувствии Ци Жуна. Государыня исправно поила диди лекарственным препаратом, который, по её и Цзянь Лан словам уже начал действовать. Чан Хуан даже удивило, то как быстро микстура пришла в действие и в ответе попросила подробно описать, в чем конкретно проявляется спокойствие младшего брата. Так же она снова упомянула, что ежедневно обсуждает с государем вопрос возвращения Чан Хуан во дворец, не переставая приводить причины, почему император должен простить её «милую кошечку». В ответ Чан Хуан выражала благодарность и заверила в том, что в монастыре у неё складывалась вполне неплохая жизнь и с обязанностями своими она справлялась достойно, поэтому тетушке ни о чем волноваться. Она процитировала слова Цзянь Лан про время и так же отложила, так же как с ответом для Цзянь Лан. Сегодня барышне Ци пришло три письма и начать их чтение, она решила с самого не проблемного, чтобы вычерпнуть хоть немного спокойствия и теперь пришла очередь до ещё одного письма с императорской печатью, только с одним отличием: оно пришло из столицы Лонгвей. Чан Хуан решилась и уверенно отклеив печать развернула свиток. По мере прочтения, спокойствие то оставалось с ней, то отливом уплывало куда-то прочь, оставляя Чан Хуан в крайне ошарашенном положении. И когда глаза дотянулись до заканчивающих: «С уважением, ваш Бяо Ди Наследный принц государства Сяньлэ Се Лянь.» она ответила тремя развернутыми фразами. Когда три пергамента высохли, а нефритовый обруч сжимал её волосы в тугой хвост, она отправилась к монаху Чжу. Но на месте того не нашла. Тогда она сложила свитки в карманы ханьфу и направилась в лекарскую. Боясь опоздать, Чан Хуан в припрыжку добралась до места и только подойдя достаточно близко, чтобы быть замеченной Шан Юаном изменила ход, двигаясь плавней. Поравнявшись она легонько поклонилась. — Вы вовремя, — проговорил старший лекарь, бросив взгляд на ещё не дотлевшую палочку благовоний. — Скоро у монахов начнется тренировка. Советник оценил твои труды с А Гоном и просил, давать вам поручения серьезнее, чем прибирать полки и ходить на рынок, поэтому, когда он окончательно придет в себя, вы будете бывать там чаще, чтобы отслеживать их состояние и в случае опасности оказывать помощь. Чан Хуан внимательно слушала, боясь упустить детали, которых в общем так и не услышала. Её «наставнику» все ещё были не нужны помощники, когда советник поставил перед Чан Хуан выбор и она ушла, Шан Юан ещё долго пытался переубедить советника и донести правильность первоначальной договоренности с Его Величеством. Но Мэй Наньцин оставался непреклонен. Ведя свою переписку с Его Величеством, лекарь решил не доносить ему о происшествии с монахом А Гоном, но пойти путем противоположным: давать юнъаньскому отродью такие поручения, чтобы в какой-то момент, она либо обзаведется богатым багажом знаний и умений, что перерастет монастырь и упорхнёт в другое гнездышко, либо перестанет справляться и покинет монастырь с навсегда потухшим огоньком. Наставник ушел, а Чан Хуан выполнив необходимый массаж, приготовила микстуру и потянувшись к молодому монаху позвала: — Господин А, господин А, проснитесь. Нужно принять микстуру. Юноша с хриплым стоном открывает глаза, морщится от солнечных лучиков, пробившихся сквозь тонкую ткань, завешенной шторы. Чан Хуан дала ему немного времени на то, чтобы пробудиться, а сама налила нужное количество отвара в ложку. — Знаете барышня Ци, когда я впервые открыл глаза и увидел вас с ложкой, решил, что попал в Небесные чертоги и меня лечит лекарь самого Шэньу. — Вы знатно поспешили с выводами, — улыбнулась Чан Хуан. — С каждым днем ваш организм крепчает. Как себя чувствуете? — Я очнулся два дня назад и с тех пор ни кашель ни жар меня ни беспокоят, но вы и господин Шан не позволяете мне покидать лекарскую, — недовольно произнес монах А, но нужной реакции от Чан Хуан он не добился. — Я только и делаю, что сплю, а потом смотрю в потолок и вновь засыпаю. — Потому что, вам нужно лежать, чтобы привести свое тело в норму. Но раз ваша хворь отступает, я разрешу вам проводить дыхательные практики, сначала здесь, а потом присоединитесь к остальным, — задумчиво произнесла Чан Хуан, отойдя от циновки захворавшего и сев за стол, принялась писать советующую записку Шан Юану, запретившему ей назначать или менять лечение без его ведома. — А когда разрешите вернуться к освоению боевых техник? — спросил А Гон, который уже истосковался по практике, но встретив удивленный взгляд Чан Хуан, решившей проявлять строгость, отступил. — Я вас понял. Подкрепи тело и дух, потом в бой рвись. Но можно ли, проявить дерзость и попросить о прогулке в саду, ведь он совсем рядом. Прошу, барышня Ци, я чувствую, что моему телу нужен больший контакт с природой, чтобы вернуть утраченную Ци. — Ну хорошо, — согласилась Чан Хуан. — Только я вас сопровожу. Чан Хуан, чудом удерживающаяся от того, чтобы не бить тревогу, рассудила, что небольшая прогулка по саду, действительно пойдет на пользу больному. Она помогла А Гону подняться с циновки, и протянула ему рубаху и верхнее ханьфу. Монаха слегка шатало и он, ухватился за её предплечье Чан Хуан. Так они поплелись в сад. Сад Хуанцзи сильно отличался от сада «Непоседливой госпожи». Масштабом и почти полным отсутствием ненужных украшений. Растения здесь цвели в основном лекарственные: женьшень, имбирь, лимон. Юная врачевательница и монах не спеша прогуливались по саду, однако свежий воздух и тяжесть веса А Гона, не спасали Чан Хуан от тревог. Его Высочество не смог найти Мингжу. Когда он и Фэн Синь прибыли в Лонгвей, то не сразу смогли пробраться во дворец, не привлекая внимание к своим персонам, они притворились слугами, ухаживающими за конюшнями и лошадьми Его Величества Гана. Вскоре от давно служащих там конюхов они узнали, что Мингжу сбежала из дворца в следующее утро. В честь возвращения государя во дворце началось празднество — во дворце собрались лучшие торговцы государства. Мингжу пробралась в торговую повозку, принадлежавшую родственнику советника Делина. Из-за безоговорочного доверия Делина советнику повозку проверять не стали и Мингжу благополучно сбежала из дворца. Узнав об этом, раздосадованный отказом княжны правитель приказал казнить советника и всю его семью, а беглянку найти, вернуть во дворец и наказать по законам местного гарема. Только вот казнить — казнили, а Мингжу или то, что от неё осталось так и не удалось найти. Вверх дном перевернули всю столицу, ибо небывалый случай: какая-то наложница, прибывшая из Сяньлэ сбежала из дворца самого «Демона, страшившего Небеса». Ныне поиски распространились по всей стране. Наследный принц этому развитию событий не был потрясен; он лишь удостоверился, что демон из подземелий дворца Сяньлэ вселился в Мингжу. Ибо сбежать из поля зрения армии самого «Демона» не смог бы даже представитель яшмового происхождения, если он, конечно принадлежит смертному миру. Се Лянь продолжает свое «паломничество» успешно совмещая совершенствование тела и духа с поисками демоницы в других городах государства и при этом учувствовать в сражениях с прочей нечистью. В письме он обещал привести отчет о своих заслугах перед Лонгвеем, уверенный, что когда Ган Делин увидит весь список сраженных Его Высочеством демонов, то небольшой конфликт между их странами будет затмит и забыт самым наилучшим образом. Наследный принц, признался, что испытывает смешанные чувства от того, что у Чан Хуан не вышло отыскать Хун-эра. Он расстроен, потому что ему было жаль мальчишку, он хотел бы устроить ему жизнь получше, но на «свою цзецзе» зла не держит. Он понимает, что не подумал должным образом об её возможностях и не предусмотрел все последствия, когда просил о таком. Её осознанное решение в пользу своего пути показывает её силу воли. Принц признался, что уже замечал за цзецзе зачатки расчетливости, но это её «взрослит», и при том, что Его Высочество не поступил бы так же, он не серчает. И теперь, прогуливаясь с юным монахом по саду, мыслями Чан Хуан все равно оказалась далеко, там где скрывалась Мингжу — Барышня Ци, вы сегодня выглядите по-особенному хмуро, — заметил А Гон. — Все ли у вас хорошо? — Иначе и быть не может, — рассеяно ответила Чан Хуан, разглядывая красоты природы, что по осени увядали. Когда они вернулись в лекарскую, А Гон, стянув верхнее ханьфу, улегся на циновку, а Чан Хуан, смотрела в окно в ожидании возвращения монахов с тренировки и высматривала одну фигуру. Но монаха Чжу она не обнаружила. Но когда в поле её зрения попала высокая фигура, Чан Хуан не медля выбежала на улицу. — Му Цин! — воскликнула Чан Хуан, останавливаясь прямо перед ним. — Добрый день. — Куда же вы так бежите постоянно, барышня Ци. Такой вид вам не к лицу, — Му Цин сложил руки на груди, а взгляд прошелся по улыбающемуся но выдохшемуся лицу Чан Хуан. — Наследный принц сообщил тебе про побег Мингжу из дворца Делина? Впрочем, даже если нет, то теперь ты все равно знаешь, — торопливо проговаривалась Чан Хуан. — Мне нужно отправить ответные письма. Ты не видел монаха Чжу? Я не могу покидать монастырь, даже если надо добраться до почтовой станции. В прошлый раз он за меня пошел, хотела попросить еще раз. Му Цин сжал губы в тонкую линию, а руки спрятал в карманах широких рукавов. Окинув Чан Хуан резко посуровевшем взглядом процедил. — Его вызвал наставник в Сысянгун. Сомневаюсь, что он сможет помочь вам сегодня. — Неужто что-то снова случилось? — спросила Чан Хуан, прокручивая кольцо на пальце. Му Цин увидел, что она расстроилась и насторожилась одновременно. — Монах Чжу, часто охраняет дворец Сысянгун, — сухо ответил Му Цин. Чан Хуан уловила, что на лице его промелькнула эмоция, которую она не успела разобрать. Он чуть помедлил, а потом резким движением протянул руку вперед. — Давайте письма. Я схожу на станцию. Юная врачевательница, удивилась этому добровольному жесту, но улыбнулась и выудив из карманов три свитка, отдала их Му Цину. Она хотела поблагодарить его ещё раз. Но Му Цин с той же резкостью развернулся и направился к воротам монастыря. Но Чан Хуан, хоть и решила теперь проявлять больше строгости, однако совсем отказываться от ребячества была не намеренна. Чтобы встряхнуть всегда угрюмого юношу, она набрала побольше воздуха в легкие и со всей силы воскликнула: — Цин-цин! Спасибо! — и со смехом убежала прочь. Му Цин, раскрасневшийся, взглянул в след беспечно убегающей барышне и уловив какие взгляды устремились на них обоих поспешил на почтовую станцию. Но среди этих взглядов он не разобрал одного. С ядовитой желчью наблюдавшего за этой сценой юношей, выглядывающего из окна лекарской комнаты.